Владимир Хохлев

 Выборы LIFE

Продолжение
 

Сизарёв был тот еще «дикий голубь». В немецкого фасона черной кепке, сером пальто до пят он походил на взятого в плен где-то под Сталинградом фрица. Шагая по улице или по коридорам Смольного, Сизарёв, как будто страшась чего-то, озирался по сторонам и втягивал голову в плечи. Он чувствовал себя комфортно только в своём рабочем кабинете.

Не любивший Пушкина и ненавидевший всю Россию, в любом разговоре называвший свою родину «эта страна», он был наделён властными полномочиями и решал - кого из современных русских писателей печатать, а кого нет. С десяток лет он распределял падавшие ему в руки - как с неба - деньги, не имея никакого представления о том, как деньги зарабатываются. Распределял не в ущерб себе.

Голубая мечта - после отставки свалить в Англию - освещала все его действия и была притчей во языцех у коллег. О сизарёвском домике в Лондоне шутили и гомонили в праздники и в будни. А Валерий Валерьевич методично и скрупулезно отслеживал и собирал информацию о ценах на лондонскую недвижимость, о меняющихся ставках налогов на землю, о динамике роста тарифов на газ, тепло, свет и прочее. И даже просил неугомонных шутников снабжать его любыми сведениями по этой теме.

Общение с поэтами взрастило в профессиональном юристе желание писать стихи. Сизарёв даже издал одну тоненькую книжицу, с которой - как это ни странно - Валерия Валерьевича приняли в Союз писателей. Подсуетился Туркин, давнишний приятель Сизарёва. Сам свёз документы в Москву и оформил писательский билет. После чего Сизарёв стал считать себя полноценным писателем, не стеснялся высказывать своего мнения о писателях настоящих и принимал участие во многих литературных мероприятиях.

Но самую громкую славу этот человек приобрел не в литературных тусовках. Готовясь к неминуемой иммиграции, используя свое высокое служебное положение, он «пробил» мемориальную доску самому себе. Чтобы родина его не забыла. Парадное в старом доме на улице Чайковского, где вот уже сотню лет жило семейство Сизарёвых, выходило во двор. Это обстоятельство позволило, в общем-то за небольшие деньги – уличный вариант был бы в десять раз дороже, согласовать в инстанциях установку доски прямо над входной дверью.

Белый мраморный квадрат с надписью «В этом доме жил и творил Валерий Сизарёв», с бронзовым барельефом «героя» был водружен на свое «законное» место. Старейшие жители дома сначала гадали, какому Сизарёву посвящена доска. Отцу или сыну? Потом решили, что отцу, бронзовый профиль быстро покрылся голубиным пометом и сине-зеленой патиной - различить характерные черты стало невозможным. Скоро замечать доску перестали.  Привыкли, как к висевшему недалеко электрощитку. А вот жители и гости Смольного о чуде не забывали и частенько бегали в сизарёвский двор фотографироваться. Благо – недалеко. Да и где еще встретишь такое...

С Хохлевым Сизарёв не знался. Однажды, по указанию начальства, он вынужден был выделить небольшой грант журналу «БЕГ». А год спустя в этом журнале были опубликованы несколько сизарёвских стихотворений. Яркая шутка Хохлева по поводу мемориальной доски Сизарёва задела. Но не настолько, чтобы мстить, враждовать или комплексовать. Борьба редактора «БЕГа» за председательское кресло могла изменить ситуацию кардинально.

После того как Жерлов, измученный ожиданием, рассказал о выдвиженце, Сизарёв напрягся. Вертикаль финансовых отношений была выстроена, никаких модернизаций не требовалось. Хохлев мог всё запутать. Сизарёв «катнул» на ксероксе полученные Жерловым бумаги и отпустил пока еще председателя на все четыре стороны. Даже не заглянул в список отобранных поэтов.

- После созвонимся, – пообещал на прощание.                                   

 Когда остался один, позвонил Туркину и пригласил его к себе.

Работа спичрайтера хлопотна и требует быстрой головы. Особенно в те моменты, когда спич нужно составить в течение часа или даже тридцати минут. Высокопоставленное лицо, направляющееся на торжественное открытие какого-нибудь значимого городского объекта, должно загнать в умы приглашенных на церемонию других официальных лиц, простых горожан, журналистов и телезрителей мысль, будто бы оно знает об объекте всё.

Высокопоставленное лицо в течение дня может открывать с десяток значимых городских объектов и, естественно, не может о каждом все знать. Иллюзию информированности высокопоставленного лица создают спичрайтеры. Получив задание на спич, они быстро связываются с профильными комитетами, пролистывают Интернет, уточняют детали у заказчиков или подрядчиков. Собирают все справки, технические характеристики, объемы финансирования, сроки строительства, интересные истории и мифы, связанные с объектом, и другую информацию.         

Вычленяя из этого вороха самые яркие и запоминающиеся детали, опытный спичрайтер создает текст объемом в одну-две странички, который успевает прочитать высокопоставленное лицо при подъезде к объекту. Запомнив главные слова и тон приветствия, высокопоставленное лицо, выйдя из машины, смело подходит к микрофону и без бумажки толкает яркую речь, являя всем свою удивительную осведомленность. И даже иногда называя по именам простых рабочих. Потом выступают профессионалы, расцвечивая первое выступление красочными подробностями и растекаясь в благодарностях высокопоставленному лицу за заботу и внимание. Затем - красная ленточка благополучно разрезается.

Легко представить, в какой конфуз попадёт высокопоставленное лицо, если спичрайтер что-нибудь перепутает. Километры с килограммами, к примеру. Или историю молокозавода подошьет к факту спуска на воду нового наливного танкера. Чтобы минимизировать ошибки, каждый текст спичрайтеров подписывает руководитель группы - опытный редактор, с большим литературным стажем. Эту работу, мешающую настоящему литературному труду, и тащил на себе - уже много лет - Юрий Сергеевич Туркин.

На звонок Сизарёва он ответил коротко:

- Извини, занят.

В голове Сизарёва тут же - и в который уже раз - возник вопрос: а кто из нас, собственно говоря, главнее? По заработной плате главнее был Сизарёв, а по «близости к первому лицу» Туркин. Последний имел право отшить начальника управления без объяснения причин.

Сизарёв не обиделся. Занят так занят - завтра поговорим.

Жерлов ехал в свой Всеволожск на электричке и думал только о Хохлеве. Во время ужина, затем во время дурацкого - любимого женой - сериала и на прогулке с собакой неожиданный противник из головы не выходил. Больше всего раздражало то, что про Хохлева председатель практически ничего не знал. Официальная биография – это не информация. «Знать» в понимании Жерлова – это владеть сведениями неофициальными, которыми можно играть. Шантажировать, запугивать... Держать на поводке, как своего пса. По всем военным правилам незнание противника – это поражение. Конечно, перед Смольным Жерлов успел сунуть в портфель папку с учетными документами писателя. Но что можно извлечь из сухих строчек анкеты?

Ночью сон не шел. Жерлов истёр простынь в сено, переворачиваясь с боку на бок. Временами вскакивал и удивлённо всматривался в лицо мирно сопящей жены.

Кровати супругов были разнесены давно. Их раздвинула Раиса Иосифовна, которой надоела агрессивная манера сна мужа. Засыпая, Жерлов как будто еще раз «проигрывал» прошедшие дневные литературные баталии, а просыпаясь, планировал свои действия в баталиях предстоящих. При этом махал руками, скрипел зубами, чесался, мог больно пнуть коленкой. Во сне с кем-то ругался. Часто вскакивал, чтобы схватить за крыло улетающую - как ему казалось - музу. Зажигал свет и что-то быстро писал в блокнот.

Уставшая от всего этого жена, сначала решила перебраться в соседнюю комнату. Потом решила, что оставлять Жерлова без присмотра небезопасно. И осталась.

- Рая.

- Ты чего? - супруга открыла глаза и заслонилась рукой от тут же вспыхнувшего света.

Жерлов сидел на кровати в майке из полосатой тельняшечной ткани и черных - когда-то называемых семейными - трусах. Не признавал современного белья, всяких там плавок, боксеров, стрингов, брифов и джоков ...

- Как ты, б... , можешь смотреть эти сериалы?

- Ты меня разбудил, чтобы это выяснить? Не ругайся, ты не на работе...

- Нет, не для этого, - Жерлов глянул на будильник с якорем. - Четвертый час, а заснуть, ё... т... м... , не могу.

- Я сказала - не матерись. Что тебя гложет?

- Не что, б... , а кто? Хохлев! Извини, больше не буду.

- Кто это? Ты эту фамилию раньше не называл.

- Не было повода, - Жерлов почесал под мышкой. - Теперь есть.

- Давай не тяни. А то до утра будем разбираться. Кто, что, почему? Где, когда? Выкладывай.

- Я думал - сам справлюсь. Ни х... не получается.

- Конкретнее.

Раиса Иосифовна была очень конкретной женщиной. Она тоже села на кровати и жгла мужа взглядом. Била в упор, чтобы не увильнул...

- Короче, выдвинулся на председателя.

- Ты же говорил - нет претендентов?

- Вот нашелся.

- Ну, так убери.

- Да как убрать? Ни одной зацепки.

- Серый, ты чего, как это ни одной зацепки? Где он работал? С кем?

- Преподавал. В бизнесе. В Смольном.

- В Смольном, и чтобы не наследил - не поверю.

- Может и наследил, только я про это ничего не знаю.

- Так узнай. А после придумаем противоядие. - Жена легла.

- Думаю, ничего не выйдет. -  Жерлов выключил свет и лег тоже. - Чистый он, б... , какой-то. Как сейчас говорят «весь белый и пушистый».

Жена не отвечала. Похоже, её прерванный сон был интересней яви. Жерлов встал, сходил в туалет, зашел на кухню, выпил двойную валерьянки и, вернувшись на мятую простыню, кое-как уснул. Забылся.

Нельзя сказать, что Хохлев в эту ночь спал спокойно. Тоже пришлось поворочаться. Но заснул он без лекарств, естественным образом. И сна жены не потревожил.

В его душе поселилась тревога, которая - Владимир знал это наверняка - уйдет теперь только после выборов. Славка Крайничев был отчасти прав. Так называемая «инициативная группа» может распасться в любой момент. Доверие людей многого стоит и, конечно, на борьбу вдохновить способно. Но сколько раз его предавали люди, казавшиеся близкими.

По большому счету Хохлев в полной мере мог рассчитывать только на самого себя.

14.09.2010

За поздним завтраком Раиса положила на стол перед Жерловым пухлый конверт.

- Не надо тебе ничего узнавать - не твоё это дело. Я погорячилась... Как там твой ГРУшник поживает?

- Мишка-то. А что, б... ему будет? Строчит свои статейки... Я их не читаю.

- И правильно. Ты его зачем в Союз принял?

- Для поддержки.

- Тебя! Вот и пусть поддержит, - жена метнула взгляд на конверт. - Здесь тысяча долларов. Заметь, моих кровных... Отдай ему, пусть пороется в своих архивах. И накопает компромата. А если не накопает - пусть придумает, что хочет. Любовницу какую-нибудь, развратные действия, алкогольную зависимость... То, что можно запустить слухом. И что не требует доказательств. Тебе надо психологически сломать этого Хохлина.

- Хохлева.

- Вынудить сняться, сойти с дистанции до выборов. Заставить оправдываться.

- Это, б... , и так понятно, - Жерлов ел селёдку и кивал головой, соглашаясь.

- А ты займи позицию безразличия. Тебе не интересна мышиная возня. Не замечай его. Он тебя будет критиковать - не реагируй. Ругать - не отвечай.

- Он не ругается - интеллигент! Вшивый! - Жерлов улыбнулся.

- Каким бы он ни был, его для тебя не существует. Убей его равнодушием. -  Раиса Иосифовна разлила кофе. - Тем, чего у тебя не хватило, чтобы заткнуть Рудакова.

- Рудаков – это, б... , другая весовая категория. И я его, козла, знаю, как облупленного.

- А незнание Хохлева обрати в свой меч... Не знаю и знать не хочу.

- Он все-таки член Союза.

- Таких, как он, у тебя триста человек. Размажь его по этой толпе. Рассей.

- Хорошая, б... мысль.

- А всякие слухи и всякую негативную информацию воспринимай как бы отстраненно. Не пересказывай. Нельзя, чтобы она исходила от тебя. Пусть пипл - который у тебя с руки хавает - работает. А иначе этот пипл харча не получит. – Раиса пила кофе с удовольствием. -  Я не знаю этого Хохлева, чем он там силен... Задавить его должна толпа. Не ты. Толпа - страшная сила... Все понял? – Взгляд жены был очень выразителен.  И проникающ.

- Понял. Я, б... и сам об этом думал... Спасибо, я поехал.

Жерлов встал, сунул конверт в карман пиджака, быстро оделся и вышел на воздух. Зачем спорить с умной женщиной? Особенно с женой? И с деньгами?

