Надежда Далецкая

Стихи

 

ВАГОН И МАЛАЯ ТЕЛЕЖКА

Под утро наберётся мыслей вагон и малая тележка:
они стеснительны и сиры, они во сне не прижились.
В потёмках дымчато рассветных я прихвачу с собой их в спешке.
А вдруг сгодятся на орешки? На впрок, на карандаш, на кисть.

За груз двойной – двойная плата: войду в автобус, плюхнусь в кресло,
оглядываясь виновато: «Своё всегда вожу с собой».
Подпрыгивая и чихая, возьмёт разгон, рванется с места
наш караван – трехзначный номер, верблюд железный, городской.

Бульвар рысцой бежит навстречу, с ветвей отряхивая птиц и
редкий лист. А город сонный на ощупь пятится назад.
И голосуют вдоль дороги матрёшки, ваньки круглолицы:
на человеческие лица таращат радостно глаза.

Завистливо косится аист, сварной, железный, пустоглазый
на то, как прыгают вороны по спинам лавок и кустов.
А за окном нас обгоняя, летят машины цвета грязи:
бескрылые железки-птицы на скорости до ста, за сто.

На остановках входят люди. Выходят мысли. Кто поспешно,
кто нехотя и подневольно – сидеть бы да глядеть в окно
На то, как дева Whitney Houston, в избытке радости конечно
раскинула навстречу руки с афиши в платье домино.

Маршрут тягуч и сладко вязок – ириска, жвачная резинка,
на ниточке воздушный шарик, косяк из мыльных пузырей.
У музыкальной школы Баха и у Дегунинского рынка
выходят из салона мысли, толкаясь у дверей: «Скорей!»

Я молча им вослед: «Ну что ж вы? Хоть оглянитесь, хоть взмахните…»
Они спешат, у них заботы, и дел, и дум невпроворот.
На день короткий, зимний, новый наброшен смога серый китель.
День-контролёр с вопросом: «Кто ты?» мне строго пропуск выдаёт.

А я не знаю, что ответить. И посоветоваться не с кем.
Все мысли вышли, на маршруте лишь я осталась и бульвар.
У школы выйду, может дети, подскажут, кто я. Повод веский –
они всегда за всех в ответе. Ответят весело и дерзко.

Что на дворе,
где трын-трава,
из мыслей выросли слова.

УТРО В ПЕТАХ-ТИКВЕ

По утрам петухи многократно,
надрываясь, кричат: «Караул!»
Местный рынок, как дремлющий кратер,
в городке придорожном уснул,
в черепичном и в ближневосточном…
То ли ругань, а то ли виват
на кончину распластанной ночи
Проорёт петушиный набат.
Прополощет заря пыльный воздух:
и проступят платан, кипарис.
Жалюзи: окон спящие позы –
в слепоте и в безвольности вниз
опрокинуты. Но петухами:
глоткой – вовремя, шпорами – в срок!
В назидание – брошенный Камень,
в отречение – трижды упрёк!
От ночи отрекаться – их участь.
С давних пор. На века. Навсегда.
Не угнаться за святостью. Лучшей
не искать доли. Время и случай...

Петухов и листвы суета…
Пробивается солнечный лучик,
освещая «Надежды Врата»

Петах-Тиква –город в Израиле,
в переводе – Врата Надежды

ХАЙФА

Белаховым Татьяне и Валерию, с любовью

Склоны Кармеля. Лоханка морская
в кранах и яхтах, и в мачтах судов.
Волны ступенями к Храму Бахаи:
сны и легенды персидских садов.

Днём ослепительна, ночью лучиста:
щедрая горсть аметистов-огней.
Разноязыка, горласта, гориста –
Акко ревниво вздыхает по ней.

Стоит ли плакать, завистливый Акко?
В водах залива, касаясь щеки
Хайфы красавицы… стоит ли плакать?
Вы неразлучны, в объятьях легки.

Негой морской, темпераментом южным,
станом восточным – да всем хороша!
Мудрость по жизни, учёность на службе
Всё в тебе ладно – дела и душа.

В порт ребятнёю сбегают со склонов,
за руки взявшись, деревья, дома.
Как голубиная стайка с балконов
город, слетая, присел на холмах.

Вот и меня увлекла серпантином,
взлётами, спусками лента дорог.
Что там откроется справа? Застынет
взгляд изумлённый, счастливый. Картины
будут сменяться изгибами линий
белых и синих, белых и синих.

Хайфа! Ах, кто тебя выдумать смог!

МОЙ КАЗАНОВА

Мой Казанова в бедности живёт
в квартире съёмной, высоко под крышей:
он там смолит, налаживает лыжи:
желаний и жалений хоровод.

Его зовёт любовная стезя,
прогулка, обещающая похоть:
кому-то ахать, а кому-то охать,
кому-то пешкой одолеть ферзя.

Но это всё не от корысти, нет!
Призвание – генетике подспорье.
Медалька золотая в многоборье,
как россыпь несосчитанных монет.

И бедность от того же – всё в расход
бесприбыльный. Невмочь остановиться:
замена рук на руки, лиц на лица.
Из повести – в роман, из года – в год.

И мне перепадает иногда
пригреть его и покормить в дорогу.
Вот так мы с ним стареем понемногу.
Но есть и хлеб, и чистая вода.

