Стихи

К ромашкину стану перстами – наивный амур!

Гадать ни к чему: ведь ответ утешительно-горек.

Что «к чёрту пошлёт», убедиться придётся мне вскоре,

а вот что «не любит», того до сих пор не пойму.

Ромашки другие у самого сердца живут,

и с неба чужого светло улыбаются звёзды.

И думать нелепо, и странно, и страшно, и поздно:

кем стану, когда лепесток упадёт на траву?

*   *   *

А.Н.П.

Выболев до кости –

вот каковы дела – …

Душу куда нести,

если душа цела?

Тело – его земле.

С ним разговор простой.

Светит звездой во мгле

вечный земной постой.

Миг лишь перетерпеть –

бусин багровых с горсть.

Веруй, отбросив спесь,

здесь, на земле, ты гость.

Вот и допет псалом,

долгий домотан срок.

Словно в земной разлом,

устье течёт в исток.

*   *   *

Е.З.

Бабочки, бабочки… Вы лишь остались

от обещания счастья.

Тихо шуршите, бесхозные, под сквозняком.

Ну а хозяин ваш – с вами ему не прощаться,

чуда магнитные, –

морем небесным влеком.

Вот она память: рукою потрогай – не больно.

Боль вместе с сердцем, в аорте скрываясь, растёт.

К травам живым и цветам вас не пустят на волю.

Лес дорубили, а щепки – в мешок. Вот и всё.

СОБАКЕ N.

Чу! Ни к чему будоражить прошлое:

спит оно, как Тамерлан в могиле.

Как по-кобельи желал, нехороший мой,

как я по-сучьи тебя любила.

Как под ногами ступеньки падали,

по циферблату скакали стрелки,

Как мы с тобой (но про это надо ли?)

соль доедали с одной тарелки.

Как вечерами, дождём промытыми,

сладко и так безнадёжно плакалось,

как, задолжав мою шкуру мытарям,

ты перебил все четыре лапы мне.

Прежде ползла за тобой на карачках, но

изгнанной псине – другое лежбище.

Ты до сих пор от меня отворачиваешься,

взглядом смурнея сильнее прежнего.

*   *   *

Эти слёзы – последняя нежность твоя.

Сквозь метели и грозы – живая струя.

Пробуравили дверцу, позвали с собой.

В изнеможенном сердце качнули любовь.

Только был ты не трезв и заспал ту тоску.

Разве мало невест на мужичьем веку?

Разве мало перстней раздарил-рассорил,

разве раз «будь моей» в суете говорил?

И кому я повем, как средь белого дня

ты однажды согрел ледяную меня?

*   *   *

Оба – из запредельного царства.

Друг на друга, как звёзды, похожи.

«Здравствуй» так же звучит, как «властвуй»,

жить и нежить одно и то же.

Свет наш прошлый – такой ручьистый

разливается. Не сомкнуться

бывшим звёздам в одно монисто.

Только звоны, как прежде, льются.

Мир вам, мёртвые! Мы живые.

Изживается катастрофа,

высекаем из звёзд ножевые,

вместе с кровью присохшей, строфы.

*   *   *

Т.К.

Маленький Принц, послюнив карандашик,

сам себе белых рисует барашков.

Бродят в намордничках тропками росными,

в розочках синих, с глазёнками-звёздами.

По небу бродят и блеют застенчиво.

Всем не до них, пастырь явится вечером.

Ляжет в кровать он, вздыхая устало,

Бедных барашков подсчитывать станет.

Будет кряхтеть и ворчать до рассвета:

Раз-два-три… Раз-два-три – песенка спета.

Он и не знает, что песенке снится, –

звонкий и маленький, солнце в ресницах.

Вот потому, раскачавшись на стуле,

песенка – Принца барашкам рисует.

*   *   *

Речи обезличенная млечность

нам дана взамен приличной смерти.

Жизнь увечна – даром что конечна,

смерть не вечна – жизнь заставит верить.

Я однажды, будто пьяный ангел,

облака крылом прорежу утлым.

Проклинать меня уже не надо:

ночь была, а значит – будет утро.

Помнишь ли, как ветрено дружили,

опоив друг друга воли ядом?

Главное, чтоб выдюжили жилы,

если небо покачнётся рядом.

