Дан Берг Семья      “Как жаль, что сын мой столь мало впитал моего рвения к знаниям и праведности”, - с грустью размышляет цадик раби Барух, - “Должно быть я сам и виноват в этом. Он не невежда, он изучал Святое писание, но без огня, без запала, как это делал я в молодости. Хотя суетное и мирское и уживаются в его душе со святым и благородным, богатство – вот что всего ближе его сердцу. А уж сын его, внук то есть мой, и вовсе не знает, что есть вещи подороже золота. Одинокая выпала мне старость.” Раби являл собой воплощение многих достоинств, был беспощадно строг с самому себе, да и ближним своим спуску не давал. Две добродетели ставил он в первую голову: это скромность и благотворительность. “И пропитание, и платье, и жилище - все, что есть у нас - все это из кармана хасидской общины. Ни я ни семья моя не имеем права тратить и гроша лишнего: ведь это общественные средства. Только так слуги общества удержат доверие своих поручителей.” – Говорил раби Барух, не опасаясь показаться отстающим от века в глазах самых чутких к переменам хасидов. И, как говорил, так и поступал, утверждая скромность – первую важную добродетель. Вторая добродетель, благотворительность, в аргументах не нуждалась вовсе. Не голова, а сострадательное и бескорыстное сердце подвигали цадика на помощь слабым и бедным. “Добродетель – мое орудие, которое никто не в силах у меня отнять.” – Думает раби. Внук раби Баруха – жених, обручен с девицей из богатой семьи. Он надеется, что хорошее приданое за невестой станет началом его пути к большому богатству. Золото множит золото. Деньгам надо дать ход. Как-то раби Барух призвал к себе внука, чтобы спросить, в каком бейт-мидраше собирается тот продолжать учить Тору после женитьбы и какие Святые книги мечтает получить от деда в подарок на свадьбу. Погруженный с головой в приятные хлопоты и упоенный сладостными грезами о медовом месяце, жених и будущий богач явился на зов, забыв сменить новый богатый вышитый капот на старый поношенный. Вошел к деду, спохватился, да уж поздно было. Вид неуместной роскоши опрокинул радостный настрой цадика. - Каково твое приданое, дражайший мой внук, - сердито задал раби совсем не тот вопрос, который приготовил заранее. - Тысяча золотых, - прозвучал унылый ответ. - И какое же употребление деньгам думаете вы дать, ты и твой отец? - Мы решили, что я вложу эти деньги в торговлю мануфактурой моего дяди, матушкиного брата, - ответил внук, предчувствуя дурное. Раби Барух не любил брата своей снохи – гордеца, щеголя и скупца, который гроша нищему не подаст. - Слушай меня внимательно, юнец, - сказал вконец раздосадованный раби, - слушай, что говорит тебе твой дед, всей общиной почитаемый цадик. Где поклоняются богатству, там презирают все честное. Деньги потрать на помощь неимущим. А войдешь в долю к корыстолюбивому дядюшке своему – пропадет капитал. Да и пора, тебе, наконец, богоугодные дела вершить! А сейчас ступай, жених! – Сказал сердито цадик и уткнул нос в книгу, давая понять, что беседа окончена. “Нет каторжных работ тяжелее воспитания.” – Подумал он. Понурившись, внук ушел, а раби Барух стал размышлять о том, не слишком ли круто он обошелся с парнем накануне свадьбы. *** “Строже, тверже следовало мне вести себя с ними,” – негодуя думал раби Барух о сыне и внуке. Да и впрямь: месяца не прошло после свадьбы, а уж забыли они наставления старца, а скорее всего, и не думали им следовать. А тут еще выяснилось, что деньги юного мужа пришлись кстати, и его совместная с дядюшкой торговля расцвела и приносит изрядный барыш. “Как вынести такое?” – терзается раби, - “Вся община чтит меня, любой хасид внемлет мне и не смеет прекословить, лишь наследники