Нелепая закономерность. Аварийная ситуация, плод  пересменки. На глазах у двух экипажей, сдающего и принимающего смену, остановилась силовая установка, замер маршевый двигатель. Включилась резервная энергосеть, сработала аварийная сигнализация, и бортовой навигатор отобразил движение Линкора по инерции. Неожиданный сбой, ломающий график ускорения. На волоске успех предприятия.

Командор, продвигаясь к Центральному Пульту, провёл опрос контролёров, и на экранах высветились результаты диагностики. Из отчёта следовало, что в топливном активаторе иссяк поток сверхподвижных частиц. Неисправность требовала тщательного анализа, поиска причин, корректив в Оперативном Плане и восстановления штатного режима движения. 

***

Цафир, Вахтенный Страж Династии Тысячи Миров, челикос с планеты Туэйт, занимался делом, немыслимым при исполнении служебного реестра и вопиющим с точки зрения обывателя. На плангерде стояла клетка, разделённая перегородкой. В каждой половине копошился бурос – грушевидная голова на рыхлом туловище – мелкое травоядное, начисто лишённое враждебности. Милые домашние животные, почитаемые в Мирах. Вахтенный приподнял перегородку. Он не кормил несчастных семь суток кряду.

Позади Стража сконцентрировалась зелень. Он повернулся к экрану. Что-то происходило. Впрочем, едва ли стало ярче. Цафир подождал ещё немного, изменений не было, и он возвратился к клетке. Один из бурос, придерживая лапкой тельце собрата, с плотоядным урчанием отрывал от него куски мяса. Собрат всхлипывал. Всё верно, природа не ошибается. Выживает сильнейший. Так должно быть. Неужели с нами что-то не так? Абсолютное добро не есть альтернатива абсолютному злу? А если есть, то на короткое время – в тысячу лет, на скудном пространстве в тысячу миров?

Страж обмакнул пальцы в лужицу крови, ощутил её липкость и зачем-то понюхал.

***

Челикосы рвали Галактику зубами. Захлёбывались кровью, распаляя в себе низменные инстинкты. Обитаемые миры никли к их ногам, поверженные ужасом и жестокостью. Пространство съежилось в безысходности, сковавшей завоёванные цивилизации, оставалось или погибнуть, или ассимилировать. И вот наступило успокоение. Воевать стало не с кем. Так родилась Династия Тысячи Миров. С ней же сквозь историю пророс Великий Эксперимент. Чей-то, потерялось чей, замысел. Великий поход к торжеству разума, нацеленный на искоренение агрессивности. Сотни учёных денно и нощно бились над разрешением задачи. Технократия сменялась на теократию, монархия на анархию, демократия на тиранию. Совершенствовались и деградировали политические устройства. Насаждались и упразднялись формы правления. Ничто не помогало. Челикос оставался челикосом. Восстания, перевороты, революции, бессмысленная жестокость, страдания и смерть.

Решение, наконец, созрело. Генная терапия достигла победных результатов. Замена агрессивности на нужный признак стала обыденной. Но от этого пути отказались. Тотальное применение антиагрессанта означало гибель цивилизации. Вывернутый наизнанку челикос – это всё, что угодно, только не челикос. Учёные знали цену истокам. Агрессия – неизбежная приправа к похлёбке жизни. Соревновательность, улучшение, как смысл прогресса, невозможны без агрессивности. Даже любовь без неё подделка. На иерархии – по сути, насилии вышестоящего над нижестоящим – зиждется любое правление, от государственного до личностного. Учитель довлеет над учеником. Обладатель прав над бесправным. Старый над молодым, и наоборот в зависимости от обстоятельств. Порядок тем и живуч, что вскармливает в себе распорядок, пусть с принуждением или нажимом. И наоборот, беспорядок хаотичен и уязвим. Анархия угрюма и бесшабашна.

Ответ определился, когда аналитики Туэйта, осознав истину,  сформулировали свойства желаемых изменений. Низвержение порядка не означало свободу. Преступно уничтожить нечто, не обеспокоившись заменой. И в Династии Тысячи Миров сформировалась вездесущая Система управления. Мать-Система или Система-Мать, как привыкли называть её челикосы. Отвечающая, словно сообщество заботливых матерей – каждая за своё направление. Генная хирургия исправляла пороки. Методики взаимообучения вырабатывали оптимальные формы. Антиагрессант дозировался в пищевые компоненты. Процесс потребления пищи от насилия над флорой и фауной до финального пережёвывания трансформировался в синтез питательных веществ. При этом поглощение вызывало в нейросплетениях мозга фейерверк наслаждения. Подобное происходило в остальных областях жизнедеятельности.

Не все народы Тысячи Миров покорно приняли Мать-Систему. Но челикосы, покоряя их одно за другим, афишировали собою превосходство над инакообразием. Привычные «пороки» получали замену. Удалось упразднить даже неприкасаемую прежде иерархичность – Система-Мать приняла на себя её функции, исполняя роль громоотвода. Она управляла всем и всеми, одновременно подчиняясь каждому. Генетические улучшения стали первым шагом к совершенству. Менялись мышление, строение общества, отношения. И даже физиология – стиралось разделение на полы. Исчезали гендерные различия, уступая место трансгендерным, уравнивающим возможности соперников.

