Встреча

Встреча была как в романе – спустя почти двадцать лет, случайная, в городском осеннем парке.

   Воскресное ноябрьское утро в полном соответствии с часами и календарём дарило ранним посетителям этого измученного куска городской природы остатки тепла и  красоты.  Всё здесь было сегодня по-осеннему призрачно и ненадёжно. 

            Мужчина, назовём его Борис, после завтрака привычно слинял из дому  -  выгуливать свою язву на свежем воздухе.  Маршрут был традиционным: маленькими петляющими улочками до городского парка и там часовая прогулка по запутанным  тропинкам.

Опадающие листья  затушёвывали перспективу и придавали ей характер нереальности. Вот почему когда   меж деревьев замелькала женская фигура с характерной походкой: голова торчком, несётся на длинных ногах впереди себя, да ещё и припрыгивает поплавком, - он вначале решил, что ему показалось, а потом подумал: надо же! Всегда считал, что только Инка так по жизни передвигается, ан нет, откуда-то взялась и ещё одна  летящая!

 Инке тут возникнуть неоткуда, уже много лет живёт в Германии со своим четвёртым мужем, немцем.

« -  Тоже мне, секс-бомба «колокольчик», - почему-то с неприязнью подумал Борис. -             Любопытно, однако, взглянуть на  Инкиного клона», - решил он и сбавил скорость до минимальной.

« - И с чего это я взял, что это не Инка? Слишком лёгкая походка для сорокалетней женщины? Моя Манюня так не ходит? Да она никогда так и не ходила. Тоже - показатель!»

Да, это была именно она, Инка Корина.  Вернее, улучшенный, обновлённый, ухоженный её вариант. Инка на экспорт, -  почти против воли  шутканул  внутренний Борисов голос.

Между тем, судьба, особо не заморачиваясь на предмет банальности, срежиссировала их  встречу лоб в лоб на пустынной  парковой тропинке, прошитой мощными дубовыми корнями и присыпанной мягкими от ночной изморози листьями. Не разойтись.

Впрочем, имел место и каприз художника. К романтической декорации осеннего парка были добавлены глубокие запахи остывающей земли и сладость прелых листьев.  Что, безусловно, волновало.

Одним словом, с бутафорией всё было в порядке. А что герои? Были  ли они на высоте? Соответствовали ли историческому моменту? Стоило ли ради случившейся встречи затеваться прохладному утру с шуршащей разноцветной листвой и каким-то странным для города покоем? Удалось ли фигурантам сцены правдоподобно вписаться в организованное столкновение двух цивилизаций, когда разные планеты, несомненно, вначале сошли ума, а потом сошли со своих орбит – и вот, случилось!  Взрыв, шок, воронка. А когда осела пыль - пыль  неестественных приветствий, стыдной  пошлости и неминуемого косноязычия, - они на некоторое время замолчали, жадно разглядывая друг друга.

 Что-то такое увидели, что-то для себя поняли и снова,  будто встрепенувшись и опомнившись, понесли вдохновенную  чушь о  классно выглядишь, сто лет не встречались, ты куда пропал, я здесь случайно, легко оделась, сейчас надо спешить, у меня встреча, давай  созвонимся, встретимся вечером и т.д.

…Между тем, это была не просто женщина. Это был  несостоявшийся вариант его жизни. Инна – это то, что должно было с ним случиться, но не случилось.

…Через некоторое время, обменявшись телефонами и договорившись встретиться,  каждый вернулся на свою орбиту. Инна исчезла, а Борис продолжил  моцион. Мысли кружили в его голове, зацепляя из памяти то, что, казалось, давно было забыто.

« -  Всё шло к свадьбе. Мы ждали окончания школы, чтобы успокоить Инкиных родителей и зарегистрироваться.  Мои-то  были не против, что я практически у Кориных поселился. Мол, парень - не девка, в подоле не принесёт… К тому же я лучше стал учиться. До этого-то одни «тройки» таскал, а тут хорошистом заделался. Тогда, кстати, и математику  распробовал. Так что не будь Инки – не быть мне кандидатом математических наук.  Не пошёл бы  в науку.  В армию бы пошёл.

Впрочем, останься я с Инкой - мне светила всё та же армия.  Инкин отец был полковником, и мне он настоятельно советовал идти в военное училище, обещая помощь и поддержку.  Но в начале девяностых более жалкого зрелища, чем наша армия, трудно было себе представить. И я, ввиду открывшейся математической шишки, отправился в университет, на мехмат.  Наука в то время была в том же месте, что и  армия, потому поступил я легко, без конкурса.

