Андрей Пустогаров

Античные источники «Гамлета»

 Литературным источникам трагедии У.Шекспира «Гамлет» посвящено большое количество исследовательских работ, ведущихся с начала 19-го века.
 Своего рода  промежуточным итогом этих  исследований стал раздел «Гамлет» в восьмитомнике Джеффри Баллоу [1] .
В качестве литературных источников «Гамлета» в первую очередь рассматривают  источники сюжетных ходов пьесы: «Деяния данов» Саксона Грамматика, ряд средневековых исландских саг и баллад, «Трагические истории» Франсуа Бельфоре, а также «Испанскую трагедию» Томаса Кида.

Эти сюжетные ходы таковы: убийство дядей отца героя и  женитьба дяди на матери героя, притворное сумасшествие героя, убийство королевского придворного, путешествие с подменой послания, убийство дяди. В «Испанской трагедии» Тома Кида также присутствует  явление духа убитого и  структурный элемент «пьеса в пьесе». Баллоу в общей сложности говорит о 20-ти  сюжетных совпадениях между «Гамлетом» и «Испанской трагедией».

Высказывается также предположение, что Шекспир мог быть незнаком непосредственно с текстами Саксона Грамматика и Франсуа Бельфоре, а почерпнул все эти сюжетные мотивы из так называемого «Ур-Гамлета» - недошедшей до нас пьесы конца 16 века, авторство которой  могло принадлежать Тому Киду ([2], стр. 15).

            Однако, в любом случае,  все эти сюжетные элементы не определяют  художественный уровень «Гамлета». Поиск  источников, идейно и стилистически повлиявших на  «Гамлета», возможно,  позволил бы  нам заглянуть на «кухню» великого драматурга, точнее определить соотношение традиций и новаторства в творчестве Шекспира, лучше понять культурную среду, в которой создавались его произведения.

На наш взгляд, недостаточно изучено влияние на «Гамлета» античной, в особенности древнегреческой, литературы. Мы попытаемся  на основе сопоставления текста «Гамлета» с текстами античной литературы определить произведения, которые в силу наличия в них сходных коллизий, идей, мотивов, образов могли послужить материалом для создания «Гамлета» и подтвердить наличие заимствований текстовыми совпадениями.

 

В 2004 году была опубликована работа Эрла Шоуэрмана [3], являющаяся обзором современного состояния взглядов на античные источники «Гамлета».  В этой работе, в частности, отражена история научной дискуссии относительно того, мог ли Шекспир непосредственно использовать произведения древнегреческой литературы.

Общепризнано, что  современники Шекспира были хорошо знакомы с произведениями древних римлян  - трагедиями Сенеки и комедиями Плавта и Теренция.    Собственно, об этом устами Полония говорит сам Шекспир, характеризуя   пьесы, которые готовы разыграть прибывшие актеры: «Сенека не так глубок, Плавт не так смешон». Комментаторами также отмечены  многочисленные упоминания  в «Гамлете» персонажей, топонимов и сюжетов  античной  мифологии. В «Гамлете» упоминаются Ниоба,  Немейский лев, кузница Циклопов, Юпитер «в обличье наглеца-сатира», колесница Феба, тройное заклятие Гекаты, горы Осса и Пелион.  

( Сведения о них содержатся в «Метаморфозах» Овидия, откуда, по нашему мнению, и мог почерпнуть их Шекспир.)  Также отмечено упоминание персонажей и сюжетов древнеримской истории – Юлия Цезаря,  Нерона, актера Росция.  В качестве наиболее вероятного источника этих упоминаний называются «Сравнительные жизнеописания» Плутарха. Отметим также и  растворение Клавдием  жемчужины в вине.  Упоминание о растворении жемчужины Клеопатрой содержится в «Естественной истории» Плиния Старшего.

Во всех вышеперечисленных случаях это именно упоминания,  придающие тексту колорит, но не более того. Однако, их многочисленность говорит  несомненном знакомстве автора «Гамлета»  с древнеримской литературой.

Наряду с этим, среди современных исследователей распространено мнение, что произведения древнегреческих авторов в  елизаветинской  Англии были почти неизвестны и судить о них Шекспир мог только по пересказам. (Например, [2], p.11 или [4]). Показательно, что и в разделе «Гамлет» вышеупомянутой книги Баллоу ссылки на древнегреческую литературу отсутствуют.

В подтверждение этого мнения приводятся и сказанные о Шекспире слова его современника Бена Джонсона: «hadst small Latin and less Greek» - «знал немного из латыни и еще меньше из греческого». Под латынью и греческим Джонсон мог подразумевать как сами языки, так и литературу на этих языках. (Заметим, что Бен Джонсон перефразировал, возможно пародийно, оборот, который Томас Мор употребил самом начале своей «Утопии»: «Эта речь исходила от человека, который не столь сведущ в латинском языке, сколько в греческом»). 

            В то же время, существует и другое мнение.  В своем обзоре Шоуэрман приводит цитату из книги Уильяма Теобольда [5].  Теобольд отмечает у Шекспира  «явные  подражания и несомненные ссылки на произведения Геродота, Гомера, Платона или Софокла… мы полностью уверены, что  автор был знаком с этими произведениями в их оригинальном виде, или в переводах на латынь, которые иногда прилагались к греческим текстам».  Теоболд, однако, был едва ли не единственный, кто утверждал это со всей определенностью.  Гилберт Мюррей (Murray) , отметивший в Шекспировской лекции в 1914 году (цит. по [2])   «сходство ситуаций» в «Гамлете» и трагедиях Эсхила и Эврипида, «вслед за всеми критиками» отвечал «нет» на вопрос, знаком ли был Шекспир напрямую с древнегреческой литературой. Писал о сходстве ситуации Ореста у Эврипида и Гамлета у Шекспмра и Элмер Столл [6]. Он критиковал Мюррея за его «нет», однако, вероятно, в качестве компромисса высказывал предположение, что греческим владел Том Кид, через которого заимствования  попали к Шекспиру.

