1. Стансы бессмертия: о литературной антологии,

                                        составленной Ларисой Фарберовой

                                  Обзор новинки

1

Что несёт человеку шестидесятилетнее порубежье? Несомненно, сумму опыта: лирического, философического, жизненного, эмпирического. А если этот человек – наделён поэтическим даром? По каким закономерностям складываются стихи на склоне лет? Чем они напитаны и по каким критериям рассматривать эти прослойки опыта? «Поэзия – дело седых». Такой мотив проходит красной нитью через всю структуру книги-новинки.

Почему стихами занимаются люди на склоне лет? С помощью каких образных и лексических средств они итожат свою биографию? Может ли стать большим поэтом человек, никогда ранее не занимавшийся всерьёз литературой? Как тогда он накапливает знания о поэтической форме, неужто в одночасье? А быть может, есть много таких поэтов, романтика в сердцах которых отгорает вместе с юностью? Но возникает ли пред ними надобность высказаться в стихах на склоне дней – с новой необоримой силой, когда век уже изжит и жизненных сил осталось совсем чуть-чуть?

За свои годы в литературе повидала я множество антологий, сгруппированных по самым различным принципам и методам. Редко когда у создателей таких хрестоматий дело доходило до зрелых поэтов: последние попросту не выделялись в отдельную рубрику по принципу возраста. А тут – массивная антология, в основании которой столь неуловимая, философичная, даже метафизическая  структура!  «Поэзия седых»…Что же это – тема, жанр, стилистический принцип или нечто ещё? Как правильно анонсировать эту тематическую плоскость и представить это яркое детище современного литературоведа, биографа с несомненным даром слышать и созерцать? Книга-новинка отражает столько разных векторов духовного поиска, затеянного создателем антологии! Тем более звучит странным и невероятным, что идея собрать такую вот антологию возникла у создательницы, когда той было всего семнадцать лет! Лариса Фарберова – критикесса весьма молодая, но с неохватным багажом гуманитарных знаний.

Про антологии, помнится, в стенах Литинститута нам подробно повествовал Сергей Романович Федякин, свободно ориентирующийся в поле постмодернистского литературоведения. С его уст мне известно, что идея возрастной антологии не нова. Тем ответственнее для Ларисы Фарберовой было соблюсти новый ракурс и отобрать великие тексты для своего грандиозного свода. Уверена, с таким размахом ещё никто до неё не приступал к подобным темам, а свою тему она сформулировала неповторимо.

Хочется верить, что поэтам будет всё свойственнее перешагивать столь почтенный рубеж – шестидесятилетие. Было бы славно, если бы кто-то из обывателей состоялся как гениальный поэт на закате дней, но такие случаи наверняка останутся единичными и впредь. Высказаться в лирике, оставив за плечами кульминационную пору жизни, - понятное дело, непросто даже даровитому стихотворцу. Но законы сложения строф распространяют своё влияние на самых разных людей, и тем удивительнее эти законы. Старчество – особый институт не только в религии, но и в науке. А художественная словесность теснее примыкает к метафизике и сверхбытийной философии; поэтому среди стихотворений пожилых поэтов, быть может, чаще всего встречаются откровения, шедевры, жемчужины. Категорию святости, аскезы, богоприближенности бывает проверить непросто. Зато институт старчества практически неоспорим. То же и в литературе…

Предельные, значимейшие слова человек понужден бывает сказать в особенных обстоятельствах. А чем не особенна ситуация преклонного возраста? Накопленный лирический багаж требует быть реализованным быстро и в самых ясных, чистых, звучных и содержательных своих формах, разве не так? Интенсивнее молитва – прямее контакт с Творцом, обильнее дарования. Вот почему, вероятно, тема литературного старчества столь благодатна. Книга, составленная Ларисой Фарберовой, ушла на американскую кафедру, и тема эта основоположит целый университетский спецкурс. Литературная геронтология – мистическая тема, которую не поднимал с таким размахом никто до Ларисы Фарберовой. Помнится, в том же Литинституте небезызвестный Владимир Павлович Смирнов звучно обрисовывал нам тему молодых гениальностей, сгоревших в пору до сорока. Байрон, Уайльд. Есенин, Орешин. Из современников – Юрий Макеев (однокурсник моей мамы), Сергей Казнов (наш однокашник по Литинституту). А тут – старчики от литературы, да ещё в такой пронзительно-широкой, пересверкивающей панораме! Детище Ларисы Иосифовны вынашивалось, вероятно, годы, но в сколь органичной структуре явилось оно нам!

