Гурген Баренц Из современной армянской поэзии. Переводы      Гукас Сирунян Осень Листья летят вверх, вниз, Стегают нас по лицу, Они хотят сказать – Это все, что было доселе. Все остальное нам даст зима. Лето Армении Конец июня. Вдоль шоссе, что ведет к Еревану, В убогой посуде горкой лежат абрикосы. Вокруг уселись женщины-смуглянки, Подобно опрокинутым кувшинам, Из которых ничего не льется. Абрикосы сверкают, Как золотые русские монеты. - Сколько стоит? – спрашиваю я. Мне называют мизерную цену. От этого в глазах все мельтешит, В убогой посуде лежат уже не абрикосы, А блеск, ослепляющий блеск Округлых русских золотых монет. Финская баня Прекрасна жизнь, когда облегчаешь сердце, Отбрасывая прочь одежды, как оковы, И нежишься Под щедрой лаской душа, Затем ныряешь в райское блаженство – В бассейн И принимаешь мир, как высший дар, Как найденную на земле монету, Которая хотя и мелочь, малость, Но все-таки имущество, в котором Таится пиво с женщиной продажной... Пена Она рождается от сильного теченья, Она всегда наверху и сверкает, как жемчуг. Мы ее называем ничтожеством и пузырьком, Не ставим ее ни во что И считаем родною сестрой Самодовольства и чванства. А когда нам приходится туго – Мы тянемся к ней, мы хотим за нее ухватиться, Но она нам не помогает. Несчастные В наш город приехал волшебник, Он выстроил всех несчастных И с помощью волжбы унес их в прошлое, Туда, где никто из них Еще не совершил роковой ошибки... Они с этой точки рванули вперед, и прошли По тем же дорогам, совершили все те же проступки, Дошли до волшебника, мимоходом его затоптали, И в даль умчались. В даль умчались. В даль... Атеист Бог снисходительно взглянул на человека, Который всюду с пеною у рта Хулил его, Избавил от напастей, И даже дал пройтись тропою счастья. Но ни одна струна не шевельнулась В безверии и в сердце атеиста. И в наказанье за его безверье Бог поселился в непорочном сердце Его жены. О некоторых вещах О некоторых вещах, к примеру – О лести и малодушии, Я б хотел написать кистью ливня На летящих страницах ветра, Чтоб исчезли с планеты нашей. О некоторых вещах, к примеру – О лести и малодушии, Написанных на страницах ветра, Я хотел бы стереть кистью ливня, Чтоб не появились на других планетах. Когда жду тебя Когда жду тебя, Время похоже на реку, В которой нет воды. Когда жду тебя, На стуле растут шипы, В моей обуви гвозди торчат. Когда жду тебя, Жизнь пустынна, Словно до дней сотворенья. Когда жду тебя, Я в огонь превращаюсь и воду, Превращаюсь в дыханье бесплотное, Что мечтает о глине, о плоти. Когда жду тебя, Дверь отворяется, льется в кувшины вино, Гамак растягивается, словно сеть. Когда жду тебя, Уже в который раз ко мне приходитм другая, Другая сгорает в огне поцелуев моих, Но той, что уходит ранним холодным утром, Незаметно и молча, всегда бываешь ты... Аревшат Авакян Танец Танец – разновидность света, Который движется по человеческому телу, Как чистейшая речь. Вошедшие в ноги и руки Цвета и линии Становятся подвижными образами. В нежно скользящих движениях Руки порхают В небе невидимых звуков. Невысказанные слова приходят Вслед за молчанием, Становятся более ясными и гибкими, Более четкими. Бессловесные переживания В объятиях звуков Из нематериального трепета Вдыхают жизнь В песню, обретшую тело. Неслышимый голос Из невидимого убежища Кто-то неслышно, без устали Говорит от имени молчанья. Голова не слышно, Но отчетливо слышится эхо В нашем внутреннем мире. Что говорит? Для кого тянет нить Чьей-то таинственной тайны, На одном из концов которой Прячется речь молчанья. Страна армянская Во всех направленьях твоих нагорий, Подобно сторожевым воинам, Стоят