*   *   *

Вновь любовь наша ярым семенем,

от земли очищая рот,

выползает из рва расстрельного

и ещё – погляди! – живёт.

Заливали водой, а теплится.

Гвозди тело прожгли её,

Ну а ей, бедолаге, терпится,

а она – на кресте – поёт.

В ночь бессменную ей не верится:

к носу три – и зиме конец.

А земля-то, как прежде, вертится,

и в скворечник спешит скворец.

*   *   *

Вслед за мною век

по пятам, как зверь.

На измятый снег

кровяная ветвь.

Не срастить назад,

не сберечь семян,

а его глаза

душу пьют до дна.

Я на небо – он

Выпадает в вой.

Ты меня не тронь –

Я пока живой.

На краю небес

за моей спиной

вырастает лес

приливной волной.

Молодой тот лес –

не рубить с плеча.

Дровяных телес

влага горяча.

Кто в земле навек,

как в пуху, уснул,

слышит тех кровей

потаённый гул.

А на всех иуд

не сыскать осин.

Грянет высший суд –

Не спеши косить.

*   *   *

Боль продали, монеты сложили в карман.

Эх, звенеть чему будет в горсти!

Машинист, дай отмашку, чтоб не задарма

злую суть безрассудства свезти.

А за нас говорила и пела любовь

и крутила судьбы жернова.

И взлетали мгновенья, и падали вновь,

и осипла от воплей молва.

Тех минут не избыть и уже не вернуть:

только час, только миг, только стих.

Всё сейчас – полной грудью… А там как-нибудь –

Полустанка беспутство прости.

А потом – трын-трава, а потом – под откос

друг за дружкой помчат поезда.

Дай губами коснуться патины волос

и в ответ промолчать тебе: «Да».

*   *   *

Всё плотней сжимается кольцо,

умники заходят на пике.

Только б не потешить подлецов

слёзкой, прикорнувшей на щеке.

Только бы не дрогнула рука,

та, что сжала жгучее стило,

да фортуна лыбилась пока

белозубо, детски и светло.

Чтоб успеть – да вывернуть в зенит

руль, скользнувший в ледяных руках.

И услышать: слово зазвенит –

тонкой стрункой в зыбких облаках.

САРАТОВСКАЯ ГАРМОНИЯ

Город серый асфальт развернул, как меха,

разыгрался, впадая в кураж.

Я теперь для него шелуха, чепуха,

никчемушный уже антураж.

Да и я здесь давно не живу, не дышу,

затесавшись в бессонницу дней.

Как судьбина, что в сердце занозой ношу,

кровь моя – что ни день – солоней.

Но иду. И пускай отползут в окаём,

напитавшись грозой, облака.

Я пою. И звенит пока имя моё

с нищей спесью «орлом» пятака.

А в Саратовском краю

музыка прозвончива:

То ль кандальчики поют,

То ли колокольчики…

*   *   *

Не с тобой, не со мной надежда.

Ветер прянул – запахло летом.

Я глаза вытираю прежде,

чем судьба намекнёт об этом.

Да и ты, бедолага Гамлет,

перепутал земные сроки.

Отдала не тебе – стихам я

чувств и мыслей полёт высокий.

А куда приведёт дорога,

бедный Йорик, узнаю позже.

Пахнет волей и пахнет Волгой,

и трещат на каштанах почки.

*   *   *

Дважды входили… И трижды входили…

Слишком упрямо брели в ту же реку.

Господу чем-то мы не угодили –

он как интрижку прикончил всё это.

Время иссякло, его не ругаю.

Мне бы ещё лишь минуту-другую.

Ночь напролёт ты мне снилась нагая.

В звёзды сосков тебя, прямо нагую.

Ты не успеешь – тебе ещё долго

в вечность немую протягивать руки.

Лета невинно прикинулась Волгой –

чтоб, обретя, мы теряли друг друга.

*   *   *

А смерть всё вызвездила так –

светлее не найти,

поставив самый твёрдый знак

на том конце пути.

Но я иду к тебе бреду,

свой бред вплетая в явь,

и снова брода не найду

в трясине жизни я.

И вижу лишь, в седой степи,

где стынет белый крест,

всласть боль испив,

спокойно спишь.