Хохлев кофе не пил, сидел за столом просто так. Смотрел и слушал.

Телефонный разговор с Рудаковым получился коротким.

- Александр Валентинович, сколько человек уже согласились с вашим списком?

- Открытки еще идут. По электронке - пришло восемь подписей.

- Сколько открыток ушло?

- Полста. Пока приостановимся. Подождем.

- А когда выборы? Собрание?

- Володя, ты опять за свое. Забудь про собрание. Половина подписей плюс один голос – и выборы состоялись.

- И куда вы пойдете с этим подписями?

- Оформим протоколом и отвезем в Москву.

- А там их спокойно положат на полку. Скажут: нелегитимное избрание. Избираться нужно публично, чтобы кандидата все видели, могли задать вопросы. Чтобы могли выслушать его программу. Это означает, что параллельно нужно готовиться к собранию.

- Готовьтесь, - Рудаков положил трубку.

В это время в отремонтированном за август кабинете Юрия Сергеевича Туркина раздался очередной телефонный звонок. Кабинет обновился не только цветом стен, но и мебелью. Новые стол, кресло, большой шкаф вместо старого, еще советского с зелеными шторками на стеклянных дверцах. Новые стулья вдоль стены, напротив стола.

Кабинет освободился от пыльных стопок газет и журналов, которые тащили все кому не лень. От старых цветов в горшочках. Старой гнуто алюминиевой вешалки. Только запахи остались прежними - кофе и дорогих сигарет.

- Слушаю, - ответил Туркин затянувшись.

- Юра, это Вадим Кремнев.

- Привет! Давно тебя не слышал.

- Ты мне можешь ответить на один вопрос? Кто есть Хохлев?

- Кто есть Путин, ты уже узнал? - Туркин рассмеялся.

- Я серьезно. Он вроде как выдвигается... Вместо Жерлова.

- А, серьезно, - Юрий перестал улыбаться. - Владимир Владимирович Хохлев в недавнем прошлом служил в небезызвестном вам Комитете. Зайди на сайт администрации, он, по-моему, там еще висит.

-  Я с Интернетом еще не подружился, ты знаешь. Улица мне как-то ближе. Вам - это мне или вам - это нам?

- Вам, вам.

- Значит, это тот самый Хохлев, который запрещал наши марши.

- Не запрещал, а как пресс-секретарь Комитета публично обнародовал принятые администрацией решения.

- Он офицер, что ли?

- Архитектор. По образованию.

- Как же он попал в такой Комитет?

- Так я тебе все и скажу... По моей рекомендации.

- Понятно... Как он, как человек?

- Нормальный спокойный человек. Даже более чем спокойный. Интеллигент. Хороший семьянин. Что тебя еще интересует?

- Как же нормальный - подписался на выборы?

- Да, я и сам не пойму, - Туркин глубоко затянулся. - Может, скучно стало. Может, бесплатного PR-а захотелось.

- А чем он занимается?

- Сказочник.

- Сказочник! - теперь смеялся звонивший. - Еще один. И про что сказки?

- Про Царя.

- О!

- Но сказки были давно. Он с ними в Союз вступал. Сейчас выпускает журнал. Называется «Безопасный город». Или «БЕГ», так короче. Не слышал?

- Вроде что-то долетало... По линии Комитета, наверное, раз «безопасный»?

- Да нет... Сам от себя. Печатает членов Союза. Стишки, прозу.

- Понятно. Значит, человек ваш.

- Наш-то он наш, но на выборы тоже сам от себя идёт.

- Ну вы поддерживаете?

- Я нет.

- Странно. Ты что, за Жерлова? Он же дурак. Или еще кто-нибудь будет?

- Думаю, не будет.

- Понятно, - Кремнев умолк.

- А насчет дурака... - Туркин погасил сигарету. - Дурака в случае необходимости проще снять... И задвинуть куда-нибудь. С умным труднее... Хохлев – умный.

- По-онятно. У тебя его телефон-то есть?

- Записывай, - Туркин продиктовал номер.

- Ладно. Спасибо за информацию. До связи.

- Пока... И не бузите там... ОМОНу и без вас работы хватает.

- Принято, - Кремнев отключился и тут же набрал номер Хохлева.

- Владимир Владимирович?

- Да.

- Есть минутка? Это Кремнев говорит, Вадим Николаевич, поэт, член Союза писателей с 99-го года.

- Здравствуйте! Очень приятно.

- А мне-то как приятно! С вами познакомиться. Лично. Туркин сейчас о вас столько хорошего рассказал.

- С Юрой мы давние приятели.

- Давайте и мы с вами приятелями станем. Я хотел бы встретиться, поговорить не по телефону. Может, и по чарке за знакомство опрокинем?

- Можно... Сегодня... В районе обеда. У меня планёрка в двенадцать. А после можно. Вам удобно?

- Удобно. Только, вы знаете, я националист. Не побоитесь?

- Чего? - Хохлев усмехнулся. - Вы же, наверное, в первую очередь все же поэт?

- Да, поэт, - как то грустно вздохнул Кремнев.

Договорились встретиться на «Владимирской», у памятника Достоевскому. В два часа пополудни. 

Когда Хохлев, забросив в сумку свои издания - книжки и несколько номеров «БЕГа», был готов ехать на встречу с Кремневым, позвонил Женька.

- Вова, привет! Можешь говорить?

- Здорово! Недолго.

Евгений Маслов - корреспондент военной газеты «Щит Родины», капитан первого ранга в запасе, спортивного сложения, никогда не унывающий бодрячок - был давним другом Хохлева. Сотрудничал с «БЕГом», постоянно скидывая на электронный адрес редакции добротно сработанные интервью с интересными людьми. И другие материалы.

- Сегодня в электричке ехал с твоим шефом.

- Каким? - Хохлев не сразу сообразил, о ком речь.

- Серегой Жерловым.

Евгений жил во Всеволожске и часто виделся с председателем Союза. 

- Ну, и...

- Какой-то он весь разбитый. Всю дорогу плакался... Матом ругался, как сапожник... Никто его не понимает. Никто не любит. Все ему завидуют и прочее.

- Ты его взбодрил?

- Пытался. Но, по-моему, ничего не вышло.

- Твое интервью с вратарём любимой команды я поставил. 

- Спасибо... Жерлов говорил про какие-то выборы.

- Да, у нас в Союзе скоро отчетно-перевыборное собрание. Волнуется, что его не выберут.

- А что есть конкуренты?

- Твой покорный слуга - один из... Он мою фамилию не называл?

- Нет, ни словом не обмолвился.

- А ведь знает, что мы с тобой в одной связке. Ну ладно...

- Володя, а ты мне ничего не говорил...

- Вот говорю. Просто все экспромтом вышло. Внеплановый проект.

- И ты согласился?

- Получается - да.

- Чем могу быть полезен?

- Слушай. А это хорошо, что ты позвонил, - Хохлев задумался. - Сбацай и со мной интервью. Для своего «Щита».

- Без проблем. На какую тему?

- Патриотизм, армия, служение Родине... С примерами из моего литературного багажа.

- Рыбу набросай, я отшлифую.

- Сейчас поясню, зачем это нужно. Жерлов за пять лет своего председательства набрал в Союз толпу бывших офицеров. Специально под выборы – с каждого брал подписку, что голосовать они будут за него. Ну и с их помощью двигает патриотические темы. Издает их мемуары, в своем боевом листке печатает их заметки «с театров военных действий»... Ну, ты понимаешь. Я этих «писателей» знать не знаю. Но их голоса мне нужны так же как и Жерлову...

- Дальше можешь не объяснять.

- Каждый из них наверняка выписывает «Щит»...

- Вова, я все понял. Жду текста.

- Добро. Вечером пришлю.

Перед выходом Хохлев открыл справочник Союза и еще раз всмотрелся в фотографию Кремнева. Во взгляде было что-то страдальческое. Какая-то безнадега. Владимир - заочно по сводкам, поступавшим в Комитет - Кремнева знал. А вот стихов ярого националиста читать не довелось.

Во время службы в администрации города, которая в последние годы ратовала за толерантность и веротерпимость, Хохлев вынужден был всякие проявления национализма считать негативными и социально опасными. В предвыборной ситуации он готов был работать со всеми, кто обладал правом голоса, вне зависимости от политических взглядов. В том числе и с националистами. Инициатором сегодняшней встречи был сам Кремнев. Это важное обстоятельство заставило кандидата прибыть к памятнику Достоевскому точно в назначенный час.

Кремнев задерживался. Хохлев, покуривая, гулял. И на всякий случай присматривался к присутствующим на площади. Молодых людей крепкого телосложения не наблюдалось. А вот бомжей и пьяниц - в том числе и пьяных женщин - было предостаточно. Бронзовый Федор Михайлович грустил, глядя на этих несчастных...  

- Владимир Владимирович!

Кремнев вырос неожиданно. За спиной. Хохлев обернулся.

Слегка помятая коричневая куртка, вязаная шапочка, шуршащий пакет в руках. Националист, как показалось Владимиру, был слегка под мухой.

- Вадим Николаевич! Добрый день, - Хохлев выстрелил сигарету в урну и протянул руку.

Поздоровались. Кремнев внимательно осмотрел кандидата с головы до ног.

- Ну вот. Нормальный человек.

- Обычный, - Хохлев улыбнулся. - Куда пойдем?

Кремнев оглянулся вокруг, что-то сложил в голове, полез в карман.

- Да можно прямо здесь погулять... Курите, - протянул пачку «Мальборо».

- У меня свои.

- Как угодно. А я курю только эти, - щелкнул пальцем по пачке. - Вот какой вопрос. - Кремнев прикурил и глубоко затянулся. - Вы имеете серьезные намерения? Или просто хотите пошуметь?

- Серьезные.

- Вас выдвигает этот фантазер и сказочник - Саша Рудаков?

- Нет.

- А кто?

- Пока не могу сказать. Люди боятся репрессий со стороны Жерлова.

- Ладно, идем дальше. У вас есть программа?

- Пока нет - все случилось неожиданно. В августе я ползал по Крыму и ни о каких выборах даже не помышлял. Но намётки программы есть. Вы читали мое интервью? Я на днях разослал.

- Нет. Я с электронной почтой - не очень. Но вы пошлите мне еще раз. Дочка поможет. Есть куда записать адрес?

Хохлев достал записную книжку и записал. 

- А вот моя визитка. Здесь мой - е-mail. Если моё письмо сегодня не придёт - киньте мне тест, я отвечу.

- Владимир Владимирович, а с Жерловым вы в каких отношениях?

- Никаких. Не считаю его ни поэтом, ни председателем.

- Вот так! Это радует... А я с этим уродом даже рядом стоять не могу... Мы вот с вами спокойно беседуем, гуляем.... А с ним никаких разговоров не выстраивается. Я и в Союз-то не хожу. Так, иногда на секцию поэзии загляну... Чтоб не забывали. Он мне как-то, разоравшись, прямо при всех заявил: ты Кремнев - не патриот! Это я не патриот? Короче, выгнать его мы могли еще на предыдущих выборах, Петух струсил. В последний момент снял свою кандидатуру. А люди были готовы его поддержать. Теперь ему ничего не светит, потерял доверие. А вы не сниметесь?

- Я не снимусь.

- Хорошо. Я про вас еще людей пораспрашиваю... Потом перезвоню. Вы уже поняли – я лидер националистического движения. Жерлова и его банду мы можем просто в расход пустить. В одну ночь. Мои бойцы... - Кремнев закурил еще одну сигарету. - Вот хоть сейчас позвоню, дам команду... Через час здесь будут. И переметелят тут всех в пять минут. Вам это понятно?

- Понятно.

- Вы мне принесли что-нибудь?

- Да, - Хохлев переложил в пакет Кремнева номера «БЕГа», свои книжки.

- Хорошо. Я почитаю. И вам перезвоню. Короче: мы или работаем, или разбежались. Я живу в Пушкине, телефон у вас есть. С десяток членов Союза - пушкинцев, а может, и больше я могу организовать. Вы готовы приехать на встречу?

- Готов.

- Тогда везите всю вашу литературу, «БЕГ» свой... и будем общаться. Но, я думаю, с первого захода вам Жерлова не переиграть. Он же хитрый и власть любит больше жизни. А вы интеллигент, добрый по виду. Вас запрессуют.

- И что вы предлагаете - не выступать?

- Нет. Выступать надо. Оппозиция нужна. Либо я просто из Союза выйду - и все. Бессмысленно находиться в организации, которая убивает своих же членов. А знаете что? - глаза Кремнева засветились. - Давайте мы к Светке Земляковой сейчас зайдем. Она тут недалеко живет... На чашку чая.

- Если честно, у меня с Земляковой пока не очень складываются отношения. И к вечеру мне нужно подготовить один важный материал. Кстати, на патриотическую тему. Так что, в другой раз.