твои сторожевые камни, Твои ласточки разрезают небо. Через проникновенья земли и неба Проходит духовная жизнь народа – По венам земли и крови. Каждый армянин – Движущийся обелиск На твоей священной земле. Страна чудес Ты – небольшая страна, Но граница твоих мечтаний Не кончается в пристанище бесконечности. С твоих каменных куполов Вонзаются в небо кресты, Твое сердце всегда окружено Жизненным трепетом веры. Дух бессмертных твоих героев Днем и ночью порхает Перед сменой твоих поколений, Хотя какая-то откровенно противостоящая И замаскировавшаяся предательская сила Всегда препятствует твоему прогрессу И тянет назад. Недобрые и добрые слова Добрые слова зарождаются в нашей мысли, Набухают, как почки, И расцветают на наших губах, Словно любовь и молитва. Недобрые слова Зарождаются в недрах Завистливых, желчных чувств, И вместе с пронзающими, Излечивающими словами, Появляются на свет Из глубин внутреннего мира. Недобрые и добрые слова Обитают в нашей сущности, Рождаются из наших раздумий, И на свет появляются На нашем языке и на губах, И красками и линиями слова Рисуют образ нашей сущности. Парадоксы Печальный факт: Из пустого кармана Ни при каких обстоятельствах Ни единого гроша не пропадает. Вы, конечно же, знаете, Что из высохших родников Вырывается жажда. И голос молчанья Становится более слышимым В часы ожиданья. Варлен Алексанян В соответствии с принципом Чтобы заделать щели и бреши истории, вызвали мастеров, залили фундамент современным бетоном, приспособили стены к букве сегодняшних правил, залепили все дыры, все обставили по последней моде, запустили фонтаны, засадили сады и розарии, устроили пышные празднества и наказали не сомневаться в совершенстве своих конструкций. Но на стенах их вариантов вновь появились трещины, поскольку из щелей фундамента и из стен неожиданно появились герои, которых неправомерно отвергли, забыли, участники, свидетели событий, и, мягко говоря, помочились на все еще влажные стены новейшей истории... Они пообещали также, что в соответствии с их принципами, будут всегда приходить, если будет необходимо, чтобы предотвратить самопроизвольный ремонт... Пустая игра Вот и мы – Пророки, апостолы и ангелы, любители сладких, сочных и обманчивых слов. Мы – спасители, во имя нашего светлого будущего с бескровной страстью вечно повторяющие нами же сочиненные лозунги, в надежде убедить вас этими сладкими, сочными и обманчивыми словами. Пожалейте же нас, наконец, дайте нам то, что вот уже столько веков мы просим – на коленях, стоя, ползая, смиренно склонившись, то плача, то смеясь, а взамен мы обещаем вам научить, как забывают обычные тайны. Пожалейте хоть вы нас, красавицы-пери, русалки, сирены и амазонки, смотрите, как мощно мы воспеваем свои достоинтсва, после стольких усилий скалы, наверно, растают, моря бы вышли из берегов, и небо, возможно, рыдало б с деждем на глазах. Может, вы - ребята, джигиты, джентльмены, сеньоры, господа, - услышите, наконец, надрывный голос наш, и подарите нам заветную нашу мечту, а мы взамен обещаем вас никогда не будить от иллюзорного сна беспробудного. Ну неужели мы так много просим? – всего лишь вашу волю, ваши души, лишь жизни ваши вы нам подарите, свою страну, любовь свою отдайте, свое слово, свое вдохновенье, взамен – ваша смерть будет вашей всегда, а нам ничего не достанется – только эта пустая игра... Геворг Туманян *** Во мне есть что-то от реки – Там, где покой, меня нет. Есть, конечно, и что-то от света – Преломленье приносит мне радость. Есть также что-то от дерева – Мне тоже присуще цветенье. И от птицы есть что-то – Меня привлекает небо. *** Я – река, Поток, несущийся к морю. Я – моря