Пронзительно, неподдельно, с мастерски спрятанной надрывностью раскалывают будничную тишину примелькавшиеся интонации. Воцаряется просодика утаённого и потому истинного, истинного и потому утаённого… Тот же Окуджава – предметно, предвосхищая тему:

Всё, что мерещилось, в тлен сожжено.

Так, лишь какая-то малость в остатке.

Вот, мой любезный, какое кино

я досмотрел на седьмом-то десятке.

Стилистика вровень клише, не больше. Отстранённая будничность С.М.Гандлевского и М.В.Щербины, которые сегодня высекают новые образы и лексические формулы, но едва ли маршруты человеческих принципов. В принципе, книга охватила многое, из чего произросло поколение Бродского, мне знакомые Рейн и Цветков, ныне достигшие сакраментального возрастного рубежа.

Неустранимо маячат в нас строфы-метки, которые могли бы быть возведены в стихотворение. Юрий Левитанский:

Я весть о себе не подам,

и ты мне навстречу не выйдешь.

Но дело идёт к холодам,

и ты это скоро увидишь.

И – повторяющаяся ладами азбука расставания. Словно у не перешагнувшего предел – «сёстры из потерянных лет выбегают на остров, машут мальчик вслед» (Иосиф Александрович Бродский, «Ни страны, ни погоста…»):

ты варежкой мне помаши

из вашей холодной погоды».

На непревозможных впечатлениях, на необойдимых цитатах и на неодолимых тональностях построено вступление Л.А.Аннинского к вышедшей антологии. На обязательных для нашего исстрадавшегося времени, неустранимо вошедших в нашу жизнь строфах зиждется сама книга.

Прогнозы, оценки, поединки – вещи в литературе обусловленные, вскисающие на почве предвзятости, а подчас и несправедливости. Теперь же, в век информационный, казалось бы, литературоведение должно стремиться к адекватности трактовок по отношению к явлениям былого, и тем явственнее и зримее эта надобность, чем шире разгул постмодернизма. Диккенс и Хемингуэй – возможно, слабее уровнем, чем Конрад и Джойс, но даже это недоказуемо. А вот реестр гениев, умерших молодыми, довольно стоек и незыблем. Такие условия и обстоятельства, как философская прозорливость, душевная болезнь, тяжёлые условия существования вокруг, необходимость выживать, подчас и впрямь порождают гениев. Но вот возраст – это тот критерий, который действительно часто позволяет утверждать: если человек был талантищем в юности, то и в зрелости его стихи, как правило, выдавались недурными, и это как минимум. Конечно, и здесь есть исключения:  Батюшков, Струйский… С другой стороны – без малого наши современник Рубцов и Платонов, приятелей которых мне довелось застать на свете. Но всё же, согласитесь, ужасно любопытно узнать, каких поэтических вершин и апофеозов человек сподобился достичь в зрелости и особенно в глубокой старости, практически у края могилы, если он был необыкновенно одарён литературно в юности. Стало быть, Господь отвёл для него щедрую, долгую бытность! Настоящая антология  возможности сойти нам в мироощущение поэта, безусловно, предоставляет.

Онтологический конец, этап прощания с земной бытностью – это самое безапелляционное и твёрдое обстоятельство значимости и мощи поэтического голоса, если таковой место имел. Все прочие мерила весомы, вероятно, не настолько.

Круг литературных гениев, возможно, шире, а границы его не совпадают с пределами круга зрелых поэтов. Однако опереться нам при составлении шкалы поэтической гениальности, возможно, в первую очередь, нужно именно на то, КАК человек высказывался у края бытия. Хотя тут нам мешает один нюанс – поэтам на земле отмерены разные сроки, и подчас демиурги уходят юными, успев изречь всё, что им надлежит. Но это не значит, что поэты, добравшиеся до старости и даже одряхления, не могут принадлежать к кругу гениев. Тем более в век, когда человеческий возраст продлевается, мы должны быть знакомы со всем кругом гениальных стихотворцев-старцев и с их творениями! Как правильно формулирует, претворяет, нюансирует эти надобности чуткая, проницательная,  смелая Лариса Фарберова. Какие тонкие, редкостные, символьные стихи, написанные не разом, разыскал составитель в наследии Натальи Толстой:

Но понять не могу, не могу, не могу,

Как – незрим, невесом, бестелесен –

Он остынет со мной на могильном снегу,

Тайный жар вдохновенья и песен!