- Ладно. Вы человек серьезный, занятой. Все понятно... Это я без иронии... Серьезно, вы мне нравитесь. Первое впечатление - со знаком плюс.

- Надеюсь не разочаровать.

- Хорошо. Короче так: сейчас разбегаемся. Я это все посмотрю. - Кремнев хлопнул по пакету. - И после созвонимся.

- Добро.

Кремнев отошел, но тут же вернулся.

- Вы знаете, что Жерлов с мая месяца - то есть все лето - третирует писателей, которые не разъехались по своим деревням и дачам, выборами? Обязывает голосовать за него. Топает ногами, кричит: у меня на всех есть компромат! Я все про всех знаю. Запугивает.

- Знаю.

- Орёт, что у него полно стукачей. Что практически в каждую писательскую группировку он заслал своих казачков?

- Знаю.

- И что о каждом вашем действии, каждом шаге, а может быть, и о каждом вашем телефонном разговоре, - Кремнев постучал по своей трубке, - ему будет доложено?

- Так уж и о каждом? Кто о нашем разговоре доложит? Я? Или вы?

- Я не стукач! Вы, надеюсь, тоже. Но вам будет очень трудно... Пока... Думайте.

В 14-30 по звонку Жерлова в Дом писателей приехал Михаил Горский. Председатель втолкнул его в кабинет, приказал Валентине Павловне: «Никого не впускать!» - и плотно захлопнул дверь.

- Садись, товарищ майор.

Майор присел. Жерлов тоже, но не в свое кресло, а напротив Горского - за стол, приставленный к председательскому, - спиной к двери.

- Будет тебе, б... , боевое задание.

- Рад служить.

- Вот, б... , и послужи! - Жерлов откинулся на спинку стула. - Про Хохлева что знаешь?

- Кто это? - Горский был принят в Союз совсем недавно.

- Есть тут, б... , одна выскочка. На, почитай.

Жерлов бросил на стол полученные вчера бумаги. Горский тут же принялся читать, Жерлов прервал его.

– Дома прочтешь. Слушай, на х... сюда! - председатель заговорщически склонился над столом, заставив то же самое сделать и Горского. Перешел на шепот. - Короче, б... про этого кадра мне нужна вся информация.

- Сделаем.

- Вся, ты, б... , понял? Это, б... , первое... Второе - параллельно готовь в свои газетки, компрометирующие статьи по нему, - Жерлов опустил на бумаги свой пухлый кулак. - Ты, б... знаешь как - учить не буду. Используй всё, что, б... , нароешь. Любую, б... , зацепку можешь раздувать в правдоподобную историю. Включай свою спящую ё... фантазию. Чем, б... , страшнее легенду придумаешь - тем лучше. Тексты - перед публикациями - мне покажешь. Но так, чтобы, б... , никто не видел. Ты понял?

- Сергей Евгеньевич, я все понял.

- Вот тебе, на расходы, - Жерлов швырнул на стол конверт и разогнулся. - Там пятьсот долларов. Отработать, б... , должен на всю сумму. Срок - неделя. В пятницу, ё... т... м... , доложишь о ходе...

- Есть. Разрешите идти?

- Давай, действуй.

Горский поднялся и вышел. Жерлов пересел в свое кресло.

Вчера председатель, шатаясь по Смольному в ожидании Сизарёва, решал, какие задачи он поставит перед своими клевретами на сегодняшнем экстренном совещании. И почти все решил. Но утренняя идея жены его так вдохновила, что никакого совещания Жерлов решил не проводить.

«Хохлева должна раздавить толпа!»

Но членам этой толпы нужно поставить конкретные задачи. И самой толпой руководить. Из-за угла. Такая роль «серого кардинала» Жерлову была в новинку и нравилась. Он знал - чем больше и озлобленнее толпа, тем сокрушительней её действия. В эту стаю председатель решил втянуть и высокое начальство. С его административным ресурсом.

Жерлов набрал номер Туркина и договорился о встрече.

Когда в кабинет зашел Прыгунец, пухлые пальцы Жерлова ломали канцелярскую скрепку. Она была уже не раз согнута и разогнута, но не ломалась. Жерлов поднял глаза на молча стоящего руководителя секции прозы.

- Чего, б... , тебе?

- Сергей Евгеньевич, у меня ско-оро секция. - Особенно Прыгунец тянул слова на «о». – Мо-ожет быть, я объявлю...

- О чём? Ё... т... м...!

- О Хохлеве, - Прыгунец замялся. - О нашем... вашем о-ответе...

- Ты-ы! - Жерлов вскипел бешенством и швырнул скрепку в угол. – Ты, б... , Попрыгун, колченогий... Ты, ё... т... м... хоть иногда головой работаешь? Или только костяной своей ногой? - Председатель вытряхнул из коробки новую скрепку. - О каком, б... , ответе?

- Люди до-олжны знать, как себя вести в этой ситуации.

- Да, нет, б... , никакой ситуации. Сядь.

Прыгунец присел к столу. На краешек стула.

- Нет, б... , никакого Хохлева! Мы, б... , работаем, как работали...

- Вообще не реагируем, что ли?

- Да-а-а, что-о-о ли-и! - Жерлов передразнил Прыгунца не своим, писклявым голоском.

- Мне кажется, так не по-олучится... Рудаков рассылает список но-ового правления... В нем Хохлев и Петухов значатся со-опредседателями. Бро-ожение в умах уже началось.

- Не реагируй. Веди себя так, как будто, б... , ничего не происходит... Петух прокукаречит, а яичка не снесет. Мы это уже, б... , проходили...  А вот о Хохлеве - думай. Сам в себе. Он же по твоей, б... , секции проходил... Вот и найди способ нейтрализации противника. И запомни, - Жерлов встал и подошел к Прыгунцу, - никакого, б... , коллективного ответа не будет. Всем нашим объясни это, - палец начальника постучал по седой темени подчиненного. - Безмозглым идиотам...

Жерлов вернулся в свое кресло и надолго замолчал. Прыгунец - в ожидании дальнейших распоряжений - не проронил ни слова.

- Все! Свободен. - Скрепка, наконец, сломалась. - На х... пошёл!    

Хохлев, спускаясь по эскалатору, размышлял обо всём, услышанном от Кремнева. Конечно, люди, стоящие за этим человеком, могут наделать шуму. И даже приблизить к нужному результату. Но ставить на националистов - слишком рискованно.

Да и Хохлев - по духу - был интернационалистом. Православие интернационально. Зачем ломать себя? В «БЕГе» печатались тексты русских и евреев, белорусов и англичан. Ведь Иисусу Христу не важно, какой народности человека Он приводил к вере.

Национализм Хохлев допускал лишь как средство самоидентификации. Народа или человека. В культуре, в искусстве, в быту. Как способ отличить себя от других. Опираться на национализм в политике, в социальной сфере, в любых общественных действиях - коими являются и выборы - Владимир не мог.

Но! Проанализировав жесткие высказывания Кремнева, кандидат понял, что ради свержения Жерлова этот ортодоксальный наци, скорее всего, будет использовать все имеющиеся у него ресурсы. Не только писательские.

Именно по этой причине Хохлев решил, пока - в ближайшее время - ни с какими инициативами на Кремнева не выходить... Подождать.

Приехав домой, кандидат засел за материал для Маслова. Который к вечеру был уже готов. По электронной почте в «Щит» ушел текст:

АРМИЯ И РОДИНА НЕРАЗДЕЛИМЫ

Гость «Щита Родины» - член Союза писателей, профессор, главный редактор журнала «БЕГ» Владимир Хохлев.

- Володя, в твоих «Байках садовода» есть такие строчки: «С тех пор, с армии, очень я уважаю военную форму. Даже не выкинул ничего после дембеля. И ХБ, и ПШ, и шинель с сапогами - все так и лежало на антресолях в чемодане. И вот где пригодилось - в саду. Теперь ношу, не снимая.  Сапоги-то уж точно, с утра до ночи.

Насколько все в этой одежде продумано! Карманы, крючки, накладки в особо трущихся местах, застежки всяческие. Цвет природный, точный! Особенно я ХБ люблю. ПШ тоже хорошо, когда холодно. А портянки! Как научился их мотать, так, представляешь, носки в сапогах не терплю. Просто не перевариваю! Неудобно, пятка сбивается, съезжает, приходится поправлять все время. То ли дело – портянка! Обмотаешь ступню, затянешь потуже на щиколотке, нога в сапог, как в норку, нырнет - и тепло, и уютно, и мягко! Но только уметь надо мотать. Если складок навертел - мозолей в момент намнешь. Надо, чтобы все гладенько было, по ноге.

Между прочим, в кирзе и работается как-то по-деревенски. На стройке ли, в огороде, - как-то чувствуешь себя по-иному. Не в душных кроссовках или в стоптанных городских туфлях. Основательно себя чувствуешь и крепко на земле стоишь. Как вросший в нее намертво. Устойчивая обувь – кирзовые солдатские сапоги.  Не сбить!»

Скажи, пожалуйста, это заигрывание с читателем или твои настоящие убеждения?

- Конечно, настоящие. Прообраз садовода - я сам. Можем съездить ко мне на дачу, где ты убедишься, что все так и есть. Больше того, после дембеля прошло почти четверть века, одни кирзовые сапоги уже сносились. Так я выправил себе новые. А армейское ХБ до сих пор ношу. Конечно, с годами немного поправился, но не растолстел – влезаю.

- Тогда вопрос: откуда такая любовь к военной форме?

- Скорее всего, от деда Максима Платоновича Хохлева. Он был военным врачом.

- А ты как в армию попал? Расскажи, пожалуйста.

- В 1985 году защитил архитектурный диплом, но работать по распределению не пошел, решил сначала отслужить. Жду повестки, а ее все нет и нет. Пришел в Невский военкомат, к майору - как сейчас помню - Князеву, и говорю: «Высшее образование получил, готов служить Родине!» Майор на меня уставился, даже со стула встал и отвечает: «Ну, ты даешь! Все от меня бегают, а ты сам пришел. Ладно, садись, рассказывай...» Короче, через пятнадцать минут выдал повестку, а через три дня, 27 мая 1985 года, я был уже в сапогах. Об этом, кстати, мой рассказ «Проводы».

- В армии тебе писалось?

- Ага, особенно в первые полгода... На политзанятиях... А если серьезно, иногда выскакивало: вот, например, такой стишок, называется «В армии»:     

Я дневалил…

Среди ночи клён,

Месяцем красиво освещен,

Был в меня как будто бы влюблен.

В лунном, серебристом свете

Мы кружились по другой планете.

Я писал стихи, клен песни пел…

Жаль, сержант  их слушать не хотел.

В основном писал письма. Жене, брату и друзьям.

- А после армии, про армию?

- Постоянно. Вообще иногда жалею, что получил гуманитарное образование. Тебе иногда по-хорошему завидую... Люблю строевую выправку, четкость военных команд... Бывает, и сейчас прихожу куда-нибудь в присутственное - гражданское - место, а на вопросы отвечаю по-военному: «так точно», «есть»... А мне в ответ: сразу видно военного человека.

Про армию написал рассказы: «Линолеум», «В сердце Родины», «День рождения» - это про война-афганца, которого обидели ни за что ни про что... И как он наказал своих обидчиков. Есть стихи на армейские темы. Вот, например, называется «Мужчинам»: 

Мужское предопределенье -

Держать в защите дом и кров,

Военной силы назначенье -

Хранить в покое время снов.

В бою, в борьбе закалка воли,

Шлифовка силы, мастерства.

Чтоб женщины не знали боли

И дети выбегали в поле

В порыве юном удальства.

Любовь и жизнь защиты просят.

Устроим это! И пока

Пусть щит и меч для боя носит

Мужская крепкая  рука!

Женщинам очень нравится.

- А патриотические есть?

-  А как же? Армия и Родина неразделимы. Я давал присягу. Один мой однополчанин уехал в Штаты, стал там полноценным гражданином Америки. Я его иногда подкалываю: придется нам в случае войны стрелять друг в друга. Смеется. Это, конечно, шутка, но, как известно, в каждой шутке...

- Ты никогда не думал уехать?

- Никогда. Хотя, по крайней мере, три реальных возможности были: в 1989-м – после творческой выставки мог закрепиться в Германии, в 1993-м – рвануть в Америку, а в 2007-м устроиться в Англии. Но всякий раз представлял себе, что придется дышать чужим воздухом – и дыхание перехватывало. Герой моего рассказа «Ортодокс» приехал в командировку в Гамбург, вращается в высшем обществе, востребован, казалось бы – все путём. А он по вечерам, на мансарде, где его разместили, ловит «Радио Москвы» и слушает его до полуночи. Так и со мной было.

- Страшно в незнакомом месте? 

- Причем здесь страх? Тут любовь! К родной земле, к березам... А любовь предавать нельзя. Где на какой-нибудь «распрекрасной» чужбине, идя по улице, я вдохну запах дыма из печной трубы, или запах сосновых опилок... или запах грибного леса? А здесь это - каждые выходные. 