И тишина окрест.

*   *   *

Славно пел ямщик, что в степи замёрз,

пел о той любви, что с собой унёс.

Мне теперь забрать ту любовь назад,

словно раков рать на горе свистят.

Словно сто ручьёв потянулись вспять,

так же мне её у тебя отнять.

Ну а ты лежишь под холмом в тиши,

как теперь мне жить без любви, скажи.

И к чему теперь мне моя краса,

если соли бель замела глаза?

И зачем мне дан звонкий голос мой?

В решете вода наша жаль и боль.

Ни на мне венца, ни с кольцом рука.

Только шепчется: плачь да пой пока…

*   *   *

Ты судьба моя, песня моя –

ничего не взяла злая смерть.

Ты в такие уехал края –

даже мыслью достичь не посметь.

Но метнулась душа за тобой,

как голубка от стаи своей,

в край, где спит безутешная боль,

в ширь засеянных прахом полей.

*   *   *

Бог послал тебе тихую смерть:

легче пуха, светлее воды.

За тобой ни за что не успеть –

ты растаял, как солнечный дым.

Бог и старость тебе не послал –

словно старости нет никакой.

Всё, что Он сотворил, не со зла:

ты и там ему нужен такой.

Но на свете осталась тоска,

та, что тучи осенней серей,

и, как молния, Бога рука

на червлёном небес серебре.

Мне ж – по-сучьи, по-бабьи скулить,

что сильней меня жгучая боль,

что ни с кем не могу говорить

я о том, что случилось с тобой.

И пускай утекают века

и мгновенья дрожат на ветру,

Эта боль со мной будет, пока

от своей немоты не умру.

*   *   *

Выдохни до конца

то, что спирает грудь.

Утро начни «с яйца»,

а про птенца забудь.

Будь равнодушен, брат,

к прихоти жадных толп.

Ты б оглянуться рад –

поворотился – столп

соляной. С кайлом

резво бежит гонец.

Мы без тропы: нам в лом,

ведь так и так – конец.

Масло сбивая, будь

лягвой. Чего ж ещё?

Ты обманул судьбу –

ты от неё ушёл.

*   *   *

…Чтобы люди друг друга понимали,

надо, чтобы они шли или лежали рядом.

М. Цветаева

Мы и шли, и лежали рядом,

а теперь не коснусь руки.

Мне прощенья небес не надо –

как мне быть без тебя, реки.

Как не стыть без твоих объятий?

Как беспутно ласкать других?

Годы-голуби в высях. Кстати

гул кровей моих буйных стих.

Не без Божьего, знать, участья

белый лебедь сронил перо.

Всё мерещилось: счастье-счастье.

Оказалось: зеро-зеро.

*   *   *

Твой портрет у меня на полке.

Ты смеёшься, и взгляд иголкой.

Вот и всё, что теперь осталось:

сталь вины, паутиной жалость…

Пусть зимой обернётся лето,

но не дай мне поверить в это,

в то, что вспять ничего не можем…

Только птица мне песню пела

на кресте твоём белом-белом

над моею душою тоже.

Да ерошился под венками,

котик, чёрный, как адский пламень.

И бездомно косилось небо

на меня, как на пайку хлеба.

*   *   *

И останется пряность полыни,

голубая полоска строки.

Я с тобою пребуду отныне

на излучине вечной реки.

А она называется Лета

и впадает в иные края,

где последнее грезилось лето,

где судьба доплеталась твоя.

Парки нити мотали – не боле –

без обиды, и даже без зла.

Отчего же, как лебедь в неволе,

без тебя я прожить не смогла?

Вот и всё. А казалось – так много:

пой и веруй, иди и смотри.

Но последняя брезжит дорога

там, где чайки маячат вдали.

*   *   *

Сколько знала слов я ласковых –

сотой доли не припомнила.

Вот теперь судьбу выпрастывай –

cмертных глаз бездонны омуты.

В сласть слова давай – высвистывай,

заблудившийся соловушка.

Тот, что снится, пусть неистово

ко груди прижмёт головушку.

Солнышком зови да лучиком,

запахнись в былое, тайное.

А заря взойдёт, не лучше ли,

чтобы облаком растаяли

сны мои?..