блудный сын. *** Лист пожелтевший Упал на мою ладонь, Но я не мог Ничем ему помочь. *** Я пытался – Причем несколько раз – Уговорить собаку, Что обедала в мусорном баке, Послушать мое Самобытное пенье Но каждый раз Они избегала меня. *** Перехожу от дерева к другому. Здесь выстроились яблони цветущие. На белых цветках витают жужжащие пчелы. И я перехожу от хора к хору. *** Кажется, Что каждая из близко несущихся ласточек, - Та самая, Которую выхаживал два дня. *** Мишени нет. Натягиваю И отпускаю тетиву – Без стрелы. *** Колосья спелые пшеницы Похожи на солдат – Упругие, веселые. Я приветствую их. Вижу радостный шелест в ответ. *** Как все звучно, Певуче вокруг. День, Спасибо тебе За мессу прихода весны. *** Ах, Май, май, Что ты со мною делаешь!.. Вскрою вены – Розы польются... Но кого мне ими украсить?.. *** Еще один Новый день. Утром, встретив знакомого, Поздравил его с новым днем. Он удивился... Генрик Эдоян Если невозможно Если любовь невозможна, Значит, нужно уйти из жизни, Если жизнь невозможна – Остается воспоминанье. Если помнить уже невозможно, Нужно настежь открыть окно И впустить уличную сутолоку. Нужно думать о людях. Если думать уже невозможно, Нужно окно затворить, усесться – В одиночестве, в ожиданье. Если ждать невозможно, значит, Вспомни Гамлета, это ведь он говорил: «Жизнь – лишь отголосок сна»... Если Гамлета вспомнить не можешь, Отложи все в сторонку, а значит – Живи. А если и жить невозможно, родная – Ты ко мне поспеши, приходи, и мы вместе Погрузимся в то, Что для нас невозможно. Два плюс один Два человека на свете – Мужчина и женщина – Их связывает любовь. Два мирозданья – Наверху и внизу, А между ними – Абсолютная сила. Два слова, два слова на свете, Лишь два слова – другие – Их бледные тени. Два слова, и между ними Пролегает вся моя жизнь. Есть и третье, но это слово – Вне пределов жизни моей. Ночь надвигалась Крути баранку вправо или влево, Дорога прямою не станет, Она вся в ухабах и рытвинах, И к тому же проходит Среди неравнозначных дней. Будь осторожен – Твое желанье, Тебе отведенное время, Пространство Не совпадают друг с другом, Их сумма Не равна твоей жизни. Ты, Байрон, был вконец разочарован Своей эпохой, - Что бы ты сказал О нашем смутном 21-м веке? Пока я думал обо всем об этом Таким открытым текстом, Кто-то мне подмигнул, другой – Потребовал документы, еще один Похлопал меня по плечу И сказал: «Хочешь номер в гостинице? В общем – все, что захочешь». Ночь надвигалась. Эдвард Милитонян Эти лица Немые свирели, вы бархатным голосом спойте Трагедию лиц материнских, что боль свою превозмогли. В ненастные дни – будь то утро, иль вечер, иль полдень – Они улетают в глубины сгустившейся мглы. Все тают они, словно снег, словно блики мерцающих свеч, Все время меняясь, безудержно быстро старея, И слабеньким светом своим все пытаются в корень рассечь Кромешную тьму, чтобы сделалось миру светлее. Их лица летят – так устало летят журавли, Приходят и гаснут, глотая туманную проседь. Приходят, садятся, как бедные гости земли, И бьются крылами, и просят о чем-то, и просят... - Смотрите, - они говорят, и струится их боль без прикрас Печальным и хрупким курлыканьем стай журавлиных. - Вставайте, - они говорят, - почему не встречаете нас, Прекрасные наши сыны, дуралеи, птенцы, властелины. Молчанье ложится на лица. Кромешную тьму Их слезы кропят, рассиупается тьма роковая, И их сыновья пробуждаются по одному, Своих матерей изменившихся не узнавая. Немые свирели, вы бархатным голосом спойте Страданья и боль этих лиц, что величественно-светлы. В ненастные дни – будь то утро, иль вечер, иль полдень – Они угасают в глубинах сгустившейся