В целом, сходство сюжетных мотивов древнегреческого цикла мифов, так называемой Орестеи, и «Гамлета» довольно широко обсуждается в литературе об источниках Шекспира. (Отметим, что одним из первых написал о этом русский философ Владимир Соловьев: «Мало замечают обыкновенно, что сюжет «Гамлета» есть лишь обновленный сюжет древней Орестеи. У Ореста, как и у Гамлета, благородный отец убит родственным злодеем при главном участии собственной жены убитого, матери Ореста»[7].)  Достаточное внимание обзору найденных паралелей Шауэрман.  Также достаточно подробно делает  это  в главе «Гамлет и Орест» в своей книге «Дети Эдипа» Мартин Муеллер [8]. ( В работе Муеллера содержится также обширная библиография на указанную тему.)  В частности, Муеллер пишет: «Электра Софокла … странно напоминает Гамлета".

Однако, несмотря на несомненность этих сюжетных совпадений, вопрос о том, был ли Шекспир напрямую знаком с текстами древнегреческой литературы,  остается открытым.  На наш взгляд, это происходит из-за того, что исследователи только в очень незначительном объеме  подкрепляют свои выводы о сюжетных заимствованиях  непосредственными  текстовыми  параллелями. К числу таких отмеченных исследователями несомненных текстовых совпадений мы можем отнести лишь наблюдение Теобольда(цит. по [3]) о реплике Ореста в «Электре» Эврипида: «Не демон ли, уподобляясь богу, приказывает это?» (речь об убийстве Клитемнестры), совпадающей со словами Гамлета:   «Вдруг дух, которого я видел – это дьявол, что принял  манящий образ, чтоб заразить мне душу бессильною тоской и погубить ее?»  а также приводимое  Муеллером (со ссылкой на Джона Харви [9]) совпадение с текстом «Гамлета» обращенных к Электре слов Клитемнестры из «Электры» Софокла  «одна ль из смертных ты отца лишилась?» Действительно, столь небольшое количество текстовых совпадений не позволяет сделать вывод  о знании Шекспиром  древнегреческих трагедий.  И исследователи, отстаивающие  противоположную точку зрения,  считают, что сюжетные мотивы Орестеи были заимствованы Шекспиром из трагедий древнеримского писателя Сенеки.  

Ответ же на этот вопрос, на наш взгляд, содержится в самом  тексте «Гамлета», где присутствуют многочисленные прямые  текстовые совпадения с произведениями античной, в особенности, древнегреческой литературы.  Анализ этих совпадений позволяет, по нашему мнению, с уверенностью судить о непосредственных источниках трагедии Шекспира.  

 

Как известно, до нас дошли написанные на сюжет Орестеи трагедии всех  великих древнегреческих драматургов - Эсхила, Софокла и Еврипида,. Говоря о совпадениях у Эсхила и Шекспира,  Т. Спенсер и А. Бартон ([2],p.11) отмечают  сходство начала «Агамемнона»  с началом «Гамлета», указывая на то, что действие в обоих случаях открывается словами часового, вводящего зрителя в курс дела.

Однако, хотя Шекспир действительно мог позаимствовать из «Агамемнона» Эсхила драматургический прием – часового (часовых у Шекспира), информирующего зрителя о возможных грядущих бедах, однако, ни более детальных, чем общий мотив мести за отца, сюжетных перекличек,  ни текстовых совпадений с «Гамлетом» в трилогии Эсхила, на наш взгляд, нет.

В то же время, прямыми совпадениями с «Гамлетом» обладает трагедия Софокла «Электра».

            Собственно, вся коллизия начала «Гамлета» присутствует в этом монологе  Электры, дочери предательски убитого царя Агемемнона:

Во первых мать, моя родная мать,

Врагом мне лютым стала. Во-вторых,

С убийцами отца, в своем же доме

Я жить принуждена, от них завишу.

Они и дать и отказать мне властны.

О, что за дни я провожу, подумай,

Воочью видя, как Эгисф на троне

Родимого сидит, в его одежды

Наряженный – свершает возлиянья

У очага, где сам его убил!

И наконец – последнее бесчестье:

Лежит убийца нашего отца

В постели с нашей матерью злосчастной, -

Коль матерью еще возможно звать

Ее… с ним разделяющую ложе!

Какая наглость: жить с убийцей мужа

Как с мужем!.................................

Несчастную, меня же попрекает:

«Ты, нечестивица, богов забыла!

Одна ль из смертных ты отца лишилась?

Одна ль горюешь?... (261-291)

            Даже детали этого монолога присутствуют в «Гамлете» (здесь и далее вначале идет цитата из античного автора, следом – из «Гамлета):

Электра.  Эгисф на троне

Родимого сидит, в его одежды

Наряженный – свершает возлиянья

У очага, где сам его убил!

Клавдий. Пусть самая большая пушка 

салютует  каждый раз, когда я подниму бокал,

чтоб эхом отзывались небеса на королевский тост.