Инка стала учиться на инязе. Но развело нас не это.  Я неожиданно оказался в положении окопника-фронтовика, с которым под боком воевала его походно-полевая жена - ППЖ, как раньше говорили.  Вместе несколько военных лет. Любимая -  надёжная, до боли знакомая, свой парень!   И вот – победа! Долгожданная. Всё будет, всё должно быть иначе! Вон сколько голодных женских глаз поедает меня!

 И вот уже про окопную жену забыто, задвинуто в самый  пыльный угол сознания, где свалены в  кучу    большие и малые грехи. Одним больше, одним меньше – не важно! Впереди новые встречи, новая любовь.

 … Моя студенческая жизнь   тогда открыла передо мной заманчивые перспективы, в том числе и на женском фронте. Я ведь до 17 лет никого, кроме Инки, не знал. К тому же последнюю пару лет жил под крылом и присмотром её строгой семьи.  А там всё было расписано до второго пришествия.

 Эта  стабильность и стала на меня давить. Вернее, мне казалось, что, попади я в Коринский клан, - утрачу себя полностью, потеряюсь и растворюсь.

К этому опасению присоединилось почти явное давление на меня как на жениха. Вот уже при появлении в Инкином доме  регулярно стала всплывать в голове  соответствующая цитата из старого фильма: «Женихи только ежедневно обедают, а не будь ты женихом, нешто я стал бы тебя кормить? Да-с! нечестно!»

Так мои отношения с Инной окончательно утратили  пылкую свежесть первой влюблённости и превратились в пудовые гири  долга и  мишуру позорно- опереточного жениховства.

Я порвал с Инной. Не звонил, не писал, избегал встреч. Благо,  сделать это было совсем нетрудно: мобильников и Интернетов тогда не водилось, а у нас в то время не было даже домашнего телефона. К тому же мои родители вскоре   купили новую  квартиру, и мы вообще переехали в другой район. А Инна была гордая, встреч со мной не искала.

Совесть меня, конечно, беспокоила, особенно поначалу, но не слишком. Я вдруг почему-то  решил: не моё! Просто шкурой ощутил скорость, с которой нас с Инной оттаскивает друг от друга. Помню, что известие об Инкином замужестве воспринял почти с облегчением: слава богу,  всё устроилось, вот и пусть себе живёт и будет счастлива! Как, однако, быстро она утешалась. Аааа, все они…»

…Это потом стал он вспоминать  её нежную, будто атласную кожу, которая розовела от его прикосновений. Кудрявый одуванчик русых волос, под его жадными руками смешно сбивавшийся на одну сторону.  Её влюблённые глаза, в которых тонул он, не мечтая о спасении.

  Инна была его первой женщиной. Он тогда обмирал в её объятиях. Это было абсолютным счастьем.  Правда, недолговечным.

 …Сжимая в руке бумажку с Инкиным телефоном, Борис пришибленно брёл по дорожкам, которые постепенно заполнялись спортсменами, молодыми мамами с детьми, старушками, вдумчиво вдыхающими кислород.

 - Дааа, хороша, нечего сказать, - механически перебирая ногами, бормотал мужчина.

 На помощь была призвана привычная пошлость:

« - Дорогая дамочка получилася. Одета, сразу видно, не с базара. И фигурка наверняка стоит больших денег: фитнес-митнес… А кожа на лице аж лоснится вся. Тоже, поди,  дорогие косметологи упражняются. У Манюни  моей  всё естественное. Два подбородка, морщины,  все дела. Про фигуру вообще молчу. Сидит целыми днями за компьютером, попу отращивает, позвоночник сутулит. А про ножки и в молодости ничего хорошего сказать было нельзя. Так, держат и ладно».

Скоро, однако,  стало стыдно:

« - Какая же я сволочь! Манюня мне парней-близнецов родила. Когда я в мутные девяностые в своём институте наукой занимался,  и не платили мне там ни фига, она деньги на всю семью зарабатывала. Молча впряглась и везла. Челночила как заведённая. Дала мне возможность защититься. И никогда этим не попрекала.  Даже гордилась. Самовыражайся, мол, голубчик, сколько влезет!»

Борис вдруг споткнулся на выпершем из-под земли корне и остановился:

« - Как это Инка выразилась? Что она сказала? «Я сейчас переживаю счастливейший период своей жизни».  Вот так вот сходу и сформулировала. Уж больно по-книжному… Врала? Притворялась? Или перестроилась на западный манер? Они там изо всех сил позитивный подход к жизни вырабатывают. Трансформируют гадости в радости. 