мглы. Перекличка По-учительски строго Перекличку проводят деревья. - Здесь, - отвечаю я. По-офицерски сурово Облака перекличку проводят. -Здесь, - отвечаю я. На закате Перекличку проводят горы. - Здесь, - отвечаю я. Глубокая осень. Журавли улетают, курлча, на юг. - Как только вернемся, проведем перекличку, ты знаешь? - Знаю, - отвечаю я. Тадевос Тоноян Армения. Осень. Последний перелет – в рай Отец, прости, Что я, твое созданье, Лишь на земле Могу тебя любить. Иного места Нету в мирозданье, Где я бы мог К земле так близко быть. Мы и под снегом Можем прикорнуть, Здесь тоже холодно, И близок день последний. Последний птичий клин Вчера пустился в путь. Отец, скажи, Нам ждать весны заветной? Еще мне не дано пройти твой путь Люблю тебя на небе я И здесь, И запечатать жизнь Готов в конверте. Душою грешной Замерзаю весь, Но все надеюсь На поблажку смерти. Не собран урожай, Просрочен час. Не стоит и молиться Об отсрочке. Не счесть проблем, Свалившихся на нас; Уже не прям, как прежде, И не прочен. Еще мне не дано Пройти твой путь, Во лжи еще Вариться мне смиренно. Земля меня разрушит, Сдавит грудь, В бессчетной жизни Я сражаюсь с тленом… Не тяжек крест, скорее, я бесплотен Отцу Не тяжек крест, Скорее, я бесплотен, И нет приюта Для души моей. Взойдет ли дух мой, Станет мне оплотом? Придаст ли завершенность Ходу дней? Творец мой, Крест мой, Твердь моя и Небо, Твой мир, родившись, Снова умирает. Отец – в саду С секатором нелепым, В полях колосья Золотом играют… Пыльца другого солнца Льнет к ножницам цветок, даря себя, Деревья отдаляются от неба, И ветер бьет и гонит воробья, Несет и бьет - сердито и свирепо. Готовы почки в дерево врасти, И рыбы жаждут с берегами слиться. Должно, должно кому-то повезти - Пыльцой другого солнца опылиться. Эдвард Ахвердян Прощанье Стоял. Не курил, Не улыбался, Сухими глазами Молча смотрел На свою необратимую потерю И ни о чем, Ни о чем не просил. Стоял И не мигая смотрел На ту трепещущую руку, Что медленно растворялась В вечерних сумерках. После молчания После молчания – Безудержные руки, Решительные шаги И человеческий голос. После молчания – Кровь, Огонь И вздох. После молчания – Истерзанное тело, Сырая камера без окна, Заржавевший ночной горшок И кровать из бетона... После молчания – Следы пуль на стене И... на сердце... В этой комнате В этой комнате Предметы одевают другие цвета, Подобно печали человеческой души, Здесь все старо и таинственно. В этой комнате Твою грусть ничего не спасет, - Ни свет свечи, Ни букетик колючек, Ни горсть камней,Упавших с неба, словно капли слез, И необъяснимые Линии и краски Этих картин, Которые вечно меняются. В этой комнате Клинок боли Доходит до коснтного мозга И в одно осознанное мгновенье Предметы безудержно плачут Или хохочут, Как сумасшедшие. *** Жизнь – Вот самая великая И самая чудесная Нелепость... Искусство Пытается придать Смысл и прелесть Это таинственной Нелепости. Космическое время Наконец, я увидел пустыню, Увидел таинственную тишину И песок, Что из песочных часов Высыпается в космос... Все еще Великолепен цветок солнца, Все еще великолепно Сказание женщины, И трава, Чтобы навзничь прилечь... Все еще нежен Муравей, изучающий мое тело – Во времени И в моих закрывающихся зрачках. Ожидание Всю ночь напролет Мы молча сидели У постели больного моря... Луны не было, И не было сверкающих звезд, Было только дыханье, тяжкое дыханье Фосфоресцирующих волн... На рассвете Его глаза были влажные... Интересно, кого С нетерпеньем ожидало море?.. Мишень Куда мне спрятать свои тревоги, Если ветер унес все мои лепестки, И день, Словно обнаженный клинок, Вновь сверкаете передо мной?.. Куда