 

Электра (о матери). Несчастную, меня же попрекает.

Королева. Гамлет, милый, сбрось с себя  цвета ночи

и, как на друга, взгляни на короля.

Нельзя же вечно, потупив взгляд,

разыскивать в земле отца.

 

Электра.«Ты, нечестивица, богов забыла!

Одна ль из смертных ты отца лишилась?

Одна ль горюешь?...»

Клавдий. Но ты  не  забывай – и твой отец терял отца,

а тот – своего…. смерть отца - обычное дело…

упорствовать в печали – грех  упрямства …

Это -  богопротивное своеволие…

            Это совпадение деталей едва ли можно признать случайным. Тем более, что и дальше можно отметить, как совпадение мотивов, так и деталей двух текстов.

 Хор.Возмездья час… Ожил тот,

Кто в земле погребен.

Давно умершие встают,

Тянутся к крови, точат

Кровь убийц своих! (1418-1422)

Гамлет. Зачем твои святые кости, спеленутые смертью,

прорвали погребальные  покровы?

Зачем  склеп, где ты покоился,

разжал мраморные челюсти

и выпустил тебя?

 

Электра. О жилище Аида, приют Персефоны!

О подземный Гермес и могучая Кара!

Честные Эринии, дщери богов!

Вы беззаконные зрите кончины,

Зрите обманом сквернимые ложа, -

Явитесь! На помощь! Отмстите за гибель

Отца моего! (111-117)

Гамлет. Силы небесные, помогите!

А, может,  вас нужно спарить с адскими?

 

Клитемнестра. Ты вновь, я вижу, бродишь на свободе. (515)

Клавдий. Опасно позволять ему свободно тут разгуливать

 

Электра. Мать с Эгисфом,

С любовником, вместе

Темя секирой ему разрубили,

Как дровосеки рубят дубы (107-110)

Дух. Я был подрублен в пору

Цветенья всех моих грехов.

            В качестве концептуального отличия «Гамлета» от «Электры» называют тот момент, что Гамлет колеблется при осуществлении мести за отца, Электра же идет к своей цели без колебаний. Однако, мотив нерешительности и затяжка действия в «Электре» тоже присутствуют: отговаривает Электру от убийства Эгисфа ее сестра Хрисофемида.  Оттягивание же мести на конец пьесы осуществляется за счет перипетий, происходящих с Орестом, которого и дожидается Электра для расправы с Эгисфом.

            Таким образом, на наш взгляд трагедия Софокла «Электра» несомненно является одним из источников, использованных Шекспиром при написании «Гамлета».

           

Одним из важных  мотивов «Гамлета» является мотив безумия. Причем, этот мотив двояк. С одной стороны, это притворное безумие Гамлета. С другой стороны, Гамлет опасается безумия настоящего.  Одним из центральных мест «Гамлета», на наш взгляд, является его монолог, прямо предшествующий появлению призрака и разговору его с Гамлетом. Гамлет говорит:

Так в человеке какой-то крошечный дефект –

врожденный, в котором он не виноват,

ведь он не выбирает, кем родится,

вдруг разрастается и напрочь сносит

все частоколы и заграждения рассудка.

            Гамлет постоянно подозревает, что призрак отца – это плод его больного рассудка:

Вдруг дух, которого я видел –

это дьявол, что принял  манящий образ,

чтоб заразить мне душу бессильною тоской

и погубить ее? 

Пьеса построена так, что у Гамлета доказательств, что ему не примерещились  слова  духа отца. С духом он разговаривает наедине. Сцена, в которой Клавдий прямо признается в убийстве, скрыта от Гамлета. Испытание Клавдия пьесой «Мышеловка» на самом деле ничего не доказывает: Клавдий остается на месте, когда разыгрывается сцена отравления короля, а вскакивает в момент, когда дядю убивает племянник. «Все это – твои выдумки.

Болезнь изобретательна в созданьи призраков» - говорит Гамлету королева.

            Насланное на человека безумие – основное содержание трагедии Еврипида «Геракл»: Гера, ненавидящая героя с детства, на время делает  его безумным и герой убивает своих детей.

 
Вестник. Стал сам не свой. Тревожно заходили
Белки в глазах и налилися кровью,
А с губ на бороду густая пена
Закапала, и дикий, страшный смех
Сопровождал слова его (93)

 

Амфитрион. Удар безумья.

Безумья весел плеск по влаге жизни. (1189-1190)

(Со строкой Еврипида из «Вакханок»:

«В безумье столько прозорливости» (295)

почти полностью совпадает реплика Полония, относящаяся к «безумному» Гамлету -  «Сколько иногда смысла в его ответах»).

В числе текстуальных совпадений «Геракла» и «Гамлета» также можно отметить фразу Геракла: «Слова и только… Горю не помогут» (1348) – возможный источник Гамлетовского «Слова, слова, слова».

А вот Геракл говорит о том, что причины его несчастья в событиях, произошедших до его рождения:

                                                         … отец,

Не смывши крови тестя старого, поял

Алкмену в жены. Дети отвечают

За ненадежные устои дома (1260)

 

И чью ж вину он должен искупать? (1310).

Сразу приходят на ум слова Гамлета:

«Век, споткнувшись, вывихнул себе суставы.

Но почему же я их должен вправить?»

 

Строки  из «Геракла» 

«А город на ноги не поднимай,

Пока с тираном счетов не покончишь» (604-605)

вполне можно соотнести и с аналогичным поведением Гамлета и с нарушившим эту заповедь Лаэртом.