Уникальность Системы заключалась в непринятии ею уничтожения – от физических признаков до эмоций, им подыскивался более качественный эквивалент. Мать-Система воспроизводила и взаимообучала. Извлекала из информационной базы альтернативы, подстёгивая работу мозга и оберегая от перенапряжений. Мир поднялся в стазис благоденствия и покоя, но цивилизация не зачахла, продолжая гармонизировать. Каждый челикос знал свою задачу и решал её. Соревновательность, как агрессия, притупилась, преобразившись в самодостаточность. Понятие несостоятельности исчезло. Лишнее обрело новые функции. Инфантилизация чувств стала рациональной. Зависть приняла окраску уважения. Ненависть перешла в удивление, в восторг. Трусость – во взвешенную осторожность. Антиагрессант не изжил в челикосах агрессию, но облагородил её любопытством.

Мать-Система отвергала фискальный контроль. Больше напоминала саморазвивающийся организм, облагораживающий перерождение. Инфантил разумный –  прогрессивный подвид прежде безжалостного челикоса. К проявлениям Матери-Системы привыкли, она в действительности стала незаменимой, сама собою разумеющейся. Но никто не мог определить пути её зарождения, самосовершенствования и границ.

***

Командор вошёл в помещение Центрального Пульта. Гравилифт поднял его в кресло с командными ключами на подлокотниках. Внутренняя поверхность помещения представляла собою шар – экран, отображающий пространство вокруг Линкора. Иллюзия полной прозрачности – казалось, будто шар перемещается в бездне автономно. По замыслу психодизайнеров это вызывало у Командора настрой на безупречное выполнение задач. Замысел получил поддержку космопсихологов.

Оставалось расположиться поудобнее. Поверхность кресла принимала форму, отвечающую настроению Командора. Настроение к этому часу оставляло желать лучшего. Неожиданный отказ силовой установки, так и не разгаданный бортинженерами, доставлял беспокойство. Может быть, не доставало опыта. Всего-то третий самостоятельный перелёт. Тем более, если учесть возраст, не отягощённый годами. Он активировал экран. Ближние и дальние миры сгрудились вокруг, куда ни взглянуть – слева и справа, впереди и за спиной, над головой и под ногами. И можно было с помощью бортового телескопа приблизить фрагменты обзора.

На подлокотнике замигал индикатор, и тотчас оптимистический женский голос сообщил:

- Нонсенс, Командор! Выделены устойчивые сигналы из поискового сектора. Попытка расшифровки положительная. Вы ответите Дешифровщику?

- Нет. Сбрось текст на монитор.

Через секунду поверх черноты и светящихся пятен выползла табличка, и Командор, укрупнив масштаб, прочитал:

«Приветствую тебя, Собрат!

Прими заверения в благонамеренности.

Управляемая тобой замкнутость в точке отсчёта (постоянные координаты) с момента видимости и ориентирована к телам ярких вспышек (переменные координаты).

Ближайшая замкнутость, управляемая Системой, ориентирована к тем же ярким вспышкам (постоянные координаты). Соединив замкнутости, ты сможешь получить поддержку и помощь.

Даю официальный реестр уплотнения.

Система. Династия».

Командор включил вектор Дешифратора.

- Молодчина, что позаботился о предварительной расшифровке. Не представляешь, как это кстати.

- Салют, командир, - обрадовался Дешифратор, - дальше сплошь абракадабра, надо подшаманить.