он нанесет удар сегодня?.. Посвящение Басё Сумгаит, февраль 1988 г. Я видел, как сломали Ветки Расцветшей вишни... Но их у нас Не забрасывают камнями. Наира Амбарцумян *** Не пишу, - Я тебя помещаю В воспоминанье своем, В своем взгляде. Тело утра прохладно, однако, Как стена разрушенной гармонии В венах гаснущего человека. Моя мысль – как рассада цветов, Где в словах, в их глазах Окошечко света Срывает росинки С заповедей роз, И расширяет ими мое утро. Не пишу, - Я тебя помещаю В своих глазах, В своем взгляде, В запасниках своих воспоминаний, Рисую синий рай С открытыми, закрытыми дверями. Мои мысли Стремятся к рассвету, Тело утра прохладно, однако... *** Туман своими глиняными крыльями Обнимает мне спину, И в чертах его серой улыбки Я отмечаю Влажный ищущий взгляд. *** После заката, Когда фонари на улицах Обнимают мой город за талию, Я склоняюсь Пред Господом, Переполнена песнею мира. *** Не люблю ставить точку. Конец – это Божьи дела. *** Когда тебя не встречают, Еще не значит, что ты не пришла. *** Интересно, насколько Нежность скалы велика К цветочку, рожденному ею?.. *** Каждый вечер Я с закатом в себе замыкаюсь, Каждое утро Я с рассветом опять расцветаю... *** Не нужно слов велеречивых. В словах мне роднее нежность. *** Я снег люблю и солнце в снегу люблю, Чистый снег и лучистое солнце! Из этой чистоты и из тепла Рождаются дети на свете... *** Прислушайся: Ты слышишь шаги молчанья? Не будем нарушать его дыханье, Пусть слово полудня Покоится в окне моем раскрытом, Пойдем искать В цветущей яблоне, В углу укромном сада, Сердцебиенье Нашего дыханья... *** Осени последняя надежда Упала с дерева... Когда было солнечно, жарко, Надежде было уютно... Дерево зябнет, стоит, Размышляет печально: «Когда меня смерть заберет?». *** Когда голуби вместе с цветами Отойдут ко сну, На свете родятся те дети, Которым не будет нужно Искать слова для стихов... *** Потерять любовь, А затем обрести ее снова – Невозможно. Я сполна за нее заплатила, Расплатилась всей жизнью своей, Которую я пережила. А новая – где она? *** Когда завтра небо прослезится, Ты пройдешь по улицам тоски И увидишь мечту той звезды, Что занимается земледелием. И солнце вновь в улыбке расцветет – На долгую тысячу лет. *** Успокойся! Просто время теперь такое: Нынче голуби мира Не возвращаются с оливковыми ветками, И слова – Упрямые, упорные слова – Стоят на путях ожиданья... Успокойся! Слова не имеют понятья О волненье в твоей груди, Им предстоит пройти нелегкий путь, Тернистый, сложный, каменистый путь, И никакой надежды, Что эти камни превратятся в пар... Успокойся!.. *** В твоих глазах Живет земляничное небо. Расположи «Я люблю тебя», Где хочешь, - В облаках, В своих глазах, В своих руках... Расположи В своем земляничном небе. Артем Арутюнян Ночь в Вашингтоне Я работал ночью В моей вашингтонской квартире, Объятый странным Гулом столицы империи, Внезапно рождаемым воплем, Криком и завываньем Сирен полицейских машин, Беготнею бесцельной Осиротевших улиц, Бородою пророка, Исчезнувшей в мраке кромешном, Необычным сигналом, Подобным собачьему лаю, И невольно себе представляешь Что кто-то бежит за тобой – На скорости 150 км Мне казалось – в погоне участвуют Также деревья и здания, Весь хаос, Вставший со мною утром, И в аккуратно подстриженных парках Через минуту-другую Настигнут несчастную жертву, Чья единственная вина – Это то, что он человек. Манвел Микоян База вторичного сырья Шагающие по залатанному ветхому асфальту, заболев от заштопанной и обветшалой веры, сегодняшние могикане древнейшего в мире народа, завидуют славе Нерона и в урны надежды бросают. В той же урне в поисках пищи снуют