 

Есть переклички в «Геракле» и со знаменитым монологом Гамлета «Быть иль не быть, а именно с дилеммой:

Гамлет.  Что честнее – сносить  свирепые удары пращей и стрел  судьбы

или, сразившись с морем бед, их прекратить?

 Собственно, отношение человека к ударам судьбы – основной мотив «Геракла»: жена Геракла Мегара, приговоренная правителем к казни вместе с детьми, и Геракл после убийства собственных детей говорят именно об этом:

Мегара. Мне страшно умирать,

Но только чернь безумно тратит силы

В борьбе с непоправимым злом  (282-284)

 

Геракл.  И все-таки я должен жить? Да жизнь-то

Под бременем проклятья разве - жизнь? (1311-1312)

 

Да, кто не умеет

Противостать несчастью, тот и стрел

Врага, пожалуй, испугается...(1348-1350)

 

Я вынес тысячи трудов и мук,

Я без числа вкусил, не отказавшись

Ни от одной, и никогда из глаз

Моих слеза не падала. Не думал,

Что мне придется плакать, но судьбе

Теперь, как раб, я повинуюсь. 1354-1358

 

Всех подвигов мне скорбь моя трудней. 1411

 

В монологе Гамлета «Быть иль не быть» явно прослеживаются и другие совпадения с Еврипидом.

Начиная с первой фразы:

Адмет.Кто смерть принять готов, уж не жилец.

Геракл.Но быть или не быть одно ль и то же?» (вариант перевода: «Быть – это одно дело, а не быть – совсем другое).«Алкеста», 527-528.

(Еще  одно текстовое совпадение с «Алкестой» в сцене похорон Офелии:

Адмет. Для чего ж ты мне не дал

С ней остаться в могиле? ( 895-896))

Гамлет(Лаэрту).Хочешь живым лечь вместе с ней?)

 

Обратимся теперь к трагедии Еврипида «Ипполит»:

Кормилица. Да, жизнь человека лишь мука сплошная,

Где цепи мы носим трудов и болезней.

Но быть же не может, чтоб нечто милее,

Чем путь этот скучный, за облаком темным

Для нас не таилось. И если мерцанья

Мятежного ищем душой на земле мы,

Так только затем, что иной не причастны

Мы жизни и глаз человека не властен

Подземные тени рассеять лучами,

Что лживые сказки душою играют». ( «Ипполит», 189-197)

Гамлет. Да, умереть – заснуть – и больше ничего.

Заснув, мы прекращаем страдания души,

мы избавляемся от сотен пыток, 

доставшихся в наследство вместе с телом.

Да, умереть – заснуть – быть может, видеть сны.

Вот в чем загвоздка.

Когда мы ускользнем от суматохи жизни,

что нам привидится в сне смерти?

Вот отчего мы медлим.

Вот отчего стараемся продлить свои мученья

……………………………………………………………………….

Страх перед неизвестностью……..

            В этих отрывках  совпадают, во-первых, исходная точка размышлений – мучения земной жизни,  во-вторых, переход  к размышлениям о жизни потусторонней, и, в третьих, суждение о неизвестности о  посмертном существовании.

Отметим также, что  и в «Гамлете», и «Ипполите» одним из основных является мотив преступной любви: женитьба Клавдия на вдове убитого им брата  и страсть Федры  к собственному пасынку. Можно проследить и определенный параллелизм пар Клавдий-Гамлет и Федра-Ипполит, в том числе  по текстовым совпадениям:

Ипполит (о мачехе). О Зевс! Зачем ты создавал жену?

И это зло с его фальшивым блеском

Лучам небес позволил обливать? ( 615-618)

Гамлет (о матери). Женщина – вот синоним слову предательство.

Федра и Клавдий почти одними же словами говорят о непрочности своих благих намерений:

Федра. Природа ль разума виновна в том,

Что мы грешим? ...

что хорошо, что нет – все это

Мы знаем твердо: лишь на деле знанье

Осуществить мы медлим (376-381).

Клавдий. Невозможно быть все

 время добродетельным,

ведь добродетель, разрастаясь,

ломается под собственною тяжестью.

Должны делать то, что должно, когда мы это можем.

Но это «можем» так непостоянно – оно то слабнет, а то медлит.

 

Ипполит. И не так ли нередко наш страдает тонкий слух от музыки, которой рукоплещет толпа?

  ( 986 – 989).

Гамлет. Это, может, и повеселит невежду, но тот, кто разбирается в театре,  загрустит.

 

Отметим также сходство разговора Гамлета с Горацио в финале трагедии с разговором Ореста и Пилада в «Оресте» Еврипида:

Пилад. Постой... Тебя впервые упрекну:

 Иль думаешь, что я нуждаюсь в жизни,

 Когда со мной Ореста больше нет?

 Орест. Да, жить со мной, но умирать зачем же?

 Пилад. Спроси: зачем мне без Ореста жить?

Орест. Ты разве мать убил, как этот горький?

 Пилад. Я помогал ему и с ним умру.

Орест. Нет, сбереги себя (1068-1073).

Горацио. Нет. Я родом скорей из древнего Рима, а не из Дании.

Берет кубок с ядом

Тут еще  хватит и для меня

Гамлет. Будь мужчиной, Гораций, отдай его мне. Я допью.

…..останься жить.