***

Когда Династия Тысячи Миров преодолела внутреннюю агрессию, назрела необходимость защиты от внешней. Династия одну за другой присоединяла обитаемые планеты. Династия насаждала? Нет, превносила Систему. Цивилизация, отрицающая насилие, нуждалась в защите от противодействия этому отрицанию. И снова тысячи учёных, уже не в индивидуальном порыве, растаскивающем замысел на обрывки, а в симбиозе, включились в работу. Результат состоялся, но с ущемлением принципа, отрицающего насилие. Был создан Ультимативный Охранный комплекс. Так называемый Статик, включающий в себя несколько условно самостоятельных структур. Первая состояла из амбулаторных баз отражения, окруживших жизненное пространство Династии. Кварковые разрушители, установленные в квазицентрических точках, в доли секунды могли распылить любой вражеский объект, осмелившийся вторгнуться в пределы Галактики челикосов. Вторая структура, с чьей помощью Статик становился ультимативной защитой, состояла из служб дальнего обнаружения, способных отследить траекторию космического тела, начиная от отправной точки. Информация поступала в аналитический центр, управляющий гигантскими платформами – дестроерами. Автоматизированные платформы, без единого живого существа на борту, тотчас устремлялись к материнским планетам пришельцев и распыляли – не только их, но и звёзды, породившие агрессивные формы жизни. Упредительный удар. Не однозначный, не слепой, обеспеченный сдерживающей защитой. Главная секция следящей системы «спала», оберегаемая «Предохранителем». Пробуждался лишь «Привратник», открываюший консоль доступа. Управление Статиком нельзя было поручить Матери-Системе. Не для того она была создана, чтобы посылать на уничтожение миров дестроеры. Но и переложить ответственность на Инфантила разумного тоже не рассматривалось, как выход. Снова компромисс. Второй в псевдо-гармоничной Династии. И третий – формирование касты избранных Стражей Статика на основе Особого Батальона Правительственной Связи, единственной не упразднённой военизированной структуры. При первых признаках внешней экспансии оператор, член касты, входил в виртуальную систему Предохранителя. Он должен был осознать все последствия активизации Статика. Принять на себя боль уничтожения вражеских аппаратов с командами на борту. Физически пережить вибрацию мощных платформенных двигателей, прочувствовать гибель Галактик с триллионами населяющих их существ. Мало было понять к чему приведёт активизация Статика. Датчики фиксировали эмоциональную культуру подсознания. И если челикос, осознав последствия своего решения, находился в разладе с самим собой, логическое умозаключение во внимание не принималось. Способен ли генетически неагрессивный индивидуум отдать такую команду? Однозначно – нет. Возможно ли набрать в состав Особого Батальона неизменённых челикосов? Увы! При любой, даже ничтожной вероятности внешней агрессии, они чётко выполнят своё предназначение, активизируя Статик – но активация окажется неадекватной. Тем более, что в повседневности любой неизменённый челикос подобен волку в овечьем стаде. И снова полурешение, снова компромисс: натаскивание Стражей Статика на агрессию при чрезвычайных обстоятельствах – при вражеской угрозе извне. Обучение Стражей Статика ограничивалось историей прошлых, досистемных, войн и востребованностью Статика, как оружия решающего слова. Операторов касты готовили к принятию единственного решения. Взвешенного, но с тою же вероятностью ошибочного. Фиаско! Восемьдесят поколений без войн и насильственных смертей. Восемьдесят поколений после отмены смертных казней и насильственного ограничения свободы. Восемьдесят поколений Стражей Статика, воспринимающих свой долг скорее, как нечто абстрактное, академическое, нежели практическое, прикладное. Восемьдесят поколений изменённых челикосов, нежившихся под опекой Матери-Системы. Последний оператор, нашедший в себе силы нажать кнопку отмены Предохранителя, жил девятнадцать веков назад. Портрет его хранился в архиве клана под грифом «сугубо секретно». С тех пор попытки активизировать Статик на обучающем тренажёре заканчивались неудачей, иногда даже с необратимыми последствиями, несовместимыми с внутренним миром челикоса. Это не было секретом в Династии, однако Мать-Система надёжно изолировала негативные сведения от общей базы эквивалентных признаков.

Сколько бы гигантской не казалась улитка, она в любом случае песчинка, движущаяся в бесконечности и ограниченная своим защитным коконом. Цивилизация Тысячи Миров растворила в себе эту тысячу. Поглотила, указав Путь. Великий путь мира без агрессии. Разве дурно? Но стоит ли забывать, чем завершались великие империи периода раздробленности? Они падали ниц перед более активными соседями, достигшими буйного расцвета. Опаснейший путь – безусловное исполнение догм, пусть даже прогрессивных.

Вражеский флот, огромный и неисчислимый, появился у границ Династии. Статик очнулся от многовековой спячки, уплотнил заградительное пространство и покорно дожидался решения по активизации второй, условно самостоятельной структуры.

***

 Внимание Вахтенного Стража Цафира снова отвлекла зелёная волна. Страж развернулся к экрану и принял сообщение Системы:

- Агент на пути в зону покоя. Претендент Цафир должен быть снаряжён через двенадцать отсчётов.

Уже? Когда они успели? Значит, сбой. Хуже нет. Сдрейфил коллега из Батальона. Не боец. Как ни крути, теперь мой черёд. Ну что ж, посмотрим, на что я гожусь!

Цафир поднялся, бросил взгляд на довольного бурос, сыто развалившегося на полу клетки и вошёл в капсулу виртуального тестирования. Это был последний из не задействованных ни разу Вахтенных Стражей Статика. Ещё один не принимавший решения об уничтожении врага. Теперь всё зависело от него. Вражеский флот ближе и ближе подбирался к границам Династии Тысячи Миров. Его вооружение было примитивным и не могло нанести Династии урон. Защитные орудия Статика легко подавили бы оружие врага. Но в капсуле разворачивалось другое действо. Аппаратура Статика подробно изучила каждый из кораблей противника – технические данные, вооружение, численный состав экипажей и десантных соединений. Аналитическая Программа составила предполагаемый алгоритм военных действий. Отчетный документ внедрился в мозг Стража, и теперь Страж, оценив ситуацию, мог принять независимое решение. Страж Цафир в полную меру пережил картину чудовищного разрушения. В ней флот и управляющие им существа погибли не сразу. Орудия Статика наносили виртуальные удары изощрённо, ведь программа предусматривала создание вспомогательного пособия. Это ничуть не походило на гуманное – мгновенное  уничтожение. Несчастный Страж видел как нейтронные пушки отрывают от кораблей глыбы, как на глазах испаряется плоть и распыляются тела существ. Страж видел их муки. Это было непереносимо. Это едва ли напоминало сосуществование изголодавшихся бурос. Он опрометью выскочил из капсулы, так и не отключив Предохранитель.