Не секрет, что 80 процентов предателей-иммигрантов моют в чужих странах машины и развозят пиццу. Со своими-то докторскими и кандидатскими, со своими ностальгическими стихами. Что они там грустят, зачем уехали? Спроси их. Мне странно, что история людей не учит.

Так называемый «высший свет» России в ХVIII  и ХIХ веках отказался говорить на родном русском языке. Наприглашали своим детям мадам и мусье. Где эти дети закончили свои жизни в ХХ веке? В Париже. По-моему, все закономерно.  

Человек должен жить и умереть там, где он родился. Как цветок на грядке. Только в этом случае у него есть шанс «раскрыться» и удивить собой весь мир.

- Не слишком ортодоксально?

- Нормально. Это - правда жизни... Ты начал беседу с цитаты. Позволь мне тоже закончить ее цитатой.

- Пожалуйста.

- Вот главная мысль романа «Белая ночь». Это слова автора, то есть мои: «Я хочу высказать еще несколько слов о России. И о нас с вами. Помните, по книгам и фильмам, конечно, как в начале двадцатого века, когда государственные устои Российской империи сначала затряслись, а затем рухнули, многие интеллигенты, представители, так сказать, высшего сословия, тогдашняя элита общества, кричали: «Россия умирает», потом, когда октябрьский переворот выкинул их за борт истории: «Россия умерла»? Так вот, на поверку оказалось, что умерла придуманная этими интеллигентами ненастоящая Россия. Настоящая выжила! Прошла войны, репрессии, культ личности, застойные времена, устроила перестройку и продолжает жить полноценно и полнокровно. И скоро будет процветать.

Тот, кто утверждал или утверждает, что настоящая Россия умерла, погибла, что утрачены навсегда российские духовные ценности, что русская душа потерялась, пропала в стремительном водовороте истории, ошибается, как ошибается садовник, уничтожающий после холодной зимы и лютых морозов замерзшую яблоню, не давшую в первую весну ни цветов, ни листьев. Как в этом обожженном морозом дереве где-то в глубине, в корнях остались еще огоньки жизни, незаметные сразу, но после способные явить на старом корне новые робкие и нежные побеги, так и Россия, в последние времена сжигаемая жесткими морозами, сохранила и бережет в своих недрах, в своих корнях себя истинную. С русской святостью и русским духом, с русской многонациональной культурой и мироощущением. Как яблоню можно уничтожить, лишь предав огню, мороз не убил ее совсем, так и Россию можно убить, лишь физически уничтожив всех россиян, все материальные и духовные источники ее силы.

Покуда жив будет на земле хотя бы один русский человек, покуда будет стоять нетронутым хотя бы один православный русский храм, Россия будет жить, и «русское» в мире будет светить и не погаснет. А после всех наскоков и «наездов» со стороны так называемого цивилизованного мира, после всех посягательств на жизнь, на возможность самой решать свою судьбу... перетерпев их все и выиграв в жесткой схватке, Россия возродится, зазеленеет и зацветет по весне, завораживая и удивляя всех своей красотой. Будет так и не иначе. Я сказал!»

Беседовал Евгений Маслов.

            Текст рыбы интервью Хохлев сопроводил небольшим текстом-напутствием.

            Дорогой Женя!

Зная твою нелюбовь к длинным цитатам, разрешаю их сократить. Только не переусердствуй, не выплесни с водой и ребенка. Также можешь править вопросы и ответы по своему усмотрению. Надеюсь, журналистское чутье тебя не подведет.

И не забывай, что в первую очередь текст должны прочитать члены Союза писателей, среди которых поэтов – большинство. Стишки, наверное, лучше оставить.

Жду вестей. Юстас.

Хохлев подписался не своим именем не ради конспирации. Просто друзья были веселыми ребятами. Ценили юмор и шутку. В своей электронной переписке уже много лет они использовали заимствованный из известного фильма стиль. Подписывали свои послания: «Юстас», «Алекс», «Центр». И обращались друг к другу часто «Юстас Алексу» или наоборот. Юстасом - впрочем, как и Алексом - мог быть и Хохлев, и Маслов. Все зависело от настроения шутников и ситуации.

Около восьми часов Владимир позвонил в Москву. Николаю Рузовскому - главному редактору возрожденного альманаха «Век поэзии», в котором подборки Хохлева появлялись регулярно. Николай Вячеславович был настоящим подвижником поэзии, устраивал выездные презентации поэтических изданий по всей России, участвовал во многих питерских мероприятиях, а в День поэзии (ЮНЕСКО) - в марте - собирал поэтов в столице.

- Да, Володя, слушаю тебя.

- До вас уже дошла весть о моем выдвижении?

- Я получил твое письмо-заявление с биографией. Приветствую и буду всячески поддерживать. Но помни, что ты выступил против негодяев. Они будут чернить тебя везде. Мне тебя жалко.

- Кто-то же должен был выступить.

- Да, все так. Но ты - тонкая натура. Боюсь за тебя.

- И при этом не отговариваете?

- Нет, как видишь. Если ты выиграешь... Я даже не могу себе представить, что будет. Небо с землей поменяются местами.

- Ну, вы уж... Николай Вячеславович...

- Ладно. Давай, говори, чем тебе помочь? - Рузовский не дал Хохлеву ответить. - В «Литературную газету» готовь материал.

- Про «БЕГ»!

- Да, про «БЕГ» и про твой забег. Когда пришлешь? Чем быстрее пришлешь, тем раньше будет опубликован. Фото обложки приложи обязательно. 

- Спасибо вам!

- Я тут еще посоветуюсь с «товарищами по партии», может, мы тебя на какую-нибудь премию двинем.

- Николай Вячеславович, будет перебор... ЛГ вполне достаточно.

- Скромненький ты наш... Ты знаешь, как ваш Виталий себе «ЛитЭверест» зубами выгрызал. И выгрыз. Получил двадцать пять тысяч. Тебе что, деньги не нужны? Хотя бы на предвыборную компанию?

- Нужны, конечно. 

- Тогда жди звонка... И, кстати, Виталию сам позвони, поздравь и почву прозондируй. Он в Москву часто наведывается. Как собкор. И Жерлова не переносит. Так же, как и все мы... Давай, действуй. И держись, дружище. Одного мы тебя не оставим. Я тебе перезвоню.

Рузовский говорил о Виталии Осипенко, сильном поэте, редакторе журнала «Русь соборная», постоянном авторе «Литературки». Он регулярно выпускал новые сборники, пел свои песни на бардовских фестивалях и был популярен. Это вызывало дикую ревность - с ненавистью - Жерлова. Сергей Евгеньевич делал все, чтобы Осипенко «загасить». Но сделать ничего смог. 

С Осипенко общих дел у Хохлева не было. Встречались, здоровались и расходились. Несколько раз общались по телефону, случайно оказались участниками и даже победителями одного из литературных конкурсов. Пару раз Виталий с оказией отвозил свежие номера «БЕГа» в Москву. Набирая номер, Хохлев не знал, о чем он будет говорить.

- Привет, Володя. С выдвижением!

- Ты «за»?

- А то. С Жерловым мы на разных тротуарах... Что нужно - говори. Поддержу.

- Да я пока еще и сам не знаю - что нужно. Может быть, публикация о кандидате... – Владимир забрасывал мысль издалека. -  А может, просто поддержка...

- Считай, что договорились. Когда созреешь - звони. Ты знаешь, я на своих ногах хожу, что будет в моих силах будет - сделаю.

- Спасибо.

Для первого разговора «на заданную тему» информации было достаточно. Хохлев отключил трубку. Ему нужно было записать стихотворение, которое вот уже часа три рвалось к свету. Он достал свое «золотое перо» - ручку, подаренную давным-давно отцом - и отключился от мира. На бумагу вытекло:

ВЕЧЕРНИЙ РОГ

Когда над миром протрубит вечерний рог
И люд уставший, отложив свои заботы,
«Чехлит стволы», спешит домой с работы,
За миром зорко смотрит Бог.

Он видит все! Умы людей насквозь
Просвечивает, на престоле сидя.
Прозрачною водой просачиваясь сквозь
Ткань душ... Его никто не видит.

Он знает чистые сердца, готовые принять
Его всё побеждающие светы,
Подвижников, способных распознать
Его слова... И исполнять заветы.

Таких Он бережет от неудач,
На «узкий путь» выводит постепенно.
Такими круг решается задач
Глобальных. Эволюции Вселенной.

Когда утихнет звон вечерних блюд
И сон охватит тёмные кварталы,
Мастеровитый, просвещённый люд
Пройдет через священные порталы.

И заработают искусные станки,
Закрутятся бесскрипные колеса.
И под бодрящие сигнальные звонки
Раскурится поэтом папироса.

Разбуженные медные шмели
Расставят звезды по небесной ткани,
Чтоб освещались в мастерских земли
Дела ночные до рассветной рани.

Когда ж призывы утреннего рога
Разбудят снова помыслы дневные
И выйдут на проспекты постовые,
Мир обновлённый будет славить Бога.

            Владимир лег спать. Но не спалось. В голове выстраивались в катрены строчки еще одного стихотворения. Пришлось встать, зажечь лампу, чтобы записать и его:

ДЕЛО

Ходит Бог по бездорожью,
Правит души не спеша.
После правки мелкой дрожью
День охвачена душа.

Из темниц души уходят
Хвори, страсти, маета.
Злые помыслы исходят.
Ложь, притворство, суета.

Волей Бога заполняет
Душу благостный покой.
Вера в Бога исцеляет,
Очищает,
Освежает,
Душу делает живой.

Бог не трогает дрожащих,
Совершает чудеса,
Избирает настоящих.
И ведет на Небеса.

15.09.2010

            Утром Хохлев разбирал электронную почту. Писем, как всегда, было много. И по «БЕГу», и по выборам. Сейчас кандидата в первую очередь интересовали предвыборные.

            Он открыл письмо от незнакомого автора из Архангельской губернии.

Уважаемый Владимир Владимирович!

То, что Вы предлагаете, вполне разумно и убедительно, однако я не являюсь членом Союза писателей. К сожалению или к счастью, пока не решил.

Старцев А. И.

            Затем послание от поэтессы Елены Георгиевой. 

Добрый день, Владимир.

К сожалению, не имею чести знать Вас лично. Но я навела о Вас справки у Саши Рудакова.

По поводу присланных документов могу сказать: за Вашу программу – голосую двумя руками, особенно за то, что отбор в Союз должен производиться отнюдь не по количеству напечатанной ахинеи. Не «растекаясь мыслию по древу», могу привести пример: однажды, зайдя (по делу) на секцию поэзии, я была просто в ужасе от читаемых «великих» творений. Один рычавший собакой «поэт» пел другим «поэтам» о каких-то запутавшихся в зловонной тине ракушках... Я готова была заплакать.

Считаю, что должна быть какая-то языковая и теоретическая редактура, способная очистить стихи от нецензурных слов и не свойственных поэзии оборотов. Можете рассматривать это как предложение в Вашу предвыборную программу.

Ведь СТИХИ - это молитва! Так что дерзайте!

С уважением, Елена.

На оба кандидат ответил кратко - благодарностью за поддержку. Открыл письмо Грачевского - руководителя Рубцовского центра. 

            Владимир, здравствуйте!

К сожалению, не могу поддержать Вас на выборах, так как принципиально не
являюсь членом Союза. Все мои попытки чем-то помочь союзной работе оказались тщетными. Меня не услышали... В результате - питерского писателя в основном печатают в Москве... Могу предложить свое авторство «БЕГу», с которым, к сожалению, пока не знаком.

Грачевский Алексей Викторович.

Это письмо требовало не короткого ответа. Хохлев написал:

Алексей Викторович, добрый день.

Спасибо за предложение. Журнал «БЕГ» продается в Лавке писателей на Невском. Думаю, Вас заинтересуют материалы о Николае Рубцове, опубликованные в 8, 9 и 10-м номерах. Некоторые их них есть на моих страничках сервера СТИХИ. РУ и ПРОЗА. РУ.

Если журнал вам понравится - буду рад сотрудничеству.

С уважением, Владимир.

И тут же получил сообщение:

С журналом в ближайшее время постараюсь познакомиться. Приглашаю Вас посетить Александро-Невскую лавру, где я уже много лет веду литературную и иную работу. 3 октября в 19 часов, в день рождения Сергея Александровича Есенина - православный театр играет Есенина. В следующее воскресенье - Федора Абрамова.

И так далее.

Всего Вам доброго. А. Грачевский

От Рудакова пришла его переписка с Петуховым. Александр Валентинович часто отправлял Хохлеву не только свои письма, но и ответы на них.

Саша, это провал! Хохлев решил действовать один - и всё разрушил! Петухов.

Ты что...  Чего это он разрушил? Наоборот - расшевелил писательское болото! И ты шевелись, а то засел под крылом у Жерлова... Я очень тебя прошу не разрушать тандем. Общайтесь с Хохлевым, решайте вопросы вместе.