 

На наш взгляд приведенные примеры свидетельствуют о том, что  трагедии Еврипида, в первую очередь  «Геракл» и «Ипполит»  можно с уверенностью отнести к основным литературным источникам «Гамлета».

 

Прежде чем перейти к совпадениям в «Гамлете» и  пьесах Плавта и Аристофана, отметим еще две его  переклички с «Метаморфозами» Овидия.

Мы уже говорили о важности мотива безумия в Гамлете. Из «Метаморфоз» мог позаимствовать Шекспир образ самоубийства безумного, бросающегося в море с отвесной скалы:

 

«Метаморфозы»: В море свисает скала; из-под низу ее размывают

Волны; она от дождей защищает прикрытую заводь;
Вверх выдается, челом протянувшись в открытое море.
Ино вбежала туда, — ей безумие придало силу, —
И со скалы в глубину, забыв о каком-либо страхе,
Бросилась с ношей своей (
IV, 525-530.)

 

Горацио. А вдруг он  заведет вас на берег моря,

или на отвесную скалу над прибоем,

и примет другой облик,

настолько ужасный, что вы подвинетесь умом?

Ведь там само  место шутит шутки с рассудком,

безумные мысли сами появляются у всякого,

кто смотрит с высоты на  море

и слышит его рев.

 

Теперь обратимся к сцене самоубийства Офелии. (Вспомним, что Гамлет  называет Офелию нимфой).

Королева. Над речкой нависает ива,

в потоке отразившись серебристою листвой…

Она на сучья забралась, чтобы  развесить

нехитрые венки из сорняков

……………  упала в рокочущую реку

………………………….и, как русалку, ее несла вода.

Она все пела какие-то обрывки старых песен,

как будто бы не чуяла беды

или решила, что  возвращается в родную свою стихию.

Овидий описывает, как нимфа Аретуса спасается от преследований речного бога Алфея, погружаясь в воду, становясь водой и проходя сквозь подземные пещеры:

Происхожу, — говорит, — из нимф я …..

Ветлы седые кругом и тополи, вскормлены влагой,
Склонам ее берегов природную тень доставляли.
Я подошла и ступню сначала в струю погрузила.
Вот по колена стою. Не довольствуясь этим, снимаю
Пояс и мягкий покров кладу на склоненную иву.

Вот уж и вся я в воде…..

Влагою вся становлюсь...

По бессветным влекусь я пещерам ( «Метаморфозы», Книга 5, 577-639).

Блуждание по подземным пещерам несомненно напоминает о смерти. Причина смерти Офелии – Гамлет. Причина бегства Аретусы – страсть Алфея.  Среди совпадающих деталей можно отметить иву, на которой Офелия развешивает свои венки, а Аретуса – одежду. «Родной стихией» для Аретусы становится спасающая ее вода.

Ранее мы говорили об  упоминаниях  Шекспиром мифических персонажей, описанных Овидием в «Метаморфозах».  Последние  же два примера свидетельствует о переработке Шекспиром образов и мотивов Овидия.  

           

Во время встречи Гамлета с Розенкранцем и Гильденстерном  заходит разговор о театральных «баталиях» в столице. Интересно сравнить их описание в «Гамлете» с комедией Аристофана «Лягушки». Сюжет ее следующий: в загробном царстве Аида происходит судебное разбирательство между Эсхилом, Софоклом и Еврипидом на предмет, кто же из них лучше писал пьесы. Разбирательство переходит в потасовку:

Еврипид. Его давно я знаю, раскусил давно.

Певца невежд, горластого, строптивого,

С безудержным, неистовым, безумным ртом,

Бахвала, витьеватого, трескучего.

Эсхил. Богини огородной порождение,

Что ты сказать посмел мне! Попрошайка слов,

Тряпичников властитель и лоскутьев швец!

.................

Дионис. Замолкни, удержись Эсхил почтеннейший!

А ты, несчастный Эврипид, покуда жив,

Беги от бури и от градобития,

Чтобы, метнув увесистым речением,

Не разможил он темени...(835- 855).

Соответственно, в «Гамлете» :

Розенкранц. Сама публика подзуживала обе стороны к стычке,

 и  дошло до того, что ни один довод ничего не стоил,

если поэт или актер не подкреплял его тумаком.

Можно также сопоставить следующие строки из «театральних» разговоров:

Геракл. Да разве нет у вас мальчишек множества?

Трагедии они строчат по тысяче

И Еврипида на версту болтливее» («Лягушки», 88-90).

Розенкранц. Но появился целый выводок юнцов, что, как птенцы, 

пищат на сцене во весь голос, а  все им бурно аплодируют.

 

Совпадения с комедиями Плавта, как и следовало ожидать, касаются авантюрных поворотов сюжета,  а также, условно говоря, перебранок.

 Вот авантюрный  сюжет с подменой письма и казнью посланников:

Сосия. С корабля другой дорогой сам же забежал вперед,

Чашу вынул, отдал ей и тайно запечатал вновь

Ящичек, меня же хочешь уловить («Амфитрион», 795-797).

Гамлет. Так же, как прежнее, сложил письмо и запечатал.

Благополучно положил на место.

 

Никобул. Письмо сказало это самое,

Тобою принесенное. Оно велит

В оковы заковать тебя. («Вакхиды», 808-810)

Гамлет. А Гильденстерн и Розенкранц плывут туда.

 

Присутствует у Плавта и показное безумие:

Менехм II (в публику).

 Думают, что я безумен? Что же, ладно, в добрый час.