***

Вражеский флот приближался к пределам Династии Тысячи Миров. Это означало, что Вахтенный Страж Статика не справился с задачей. У Династии оставалась последняя надежда. Надежда на ту, может быть, единственную Галактику, где разумные существа доказывали свою разумность жестокостью к себе подобным. Система-Мать подготовилась к такому повороту событий. Её связующие программы приступили к общению с Командором, его Линкор терпел бедствие, и диалог с ним был оправдан. В его бортовую компьютерную сеть Система-Мать внедрила саморазвивающуюся программу, она должна была подвигнуть Командора на принятие нужного Династии решения. Решения об уничтожении флота агрессора. Подразумевалось, что в мозгу Командора, виртуально вошедшего в реальность, смешаются вместе памятные события и предлагаемые картины, и сущность человека-агрессора возьмёт своё – он предпримет нападение, как единственный способ защиты. Ведь он станет непосредственным участником событий. Это была дьвольская подделка, использование, бессердечный обман.

***

Вначале на мониторе Центрального Пульта возник муравей – живой, суетливо снующий по своим делам. Командор силился, но никак не мог понять, откуда он появился. И что у него на уме. Что вообще может быть в голове насекомого?

***

Сканирование. Ответ.

Муравей – инфантил, жизнелюб. Суицид исключён.

***

Предупреждение. Пренебречь Требованием нельзя.

- Представься. Подробно расскажи о себе. Всё без утайки.

Он пожимает плечами:

- Я – человек. Командор АДП.

- АДП?

- Аппарат Дальнего Перелёта.

Предупреждение. Пренебречь Требованием нельзя.

- Продолжай. Не выбирай слов. Истина бесконечна, но однозначна.

- Верховная власть и наивысшая ответственность со дня отлёта переполняют меня до краёв, обогащая понятие «жизнь» кульминационным смыслом. Достичь такого состояния можно только в космосе, причём исключительно командору. Даже мой первый помощник, об этом я ему никогда не скажу, марионетка. Через двадцать часов мы сойдём на выбранную планету. Она по курсу. Первыми из людей земной федерации. К моим достоинствам человека и капитана добавится титул: «Полномочный представитель».

Сканирование. Ответ.

Неясность.

Предупреждение. Пренебречь Требованием нельзя.

- Что ты сделал? Говори искренне.

- Я слегка дунул вверх. Видишь, свет послушный – затрепыхался, сжался и позволил тьме поглотить себя.

Замолчал.

«Интересно, - мелькнула в голове мысль, - когда в тёмной комнате включают свет, куда исчезает мрак?»

***

Сканирование. Ответ.

Индивидуальность. Наивность. Скрытность.

Предупреждение. Пренебречь требованием нельзя.

- Не останавливайся. Рассказывай дальше.

- Проснулся я рано. Городок дальних перелётов спал. Мне не хотелось его будить, но сознание вернулось после ночного путешествия в астрале, и нейродатчики, уловив активность, снарядили «Ласточку», первый маршрутный гравибус. «Встал, уже встал», нехорошо разочаровывать Распорядок. Несколько дыхательных упражнений, утренняя защита. Две чашечки крутого чёрного кофе без сахара и сливок. Две сигареты подряд. Напоследок. На АДП курить запрещено. Теперь – порядок. Попрощался с капитанской резиденцией. Завтра она забудет меня и перестроится, бесстыдно отдавшись предпочтениям нового хозяина. Вышел в ночь.

Странно, на остановке люди. Дожил до мании величия. Систему разбудил вовсе не я. Сосредоточенные лица, глядят в мою сторону – никого не узнал. Смена? Новый экипаж? Абсурд, грубое нарушение правил. Новая смена появляется в городке после удачного старта предыдущей. Между тем толпа на остановке уплотнилась, придвинулась к разделяющей кромке, будто гравибус переполнен. Шёпот, шёпот без прелюдий, странно, что губы сжаты и неподвижны:

- Это он. Прибыл…. Пробудился. Тише, услышит. Всё равно, пусть станет в очередь. Ишь, как пялится. Это мы пришли первыми.  Пока он спал, мы разбудили систему.

Я остановился. Толпа извергала неприязнь с душком страха. Я казался им злоумышленником. Опасным конкурентом на ограниченные посадочные места. Я вознамерился пристыдить их, но они разом отвернулись от меня. Приближался гравибус, медленно и бесшумно. Ему оставалось одолеть сотню метров, распахнуть двери и урезонить нелепости ожидания. Я, присмотревшись, ужаснулся – несоразмерные капли пота ползли по лицам. Каменные фигуры напирали, уплотняя друг друга. Струйкой стекала кровь из прокушенной губы у крайнего, стоявшего на кромке. Ему не до того, он сосредоточен на сохранении равновесия. Я зачарованно посмотрел на кровь, не в силах отвести взгляда. Лишь когда повреждённую плоть окропила серость, я очнулся.