И взгляд невинный – и вином строка.
И новый друг, как новая обнова…
И новая лыжня для Казановы.
И старая любовь. Для сундука.

В ДВУХ ЛАСКАХ

Он руку мою баюкал в ладонях своих огромных,
в двух раковинах, в двух ласках, в двух люльках – одно дитя.
А дождь по карнизу тюкал воробышком из соломы
и глазом слезил с опаской: не принято на октябрь,
на южное побережье, на солнечно жгучий город,
на тротуар, на помойку с бездомных котов ордой.
Дождь всхлипывал реже, реже. Недолгими были сборы.
Как в прошлом. На речке Мойке. Под – гуще нельзя! – водой.

Прощай. Короче не скажешь. И неотложкиным воем
ударит по нервам слово: прощай! Августин, прощай.
Ах, доля моя, пропажа! Удвою её, утрою,
удесятерю. По новой. Для нищих – на щи да чай.
Отпела осень, поблекла. Ах, как он баюкал руку!
Рождественская открытка. Кураж. Цирковым гвоздём:
Мне вновь отсыреть от пекла. В жаровнях. В печах разлуки.
Мне высохнуть вновь. До нитки. Под шквальным, слепым дождём.

ПАСТОРАЛЬ

На площади натоплено жарой,
А может, появлением героя?
И мнится мне, что Дафнис – он, я – Хлоя.
Нет, та, в ослиной шкуре, у Перро.

Хоть сказочник в прологе намудрил:
Какой король? Какой обман с приветом?
Всё выдумки! Всё проще в жизни этой:
сто – я клянусь! – есть поводов для вил.

Так вот: июль, жара и я в кафе.
Служу, исправно следуя заказам:
кому-то водки, а кому-то с газом
воды живой и леденцов-конфет.

Давно я не пасу овец, свиней –
другое время и другие нравы.
Но всё ж оберегаюсь (Боже правый!) –
в ослиной шкуре чувствуя смелей

себя среди людей и площадей.
Убожество достойно снисхожденья.
Нет повода для зависти. И день я
в работе без проблем и без затей.

Но сказку соблюдаю, как могу.
Раз в год для пирога готово тесто.
А в тесте для кольца найдётся место.
И быть преподнесённым пирогу!

И принцу подавиться тем кольцом,
моим кольцом – за малым дело стало.
Назначить принца возгласом: «Вот малый
из принцев, из достойных молодцов!

Красив, хорош собой: не худ, не нищ,
опять за вдовушкой да с капиталом.
Но сказку почитает. Эта малость
простительная слабость, хобби, прыщ»

Года, как гуси, шеи до земли,
гогочут, щиплют ленно и степенно:
уже в разводе мудрая Елена –
ещё при муже глупая Гали.

Избранник их не брат, не сват, а хват.
И титул сохранён, и беззаботно
живёт, но помнит – очень важно рвотной
пилюлей сдобрить ломтик пирога.

И я при деле до скончанья дней.
Жара, герой, убожество, театр.
Всё глубже грим под кожу, ярче пятна
стыда: за актом акт – за плату плата.

Раёк на сцену требует обратно,
чем громче крики: «Браво!», тем больней.

ПЛАВАНИЕ ПО ДОЖДЮ

Совсем нелетнее лето.
И лужи в промокших листьях.
И ломится сон в квартиру,
где в полдень горит торшер.
Где дрёма в ушко продета
для строчки, внахлёст, по мыслям.
Сон в яблочко – выстрел в тире,
сразит наповал, в туше!

Что толку за явь бороться?
Что явного в том просвете?
Что светлого… исподлобья
дождь тюкает: по лбу, в лоб.
Я сон зачерпну в колодце:
здесь каждый первый – не третий!
И каждый – летний, особый:
всё начисто, набело.

Отчалю. В путь, в кругосветку
в аквариуме Морфея!
Мне вслед встрепенутся книги,
хвосты-листы распушат.
Вспорхнут, вверх да с полок-веток:
желанье летать сильнее!
На время сбросить вериги.

Воды дождевой ушат
окатит!
Мне – сон летучий.
Вещам – полёты, разброды.
Присел на форточку чайник,
свистит от кипучих вод.
Из прохудившейся тучи
проказница-непогода
случайную неслучайность
стежками мокрыми шьёт.

Кораблик мой лёгким ходом
в безбрежности летней, сонной,
где книги над головою
парят, распластав листы.
Да здравствует непогода –
плавучая невесомость!
И чайник – гудок с хрипотцою.
И дождик помашет рукою.

На палубе только двое
счастливчиков: я и ты.

УТРО

Всего и надо – потянуться, встать,
сон отпихнуть, но тянут к подчиненью
горизонталь диванная и стать
обивкою из разномастной лени.

Орнаменты, обрывки грёз ночных,
зеркал гримасы, век непротивленье
желаниям навязанным. Под дых
отключена тягучей, сонной ленью.

А где-то белым светом окоём,
калейдоскоп сменяющихся звуков…

Нокаут сну! Победно, на подъем
звонок будильника сшибает хуком!

И взгляд таращится, цепляясь вспять:
ныряющих, порхающих, летучих
теней, фантомов, бабочек поймать…

Но Кто-то…(может, повелитель щучий?)
на небо шлёпнул солнца каравай!

И утро шепчет ласково: «Вставай!» –
И за плечо трясёт, смеясь беззвучно.