мои не слушают слова цадика! Это ли не позор моим сединам!? Такова моя награда в старости!?” – горюет раби Барух. Не в силах раби побороть горечь, обиду и гнев. Вдвойне тяжелее обиды от тех, от кого мы не в праве ожидать их. Все реже призывает он к себе сына и внука. Не навещает процветающих своих отпрысков, а посему не видит и не радуется правнукам, появляющимся на свет один за другим. Причины размолвки множатся на глазах. Холодные ветры охладили сердца. “Выходит, даже самая прочная семья не прочнее карточного домика.” – говорят соседи. *** К несчастию, а может и к счастию, истинным оказалось пророчество раби Баруха. Пропали у внука деньги, а с ними и барыши. Темной зимней ночью нагрянули разбойники и разграбили кладовую, где хранились шелк и парча, бархат и батист, сукно и плюш – все материи, какие были. Погрузили добро на подводу и были таковы. Не скоро, да и не до конца оправился внук от такого удара. Сознание правоты смягчило душу старика. Сознание правоты старика пробудило трепет, почтение и благоговейный страх в душах отца и сына. Лекарство от всех обид – в забвении. Зажглись маяки на пути сближения. Время неумолимо, и престарелый раби слабеет. Телом, но не духом. Знает он: старейшина семьи - ее гибель и спасение. Сердца сына и внука не каменные. Сын поселил отца в своем доме. Живет себе цадик на старости лет в тепле и уюте, в довольстве и достатке. Беды былого раздора поднимают цену согласия. Добродетелям своим раби, Боже сохрани, не изменил. Ведь всему есть толкования, могут быть оттенки, а выручают оттенки толкований. *** Вот собралась вся дружная семья за субботним столом. Среди своих и гость присутствует, дальний родственник. Свечи догорают. Трапеза подошла к концу. Все благословения сказаны. Зашел разговор о мирском и обыденном. - До сих пор вспоминаю, дед, мудрое твое предостережение. Как знал ты наперед, что деньги мои пропадут? – спросил внук, а гость насторожился. - Оставим это, мой мальчик, ведь беды столь обыденны, что предсказатель мало рискует, - сказал раби. - Позволь, раби, какие деньги пропали? – спросил родственник. - Расскажи, внучек, нашему дорогому гостю, пусть послушает. И внук огласил печальную повесть об украденных товарах, и тем поверг слушателя в неподдельное изумление. - А теперь внимайте тому, что я вам скажу, дорогие мои хлебосольные хозяева, - сказал гость. – Начало этой истории мне доподлинно известно. Как-то, сидя в трактире, я случайно подслушал разговор за соседним столом. То совещались разбойники, обсуждая план ограбления. Я сразу смекнул, на чей товар покушаются злодеи, и тотчас отправил старого и верного своего слугу предупредить торговцев. Наутро слуга вернулся и сказал, что не нашел, кого искал, и посему явился к тебе, раби Барух, и тебе же все и рассказал. – Закончил гость, вопросительно глядя на цадика. - Ко мне не приходил твой слуга, - сказал раби нахмурившись. - Такой верный, такой честный слуга, - пробормотал смущенный рассказчик. - Необходимо разрешить это дело, призовем слугу и спросим его самого, - решительно заявил раби. - Бог с тобой, раби, разве забыл ты, что бедняга умер и ты сам собирал среди своих хасидов пожертвования для вдовы? – вновь изумился гость. - Ах, да разве я отрицаю или противоречу? Я лишь иногда забываю. Сейчас припоминаю, слуга умер. Как жаль. Мир праху его. Простой и честный был человек. - Вздохнул цадик. - Самая нужная наука – забывать ненужное, - сказал внук, ни к кому не обращаясь. Воцарилась напряженная тишина. - Давайте споем что-нибудь, евреи, - прервал раби обшее молчание и первым затянул хасидскую песню. К старческому дрожащему голосу один за другим стали присоединяться голоса помоложе.