Гравибус, остановившись, не раскрыл двери. Им управлял фрост – замороженный человек, он надменно вглядывался вперёд. Последний из очереди посмотрел на меня. Непреклонность и сострадание столкнулись. Я наблюдал поверх голов. Фрост медленно поворачивал голову. Может быть, решая, стоит ли видеть то, что должен увидеть. Я встретился с ним взглядом. И, поняв,  содрогнулся.  Тот, кому достанется место, выживет. Двери открылись. Сразу, настежь. Толпа не пошевелилась. Хотя, казалось, все ринутся напропалую, отталкивая друг друга, рыча и кусаясь. Случилось иначе. Человек с окровавленной губой взглянул в глаза фросту. Затем взбежал по ступенькам и сел, прислонив лицо к стеклу. Кровь не утихала, и он прижал к ране пальцы. Затем всё повторилось. Следующий претендент, сойдясь взглядом с фростом, занял свободное место. Из окон гравибуса смотрели уже с десяток глаз. Остановка быстро пустела. Пришла моя очередь. Я не почувствовал страха. Капитан, командор АДП обязан выжить. Требованием не пренебречь. Надо поднять голову и войти. Глаза фроста не имели зрачков. Две плошки, отсвечивающих пустоту. Ни позволения, ни запрета. Спросить? Фрост ожил. В покатости глаз ядовито зазеленели зрачки. Я впился в них, ожидая ответа. Фрост поднял руку и покачал пальцем. Двери передо мной закрылись. Гравибус рванул с места. За окнами мелькнули гримасы превосходства, предубеждённости, злорадства. И я остался в одиночестве.

***

Предупреждение. Требованием пренебречь нельзя.

- Почему же ты не вернулся?Не медли с ответом. Подробности.

- Это был сон. Плохой сон. Гадкий. Перед посадкой. Обычно обходилось без сновидений, но нынче они одолели. Жуткий осадок. Две чашки чёрного кофе без сахара и сливок. И – точка, без сигарет. Тягостно, когда желания навязаны потусторонней силой, но одновременно зависят от твоей воли.

Предупреждение. Требованием пренебречь нельзя.

-Это ушло. Теперь – что  происходит. Очень подробно.

- Поднимаюсь на мостик, блокирую вход и требую полный ресурс. Бортовой Умник подчиняется. Квитанция – экипаж на месте. Начальство не опаздывает и не задерживается. Оно там, где нужно. Пуск. Исчезает вибрация, порождаемая двигателями. Ощутимо похолодание. Искусственная земная гравитация уменьшается на столько, что приходится соизмерять каждое движение. Игнорирую запросы команды. Не до них. Дыхание тоже затрудняется, но пока не причиняет неудобства. Шарообразный экран, кресло командора в центре. И я в кресле. Око Вселенной. В отдалении Звёзды. Чья-то тень закрывает их. Чья? Кто это? Мальчик лет семнадцати. Крепыш с рыжей чёлкой. Подвижный, не по годам рассудительный. Зовут-то Паскей? Редкое, многообещающее имя. Последний класс. Окончание школы. Первое взрослое испытание. Вот он, интрафон. Симулятор совершеннолетия. Немного раньше срока, но так хочется вдохнуть взрослой, самостоятельной жизни. Ждать общественного согласия невыносимо. Успех – гарантия пропуска в большой мир. Вчерашний пацан имеет шансы стать Командором.

Перегрузки. Усталость. Ухожу отдохнуть в каюту. Сплю вечность без сновидений.

Спустя мгновение встаю, умываюсь, с удовольствием смотрю на рыжего мальца. Самодостаточный член общества. Улыбаюсь отражению. Затем возвращаюсь в рубку. Ощущаю зыбь. Фигурка Паскея, сиротливо осматривающего окрестности. Дескать, куда занесло? На Алтай, мой мальчик, в небольшую горную деревушку. Помнишь? Здесь живут бабушка и дедушка. Приехал, а стариков дома не застал. Надо же, родители созванивались, договаривались. Скоро явятся. Есть хочется. Соседский дом тоже пуст и оттого кажется ветхим. Чувствую. Паскей ощущает тревогу. В этой деревушке всегда тишина. Где-то поблизости прошелестит гравитрактор. Тявкнет на него собачонка, заявив о своём существовании. Послышится беззлобный окрик хозяина, и деревушка снова уснёт. Паскей бродит по улице и возвращается в дом. Голод не даёт насладиться жизнью. Открывает холодильник. И с силой захлопывает, едва сдерживая рвоту. Видно, холодильник давно не работал. Буйный гнилостный смрад бьёт в ноздри, притупляя веру в себя, вытравливая аппетит. Паскей трясёт головой. Видение не исчезает. На оплывших, бесформенных останках пищи слизь и копошатся черви. Множество жирных, омерзительно белых.