Жерлова нужно выгонять - это ясно всем. У этого сталиниста такая же мания преследования, как и у нашего «вождя народов» - известного параноика. Он везде видит врагов, завистников и конкурентов. О литературе - не думает. Будь у него реальная власть и живи он в СССР - он давно бы пересажал и перестрелял всех своих оппонентов.

 Ему надо пригрозить дурдомом. Я хочу договориться с ментами и санитарами, чтобы они его где-нибудь подловили, как официально недееспособного.

А. Р. 

Я сейчас в Новгородской области. Буду в пятницу. Приеду - встретимся и все подробно обсудим. От жерловцев можно ожидать всего...

Кабинет Петухову в Доме писателей - для тотального контроля действий потенциального конкурента - Жерлов предоставил два года назад. Об этом иносказательно и высказывался Александр Валентинович.

Прочитав и проанализировав все письма, Хохлев понял, что - несмотря на растущую популярность «БЕГа» - главного редактора журнала знают еще не все писатели. Это подтверждало мысль Рудакова о необходимости «идти в народ». Расширять круг знакомств. Становиться «притчей на устах у всех», вопреки безоговорочно принимаемой Хохлевым пастернаковской формуле. Выборы этого требуют.

Кандидат позвонил в Публичку. Старейшей работнице Российской национальной библиотеки Наталье Николаевне Волошиной, всегда с радостью принимавшей его предложения.

- Владимир Владимирович! Приятно вас слышать.

- И мне вас. Вы, как всегда, в строю?

- Куда я денусь?

- Как отдохнули летом? Мы с семьей в Крыму были...

- Вы творец, вам нужны яркие впечатления... А я жару на даче, под яблонями пережидала. Никуда не ездила... Вы по делу звоните?

- Как всегда. Недавно вышел в свет новый номер «БЕГа», с беседой с Глебом Горбовским...

- Это хорошо. Вам нужен зал?

- Да... И чем раньше, тем не хуже.

- Могу предложить двадцать четвертого сентября.

- Согласен.

- Как вас обозначить?

- Презентация 10-го номера журнала «БЕГ» и двух литературных приложений - «Автограф» и «Русский писатель». Еще...

- Не так быстро - я же записываю.

- Еще... - Хохлев замедлился. - Вышли две книжки «Уставший поэт» - в библиотеке журнала «БЕГ» и «На троих» - в Америке, это проза.

- Столько слов не влезет. Клеточка маленькая.

- Тогда в плане «БЕГ» оставьте, а на афише лучше все указать.

- Особенно американское издание... Хорошо, я записала.

- Ведущий - Владимир Хохлев.

- Как же без вас. Это само собой разумеется.

- В какое время?

- В 17-00.

- Я тоже записал... Денька за три до двадцать четвертого созвонимся по деталям.

- Да, давайте.

- Наталья Николаевна, вам заранее книжки завести?

- Не нужно... Вы же занятой человек. Увидимся – вы и покажете.

- Добро. Тогда до связи.

После разговора - глоток кофе... И Хохлев побежал в редакцию.

Ровно в полдень Жерлов был у Туркина.

Правительство со вторника было перенесено на среду. Пока шло заседание, среднее чиновничье звено - перед новыми вводными начальства - имело небольшую передышку. Жерлов, досконально изучивший внутренний распорядок Смольного, рассчитывал на обстоятельный разговор. Таковой и получился. Юрий Сергеевич заверил Сергея Евгеньевича в том, что Хохлев никакой поддержки - во всяком случае, от Туркина - не получит. Наоборот, будет сделано все, что потребуется, для удержания Жерлова на посту председателя. После обсуждения деталей взаимодействия, когда проситель собрался уже уходить, в кабинет Туркина вошел Сизарёв.

- Валерий Валерьевич! - Жерлов вскочил и затряс руку вошедшего.

- Валера, ты кстати. Мы тут по Хохлеву совещались.

- Скоро эта фамилия будет звучать в каждом углу Смольного. Я об этом хотел с тобой вчера переговорить.

- Правительство! - Туркин развел руки в стороны. - Ты ведь знаешь.

- Да, знаю, знаю! - сгримасничал Сизарёв и опустился на стул.

Жерлов присел вслед за ним.

- Ну и что вы тут решили?

- Гасить.

- Это правильно. И как?

- По ситуации.

- А я вот уже придумал как!

- Валерий Валерьевич! - Жерлов, чувствуя такую мощную поддержку, вскочил снова.

- Да сядь ты. Не суетись.

- Хорошо, хорошо. Как скажете.

- Короче, есть у тебя его «Усталые стихи»?

- Есть. - Туркин задвигал ящиками стола. - Он же, как приходит, всех своим творчеством одаривает. Вот.

Сизарёв взвесил книжку на руке. Оценил обложку. Фото, на котором автор с руки кормил стаю птиц. 

- Голубей, значит, любит? А про меня ничего не написал?

- Валерий Валерьевич, вы что, собираетесь это читать? - Жерлов втиснулся в разговор начальников. - Там же ничего серьезного.

- Евгеныч, помолчи. Я не только это читать буду, но и напишу кое-что.

- А что, хорошая идея. Тут у него есть одно место, - Жерлов потянулся к сборнику.

- Да закрой ты свою жерловину!

Председатель быстро отдернул руку и затих. Туркин лукаво улыбался:

- Хочешь отомстить за ту шуточку?

- И за неё в том числе.

- За какую? - Жерлов ничего не понял.

- Неважно. -  Сизарёв встал. Глянул на монитор, транслирующий заседание Правительства. - Похоже, к окончанию дело...

- Да, похоже, - подтвердил Туркин. - Ты это... особенно-то не корпи. Давай вместе напишем.

- Там видно будет... Я начну, потребуется помощь - обращусь.

- Ну, давай так.

Сизарёв вышел. Туркин откинулся на спинку кресла.

- Никуда его у нас не выберут. С такими кадрами... Видел?

- Юрий Сергеевич, - Жерлов заискивающее, подобострастно вглядывался в лицо начальнику и одновременно с этим ёрзал задом по стулу. – А можно я... Пойду уже?

- Да, скатертью дорога... Я тебя не держу.

- Вот хорошо. До свиданьица... Спасибо вам... Я пойду.

Жерлов пожал руку Туркина, пулей выскочил в коридор и помчался по красному ковру за Сизарёвым. Догнал в толпе чиновников, выплывающих с заседания Правительства. С кем-то поздоровался, кого-то - важного - пропустил, но от Сизарёва не отстал. Ухватился за рукав его пиджака и втёк в сизарёвский кабинет.

- Валерий Валерьевич, я буквально на одну минуту.

Сизарёв важно проследовал к своему креслу, опустился в него, швырнул книжицу на стол.

- Ты-то бы тоже чего-нибудь накарякал. Про этого голубятника. Поэт как-никак.

- Да куда уж мне. Я больше свои стихи люблю писать...

- Давай быстро. А то ко мне сейчас народ наплывет... Чего тебе?  

Жерлов сломался в позвоночнике, чуть приподнял телефонный аппарат и сунул под него зажатые в кулаке, влажные от пота, слипшиеся пятьсот долларов. Бдительный Сизарёв театрально нахмурил брови.

- Вы знаете, что это такое?

- Да это так... Пустячок - на коньячок. Не сочтите... Валерий Валерьевич, - зашептал Жерлов, оглядываясь и приседая. - Я пойду... Можно?

- Давай! Вали!

- А вы уж его там пропесочьте... Благ вам! Всех! - Жерлов путался в словах. - Спасибо. - Пятясь широким задом, он вынырнул в приемную. Затем в коридор. И был таков.

На ступенях Смольного Жерлов настороженно задумался. Что-то уж слишком навязчиво и однозначно Туркин обещал помощь. Как будто Юрий Сергеевич с Владимиром Владимировичем - давние враги. Жерлов знал, что не враги. И даже наоборот.

Туркина - с его возможностями - Жерлов изучал давно. В нынешней ситуации что-то не срасталось. Что-то было игрой... Но в чью пользу? Жерлов миновал охрану, вышел на центральную аллею, ведущую от Смольного к пропилеям, и позвонил в Литфонд.

- Это Жерлов! Ты еще на рабочем месте? Не уходи. Я через полчаса заеду. У тебя, б... , далеко заявление Юрия Сергеевича Туркина на дачу в Комарово? Ё... т... м...! Найди. Что там, б... , к нему еще есть? - Жерлов наступил на развязавшийся шнурок и чуть не упал. - Да, ё... т... м... с... б... ! Сейчас! Нужно, б...! Срочно! М... т... ё...!        

Практически решив вопрос с выделением дачи, воодушевленный, Жерлов,  добравшись до Дома писателей, не мог не сообщить «хорошие» вести из Смольного «своим». А через полчаса, после того как «свои» обсудили информацию, в электронный почтовый ящик Хохлева влетело анонимное сообщение.

Владимир Владимирович!

Против Вас работает мощная когорта. Валерий Сизарёв и Ко составляют разгромную статью по Вашим стихам... Будьте готовы.

На анонимки Хохлев не отвечал, но информацию к сведению принял. После анонимки пришло сообщение от Кости Баранова, двадцатитрехлетнего - самого молодого - члена Союза. Поэта и литературоведа, всегда с уважением пишущего о «БЕГе» и о творчестве его главного редактора.

Владимир Владимирович, здравствуйте.

Как здорово, что Вы согласились... Буду голосовать за Вас!

Вот мое предложение в Вашу предвыборную программу: запустить, наконец, сайт нашего отделения с персональной страничкой для каждого писателя. Жерлов уже пять лет обещает и ничего не делает.

Если чем-то нужно помочь, не стесняйтесь, пишите, звоните...

Константин.

Хохлев позвонил Андрею Красильникову. Поделился последними новостями. Красильников обрадованно приветствовал выдвижение.

- Мой голос твой, Володя.

- Спасибо. Можешь ты сагитировать за меня своих друзей-писателей?

- Ты знаешь, что я практически ни с кем не общаюсь.

- Тогда подскажи, кому позвонить? Кто однозначно против Жерлова?

- Позвони Панину. Драматургу. Мы с ним одного поля ягоды. Правда, он очень болеет, может на собрание и не прийти...    

Бороться со старым союзовским начальством без четкого представления о целях и задачах Союза, о процедуре выборов и перевыборов было нелепейшим предприятием. Как ни странно, вступая в Союз семь лет назад, Хохлев даже не поинтересовался ни Уставом этой общественной организации, ни её программными документами.

Оплошность? Доверчивость? Пофигизм?

Не найдя никаких объяснений своей беспечности, Хохлев открыл сайт Союза. Устаревшие новости, хроника, имена, фестивали, конкурсы, концерты... и ни слова о предмете интереса. Набрал в поисковике слова «Устав Союза писателей». Какие-то уставы писательских сообществ нашлись, но не того, в котором Хохлев имел честь состоять.

Не так давно Владимиру рассказывали, как кто-то из писателей пытался получить Устав у Жерлова. И нарвался на скандал... Наступать на те же грабли во второй раз не хотелось... Может быть, в библиотеке найдется? Хохлев выключил компьютер и отыскал читательский билет РНБ.

В библиотеке документа не нашлось. Но не в регистрационную же палату обращаться? Хохлев продолжил поиск и откопал последнюю редакцию Устава Союза писателей СССР, принятого в 1971 году V Съездом писателей. Вчитался.

Первый раздел определял задачи:

Союз писателей СССР - добровольная общественная творческая организация, объединяющая профессиональных литераторов Советского Союза, участвующих своим творчеством в борьбе за построение коммунизма, за социальный прогресс, за мир и дружбу между народами.

О том, что профессиональная писательская организация должна прежде всего бороться за развитие литературного дела, в советском Уставе не было ни слова.

Хохлев читал дальше.

Основными задачами Союза писателей СССР являются:

Борьба за укрепление в искусстве высоких принципов социалистического гуманизма, советского патриотизма и пролетарского интернационализма.

Наступательная идейная борьба за принципы социалистического реализма, против буржуазных и ревизионистских влияний, против ложных, псевдонаучных теорий, выхолащивающих в литературе ее классовое содержание…

Второй раздел Устава говорил:

Член Союза писателей СССР обязан:

Созданием произведений, всей своей творческой и общественной деятельностью участвовать в строительстве коммунизма…

Член Союза писателей СССР имеет право:

Пользоваться в установленном порядке всеми видами материально-бытового обслуживания, имеющимися в распоряжении Союза писателей.

Все было понятно: строишь коммунизм - пользуешься благами.

Владимир знал, что больше трети членов питерского отделения Союза получило членские билеты до 1991 года, то есть в то время, когда действовал Устав Союза писателей СССР. Не согласиться с положениями этого Устава вступившие в Союз до 91-го года не могли. Сейчас председатель, члены правления и председатели секций - за малым исключением - были как раз именно этими, доперестроечными членами СП СССР. 

