Надежда Далецкая

И
з-под листка
 

Мой календарь в последние года –
чем больше лет, тем горизонты ближе –
отряхивает дни, как никогда
стремительно. И я с ним иже.

И я смотрю задумчиво из-под
листка то юности моей, то детства,
как выросла из дней, из лет, из вод:
где жизнь и смерть в обнимку, по соседству.

СВОЙ ХОМУТ

Вот вам и дело – поймать журавля:
Чем не забота? Тем и забава.
Хлопает створками дом. На полях
утром роса лиской, лаской, любавой
трётся у ног, мокрым глазом блестит.
Вытекло лето из крынки по капле.
В пойме камыш, облетая, свистит.
Ширмой туман одиночество цапли
скрыл. Да и скрыл ли? Водицы шлея
тащится к озеру, хлюпая в ямках.
Крышу на хуторе кроют дядья.
Их молодухи житейскую лямку
весело тянут: свой груз, свой, хомут.
День обходя по периметру поля,
цапля мечты примеряет: не жмут-
жмут башмаки журавлиновой доли?

Стоит ли ждать долговязый закат
или мудрее туман спозаранку?

Снизу – болото, пустырь – свысока.
Стайки синиц теребят за рукав…
Старый журавль ловит рыбку-бананку.

МАРТОВСКОЕ

По оперенью – дом, по цапле и журавль:
характер и вторичен, и натура!
Март десять раз на дню актёрствующий враль:
то лучезарен, то метелью хмурен.

И мне привычна роль невесты на сносях.
И мне знаком весенний страх сугроба…
Но не иссякла боль, и день мой не иссяк,
хоть равновесный ноль заманчив на весах,
но есть и паруса, и ветер в парусах.
И цапля и журавль. И путь. И выбор. Оба.

СОВЬИ ПОСИДЕЛКИ

Полночь: ночь на сваях. Перейду. Сова я.
Я – своя. Мне юный месяц сват и брат.
Головой кивает гирька часовая,
стрелки тихой сапой топчут циферблат.

Воздух головешкой над румяным снегом.
Задохнуться, что ли? Выбор не велик:
из бессонной ночи в серебро побега
ближе не бывает – боже ж не велит.

Старые обои кашляют на кухне.
Новые гардины застят лунный свет.
На морозе стёкла от узоров пухнут,
тренькают певуче ледяной сонет.

Совьи посиделки. Тени хороводят.
Танец отражений в топких зеркалах:
то дупло тоски, то страха половодье
в вымыслах паучьих и в пустых углах.

Выпрыгнуть бы в люди да в сугроб морфея!
Телом – в белый омут, в небо – снег столбом!
А под утро ветром тот сугроб развеет…
Гололёд горбушкой, лысиной и лбом

в новый день упрётся. Прошиби попробуй!
Днём сова слепая, днём и нет совы.
Ночью – одинокость, липкая хвороба.
Ночью – мысли в оба, ночью – память в оба.
Совьи посиделки.
Глаз луны-вдовы.

КАК ПАДАЛ ДЕНЬ…

Забыл…ты всё забыл, ты всё…

Как падал день, и след паденья
постиг голубизну воды,
сгущая воздух. Полутени,
полутона – всё полу…! Тыл
застыл спиной, стеной кирпичной
и темнотой – ни зги, ни зги!
Лишь губы…обморок…статичность,
и руки…пальцы…кожа…Боже,
прости меня и помоги!

Цементный свод, окон глазницы,
снаружи смех и шум дождя.
Укрыться, сдаться, покориться:
молитва двух сердец-бродяг.
Шатёр двух юных тел влюблённых:
гроза! Прибежище двоих.
И стон дождя, и наши стоны,
и гром, и молния! И звоны!
Бои! Небесные бои.

На стройке, там, где днём работа
пылила под ноги песок
и умывала тело потом
над кладками кирпичных сот –
теперь лишь сквозняка дыханье,
дождя икота о крыльцо.
И лунный пух пустился в танец
над сном, во сне, над нами, с нами!
В союз сиамских близнецов.