бездомные нищие, проклиная рожденье свое и мечтая о смерти. На джипах вокруг разъезжают «мужи» с раздобревшими шеями, они дополняют собою когорту «мыслителей» местных, поскольку не брезгуют даже говорить о возвышенных, но непонятных идеях. Рядовые маньяки и опытные некроманы, изобразив на лице добродушие, кротость, смиренье, но готовые выстричь яйцо (они всегда успевают руки от крови отмыть, надушиться лосьоном и на праздничных торжествах выступить с патриотичной речью). И раз в четыре года, претендуя на кресло в парламенте, партийные лидеры и заурядные крысы, что бегут взад-вперед в коридорах меж властью и оппозицией, соблюдая регламент и своевременно улыбаясь, погружаются в бездну безликости. Полурядовые чиновники, дворцам которых позавидовал бы президент Америки (Они швыряют голодной толпе крохи заплесневевшего «великодушия» и рассчитывают на вечное поклонение). Они удачливы в своих усилиях превратить страну в базу вторичного сырья, первичное для них – их кресла и роскошные особняки, и выросшие в их усадьбах огромные тыквы и маленькие огурцы... И время вот так и проходит, и волны несут и несут к чужим берегам отряды, полки недовольных (Они там выживут и сохранят свою сущность, свой облик и даже выстроят церкви). И, словно эхо, в грядущих веках раздаются слова молитвы, близкие к отчаяньяю: - И не вводи нас, Боже, в искушенье... *** Упругий ком полночного молчанья разбился вдребезги, как хрупкое стекло, осколки больно впились в мое тело, и тихо добираются до вен... Ком обретает целость, завершенность, и снова разбивается в куски, и слышу я, как медленно, но верно твердеет боль в моих пронзенных венах. И кровь моя – бесцветная, горячая течет и остывает в виде шариков, чтобы затем рассыпаться, исчезнуть. Я с нетерпеньем жду последней капли, жду без конца, до самого рассвета. Вокруг снуют живущие в иллюзиях прохожие, они не замечают, что кровь уже ушла из вен моих... И капля эта, самая последняя, до самой полночи из вен моих выбрасывает прочь бесчисленное множество осколков. Упругий ком полночного молчанья разбился вдребезги, как хрупкое стекло, осколки больно впились в мое тело, и тихо добираются до вен... И свет и тень срастаются друг с другом, и тишина холодная хрипит, и раздаются с неба голоса, и эхо откликается в ущельях... В последний раз ЛИЦО твое рисую – незримое, бесцветное отныне... *** В узких коридорах памяти Снуют чьи-то лица, ставшие светом и пеплом. Они в ночах бессонных мельтешат, Крадут меня – легко и безмятежно, Так невесомо, призрачно и хрупко. И тысячи зеркал колышутся спокойно, и застывают, уловив мой взгляд: - Господь, своей души и взгляда я касаюсь, Безмолвный свет я впитываю жадно... Из зеркала ОН смотрит равнодушно, Не узнает, затем одна слезинка Скатившись, застывает на щеке. И оторвавшись от души моей, заботливые лица с сожаленьем в глаза мне смотрят и срезают нити моих иллюзий... - Господь, ТЫ мне оставь одну хотя бы нить, чтоб я искал себя за гранью одиночества, где тропинка к надежде – жестокий, суровый обман... *** Все тот же мрак медлительно скользит И отражается на покрывале снега, И настежь открывается окно, И светлый аромат исходит с неба. Я в невесомости, бесплотен, как душа, Я верю в ложь иллюзий и мечтаний, Мы в тех же сумерках – невидимы, бесплотны, Не зная ничего, мы тихо таем. . Мы ничего не знаем, эта сказка Нам вечной кажется, сплетенной из огня, И кажется – не затворятся створки Открытого навстречу дню окна. Мы видимся в последний раз друг с другом, И смотрит, и смеется с высоты И молодой, и в то же время старый Властелин вселенской суеты. Татул Болорчян *** Ангелы слезы роняют в воду, - Золотая