А может, в пику мне сказанула? Мол, на баловня судьбы ты, экс-герой-любовник не тянешь, выглядишь, как младший научный сотрудник, крепко ушибленный пыльным мешком, и вот я тебя сейчас, любезный МНС, не мешком, а топориком, топориком доконаю».

Впрочем, версия эта не выдерживала никакой критики:

« - Слишком высоко ты себя ценишь, голуба! Инка теперь в мужьях  как в сору роется, а ты – всего лишь  сбежавший в прошлом веке жоних, к тому же явно голоштанный. На кой ты ей сдался?  Ты сейчас на её гламурном фоне смотришься, как сильно пьющий  тракторист, с детства страдающий  рахитом».

Мысль эта мужчине не понравилась.  Он подошёл к пустующей скамейке и уселся поудобней, решив додумать эту поганую мыслишку до конца. Добить, так сказать.

 « - И чего это меня так впечатлили её слова о  счастье?  Почему  зацепили? И вообще - откуда у неё такая хроническая нирвана?  Ганс ей, что ли (или как там  его  зовут), это счастье  поставляет? Что он такое, тот парень, с ней делает?  Как-то по-особому ублажает?  Это вообще как – по-особому?» - думать на эту тему  вдруг расхотелось, тем более что и  ответов  у него  было совсем немного.  А потому Борис опять свернул на привычное:

 « -  Наверное, деньгами её засыпает… Богатенький Фриц…  Хотя… Инка  так  значительно это ввернула,  про хроническое счастье, что вряд ли она деньги имела в виду. Ну, то есть деньги, конечно, могут доставить женщине некоторую радость, согласен, но не счастье же! Если, конечно, она не идиотка.  Инка на дуру не очень похожа, хотя, кто знает, столько лет прошло…»

Борис как-то сдулся. Он больше не смотрел по сторонам, а что-то такое выискивал в собственных недрах, какие-то доводы и аргументы, задним числом продолжая внезапно случившийся и так же внезапно оборвавшийся диалог с Инкой. 

 « - А сам-то я счастлив? Могу вот так вот слёту  про себя такое сказать? - А почему бы и нет? Разве не состоялся я как человек и профессионал? - Состоялся. Справка есть, что состоялся. Получается, что и я счастлив. Счастлив вообще, по большому счёту. Но если есть большой счёт, то маленький есть и подавно. Должен быть, по закону части и целого.

  Что же тогда меня так смутило? Ну, счастлива Инка,  и вообще и в частности, отрапортовала  как на пионерской линейке - ну и фиг ей в руки!»

Мысли о счастливой иностранной  Инке как-то незаметно перетекли на отечественную Манюню:

 « - Интересно,  а  Манюня  такое могла бы сказануть? Ну, хоть в порядке бреда? Она вообще-то как, со мной, счастлива? – О, несомненно!  Счастлива безумно! Ведь только лишившись разума, можно в сорок лет  вести такую жизнь и так выглядеть. С Инкиным Гансом-Фрицем, небось,  и Манюня была бы как конфетка. Конфетка «Коровка».

Мужчина фыркнул:

 « -  Как минимум! А в чём, интересно, её максимум? Есть он у неё? Ты вообще  об этом  когда-нибудь всерьёз думал?  Сидите в разных комнатах каждый за своим компьютером. Спите в разных постелях. Едите когда кому что вспапашется. Перешли в параллельное существование.  И ты ещё думаешь, что  бы сказала  твоя Манюня, встреть она случайно своего давнего ухажёра?  Да прошмыгнула бы мимо, чтоб не признаваться, что это она и есть».

… Борис глубоко вздохнул, поднялся со скамейки, и побрёл к выходу.

Ответ на ситуацию  у него образовался жиденький, но в конце концов  образовался. Выглядел он приблизительно так:

 « - Одиночество в зрелой семье - это естественно: один пришёл ты в этот мир, один его и оставляешь. Вот мы и того, готовимся потихоньку…  Во всяком случае, я бы не хотел, чтобы жена моя постоянно требовала от меня  внимания и счастья.  Мне и в молодости, а уж сейчас и тем более, важнее свобода. В том числе – и от женщины. Я от Инки чего ушёл? Как раз из-за этого».

Он  старательно разорвал бумажку с Инкиным телефоном на мелкие части и развеял их по ветру. 

…Вечером на свидание он не пошёл.  Она не пришла тоже.