А утром свод беседы гулкой.
Лицейский садик. Парк. Дворец.
Июль метёт по переулку
колёса в форме двух колец.
На спиц беспечное сверканье
рассветный воробьиный гвалт
наматывает. Пыльной тканью
прохлада. Брачный поцелуй –
июль сердца окольцевал!

Как падал день! Второй, и третий…
И сотни дней, и гроздья лет…
На урожай. Вчера в газете –
пять строчек. Пушкинский буклет.
Знакомы смутно дом, ворота.
Пруды Лебяжьи впали в сон
на чётком чёрно-белом фото.

И память, ласковый холуй:
Забыл…ты всё забыл, ты всё…

ОДИНОЧЕСТВО

Послушай, как шепчутся травы в росе…

И нет чаепитий, вечерних бесед:
уехали все или…умерли все?

Как жить в одиночку на гребне разлук?
Здесь злой вертикали впивается крюк
в порог нашей юности, нашей весны,
где неба избыток. Где все влюблены
в рассвет, что проснётся над нами в Крыму.
Над нами, в ночи неизвестно кому
кричащими весело: Здравствуйте! Вы!
Молчанье травы, назиданье совы…

Как петь, если связки расстроены? Слух
всё тщится припасть к именам. Только вслух
уже не позвать, не окликнуть. И глаз,
опущенных дол не поднять. Скалолаз,
из самых успешных, и тот не возьмёт
до срока, до времени этих высот!
Где души над птицами…Вечности звон.
Где снова, как в юности, каждый влюблён.

Вопросы, вопросы…любить! Но кого
любить? И за что? Всех? Себя? Одного,
единственного любого? Женский вопрос.
Пустырь. А по шею крапивой зарос…
И жжёт пустота. И тревожно. И зло.
И жизнь не снесла…И родство не спасло…

И северный ветер…И южная ночь…
Уехали все, кто не умер. Помочь,
простить? Я взялась бы…лишь раз…насовсем!

На чай приглашаю себя для бесед.
Послушать, как шепчутся травы в росе:

Уехали. Все?
Или умерли. Все.

ВРЕМЯ

«…взяв на прикус серебристую мышь»
О.Э.Мандельштам

Неловко пытаемся жить, неуклюже:
народ на народ – от ворот поворот.
Воюем, как списанный в старость хорунжий:
в игрушечных битвах за смерть и живот.
Приманкой пытаемся выкормить время.
На службу, на рабство, на стол, на убой.
Одной теоремой с известными всеми:
собой заполняя себя, лишь собой!

Улов поневоле когтит, сатанея:
Не в плен, не в колодки, не в блюдо, не в гроб!

Рассветными тропами вглубь Галилеи
(одежды просторны, равнинен и лоб)
идёт не устанет, кумир и изгнанник.
И следом, и в след, в направленье-фетиш –
потоки народов в попытке познаний:
где в тысячелетия, в вечности память
вонзилась иголкой серебряной мышь.

И ХВАТИТ С МЕНЯ ПОКА

Если лечь на пол в квартире
и помечтать не спеша,
то даже через четыре
над головой этажа
можно в глубокое небо
вглядываться…но мне бы
домыслить там облака.
И хватит с меня пока.

Если покинуть город, да
в кузове грузовика,
где встречный ветер задорно
отхлещет так по щекам!..
Но щёк не жалея ничуть,
всегда быть готовой в путь
сорваться! Как облака.
И хватит с меня пока.

Годы – в мечтах и дорогах.
Определенье судьбы.
Солнце руками потрогать?
Опыт Икара забыт.
Но…пробуй! Хоть раз соверши
над бренным полёт души.
Не трусь! Земля и вода
примут назад. Всегда.

Когда-нибудь: я не знаю,
снегом ли, первой листвой
с улицы, в омут окна я
в дом загляну: никого…
Лишь эхо мне выдохнет в такт:
«А-у» Под дальний раскат,
под мерный стук молотка.

На кучевой закат
подхватят меня облака:
«Хватит с неё»
Пока!