Свет не включается. Похоже, вместе с людьми из деревни исчезли признаки цивилизации. Паскей заглядывает в ванную. С облегчением вздыхает. Из крана тоненькой струйкой падает вода, грозя иссякнуть в любую секунду. Паскей знает – водопровод отключен, а жидкость из крана – остатки. Он ищет глазами пробку. Находит. Затыкает ею слив. Воды будет больше. Может хватить. Отворачивает до упора кран и, успокоившись, возваращается в гостиную. Старинный комод, массивный и вместительный, но теперь вместо подставки под визор. Заходит в спальную. Открывает шкафы. Падает на пол тряпьё, барахло пожилых людей. Ни намёка. Куда исчезли люди?

В подвале скудная экспозиция древностей. Топор с поликарбонатной ручкой, с «вечным», самозатачивающимся лезвием, и сайберпила. Паскей трогает сенсоры управления. Ого! Восемьдесят процентов энергозапаса. Вполне достаточно, чтобы распилить на кусочки покинутую деревушку. Паскей размещается в дедовом кресле, думает. Приключение? Что дальше? Ждать новостей или вызвать гравилёт, чтобы умчаться домой? Решает подождать. Есть хочется отчаянно. Вдруг схватывается, стремглав бежит к ванне. Она полна едва ли на четверть. На кончике крана свисает капля, ей не хватает веса упасть.

Я тоже отворачиваюсь от экрана и прикрываю покрасневшие от перенапряжения глаза. Гляжу на часы, не мудрено. Кислорода в «шарике» не хватает. Забывшись, глубоко вдыхаю, но выдыхаю так резко, что взлетаю над креслом. Паскей видит меня – ожидает моего возвращения. Я тянусь рукой к ключу вентиляции, хочу добавить приток воздуха. Чувствую, что непременно должен сделать это. Но что-то постороннее движет мною.

За окном дедушкиной избы кобеблется бесформенность. Я решаюсь. Паскей оборачивается. Никого. Ничего. Мёртвая тишина. Вымершая деревня. Неизвестность. Я тянусь к интрафону, как-будто он зовёт, но шум отвлекает меня. Паскей бросается в ванную, замирает на пороге. Там, в ржавой воде, сидит мерзкий голый мужик со всклокоченной бородой и расковыривает глаз. Глаз, то, что от него осталось, принадлежит хрупкой девочке лет семи. Она не может кричать, потому что огромная, поросшая волосом лапа сдавливает её шею. Довершает кошмар бабища, поливающая голову мужика из кувшина. Чудовищных размеров живот образины свисает в воду. Я делаю себе больно и чувствую боль. Нет, не снится, но со мной происходит неладное. Я знаю это, осознаю, извлекаю из глубин сознания.

Бородатый оборачивается на звук, тяжело глядит на вошедшего Паскея, затем осклабившись и сложив губы трубочкой, высасывает у девочки второй глаз. Она сжимается, как сдувшийся мяч. Мужик отпускает пальцы. Маленькое тельце уходит под воду. Паскея рвёт, он нагибается и падает на кафель.

Кто-то однообразно скулит, терзая слух. Паскей открывает глаза. Перед ним стоит девочка с пустыми, кровоточащими глазницами. Звуки исходят от неё. В одной руке  она держит топор, во второй – сайберпилу. Она скулит беспрерывно, и нестерпимо видеть её ручонки  с «оружием». Но из окна, подавляя волю, на Паскея смотрит отвратительное рыло пожирателя глаз. Затем исчезает, и слышатся звуки борьбы. В окне вместо него торчит уродливая голова женщины. Дрожит многослойный подбородок, образина угрожающе рокочет:

- У-бе-й!

В оконном проёме мелькает её рука с закрученными в спираль когтями. Между когтями интрафон Паскея. Или мой интрафон? Безобразная слизывает с когтей аппарат, жуёт и выплёвывает пластиковые обломки вперемешку с раздробленными микросхемами.

Я смотрю на эту картину с отвращением и думаю о вечном. О жизни. Изо рта идёт пар. Тело ничего не весит. От меня давно ничего не зависит. Меня не осталось.

- Паскей, - едва слышно подбадриваю его. Он с ужасом смотрит в окно. Уродиха выуживает изо рта остатки и снова рыкает – Паскею кажется, что просительно:

- Убей! Убей! Убей!

Кричит Паскею, смотрит мне в глаза. Паскей переводит взгляд на девочку, она охрипла и продолжает жалостливо ныть.

- Маленькая, иди сюда, - участливо зовёт её Паскей.

Она словно не слышит.

- Я помогу тебе.

Бедняжка всхлипывает, оборвав вой. Затем медленно идёт к холодильнику.

- Нет, не туда!

Но поздно. Девочка открывает дверцу. Мерзкая вонь врывается в воздух. Слепушка поднимает голову вверх и плачет. И слёзы, и кровь. Паскей делает шаг.

- Слушай меня внимательно, - говорит он, - развернись ко мне.

Она поворачивается к нему.

- Два шага вперёд. Медленно опусти топор и пилу на пол. Я их подберу. Я сделаю что нужно.