рыбка, Отвори-ка дверь... В наши глаза засмотрелись звезды, - Золотая рыбка, Отвори-ка дверь... Шелестят пески, говорят со мной, Волны пенятся, говорят с тобой, Ты опять шумишь, Я опять молчу, - Золотая рыбка, Отвори-ка дверь... *** Пусть ветер вновь свою прозу читает, Я декламирую свои камни. Не бывает ни новых, ни старых гор, Я декламирую свои горы. Я – толкование снов моих, Я – источник всего, что я видел. Не бывает ни новых, ни старых снов, Я декламирую свои сны. *** Небо, похоже, уже созрело, Из звезд сочится И плачет свет, И муравью говорить захотелось, И горлица в голос Встречает рассвет... А умный не спорит, И глупому вторит... Пожалейте Творца! Пожалейте Творца! Похоже, что пропасть Заполнится скоро, И день неумытый Умоется споро, Верблюд отдохнет И напьется воды И в пустыне песчаной Оставит следы... А умный не спорит, И глупому вторит... Пожалейте Творца! Пожалейте Творца! *** Рисуйте солнце на камнях! Пусть слепят каменные диски. Смотрите, воды обнажились, Их мучит жажда, кто даст им пить? Вы воду рисуйте на глади воды... И дождь нарисуйте, воскресный закат, И свечи зажгите в вечернюю пору, И море рисуйте, и память морскую, Пусть дно наконец обретет свой покой... . *** Все удлинняясь, Удлиняясь, Тень не становится умнее, Не разбирается Ни в тучах, Ни в летнем ливне, Ни в смехе поля. Не разбирается в вечерней Высокой радуге-дуге, Ни в вечном торге света с мраком... Ни в бриллиантах, ни в слезах, Ни в раскорчеванных Лесах, Ни в боли молодых деревьев... Все удлиняясь, Удлиняясь, Тень не становится умнее. *** Небо – ваза со звездами, - Дайте закрыть глаза; Жить с усталой душою Непросто мне, - Дайте закрыть глаза... Звезда упала, Звезда пропала, Звезда легендою стала, Там, где была звезда, Теперь пустота, - Дайте закрыть глаза... *** На пожелтевшем листе рисую Образ грядущей весны, И верю, что мы оба – Друг на друга похожи... Стоило тучам сгрудиться, Я устремлялся к могучему дубу, Чтоб не промокнуть: С дубом также мы в чем-то похожи... Я по лужицам грязным Бегать любил босиком: Мы и с мутной водою похожи... Я шиповнику дал Капельку крови своей, - Я на слезы немного похож... А когда закрываю глаза, И ущелье журчит и рокочет, Как приставленный к уху стакан, Я немного похож на орган... На пожелтевшем листе рисую Образ грядущей весны, И верю, что мы оба – Друг на друга похожи... *** Камни – добрые отшельники, Поджидаю их. Струйки со скалы стекают, Вверх смотрю на них. Реки по морям тоскуют, И предела нет, И становится все чище Под водою свет. И шумят, шумят легенды, И проснулся я. Кто-то слушает глазами. Кто? – Конечно, я. *** Полдня еще не миновало – Посмотрим, что еще случится? Один – Еще не воин в поле, Посмотрим, что еще случится? Придет и день для перевода, Веревочке недолго виться, И мыслям в голове так тесно – Посмотрим, что еще случится? Самвел Косян *** Камень с исключительной осторожностью скрывал историю своего происхождения, и удивительно, что его скрытность - более древняя, чем биография моей страны. *** Умиранье – искусство, как и все на свете, когда издали смотришь, и биноклем является сердце... Дождливый, сумрачный день – словно ворон на светофоре; не знаю, что делаю я на вокзале, когда никого не встречаю, да и ехать мне вроде бы некуда... Ворон загнал в меня зданье вокзала, как я разместился в вокзале, а снаружи снуют поезда, которые проносятся мимо, поскольку здесь никто не сходит, потому что отсюда никто никуда не едет... Умиранье – искусство, если ты умираешь в себе, снаружи остается твое тело, которое флиртует со скорбящими... *** С чьей-то легкой руки во мне появилось сиротство, став для меня окном, открытым в мир, и