            Сам прикинусь я безумным и отделаюсь от них. ( Менехмы, Сцена 2)

 

               А вот «перебранки»:

Филематия. Ну, так подавай румяна.

Скафа. Хороша и так. Не дам.

Ты подмалевать желаешь чудное создание («Привидение», 261-263).

Гамлет (Офелии): Господь дал вам лицо, а вы рисуете себе другое. 
 
Клеарета.  Нет цены твоим словечкам: 
покупатель пусть придет,
Пусть заплатит золотыми - не продам ни одного.

Брань твоя для нас прямое серебро и золото» ( «Ослы»,153-155).

Горацио (об Озрике). Он истратил все золотые своих слов.

Следует сказать, что  и в целом разговоры  Гамлета с Полонием, «резкие» разговоры с Офелией, некоторые ответы Гамлета Клавдию, ответы Гамлета на реплики духа во время клятвы на мече выдержаны в том же стиле, что   и распространенные у Плавта перебранки рабов, супругов и т.д.

Отметим попутно еще несколько текстовых и сюжетных совпадений с комедиями Плавта:

 
Палестрион. Но взгляну, тут нет ли справа ль, слева ли подслушника, кто, свои развесив уши, нас бы уловил в капкан. («Хвастливый воин»,607-608)
Полоний. А я, с вашего разрешенья, приставлю это ухо к их беседе.
 
Плевсикл. Просят, чтоб ты шла скорей, пока ветер нам попутный, время распускать парус. («Хвастливый воин», 1316-1317)
Полоний. Давай скорей на борт, пока есть ветер в полных парусах. Все ждут тебя.
 
Фильтон. И нищий, и богач тогда становятся
Равны: у Ахерона им одна цена. («Три монеты», 493-494)

Гамлет. Жирный король и тощий бедняк –

 лишь перемена блюд для этого стола. Конец один.

 
 
 

Полоний. …то место мне  не при дворе,

                       а  в деревне на конюшне.

 
Грумион
 
                А ты, столичный хлыщ, публичный шут! Меня
                Деревней попрекаешь? Видно, знаешь сам,
               Что скоро и тебя сдадут на мельницу,
               В деревне умножать число кандальников. Плавт, Привидение, 17-19
 
 
Филолахет. С рожденья похож человек на недавно отстроенный дом («Привидение», 91-92).
Лаэрт. И нужно, чтоб душа и ум все лучше  правили бы службу в строящемся храме. 
               Мы привели уже три примера из пьесы Плавта «Привидение». Нет сомнений, что Шекспир был знаком с «Привидением». 
В его пьесе  "Укрощение  строптивой" слуги носят имена плавтовских рабов Грумиона и Траниона. Можно провести аналогию между 
Полонием, Лаэртом и подчиненным Полония Рейнальдом, которого он отправляет присмотреть за Лаэртом, и, с другой стороны,  
отцом Феопропидом, его сыном Филолахетом и рабом Транионом, которому поручено приглядывать за сыном. Отношения между 
этими персонажами у Плавта другие, чем у Шекспира (хотя тоже присутствует мотив отъезда в другую страну), но в обоих случаях 
построены они вокруг должного и недолжного поведения сына. Об этом и начальный монолог Филолахета, цитату из которого мы привели выше.
               Но, конечно, не может не привлечь к себе внимание следующее место 
Комедии Плавта «Привидение»:
 
Транион.И вдруг как закричит он! Громко! Страшно так!

Феопропид. Кто? Кто? Мой сын?

Транион.  Тсс... тсс... Молчи! Послушай-ка.

Сказал, пришел во сне он, тот мертвец, к нему…

 Феопропид. Так, стало быть, во сне?

Транион. Да, да, но слушай же.

 И вот что говорил ему он, тот мертвец…

 Феопропид. Во сне?

Транион. Заговорил бы наяву еще

 Лет шестьдесят тому назад зарезанный!

 Уж до чего же прост бываешь ты подчас!

 Феопропид.  Молчу.

Транион.  И вот что он тогда сказал ему:

 "Заморский гость, приезжий, Диапонтий я.

  Я здесь живу, и жить мне здесь указано.

  Не принят я в подземный мир, до времени

  Лишенный жизни. Вероломно был я тут

   Обманут, умертвил меня хозяин мой

   И в доме здесь зарыл непогребенного,

   Преступник, из-за золота. А ты теперь

    Отсюда выселяйся. Проклят этот дом,

    И жить в нем неискупный грех!" Какие здесь

    Явления бывают, не сказать и в год!

    Тсс... тсс...

     Феопропид. Но что случилось?

   Транион. Заскрипела дверь.

    Не он ли стукнул?

   Феопропид. Капли крови нет во мне!

   Зовут живого к Ахерону мертвые!  (487 -512)

 

На наш взгляд, поведение привидения у Плавта наиболее совпадает с поведением Духа в «Гамлете» по сравнению с другими возможными источниками (за исключением  «Ур-Гамлета», относительно которого сохранились свидетельства, что Дух жуткими криками призывал Гамлета к мести [1], p.24). В качестве таких источников рассматривают две трагедии Сенеки и «Испанскую трагедию» Кида ([1], pp.24-25).  Но дух Фиеста в начале «Агемемнона» Сенеки лишь информирует зрителя о преступлениях, предшествовавших началу действия. В «Троянках» Сенеки духи Ахилла и Гектора не появляются на сцене, о них рассказывают другие персонажи. Дух Ахилла требует принести ему в жертву Поликсену, которую он любил, а дух Гектора во сне призывает Андромаху спрятать от врагов их сына.  В «Испанской трагедии» дух Андреа, никак не вмешиваясь в действие, лишь наблюдает за совершением мести.  Выше мы приводили уже слова хора их «Электры» Софокла:

Хор.Возмездья час… Ожил тот,

Кто в земле погребен.

