Т.К.
Ты сказала:
«Хочу голышом походить некоторое время. А дальше будет видно,
куда меня занесет на повороте».
Голышом... только белые, не загоревшие полоски на теле. И
поворот неширокой, темно-серой, недавно заасфальтированной
дороги в гористой местности. И дух нагретой дороги, и какой-то
не нашей хвои. И редкие машины с ошеломленно молчаливыми
водителями шуршат, проезжая мимо. Они думают, что им
померещилось, а их болтливые спутницы, на мгновение тоже
замолчав, начинают что-то быстро-быстро говорить на отвлеченную
тему. И едут дальше...
И я еду по этой дороге – на длинной пыльной бежевой «тойоте». Не
помню, куда и зачем. Я еще не старый, так… «сэконд-хэнд». Правда,
утром решил совсем не бриться, надоело. Поэтому зеркальце,
встроенное в козырьке над ветровым стеклом, лучше взглядами не
тревожить. Бесшабашное солнце действует мне на нервы, слепит
зудящие глаза даже сквозь темные очки. Похоже, что у меня ко
всему еще и простуда начинается – и это летом, в такую жару!
Крепкий запах хвои пробивается в машину, хотя беспрерывно
молотит кондиционер и я не открываю окон.
Вот он, этот поворот. Я вижу тебя со спины на фоне темной
придорожной листвы и неопределенной перспективы. Полоски... Ты
не поднимаешь ни руки, ни даже большего пальца. Не просишь
остановиться.
Ты просто идешь куда-то вдоль дороги, легко и небыстро.
Мои пальцы пытаются раздавить руль, и левая нога почти равняет
педаль тормоза с полом.
Я открываю окно, стараясь не рассматривать детали.
– Простите, вам не нужна помощь? – не может быть, чтобы это
сказал я.
Ты поворачиваешься...
– Помощь? Какая помощь?
Машина плавится и обдает жаром, воздух танцует вальс, а ты
стоишь и смотришь, как ни в чем не бывало.
Теперь я тоже смотрю. Я не могу не смотреть.
Ты улыбаешься только слегка прищуренными глазами, до бирюзы
подсвеченными солнцем, а ресницы даже не пытаются отогнать этого
навязчивого свидетеля нашего разговора.
– Садитесь, – вроде бы говорю я, щелкая клавишей открытия дверей,
– и вот ты уже в машине. С беззвучным воплем я чувствую, как
пассажирское сидение рядом со мной принимает обнаженную тебя – и
плечи, и спину, и... Как прохладная искусственная кожа сидения
сначала чуть касается, а в следующую долю секунды уже плотно
прирастает к твоей – настоящей – коже. Я тут же начинаю
ревновать к этому сиденью.
Затем я с опаской вдыхаю воздух, идущий от твоего тела, но сразу
с облегчением понимаю, что пахнет не жгучим потом незнакомой
разгоряченной женщины, а чем-то теплым, слабым и приятно
знакомым.
– Набросьте это, – я достаю с заднего сидения свою потрепанную
джинсовую куртку, – что с вами случилось?
И пока я старательно упираюсь взглядом в пейзаж перед собой, ты
молча накидываешь куртку. Мне это видно краем глаза…
Кто-то в фиолетовом переднике наклоняется, заглядывает в окно
машины с моей стороны и гундосит:
– Вам повторить?
Я обнаруживаю нас сидящими за маленьким квадратным столиком в
тесном ресторанчике, и к нам склонилась немолодая официантка с
красноватым носом.
Ты отрицательно мотаешь головой, не отрывая глаз от раскрытой
книжки, которую держишь в руках, а я поднимаю глаза:
– Еще один джин, пожалуйста.
– Как можно пить эту «елочку»?! – ты отрываешься от книжки. –
Вот гадость!
– Это – не елка, это – можжевельник, – тихо возражаю я, – или ты
говоришь о книжке?
– Нет, рассказ очень даже секси. Неплохая придумка. Правда, я
совершенно не помню, что когда-то говорила эти слова: ну, про то,
что голышом... и про поворот... Совершенно не помню. По какому
поводу?.. Я обязательно все прочитаю, – ты откладываешь
раскрытую книжку в сторону и закутываешь шею бирюзовым, под цвет
твоих глаз, шарфом.
Несколько книжных страниц медленно переворачиваются сами по себе.
– Наконец-то ты стал писать что-то такое, что будет хорошо
продаваться, и ты станешь знаменитым. Наконец-то! Теперь, я
думаю, тебе уже не нужна ничья помощь… Только побрейся, тебе это
не идет, знаменитый писатель должен выглядеть импозантным и
аккуратным.
Ты встаешь, оправляешь юбку и блузку, на все пуговицы
застегиваешь пальто.
– Ну, пока, я пошла.
И, не оборачиваясь, уходишь.
Женщины, сидящие за столиками, замолкают и провожают долгими
взглядами тебя и твое длинное кожаное пальто, а мужчины, на
мгновение тоже замолчав, начинают что-то быстро-быстро говорить
на отвлеченную тему.
А ты просто идешь дальше, легко и небыстро.
Ты выходишь на улицу, где возле самой двери ожидает на
темно-сером мокром асфальте длинная бежевая «тойота» и
навязчивый свидетель нашего разговора – низенький пожилой
водитель твоего мужа. Не старый, но «сэконд-хэнд».
Из открытой двери по всему ресторанчику тянет холодом, и я
поплотнее запахиваю джинсовую куртку. Простуженная официантка
приносит мне новую порцию с не нашим хвойным запахом, я подвигаю
к себе мою книжку, забытую тобой на столе, и упираюсь глазами в
первую строчку этого рассказа.
Ты сказала…
Чикаго, 2009
|