домом, в котором я прячусь от мира... В сиротских глазах белизна облаков не бывает молочной, и крылышки ангелов не связаны спицами мира, идет ли дождь или нет, - в душе сиротской – капель, она его дни покрывает зеленым и склизким мхом... У сироты и родина – другая: по ночам ее карты стирают с дряблой кожи своей, и шум поездов на вокзалах исходит не от колес или рельсов, он исходит от шагов сирот, когда они бегут за поездами, думая, что сиротство – это пространство, думая, что пространство это преодолимо... Но до сих пор никому из сирот не удавалось сесть в поезд... Сироты всегда, постоянно опаздывают... *** Не помню, когда написал, что они вдвоем обняли Иисуса и отнесли в усыпальницу... Это его просчет – огромный, кричащий просчет, и он любил свой просчет, просчет был его любимцем, как улица, омытая дождем, как право избирать и быть избранным, как образ врага, горящего в воображении, как бассейн с подслащенной водой, как эстетика бетонных электростолбов, как уроки, шлифующие дремучую мысль, как девушка в армянском национальном наряде, во время купанья в корыте народной песни, как свои же идеи, которые стали своими вследствие естественного отбора... Когда и где написал, что они вдвоем обняли Иисуса и отнесли в усыпальницу?.. Наверное, он устал, он был очень усталый, наверно, не Его, а всего лишь усталость Иисуса они обняли вдвоем и отнесли в усыпальницу... *** Времена изменились, и пчелы уже не прежние, теперь их можно увидеть внутри людей, на сердцах человеческих... (любовь – в дефиците, а цены на мед все растут). Знаю, моя бабушка заблудилась в узком коридоре памяти, в промежуточной реальности, что живет между жизнью и смертью... Моя бабушка давно уже отвернулась от жизни, но опять беспокойна, и смерть не находит ее, и я повинен в ее промежуточном состоянии, и все ее тревоги обо мне, и я не позволяю ей определиться – там, в том небе, в том узком коридоре памяти... И мне не удается ее убедить, чтоб потерпела - мой час приближается тоже, что и там ей придется за мною присматривать, ей придется из моих волос вынимать соломинки сиротства... Словам этой жизни бабушка больше не верит, потому что когда она была здесь, слова путались в ее морщинах и не помогали... Те самые слова, которые пчелами стали... *** Тень любви – больше самой любви, и в конечном счете она теряется в собственной тени... Если хочешь убежать из своего тела, чужое тело окажется еще неудобнее, в чужом теле ты не будешь жить, поскольку не знаешь, где что находится, в чужом теле ты не будешь жить, будешь только искать... Любовь не может жить без тела, Ей нужна форма красивого тела, поскольку Душа уже приняла эту форму... В чужом теле продолжается вечный поиск, но чтобы он увенчался успехом, памяти нужно хотя бы чуть-чуть потесниться... *** Мечта – транзитный вокзал рейса от жизни до памяти, и билет его можно достать в кассе эволюции... Мы научились жить со смертью, или жить в смерти, не все ли равно? – во что бы ты жизнь ни налил, она обретает форму этого нечто... У собак есть своя территория, своя таможня – законы там строгие, не всякое песье занятие можно отсюда вывезти... Удовольствие зарождается в опасностях, в дыме сигарет, в пропасти алкоголя, в выдохе сплетен, в грехе, распластавшемся на постели... А расплата – не в этом мире, а в той, потусторонней атмосфере, что необъяснима и незаметна, словно страх, который живет под молчаньем предметов... Погода сегодня нелетная, ожиданье плодит ожиданье, печаль порождает печаль, из слова выходит слово, из тела – новое тело, из жизни –новая жизнь... И перед кассой эволюции выстроилась огромная очередь, которая тянется до самого провидения...