Получалось, что большей частью членов Союза - не собирающихся ни строить коммунизм, ни развивать метод социалистического реализма - руководят люди, в свое время подписавшиеся именно под этими - советскими - целями и задачами. Не исключено, что некоторые члены могут отозвать свои подписи, но много ли таковых? Способен ли человек, пришедший в Союз с определенными принципами, - вследствие изменения общеполитической ситуации в стране - изменить им? И изменили ли их члены правления? Не похоже. Похоже, как раз наоборот ностальгия по СССР, по порядкам, царившим в Союзе советских писателей, движет их помыслами и поступками и сегодня.

В этом случае Хохлеву предстояло выступать не против Жерлова, Прыгунца и иже с ними. А против старой - закамуфлированной под новую - коммунистической системы. Подобное выступление не могло не приобрести политической окраски... Не на это ли прозрачно намекнул Ангел?

С этим вопросом кандидат покинул библиотечные залы и побрел по вечернему городу.

А Питер жил своей обычной, не политической жизнью. По глади Фонтанки скользили частные катера и плоские речные пароходики. Бойкие на слово гиды перекрикивали друг друга с помощью звукоусиления. На этой же водной глади гулялись не безалкогольные свадьбы, отмечались дни рождения, устраивались шумные корпоративы. На набережных, в пробках фыркали друг на друга стильные иномарки, отражая полированными капотами разноцветный неон навязчивых коммерческих реклам.

Владимир хотел верить, что о коммунизме, за двадцать лет все уже забыли. Ан нет! Получалось - не совсем все. Или все это домыслы, вымыслы? Хохлеву вспомнился крик Жерлова на одном из сборищ нынешнего союзовского руководства: «Я самым первым из всех вас вступил в союз. Еще в Советском Союзе!» Последние слова он тогда особо подчеркнул. Еще вспомнились ностальгические мысли, с совдеповским душком, которые временами проскальзывали в пространных жерловских статьях. О крепкой руке Сталина, о коммунистическом порядке, о советской власти...

Все это могло быть случайными оговорками не контролирующего свою речь импульсивного человека. Но могло быть и сознательным действием... 

Сизарёв отпустил всех, изнутри запер дверь кабинета на ключ и углубился в стихи Хохлева. Около двух часов он потел над «Уставшим поэтом»... Без результата!

Все рабочее и внерабочее время посвящая протоколам, договорам и актам, юрист Сизарёв стал докой в составлении административных текстов. О том, как создаются, и как потом живут тексты поэтические, он не имел ни малейшего представления. Административный язык - это однозначно понимаемые, плоские слова. Текст юридического документа, составленный из слов с двойным толкованием - который может быть прочитан и так и этак, - считается слабым. Слова поэтического текста несут в себе противоположную нагрузку.

Поэзии нет без ассоциаций и метафор, тропов и гипербол. Поэтический текст многослоен. В словах сильного поэта всегда много смыслов и намеков, часто перекрывающих собою друг друга. Если бы Сизарёв знал об этом, его бы не пугали сложные аллегории «Уставшего поэта». Но Сизарёв не знал! И поэтому непонятные, трудные, ассоциативные стихи он пропускал. Задерживался на понятных, «логичных» стихотворениях. Искал в них нарушения логики, смысла, правил русского языка. И не находил.       

Зачем он «зажёгся» писать о стихах Хохлева? Конечно, не только из чувства мести. Сизарёв понимал, что сейчас - да и после выборов - к кандидату будут усиленно присматриваться как писатели, так и читатели. Оказаться рядом с Хохлевым - это способ продвинуть себя. В качестве литератора, критика - неважно. Его статью будут читать. Его фамилия будет на слуху. Люди ленивы - на то, чтобы бежать, искать первоисточник Владимира Хохлева, подвигнутся немногие. А щёлкнуть мышкой компьютера и в минуту выйти на статью Валерия Сизарева про стихи Владимира Хохлева - это «как два пальца обоссать». Так думал Валерий Валерьевич, заставляя себя вникать в чужое творчество. 

Неписатель Сизарёв мечтал о литературной славе.

Но что удивительно, в который уже раз он перечитывал «ровные» стихи сборника и не мог ни за что зацепиться... Особенно его волновало стихотворение «Баня», отмеченное редактором во вступительной статье. Сизарёв хотел найти косяк именно в этом произведении. Тогда он убьёт сразу двух зайцев - «опрокинет» и поэта, и редактора. Валерий Валерьевич, открыв сборник на девяносто первой странице, бродил по кабинету, и вчитывался в авторский текст.

            Он почти сломал голову, пока её наконец не осенило. Если за книжкой не побегут, а суждение о стихах будет формироваться по его - сизарёвскому - тексту, то почему бы авторский вариант немного не подправить? В тактических целях! Сизарёв уселся в кресло и поменял в строчке всего одну букву - «а» на «я». Получилось:

Жар поет в коленях, шепчутся поленья...

По Хохлеву, коленом была часть жестяной печной трубы между ее поворотами. В коленах труб, во время топки печки, «жар и поет». Лирический герой стихотворения еще не закончил топку, когда говорит: «В баньке тепло уже, но еще топить не лень...».

По Сизарёву, колени стали частями человеческого тела. «Жар поёт в коленях» - белиберда. Но именно эту - приписанную Хохлеву белиберду - Сизарёв и подверг жесткой критике. Вдохновленный первым опытом, Сизарёв расписался. Он по своему усмотрению менял буквы, переставлял слова, перетасовывал строчки, выдергивал из контекста отдельные выражения. И критиковал, критиковал, критиковал...

Было начало двенадцатого, когда дверь сизарёвского кабинета Хохлев отпёр своим ключом. Тихо вошел. Остановился за спиной новоявленного критика и пробежал глазами по монитору. Усмехнулся.

В этот момент Сизарёв, откинувшись на спинку кресла, пытался прикурить. Вообще-то, он не курил. Но в минуты высокого душевного волнения, в острые периоды творчества хотелось. Старая зажигалка не зажигалась. Газ, что ли, кончился? Сизарёв упорно нажимал на рычажок, выбивал искру - пламени не было. Он уже хотел бросить это занятие, когда справа, медленно проплыв мимо сизарёвского уха, к сигарете приблизился огонёк.

Валерий Валерьевич наконец прикурил и глубоко, с удовольствием, затянулся. После встал и подошел к окну. Открыл форточку. За высокими деревьями быстрая Нева гнала свои воды к Финскому заливу. Огни противоположного берега отражались в зыбкой воде и - как ни странно - в небе.       

Когда уставший, удовлетворённый и довольный собой «критик» закончил, шел первый час ночи. Он сунул свой опус в стол - решив с утра показать его Туркину - и вышел на воздух.

Пешком добрёл до своего дома. Перед дверью подъезда остановился и кинул взгляд на мемориальную доску. А всё правильно! Именно «творил»! Пусть все знают! Кто такой Я!

В этот вечер - часов в восемь - Хохлев со Славой Крайничевым встретились в «Метелице». Взяли по бокалу «Старого мельника», завели разговор. Естественно, о выборах.

- Володя, ты понимаешь, что для Жерлова председательство - это жизнь. Это его дело. Твое дело - журнал «БЕГ», литература! А его - председательство. Без этой должности он просто загнётся. Потеряет смысл существования.

- Но председательствует-то он и «живет» за счет писателей и их жизней. Он же  губит членов Союза каждым своим действием.

- Так уж и губит... Ты жив, здоров и в меру упитан. И пишешь то, что считаешь нужным... 

- Я его почти не вижу. А другие?

- Что мешает другим вести себя также? И я его почти не вижу...

- Мешает советское стадное чувство... Желание подчиняться и выполнять команды.

- И в этом нет ничего плохого. Если людей это устраивает.

- Еще страх.

- Ну и что? Люди привыкли жить в страхе... Ты хочешь сделать восьмидесятилетних стариков бесстрашными. Они и тебя станут бояться, если выиграешь... Но ты не выиграешь, стопроцентно.

- Выиграю! Проскочу на протестном голосовании.

- То есть ты согласен с тем, что будут голосовать не за тебя, а против Жерлова? Довольно странная позиция.

- Жерлов не может руководить писателями. Я об этом говорю уже пять лет, весь срок его правления. Он всех позорит. Нас с тобой в том числе...

- Это тебя Рудаков настроил.

- Причем здесь Рудаков? У меня свои глаза и уши.

- Все понимают, что ты идешь от Рудакова. И будешь исполнять его волю. А к Александру Валентиновичу в Союзе ой какое неоднозначное отношение. Многие его также ненавидят, как и Жерлова.

- Ты думаешь, мне нужно дистанцироваться от Рудакова и слепить свою партию?

- Это будет правильней... Но все равно, ты будешь считаться его человеком.

- Кто-то считает меня человеком Смольного...

Крайничев рассмеялся. Отхлебнул пива.

- Да! Ты загадочная личность...

- Ты тоже... Мы с тобой знакомы  уже года три. Общаемся, почти друзья... И вдруг я неожиданно узнаю, что ты, оказывается, лидер какого-то молодежного коммунистического движения...

- Да. А что в этом плохого?

- Может, ты и с Зюгановым вот так вот пиво пьешь? Он тут как-то договорился... Заявил: «Товарищи, вы видите, что и сама природа - за коммунизм!» Это же «Чевенгур». Тебе, историку, должно быть всё понятно.

- Коммунисты - реальная политическая сила.

- К сожалению... Это Путин позволил им таковой оставаться. Вернул советский гимн - они и воспряли...   

- А что, до Путина её не было, что ли? В 96-м Зюганов мог переиграть Ельцина.

- И в этом - главная опасность. Говорю это как редактор журнала «Безопасный город».

- В чем опасность? А эсеры что, не опасны?

- Во лжи. Ленин врал на каждом шагу.

- Да ну?

- Что пояснить?

- Попробуй.

- Заявил: «Мир народам!» - и развязал гражданскую войну. Пообещал: «Земля крестьянам!» - но земли не дал, устроил продразверстку и раскулачивание. А потом советская власть всех согнала в колхозы. Кричал: «Вся власть Советам!», а власть оказалась в руках партии. Объявил пролетариат могильщиком буржуазии, а буржуазия живет и здравствует. Утверждал: «Бога нет!», а Он есть и никуда не делся. Самую лживую газету назвал «Правдой»... Еще? Это я только по вершкам прошелся.

- По корешкам тоже можешь?

- Без проблем... Про ленинское определение материи я уже не раз писал... А ты читал... И не возразил... Ленин ничего не понял в жизни. В ее устройстве! Но своими измышлениями доверчивых людей основательно запутал. Для чего?

- Не хочу ввязываться в дискуссию. Устал сегодня. Правительство отработал...

- Вот видишь... Как только дело подошло к принципиальным вопросам – сразу в кусты. Как настоящий коммунист, - Хохлев рассмеялся. - Но я не в обиде. Я тоже сейчас не расположен к глубоким спорам. Хотя и готов. Тоже устал за день... Каждый имеет право на убеждения. И заблуждения.

- Ты знаешь устройство жизни?

- Позволь мне тоже не ответить. Давай еще по бокалу.

16.09.2010

Хохлев сидел в своём кабинете - в редакции «БЕГа» - пил кофе и думал не о «БЕГе».

Демократически настроенными, современно мыслящими писателями правят коммунисты, решающие свои стратегические задачи. Как в рамках такого Союза двигать литературу за рамки социалистического реализма? Никак. Или только на стороне? Но ведь писателей некоммунистов много. Не исключено, что и большинство. А власть у маленькой кучки.

Отсюда - столько недовольных Жерловым. Но понимают ли недовольные причины своего недовольства? 

Перед Хохлевым вырисовывалась задача: заставить маленькую кучку - и Жерлова в первую очередь - раскрыть свою коммунистическую суть перед большинством. Но сейчас никто не будет открыто кричать: «Вперед к победе коммунизма!» или «Слава КПСС!». До сути придется докапываться через дела. Всё, чем тёртые коммунисты-жерловцы намерены бороться против Хохлева, скорее всего, будет принадлежать литературной сфере. Не политической. Нужно было «колоть» противника на политику. Но как?

Когда Владимир додумался до того, что «колоть» надо через процедуру выборов, и понял, как именно «колоть» - он отставил в сторону пустую чашку и засел за компьютер.

С выборами вне собрания опытный Рудаков был, конечно, прав. На собрании выиграть почти невозможно. Но его открытки всего лишь спрашивали: «Согласны ли вы с новым составом правления?» Даже если человек ставил крестик в графе «Да», его ответ не имел юридической силы. Это был просто ответ на поставленный вопрос.

Хохлев придумал свой «Опросный лист»:

Я, член Союза писателей,

на выборах нового председателя правления Санкт-Петербургского отделения СП

голосую за

ХОХЛЕВА ВЛАДИМИРА ВЛАДИМИРОВИЧА

К этому документу кандидат сочинил сопроводительный текст:

Дорогие друзья!