Аналогии, взаимно иллюстрирующие друг друга; яркие аллегории, вопреки суровой воле захватывающие душу… 

Многогранная, вобравшая в себя плеяду жанров поэтическая энциклопедия, что я держу в руках, даёт нам богатое представление о поэтическом слове, произнесённом мудрыми, яркими и светлыми людьми на пороге Вечности: на обрыве бренного Времени и в канун Бессмертия. Особый напечаток свыше лежит на всех этих строчках, удавшихся их создателям. Даже если сделать чёткую поправку на то, что имена были собраны в антологию известные, а строфы – не худшие. Певцы на склоне дней – эта тема будет всегда будоражить наше метафизическое воображение и нашу словесную восприимчивость, как бы вчуже высказалась на сей счёт Ахматова.

Оформление книги – продуманное, нарочито неброское, но издание «Артхаус Медиа» под началом Александра Павловича Шишкина, выпустившего в свою пору громкие «Пятьсот стихотворений Олеси Николаевой», - из числа элитарных. (Олеся Николаева вела семинар двумя курсами младше моего, и её подробная хрестоматия – для меня ещё и ретроспектива литературных контекстов, в котором существуют и звучат её строфы.) С точки зрения полиграфии всё выполнено безупречно – под стать жанру. Приятно просто подержать в руках это шикарное, сдержанно-утончённое издание. Эту книгу филигранно, как будто незатейливо, но с дивным вкусом оформил художник Игорь Ермолаев. Виньетки в стиле письма тушью, абстрактные двуцветные образы… Размытые штрихи – словно карты душевного опыта, накопленного поэтами за земную бытность. Антология ещё шагнёт в будущность из нашего смутного, неряшливого и сумбурного времени книгоиздания и станет образцом литературоведческой культуры.

2

«Поэзия – дело седых» – издание для гурманов. И не только в силу  непосредственного содержания и оформления. Пронзительные ноты берёт в прологе Лев Аннинский. Автор мне лично знаком, но пока не посчастливилось поговорить с ним о словесности в тишине… Его обзор всей хронологической мозаики – невероятен, щедр в своей сдержанности, эстетичен во внятности.  Под каждым заголовком скрыта глубина доброты и понимания, а эстетика доступна и массовому читателю; нет нужды продираться сквозь дебри иносказаний и косных аллегорий. Слог Льва Аннинского в прологе мне очень напоминает предисловие моего учителя Льва Озерова в первом большом издании стихов Пастернака, 1991-го года. Ненапускная человечность и умная этика сопровождают читателя с начальных абзацев. 

Поэтов последней плеяды мне довелось застать на земле далеко не всех. Елена Шварц, автор некогда взорвавшего поколение читателей «Юности» цикла «Простые стихи для себя и для Бога», ушла от нас недавно, и, кажется, навсегда юной, устремлённой в себя, глубокоокой. Она по грандиозному поэтическому праву замыкает когорту нынешних. Панорамно, мелодическими отплесками звучат для меня многие имена. Отдаю дань памяти своему мастеру по перу, ранней поры, Льву Озерову, о котором мне совсем недавно вспомнилось невзначайными строками:

«Да, Лев Адольфович века

Провидел мудрыми глазами,

Сказав: «Талантам – помогать;

Бездарности пробьются сами».

Генрих Сапгир и «лианозовская школа», в уцелевшем составе приходившая к нам на академическую лекцию в Литинституте. Многие из поколения, слава Богу, ещё не зашедшего за видимый небосклон. Поэты войны, поэты политлагерей и ссылок, запрещённые барды, мощные голоса на «серебряновековых» отплесках.

Помним, чтим, верим в новое тех, кто ещё с нами. Интонации великих приобретают неслыханную актуальность. Невольные, потаённые цитаты звучат втройне яснее и весомей. Чванливо припоминать знакомства с дожившими – незачем. Эти имена навсегда при нас.

Сделавшееся уже «золотым» наследие произносить про себя опять и опять – задача теперь равномощная разве что физическому воскрешению этой беззакатной плеяды певцов.

Труд, взятый на себя составителем, непреходящ, сакрален, насущен. Любой из эпитетов бесцветнее роли, которую призвана сыграть в нашей бытности эта книга.        

«Поэзия – дело седых» / Литературная антология. – Составление Л.И.Фарберовой. – М.: Арт Хаус медиа. 2011. – С.800.