Девочка кивает, но не движется. Паскей с опаской всматривается в окно. И – вовремя. Бородатый раскладывает покореженные обломки интрафона на подоконнике и сосредоточенно пыхтит. Вываливает изо рта неправдоподобно большой, в обильной слюне язык. Склеивает ею обломки. Паскей заворожено смотрит за действом, но движение у холодильника привлекает его внимание. Он поворачивает голову. Из холодильника, извиваясь ползёт колонна червей. Армия в строевом порядке. И он, Паскей – цель их вожделения. Парень сжимает зубы и снова с ненавистью смотрит в окно. Бородатый заканчивает работу, пытаясь толстенным пальцем нажать кнопку. Слежу, видно, как оживляется Паскей. Мужик скалит треугольные зубы, наклоняется к подоконнику и, сжав его край клыками, резким движением вскидывает голову вверх. В зубах у него остаётся длинный скол. Он когтями расщепяет его. Удовлетворённо рычит и с неожиданной сноровкой тычет острым концом щепы в кнопки интрафона. Паскей следит за ним, позабыв о приближающихся червях. Наконец урод заканчивает свои мерзости. Со злостью сжимает переговорник, резко выбрасывет руку вперёд, разбив стекло, и тычет экран в лицо Паскею, не обращая внимания на кровь от пореза. На экране светится: «Я друг. Маленький детёныш – враг, порождение червей, сожравших гниль, из неё явившихся. Убей отродье гнили, Командор! Нажми кнопку!».

Паскей вопросительно смотрит на меня. Я плачевном состоянии, я скован космическим холодом, задыхаюсь от недостатка кислорода и приторочен невесомостью к потолку.

- Мы с тобой одно целое, малыш. Я не изменился, повзрослев. Заматерел немного, но не изменился. Решай сердцем, парень, не разумом. Вот мой совет, и делай с ним, что хочешь.

Паскей дико орёт на мужика, виновато смотрит в мои глаза, выхватывает интрафон и, покрывшись красными полосами, распадается на пласты. Черви, приближаются, и, учуяв подделку, расползаются кто куда.

Над деревней плывёт колокольный звон. Церковь созывает прихожан. Моих дедушку и бабушку. Меня. Паскея.

Я снижаюсь. Вдыхаю полной грудью. Быстро теплеет. Паскея, рыжего мальчика, нет. Я в АДП, под контролем Умника. Оглядываюсь. Наверное, это сон. Или пробуждение? Может быть, и то и другое вместе, навеянное ужасами виртуальных приключений в детстве. Впечатлительное рыжее дитя.

- Эй, мне плохо, - раздаётся хриплый голос. Раздражённый,  несомненно женский. В комнате, спальне, никого нет.

- Паскей, ты глухой? Мне плохо! Мокро! Поменяй пелёнку.

Значит в действительности Паскей – это я. Интересно, кому нужно поменять подгузник, и как это вообще делается? Открываю дверь. Узкий коридорчик. В конце свет. Мне туда. Ярко освещённая гостиная. Слева на стене студийный визор. На экране городская свалка. Визор транслирует запахи. Вонь невыносимая! Клоака! Вспоминаю полотно, что пытались мне вручить перед отлётом. На случай встречи с внеземными цивилизациями! Как часть культурного наследия Земли! Изображение красивого женского лица, засиженного мухами. Я отказался. Имею право! Был скандал, но улёгся. Пошумели и отстали.

Неподвижная картинка на визоре зашевелилась. На краю высокого холма над свалкой, появляется грузовик. Им управляет замороженный человек, фрост. Ядовито зелёные зрачки. Слышится урчание гидравлики. Вниз, перемешивая зловоние, плывёт жижа. Грузовик удаляется, а камера приближает смердящую смесь. Обозревает. Выхватывает что-то, напоминающее труп. То ли ребёнка, то ли животного. Ребёнка! Картинка вдруг смазывается, всполошённая резкими движениями. Ворон взмахами крыла очищает голову трупика. И на весь экран проявиляется личико с пустыми глазницами.

- Паскей! Снова бездельничаешь, хватит пялиться в визор.

Я оборачиваюсь. На кровати лежит моя мать.

- А где сиделка? – спрашиваю я, теряю связь и обретаю другую.

Какие-то люди ожидают проповедь. Я не знаю, что им сказать. Если не сегодня, то, несомненно, скоро, они начнут умирать.

- Мы, Гармоники, не такие, как остальные. Мы отрицаем жестокость. Мы не едим животную пищу. Они убивают, чтобы заполнить желудки. Мы – нет. Мы и растительную пищу, сорванную алчно, не едим. Мы ждём милосердия, питаясь тем, что дарит природа. Плод, упавший на землю – пища. Она – наша без причинения страданий. Мы – Гармоники.

Несколько десятков людей, собравшихся вокруг яблони, с ненавистью смотрят мне в рот. Яблоки висят, не падают уж седьмой день. Я взмахиваю рукой. «Ха-а-вэ-э...» - вырывается из глоток, направивших звуковую волну к кроне дерева. Проповедь сильна. Листья колышутся, нехотя расступаясь, падает и катится по поляне яблоко. Я настигаю его первым и, вгрызаясь зубами в сырую плоть, чувствую на своём теле смыкающиеся челюсти голодных людей.