Мое сообщение о согласии выставить свою кандидатуру на пост председателя правления Санкт-Петербургским отделением Союза писателей вызвало большой резонанс. Благодарю вас за поддержку и конструктивные предложения.

Проведенные мной встречи и предварительные консультации убеждают меня в том, что перемены в нашем писательском сообществе необходимы и - главное - возможны.

В Доме писателей нужно создать светлую творческую атмосферу, в которой каждый автор находил бы понимание и поддержку. Как руководства, так и рядовых писателей. Успех одного из нас должен радовать всех, а к творческим ошибкам, без которых не обходится ни один литератор, нам нужно относиться спокойно и рассудительно. По-дружески. Только в таких условиях мы можем расти профессионально.

Я очень люблю творческих людей и отчетливо понимаю, что писатели - силами которых творится наш родной русский язык - как никто заслуживают к себе самого доброго отношения. 

Сегодня я начинаю опрос членов нашего отделения, благодаря которому надеюсь выяснить степень доверия ко мне как к кандидату на пост председателя правления.

В приложении к этому письму - опросный лист. Его нужно распечатать на принтере, заполнить от руки (во избежание недоразумений графу ФИО прошу заполнять четко и разборчиво) и передать мне при личной встрече.

Я буду очень признателен тем членам Союза (решившим на выборах проголосовать за меня), которые расскажут обо мне и моих взглядах своим друзьям (членам Санкт-Петербургского отделения, со мной еще не знакомым) и подпишут у них опросные листы. Их тоже прошу передать мне лично.

С уважением, Владимир Хохлев.

Второе письмо было разослано «всем, всем, всем...».

Текст опросного листа, по мысли Хохлева, убивал сразу двух зайцев. Во-первых, он помогал «вычислить» расположенных к кандидату писателей. И зафиксировать эту расположенность документально. Во-вторых, и это главное, опросный лист имел все признаки бюллетеня для досрочного голосования. Слова «голосую за» однозначно говорили о том, что член Союза, согласный с кандидатурой Хохлева, свой голос не только готов отдать, но уже отдает. 

Владимир заготовил целую пачку «Опросных листов», которые мог предлагать к подписи на всех официальных предвыборных мероприятиях и частных встречах.

И, наконец-то, занялся прямым исполнением своих редакторских обязанностей.

Когда - уже в конце дня - письмо конкурента принесли Жерлову, он читал «Утренний дождь».

По пути «на работу» заскочил в Лавку писателей и за свои деньги - ох, как это было трудно - купил предшествующий «Уставшему поэту» сборник стихов Хохлева. «Дождь», не в пример «Поэту», был толст и содержал подробную биографическую статью об авторе.

Жерлов отложил книжку и вчитался в текст послания. Не дойдя до конца, он всё понял и тут же сделал ответный ход - поручил Валентине Павловне собрать доверенности от писателей, которые по состоянию здоровья, по старости или по семейным обстоятельствам не будут присутствовать на собрании.

Текст доверенности был отработан еще на прошлых выборах и содержал строчку:

«Доверяю писателю .......................... при выборах председателя правления проголосовать вместо меня».

Жерлов распорядился вместо отточий вписать: Жерлову С. Е.

Валентина Павловна, прежде чем покинуть кабинет, имела неосторожность высказаться вслух, обращаясь ни к кому:

- По телефону-то я договорюсь... А вот кто ездить будет? Подписывать?

Жерлов услышал это и взревел:

- Вот ты, б... , и будешь!

Когда дверь за спиной секретарши захлопнулась, добавил в никуда:

- А-то, ё... т... м... , сидишь тут, юбки протираешь... Или юбку?

Как выяснилось позже, за авторскими росчерками послушной женщине пришлось, за свои деньги, съездить почти в четыре десятка адресов. Больные старички жили не только в Питере, но и в области. Сбор доверенностей закончился за день до собрания.

Через полчаса, заложив в «Утренний дождь» с десяток канцелярских скрепок, Жерлов вызвал Прыгунца.

- Ты, б... , Хохлева читал?

- Про-озу. Он же по про-озе принят.

- Ну и как он, б... , в прозе?

- Но-ормально. Средне. Только сказки хорошие.

- А как он себя вел на секции?

- Да спо-окойно. Выступал редко. Я во-обще не думал, что он спо-особен на...

- Не думал он... Ты бы, б... стихи его почитал... Вот, например, - Жерлов открыл одну из заложенных страниц... Памятники Ленину стоят, черными тенями жгут отчизну... Это, б... , что такое? Что за ё... т... м... , я тебя спрашиваю?

- Антисоветчина.

- Так! А ты, б... , где был?

- Ко-огда книга вышла? - Прыгунец потянулся рукой к сборнику.

- В девятом. – Жерлов уточнил сам.

- В девятом он на секцию уже не хо-одил.

- Почему, б... , не ходил?

- Не знаю. Скорее всего, под влиянием Рудакова.

- Слушай, а могут тени жечь? Тень же, б... , холодная.

- Значит, хо-олодом жгут.

- А это! - Жерлов открыл другой стих. - Нет, ты, б... , послушай:

Зачем придумали коммунизм?

Чтоб умалить дворянство...

            Да, умалить! Уничтожить этот ё... эксплуататорский класс! Дальше, что он, б... пишет: 

Чтоб всякий неуч мог заявить:

Я господин природы!

И реки вспять по руслам пустить,

В них перепутав воды.

Чтоб каждый бездарный лентяй мог

Вскочить на вершину власти.

И с этой вершины править как бог,

Фасуя на доли счастье.

Чтоб мерзость безверья гнала умы

В загон торжества атеизма,

Чтоб в этом загоне топтались мы,

Считая его отчизной.

Чтоб власть коммунизма была везде,

Как в эпицентрах зараза.

Чтоб всех рождённых держать в узде,

Под взором ослепшего глаза.

Чтоб коммунисты могли убивать

Всех, не согласных с ними,

Или в психушках людей держать -

Считать их душевнобольными.

            А что, б... , не так? Никита Сергеевич правильно сказал: только, б... , сумасшедший может считать советский строй плохим...

Но в головах еще много воды,

Ложь еще может наделать беды...

Все ж коммунизм, как привитый член,

Рухнул в эпоху крутых перемен.

Рухнул, потому что, б... , предателей развелось... А не потому что «привитый»! - Жерлов перелистнул страницу. - Вот еще:

Ты мне голову не заговаривай

И души моей не неволь.

Знаю я про этого Сталина,

Расшатавшего тысячи воль...

Что он мелет? Какие это, б... , воли расшатал Иосиф Виссарионович? Чего молчишь?

- Слушаю.

- Тут, б... , не слушать надо... А калёным, б... , железом.

- Сергей Евгеньевич, зачем вы это читаете? Расстраиваетесь?

- Да затем, - Жерлов вскочил с кресла и побежал по кабинету.- Чтобы, ё... т... м... , знать, что у человека, б... , на уме. Чего это он, б... , вздумал в мое кресло лезть? Что ему, б... , надо? Чего он, б... , хочет? Нас всех к ё... бабушке разогнать? Так давай, б... , собирай манатки... Уступим ему место.

- Что, без бо-орьбы?

- А-а, тебе, б... , побороться захотелось. На старости лет. Ты бы за своими прозаиками лучше, б... , присматривал. Объяснял бы им, что к чему. Глядишь, и бороться не пришлось бы. А, б... , сейчас... Он уже, с... , подписи собирает.

- И мы со-оберём.

- Со-обе-ерё-ё-ём, - проблеял Жерлов, передразнивая собеседника. - А могли бы, б... ,спокойно работать.

- Сергей Евгеньевич, да не распаляйтесь вы так... Мы и не таким хребет ло-омали.

- Этого, б... , не обломаешь. Вон, у него дед... три года с советской властью боролся. Значит, б... , в генах. - Жерлов продолжал бегать. – Значит, непримирим и неподкупен. Ну, сколько раз я вам м... говорил: внимательней быть на приеме! Беседовать, разговаривать... Выяснить все - а потом уже, б... , красные корки выдавать. Или не выдавать. За ним ведь теперь все эти ё... новорощенные, б... , демократы потянутся.

- Доморощенные. – Прыгунец поправил и вздохнул. - Наверное, по-отянутся.

- Наверно-ое по-отянутся... – Жерлов упал в кресло. – Короче, б... , так! Он прозаик, значит твой... Вот ты с ним м... и разбирайся... Меня он избегает. Значит, ты созванивайся, встречайся. Что хочешь, б... , делай, но чтобы... Пообещай ему чего-нибудь... Сам думай...

Жерлов смолк и снова уткнулся в «Утренний дождь».

- Все! Вали отсюда... на х...!

Прыгунец вышел в «предбанник» и присел рядом с Валентиной Павловной. Долго думал. Затем неожиданно спросил:

- Где-то тут валялась хохлевская «Белая ночь». Ро-оман, кажется в синей обложке... Вы не видели?

Секретарша встала и нехотя подошла к шкафу. Обшарила все полки сверху донизу. На нижней отыскала то, что просил Прыгунец. Руководитель секции прозы, как священный дар, прижимая книжку к груди, заковылял по коридору. Столкнулся нос к носу с Бельским.

- Тебе Хохлев свои стихи прино-осил?

- Приносил, - Бельский поморщился. - Там читать нечего. Тем более печатать.

- А вот Жерлов читает... И тебе бы не грех ознакомиться.

- Ладно, поищу. Почитаю. Кто такой этот Хохлев? Столько к нему внимания, - Бельский щелкнул ногтем по обложке «Белой ночи».

Прыгунец не ответил. Обошел Бельского, спрятался в зале заседаний - он был не занят - и открыл книжку кандидата. Листал и читал профессионально. Не строчками - страницами. Прыгунец помнил этот текст, помнил даже своё суждение о Броеве - главном герое романа, которое он высказал семь лет назад Хохлеву: «Броев очень хорошо где-то подсмотрен. Оттого и получился таким ярким!»

Прыгунец читал, проглатывая развороты, целые главы... А на рассуждениях о Ленине застрял. Не мог понять, в голове не укладывалось, как может член Союза писателей писать такое...

«Вот вы материалист или хотите им казаться. Вы уверены, что воображение, фантазии не могут быть реальностью. В вашей голове много научных знаний. Знание это сила, - говорите вы себе и верите в то, что только материя - объективная реальность, данная нам в ощущениях. Почему вы в это верите? Пытаясь разобраться, я специально заглянул в книжку В. И. Ленина «Материализм  и эмпириокритицизм». Вот точное определение материи: «Материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них»! Каково, а? Вдумайтесь, какая объективная реальность? В каких ощущениях? Что первично?

Сначала вы имеете ощущения, а уж по ним знакомитесь с материей. Но никак не наоборот. Какая же тогда материя объективная реальность? Объективно ощущение и реально ощущение. Объективная реальность - это ощущение. И что дальше него, что за ощущением - мы не знаем и не можем узнать, поскольку мы познаем мир через свои ощущения. Вне рамок ощущений материя может быть, но может и не быть. Вы не согласны? Реально то, что есть. Ощущение реально всегда.

Если всю материю человек узнает посредством своих ощущений, то где доказательство, что материя - объективная реальность? Частное, субъективное суждение В. И. Ленина. Где доказательство, что за границей наших ощущений тоже есть материя? Или В. И. Ленин - Бог, или он обладал сверхощущениями, нечеловеческими ощущениями. Что-то не верится. Почему же вы верите в материализм? А, я понял, вы еще верите в научные доказательства. А усомниться не хотите. Я сегодня после обеда отвлекся от своей писанины и вышел в магазин. На обратном пути купил баночку пива. Иду, пью и встречаю своего приятеля, старого знакомого, кандидата наук. Задаю ему ради смеха вопрос: можно ли доказать, что материя - объективная реальность и что она существует независимо от наших ощущений. Знаете, что он мне ответил, этот ученый муж? Что в вопросах объяснения окружающей нас действительности доказать вообще ничего нельзя. Можно только верить в то или иное объяснение. Например, в утверждение В. И. Ленина. Вы понимаете, что это значит? Что наша страна семьдесят лет слепо верила в материю как в объективную реальность. Слепая вера! Вам это ничего не напоминает?

Между прочим, в этой цитате из Ленина я заметил еще один нюанс, на котором раньше внимания не заострял. «Материя есть философская категория…» Вы понимаете? Ну, конечно же. Много ли в нашей жизни философов, работающих с философскими категориями? Единицы. А остальные? Простые люди, живущие простой жизнью. Зарабатывающие деньги на эту простую жизнь и абсолютно далекие от философии. Многие вообще считают философию болтовней - говорильней ни о чем. Но что получилось в действительности? В нашей истории понятие о материи как о философской категории, предназначенное для узкого круга лиц, было привито, внушено, навязано всему народу. «Материя первична, сознание вторично», «Материя вечна и неизменна», - вы помните эти лозунги недавних времен. Похоже, наши прежние правители совсем запутались в понятиях. Или сознательно хотели нас запутать. Или не правители, кто-то третий очень хотел этого…

Я тут еще анекдот вспомнил. Из советских времен - как раз в тему. Послушайте. Спрашивает один человек у другого: «Что такое наука?» - тот подумал и отвечает: «Это когда в темной комнате ищут черную кошку». - «А что такое философия?» - «Это когда в темной комнате ищут черную кошку, которой там нет». - «А что же тогда за наука – марксистско-ленинская философия?» - «О… Это когда в темной комнате ищут черную кошку, которой там нет, и при этом время от времени кричат: «Ага, попалась!»»