Давно умершие встают,

Тянутся к крови, точат

Кровь убийц своих! (1418-1422)

 

Как мы отмечали, это место Софокла достаточно близко к словам Гамлета о Духе. Но у Плавта, в отличие от  Софокла, в теме вероломного убийства присутствует именно появление не отмщенного, не упокоенного в загробном мире  духа. На наш взгляд, комический сюжет Плавта трагически переосмыслен у Шекспира в духе «Электры» Софокла.  Уместно, наверное,  вспомнить здесь слова другого великого драматурга Мольера:"Я беру своё там, где  его нахожу".

 

Мы говорили выше о распространенном мнении, что  на «Гамлета» могли непосредственно повлиять трагедии Сенеки, среди которых есть и «Агамемнон», и «Безумный Геркулес», и «Федра», и «Эдип». Однако, тесной связи, подобно той, которую мы видели между «Гамлетом» и трагедиями Софокла и Еврипида, с трагедиями Сенеки обнаружить не удается. Текстовые совпадения отсутствуют. По своему жанру  трагедии Сенеки – это скорее не драматические, а поэтические произведения в форме драмы, написанные единым риторическим стилем. Этот стиль Сенеки (в частности,  монолог Гекубы в начале его «Троянок»), похоже, слегка пародирует Шекспир во вставном монологе о Пирре, придавая ему, однако, гораздо большую художественную выразительность.

            На наш взгляд, говоря об источниках «Гамлета» в первую очередь следует сказать о философских произведениях Сенеки.  Философия стоицизма, так, как она изложена в прозаических сочинениях Сенеки – одна из составляющих образа Гамлета.   В тексте «Гамлета» присутствуют  прямые переклички с этими текстами Сенеки.

 

Сенека: «Я выдерживаю ваши удары, как скала, одиноко возвышающаяся над поверхностью изобилующего мелями моря, о которую беспрестанно разбиваются налетающие со всех сторон волны». ( «О счастливой жизни», XXVII)

Гамлет: «Что честнее – смириться со  свирепыми ударами  судьбы

или, сразившись с морем бед, их прекратить?»

 

Сенека: «Ведь вялость и нерешительность обнаруживают борьбу и непостоянство» («О счастливой жизни», VIII).

Гамлет: «Ну отчего я лишь твержу: «Мне надо это сделать»,

раз у меня есть причина,  желанье,  силы,  средства это сделать?»

 

Сенека: «Обладающий добродетелью человек будет твердо стоять на своем высоком посту и переносить все, что бы ни случилось, не только терпеливо, но и охотно, зная, что все случайные невзгоды в порядке вещей». («О счастливой жизни», XV).

Гамлет (к Горацио): «Ты не печалился в печалях,  удары и награды судьбы

принимая с равной благодарностью».

 

Сенека: «А ты видишь, в каком позорном и пагубном рабстве будет находиться тот, на кого попеременно будут оказывать свое влияние удовольствия и страдания, деспотические силы, действующие крайне произвольно и необузданно». («О счастливой жизни», V)

Гамлет (к Горацио): «На тебе Фортуне не сыграть, словно на флейте,

нажимая на нужный клапан, чтоб вызвать нужный звук.

Если б был   еще такой  на свете человек - не раб своих желаний,

я, как тебя, его бы принял  в сердцевину сердца».

 

            Отметим совпадение деталей: и  Шекспир, и  Сенека говорят о рабстве и о попеременном внешнем воздействии   деспотических сил («Фортуны» у Шекспира) на человека. 

В «Гамлете» присутствуют еще несколько текстовых совпадений с Сенекой.

Сенека: «Посмотри, каким дерзновением обладает дух человеческий; как один он познает богов или ищет их умом, обращенным к горнему, сопутствует божествам» («О благодеяниях», Книга 6, глава 23).

Гамлет: «Тот, кто в нас вложил способность размышлять

и связывать со следствием причину,

не для того  давал такой талант и богоподобный ум,

чтобы они закисли без употребленья» . 

 

Сенека:  « При первоначальном создании, когда боги все устроили ... у них было помышление и о человеке… Среди величайших дел своих природа не имеет ничего, чем могла бы более хвалиться.»  («О благодеяниях», Книга 6, глава 23).

Гамлет  (о своем отце, обращаясь к королеве) :

«Каждый бог дал ему свою черту,

чтоб миру подтвердить, каким задуман человек». 

 

Сенека:  «Если бы нам можно было показать нашу душу ... то в какое смятение пришли бы мы, глядя на нее – черную, грязную, бурлящую, корчащуюся, раздутую» ( «О гневе», книга 3, 36).

Королева : «Не заставляй меня заглядывать в мою душу.

Там столько черных,  въевшихся пятен».

 

Сенека:«Естественно ли человеку быть в долгу у самого себя?» («О благодеяниях», Книга 5, глава 8).

Клавдий: «самим себе прощаем мы долги» .

 

Влияние Сенеки проявляется и в философии стоицизма, которой, по существу, проникнуты размышления Гамлета, и в конкретных образах Сенеки, вошедших в текст трагедии Шекспира.