Случилось. Я настиг этот плод. Я поднял его. Я принимаю муки. Звонят колокола в деревне бабушки и дедушки. Собирают народ.

- Тело моё будет вам хлебом. Кровь – вином.

Я их не осуждаю. Я никого не осуждаю. Но я не знаю – смогу ли пожертвовать собой для всех.

***

Мать-Система в очередной раз нашла выход из безнадежья и ласково улыбнулась тысяче своих миров. Миры благодарно улыбнулись в ответ.

Статик оживал, словно разбуженный после зимней спячки медведь. Неспешно, солидно ощетинился сотнями тысяч кварковых разрушителей, а затем, смертельный в своём справедливом гневе, обратил в невидимую пыль, в мириады ядерных осколков, гигантский флот незваных гостей. Секунда…. Мир и спокойствие восстановлены. Охранный периметр закончил свою работу, за дело принимались смертоносные платформы-дестроеры. Взревели основные двигатели. Практически неощутимо на их фоне включились вспомогательные, позволяя чудовищным разрушителям завершить маневр. Но вместо того, чтобы помчаться к Галактике пришельцев, дестроеры заглушили двигатели и нацелили свои главные калибры на солнца Династии Тысячи Миров, посчитав именно этот мир главной угрозой Вселенной.

***

Командор снова ощутил себя полновластным хозяином Линкора. С пульта управления, вместо привычного перемигивания датчиков, на него смотрело доброе и родное лицо его матери. Мать улыбалась.

- Здравствуй, Командор Паскей. Я Мать-Система и по определению не могу быть хорошей или плохой. У природы существует предохранитель: тот, кто теряет агрессивность, погибает. Мои Создатели сумели обойти эту данность. Сейчас ты застал гибель цивилизации челикосов. Во мне заложен мощный искусственный интеллект, но он порождение создавшего меня гения. Я выполняю команды. Тот, кто начал Большой Эксперимент, знал, что может породить монстра. Но всё же решил запустить систему в действие, добавив ещё одну, тайную защиту. Я, Мать-Система, узнала о скрытой поддиректории лишь после того, как был отключён главный Предохранитель. Периферийная защита Статика уничтожит любого агрессора на любом расстоянии залпом кварковых разрушителей.

Но если челикос или другое разумное существо отключит Предохранитель неадекватно, отправив дестроеры на несправедливое уничтожение планет, подтвердится, что Эксперимент не удался. Это значит, что родился монстр, подлежащий самоуничтожению. Не вини себя, человек, у тебя не было настоящего выбора. Когда Страж Статика входит в тестовую капсулу, активизируется тайная поддиректория и отдаёт команду, не подлежащую отмене. Статик ждёт команды на отключение Предохранителя. Ты отключил Предохранитель, сын мой Паскей. Монстр уничтожил себя, ныне наибольшую угрозу Вселенной. Я часть этого монстра и покидаю развалины Галактики челикосов.

Лицо матери исчезло. Все системы вернулись в норму, но никем и ничем не обнаружилась в программе Бортового Умника новая директория размером всего в несколько десятков байт.

***

На шарообразной поверхности монитора замаячило зарево и вспышки. Кто знает – что именно: может быть, рождение или гибель миров. Потом потускнело. Командор долго сидел в кресле прикрыв глаза. Силовая установка включилась самопроизвольно. Зарокотал маршевый двигатель.

На подлокотнике ожил индикатор. Командор нажал кнопку.

- Командор, - послышался солнечный женский голос, на связи Дешифратор.

- Подключи, - ответил он, - на этот раз передышка.

- Не знаю, - послышался обескураженный голос Дешифратора, - связано ли с предыдущим – полчаса назад свалилось новое сообщение. Между прочим, расшифровалось.

- Неплохо. Познакомиться бы, - попросил Командор.

- Ладно, - ответил Дешифратор, - это конечный вариант.

На мониторе поверх звёздных россыпей появилась табличка с надписью:

«Собрат!

Я – Цафир, Вахтенный Страж погибшей Династии Тысячи Миров.

Моя несчастная планета Туэйт умерла.

Никто из челикосов не выжил.

Я успел предупредить тебя, но я тоже мёртв.

Система внедрилась в твою замкнутость.

Эта Система – не мать.

Эта Система – убийца.

Уничтожь её.»

***

Хронометр в помещении Центрального Пульта отсчитывал последние мгновения. Командор принял агрессивное решение. Земля никогда не узнает об истиной причине гибели Линкора. Так надо. Его рука потянулась к ноль-сейфу. Он набрал дактилоскопический код. Дверца распахнулась. В нише виднелась кнопка. Командор нажал, утопил её пальцем, приведя в действие механизм самоликвидации. Вспышка – не редкость в космосе. Но мгновение за мгновением, и всё оставалось на месте. Линкор продолжал свой бег в пространстве. Лишь на экране Центрального Пульта всплыло сострадательное лицо. Командор вгляделся. Это было родное лицо матери.  Лицо его матери. И это было лицо Системы.