Прыгунец перечитал это место несколько раз... И не нашел никаких объяснений. И оппонировать Хохлеву не знал как. Его дыхание участилось, пульс тоже. Его распирало возмущением.

Но Владимир Ильич же не мог так ошибаться! Не мог же весь советский народ так ошибаться... Это чушь. Бред. Хохлев просто запутался. Заблудился. А мы его не поправили. Вот в чём наша недоработка. Хохлев запутался... Убеждая сам себя, Прыгунец постепенно успокаивался.

Он сдал книжку Валентине Павловне и поехал домой. Но опровержение Хохлева задело Бориса Федоровича слишком глубоко. Он шел к метро и думал. У кассы, покупая жетоны, думал. На эскалаторе думал...

Прыгунец до такой степени погрузился в свои думы, что окружающее для него перестало существовать. «На автопилоте» он доехал до «Техноложки», вышел из вагона и в задумчивости остановился на противоположной платформе, поджидая поезд. Как оказалось, идущий в обратном направлении, не к «Московской».

Свою ошибку Прыгунец обнаружил только в «Озерках» - случайно обратил внимание на совсем не знакомый вестибюль. Проехал еще один перегон, посмотрел на часы. Зачем-то спросил у бабушки с авоськами: который час? Затем вышел на платформу. Ругая себя за невнимательность, он сел наконец в поезд, идущий правильно.

Дома Прыгунец отказался от ужина, устроился на старом диване в своей комнате и, задрав голову, долго всматривался в корешки полного собрания сочинений В. И. Ленина. Книжки «классика» стояли на верхней полке стеллажа, самостоятельно собранного Прыгунцом из брусков и ДСП.

Минут через двадцать Прыгунец решительно встал с дивана, отыскал в красных томах работу с названием «Материализм и эмпириокритицизм» и - вдумываясь в каждую строчку - перечитал её. Не найдя в тексте никаких нестыковок, Прыгунец решил, что Ленин, скорее всего, читал о материи, которая существует за границей человеческих ощущений, у каких-нибудь древних философов. Кроме этого, он вспомнил, что марксистско-ленинское учение - это учение, постоянно развивающееся. Значит, трудное место обязательно объяснит какой-нибудь новый философ-ленинец. Который, когда-нибудь, появится в этом мире. Должно быть, такой же умный и начитанный, как и сам Владимир Ильич.

Окончательно успокоившись, Прыгунец вышел на кухню и попросил чаю. Попил. Затем вымыл ноги, почистил зубы, смазал Биопином разболевшуюся к ночи коленку и лег спать. Утомленный умственной работой, довольно быстро заснул.

Как выполнить поручение председателя, о чём говорить с Хохлевым, он пока не придумал.

К вечеру электронный ящик кандидата был забит откликами. Писателям, готовым к переменам, времени на раздумья не требовалось. 

Спасибо, Владимир! Дай Бог победить на выборах!!!

Моё письмо в поддержку Вашей кандидатуры на днях вышлю.

Немного приболела... Потому не написала до сих пор. Радостей Вам и отличного настроения!

Тамара Костина. Москва. 16.09.2010

Уважаемый Владимир!

Сожалею, что ничем не могу Вам помочь. Я не член Союза писателей. Товарищ Жерлов падает в обморок при одной мысли, что я могу быть членом. Несмотря на полученные 5 рекомендаций, он и его клевреты (в особенности Прыгунец) не допускают меня в СП. Кстати, мне ни разу не показали Положения о вступлении. Каждый раз Жерлов выдумывает что-то новое. Полагаю, что Положения вообще нет.

Обязательное условие приема - обсуждать кандидата на секции – придумано председателем. Такого в Уставе нет!

Так что, увы!  Т. Кравцова

Володя, нам необходимо, наконец, разобраться с виртуальными «дирижерами» от литературы, почти два десятка лет пытающимися дурачить начинающих писателей своими «нетленными» виршами. Виршами, переполненными  бутафорской любовью к родным просторам, к старикам и старушкам, к церквам и колокольням, а также реальной ненавистью к происходящим в России объективным событиям.

Ты думаешь, что  они не осознают своей бездарности?  Да черта с два! Всё-то они понимают! И поэтому с такой ожесточенной яростью борются с каждой талантливой личностью. Но поскольку талант чаще всего «в одном экземпляре» -  стае вышеозначенных бездарей, умеющих топать ногами, брызгать слюной и организовывать коллективные травли, бороться с ним не так уж и трудно. Бездарей, облеченных властью в писательских общественных организациях, это даже возбуждает. 

С каким удовольствием наш полоумный председатель напринимал в «отделение» (по численности - второе в стране) престарелых отставников, приученных - согласно воинскому уставу  – однозначно выполнять команды начальства. То есть на выборах по приказу Жерлова голосовать за Жерлова. 

Для этих вояк все, не носившие погоны, являются  и салагами, и недоучками. Вне зависимости от степени таланта и литературной известности.

Готовьтесь, уважаемый Владимир Владимирович, к тому, что любые попытки умудренных литературным опытом писателей «выступить на собрании», будут заглушаться жуткими криками и свистом вышеозначенной отставной камарильи.

Твой  А. Рудаков. 

Владимир! Внимательно прочитал твои письма.

Разделяю твоё неприятие теперешнего курса правления СП и лично С. Жерлова, но для того, чтобы внутри Союза была создана оппозиция, организационно оформленная, уже до собрания нужно:

1. Потребовать отчета о финансовой деятельности председателя и правления.

2. Отчётов о командировках, в том числе и заграничных, в которые ездил С. Жерлов.

3. Нужно проанализировать, соответствуют ли действия С. Жерлова Уставу. В Уставе нет никаких оплачиваемых секций. В нём вообще отсутствует определение секций и семинаров. Не прописана процедура приёма новых членов.

4. Почему нет ротации членов правления, некоторые сидят там по 20-25 лет?

5. Отсутствует информация по премиям, грантам  и т. д.

Эти и другие вопросы должны быть в центре критического рассмотрения деятельности правления и его председателя на перевыборном собрании. Твой доклад должен быть подготовлен и обсуждён в кругу членов СП, которым судьба СП не безразлична. Его нужно размножить и раздать людям. Чётко определить процедуру голосования, которое должно быть только тайным. Использовать подписанные бюллетени, как это делается в акционерных обществах.

Я был бы рад встретиться с тобой для обсуждения этих вопросов. Вот мой номер: 8-960-246-60-02.

Хочется дел, а не болтовни.

Александр Странников.

Это письмо особенно обрадовало. Дважды. 

Во-первых: именно Странниковым - известнейшим и уважаемым в Питере критиком - пугал Хохлева Туркин. Да и сам кандидат хорошо помнил сказанное как-то Странниковым: «БЕГ» - не литературный журнал, никогда таковым не будет. Значит, и обсуждать тут нечего». После чего Хохлев немного сторонился критика.

Во-вторых: эта поддержка означала, что замороченный смольнинскими интригами Туркин совсем не знал внутренней жизни Союза. 

Были письма и не очень приятные:

Господин Хохлев!

Прошу избавить меня от Вашей корреспонденции.

Особенно должно было огорчить Хохлева пересланное Рудаковым письмо от Крайничева, содержащее всего одно слово:

Читайте!    

            И ссылку, по которой Хохлев вышел на статью Сизарёва.

            Прочитав заголовок и первое предложение, Хохлев свернул сизарёвский текст. Не стал читать дальше. Прожив на земле почти полвека, Владимир научился не реагировать на провокационные наезды. Отличать талантливых рецензентов от бездарных завистников. 

Но он понимал, что теперь этой произведённой в Смольном фальшивкой будут козырять и Жерлов, и все его подручные.

Владимир Владимирович!

Пока я не готов поддержать Вашу кандидатуру.

Степан Лебеда.

Это письмо можно было тоже не читать. Лебеда, отвечая своей говорящей фамилии, был человеком несерьезным. Пустозвоном. Как сорняк, он прорастал там, куда его заносил ветер и его собственный мечущийся разум. Сначала вырос на секции Прыгунца, затем в кругу Рудакова, с каким-то мутным проектом какой-то новой прозы. Потом обещанием издать книжку его переманил Петухов, а перед самыми выборами Лебеда продался Жерлову. Переходя из партии в партию, Лебеда с легкостью отрекался от своих бывших друзей и даже некоторых из них старался побольнее «пнуть». 

Хохлев письмо прочитал. И даже ответил.

Хорошо, что «пока». Значит, шанс у меня еще есть.

Уже здорово стемнело, когда Петр Владимирович Петухов пологим склоном спустился к Волхову. Присел на любимую скамейку. Вытертый ногами - без единой травинки – участок земли перед скамьей был усыпан окурками, пробками от пивных бутылок и рыбьей чешуей. Пахло тиной. Одинокий фонарь, за спиной, нехотя освещал берег.

Петухов всмотрелся в сумеречную даль. Сегодня он устал. Целый день PR-ил свое издание, в трех деревнях встречался с самобытными авторами - поэтами и прозаиками, собирал деньги на следующий номер. С деньгами расставались тяжело - в провинции народ небогатый. А вот с текстами - легко. Быть опубликованным в питерском журнале - большая честь для каждого деревенского автора. Хотя находились и гордые. Один из таких сегодня «срезал» - почти по Шукшину. Заявил, что это ему за его «гениальные» стихи журнал должен выплачивать авторский гонорар. Петухов гонорары не платил.

Петр Владимирович, без движения уже слегка замерзший, оглянулся на шум приближающихся шагов. Двое местных мужичков спускались к реке. Подошли, поставили на скамью две бутылки портвейна «777», одновременно закурили.

- Не помешаем?

- Да нет. - Петухов сдвинулся на край скамейки. - Добрый вечер.

- А может, за компанию? - один уже срывал зубами пластмассовую пробку. - Вы, кажись, писатель? В клубе были?

- Издатель, хотя и писатель тоже... Поэт.

- Михаил, а это Витя. - Мозолистая рука потянулась к Петухову.

- Петр, - Петухов слегка привстал. - Владимирович.

- Вот, Владимирович, мы и говорим: для сна нужно перед сном... Верно, Витёк?

Портвейн лился в единственный мутный стакан и здорово пах. Петухов сглотнул слюну.

- Держи. Давай «за знакомство»!.. По очереди.

Петухов выпил.

- Теперь Виктору...

Михаил дождался пустого стакана.

- А теперь мне.

Разговор скатился к традиционным темам: к брошенным молодежью селам, к рыбалке, к деревенскому пьянству - единственному развлечению местного мужского населения. Петухов говорил мало - за день утомил язык. Но, как ему казалось, метко. Портвейн приговорили быстро. Мужички, коротко посовещавшись, рванули за самогоном - к какой-то бабке Марфе. Петухов бросил им вдогонку: а гармошки у неё нет?

И остался в одиночестве.

Нахлынули воспоминания. Вспомнились журфак, Съездовская линия, Воронцовский скверик, Университетская набережная, 1976 год - Петухов окончил Университет на три года раньше, чем Хохлев Академию художеств. Он вспомнил солнечный апрель, свои ощущения последипломной свободы, гранитные спуски к Неве, плывущие по реке льдины, улыбающихся девушек... и портвейн «777». С таким же точно вкусом... И послевкусьем. Захотелось покурить... как тогда. Но курева не было - бросил.

Петухов по-детски пошаркал ногами, разогнал мусор под скамьей, и развеселяясь сердцем, извлек из кармана мобильник.

- Алло! Да, это я! Ты знаешь, я, может, задержусь тут... До субботы.

Он встал и размял плечи. Мужички уже спускались. Один нес бутыль самогона, с вязанкой баранок, второй - вместо гармошки - гитару.

Гуляли часа три - времени никто не засекал. Под конец, Петухов полез купаться. Скинул одежду и упал в воду. С берега ему кричали:

- Владимирыч, охолодеешь, вылазь...

- Не ссы, ре-ебяты... - по сельски, задорно, путаясь в буквах, орал редактор «Невского ветра». -  Ба-а-а-бье ле-е-е-та-а на два-а-а-ре... - Гнал от себя волну, брызгался, пытался петь: - Ле-ета-а, ах ле-е-ета-а, ле-ета зно-ойное, будь со-о мно-о-о-о-й...   

Продолжение следует