           

Таким образом, мы видим, что Шекспир использует в «Гамлете» весь пласт античной – древнегреческой и древнеримской - литературы: трагедии, комедии, поэмы, философские и исторические произведения.  При этом он свободно комбинирует и развивает заимствования у своих предшественников, органично включая их в свой текст. Указанные текстовые совпадения явно свидетельствуют об использовании Шекспиром текстов древнегреческих трагиков.  Основными  его античными источниками являются, по нашему мнению, трагедии Софокла и Еврипида, комедии Плавта, философские сочинения Сенеки.  Идеи, образы и прямые цитаты из произведений античный авторов буквально пронизывают весь текст «Гамлета» и вместе с историей о принце Амлете  являются своего рода костяком, каркасом, на котором построена пьеса Шекспира. Шедевр Шекспира вырастает из предшествовавших ему вершин античной драматургии. 

А. Пустогаров
 
 
 
1.        Geoffrey Bullough, Narrative and Dramatic Sources of Shakespeare: Volume 7, N.Y., Columbia Un. Press, 1957-1973. 
2.      Terence John Bew Spencer, Anne Barton,  Hamlet: With an Introduction, a List of Further Reading, Commentary and a Short Account of the Textual Problems of the Play, Penguin Classics, 1980.
3.      Earl  Showerman, Orestes and Hamlet: from myth to masterpiece: Part I., The Oxfordian, 2004.
4.      Sylvan Barnet, Hamlet, With New and Updated Critical Essays and a Reviced Bibliography, Signet Classics, 1998,p.lxvi.
5.      William Theobold, The Classical Element in the Shakespeare Plays. London, Robert Banks, 1909.
6.      Elmer Edgar Stoll, Hamlet: An Historical and Comparative Study, University of Minnesota Press, 1919, pp, 49, 76.
7.      В. Соловьев, Жизненная драма Платона, ХIII, 1898 .
8.      Martin Mueller, Children of Oedipus,  The University of Toronto Press ,  1979.
9.      John HARVEY, A Note on Shakespeare and Sophocles,
Essays in Criticism.1977; XXVII: 259-270
 
 
A Note on Shakespeare and Sophocles
HARVEY Essays in Criticism.1977; XXVII: 259-270
 
 
Hamlet: An Historical and Comparative Study
Book by Elmer Edgar Stoll; University of Minnesota Press, 1919. 76 pgs.
 
 
 
APPENDIX
THE OLD HAMLET INFLUENCED BY EURIPIDES
It is, in all likelihood, no accident that there is so close a correspondence between
the passage in Hamlet quoted above, p. 49 note 14, and the two in Euripides. Shake­
speare had not Greek enough, so far as we know, to read Euripides; but Kyd, who had
been a Merchant Taylors' boy, probably had. In default of it, such a classicist as
he could have turned to one of the three Latin translations then available. At all
events, the parallels between the Orestean dramas and Hamlet seem to have to do
with the pre-Shakespearean version. Aside from the above mentioned, these are:
First, the character of Horatio (the equivalent of Pylades, the famous faithful
friend for whom there is no model in Belleforest) who calls forth from Hamlet more
ardent expressions of friendship than are elsewhere to be found in Shakespeare, and
who in the end would fain die with Hamlet, just as Pylades would die with Orestes,
not only in the play which bears that name (ll. 1069 ff.) but in the Iphigeneia in Tauris
(ll. 675 ff.). Horatio, certainly, was in Kyd's play; the combined testimony of the
Spanish Tragedy and the Fratricide Punished indicates it.
Second, the hero's remark to his faithful friend as he plans revenge: "Should
you chance to find my dead body, let it be honourably buried." This is not in
Hamlet as we have it but in the Fratricide Punished, II, v, when the hero is about to
enter upon his undertaking of revenge. Therefore it was probably in Kyd. It is a
classical sentiment, and it is not in Belleforest. It seems to be a reminiscence of
Orestes' words when about to kill himself: "Do thou, Pylades, stand umpire to our
bloody feat, and, when we both are dead [ Orestes and his sister] lay out our bodies
decently," etc.-- Orestes, 1065 ff.
Third, the fact that the hero's father was slain unhousel'd, unanel'd, or (in
pagan equivalent) without the due rites of religious burial ( Electra, 298, 323 ff.). Much
is made of this in Hamlet, as in the Greek Orestes plays, and again there is nothing
of it in Belleforest. It is, as Professor Gilbert Murray says, almost the central horror
of the whole story.
Fourth, there is the almost explicit allusion, not necessarily to any one play,
but to the Orestean story in general, where the Ghost bids Hamlet not to taint his
mind nor let his soul contrive against his mother aught; and when he himself says:
"O heart, lose not thy nature, let me be cruel but not unnatural . . . I will speak dag­
gers to her but use none."
Most of these parallels have been noted by others before me, but either as evidence
of Shakespeare's knowledge of the classics or as evidence of "the great unconscious
solidarity and continuity, lasting from age to age, among all the children of the poets."
This is a mystery, and Professor Murray falls back upon it "because Æschylus and
Euripides and Shakespeare are strikingly similar in certain parts which do not occur
at all in Saxo," and because Shakespeare did not know the Greeks. But Professor
Murray would not need thus to fall back upon it, or add another to our myths of
summer and winter, if he recognized the fact that Kyd was, unlike Shakespeare,
something of a linguist and a pedant, knew Latin, French, and Italian, and Greek,
very probably, as well.