 |
|
|
Елена Семёнова Русский романс. Лики «белогвардейского жанра» |
|
1. «Побудь со мной...». Николай Зубов и Анастасия Вяльцева
Посвящается Л. Серебренникову, в программе которого «Романтика романса» автору впервые привелось услышать имя Николая Зубова...
В том краю тишина бездыханна, Только в гуще сплетенных ветвей Дивный голос твой, низкий и странный Славит бурю цыганских страстей.
Это стихотворение А.А. Блок посвятил знаменитой певице, королеве русского романса Анастасии Вяльцевой. Дочь орловской крестьянки, в юные годы она работала младшей горничной в гостинице на Крещатике. Однажды там остановилась известная оперная прима Серафима Бельская. Услышав пение убиравшей её номер девушки, она была поражена её талантом и составила протекцию в театральных кругах.
Первое сольное выступление Вяльцевой состоялось в Москве в 1897 году. Ей было двадцать шесть лет. Уже тогда определилась ее знаменитая творческая манера: она пела ярко, легко, свободно. Ее называли «певицей радостей жизни», потому что песни в свой репертуар Анастасия Дмитриевна придирчиво отбирала сама, отвергая те, в которых были слова «смерть», «разлука», «печаль», «горе», «тоска». «Вот что значит истинный талант! Вот где душа гения, озаренная божественным отражением», - восхищённо говорил И.Е. Репин.
Ночи безумные, ночи бессонные, Душные комнаты, пенье цыганское; Страстные речи, глаза утомленные! Смятые розы в бокалах шампанского!
Этот романс прославил Вяльцеву. О своём триумфе она вспоминала: «Раздались аплодисменты, крики «бис»… Полетели на сцену студенческие фуражки… Когда я выходила из театра, меня окружили курсистки, схватили мои руки и стали целовать… Я приехала домой опьяненная успехом, и всю ночь мне снились только эти цветы, студенческие фуражки». Неизвестный поклонник преподнёс певице огромную корзину роз с надписью: «Москва признает тебя своею». Среди ослеплённых талантом восходящей примы был тридцатилетний чиновник, сын губернского секретаря (один из низших чинов в табели о рангах Российской Империи) Николай Владимирович Зубов. С детских лет он тянулся к музыке, к которой пристрастил его меломан-дядя, часто собиравший в своём вологодском доме хор, которым руководил сам. Так как семья Зубовых жила в большой бедности, Николай Владимирович не смог получить музыкального образования и даже не знал нот. При этом он был удивительно талантлив, имел превосходную память и всё, что слышал, мог сразу сыграть «на слух», спеть любую мелодию из многих опер, а свои сочинения исполнял на рояле наизусть, и его товарищи записывали их нотными знаками. Гениальный самоучка, Зубов сочинял вокальные произведения и фортепьянные миниатюры, со свойственной ему душевной щедростью посвящая их родным и друзьям. Сначала это были салонные музыкальные презенты, затем серьезные классические романсы для солистов Императорским театров. Два романса на собственные стихи «Камама тут» («Люблю тебя») и «Жажду свиданья» Николай Владимирович посвятил певице Раисе Раисовой. Имя Зубова стало чрезвычайно популярно на рубеже XIX-XX веков, ноты с его произведениями издавались гигантскими тиражами, в 5-10 раз превышавшими тиражи классической музыки. Встреча с Анастасией Вяльцевой открыла новую страницу в творчестве молодого композитора, вспыхнувшее чувство вдохновило его на создание десятков романсов, большая часть которых были посвящены его музе и исполнены ею. Среди них наиболее известны и популярны романсы «С тобой вдвоем», «Под чарующей лаской твоею» и «Не уходи», который до сих пор непременно включают в свои программы почти все исполнители этого жанра.
Не уходи, побудь со мною, Здесь так отрадно, так светло, Я поцелуями покрою Уста, и очи, и чело. Я поцелуями покрою Уста, и очи, и чело. Побудь со мной, Побудь со мной!
Не уходи, побудь со мною, Я так давно тебя люблю. Тебя я лаской огневою И обожгу, и утомлю. Тебя я лаской огневою И обожгу, и утомлю. Побудь со мной, Побудь со мной!
Не уходи, побудь со мною, Пылает страсть в моей груди. Восторг любви нас ждет с тобою, Не уходи, не уходи! Восторг любви нас ждет с тобою, Не уходи, не уходи. Побудь со мной, Побудь со мной!
Свой самый знаменитый романс Николай Владимирович написал в 1899 году, в год своего знакомства с Вяльцевой. Долгое время автором стихов считался поэт М.П. Пойгин, но позднее было установлено, что написаны они самим Зубовым. Кроме «Не уходи», примерно десять романсов были написаны Николаем Владимировичем на собственные стихи. В ответ на «Не уходи» композитор П. Дельме создал романс «У самых нежных слов нет сил…»:
Не уходи, побудь со мной, Мне так отрадно и светло, У самых нежных слов нет сил Пересказать, как я любил, Кумир прелестный. Как много тратил я речей, Чтобы зажечь во тьме ночей Огонь небесный.
Еще одна моя мечта – Расцеловать тебя в уста, Едва касаясь. В груди к другому страсть тая, Вообрази, что это я, К нему ласкаясь.
Упрек не стоит ничего, Когда несешь с собой его В уединенье. А помнишь, как вчера еще Мы целовались горячо Мне в утешенье.
Прощай! Пробил разлуки час, Огонь любви в тебе погас, Ты прихотлива. Другой прижмет тебя к груди, Забудешь клятвы ты, иди И будь счастлива!
К сожалению, чувство Николая Владимировича осталось без взаимности... Сердце Анастасии Вяльцевой было отдано блестящему гвардейскому офицеру Бискупскому. Василий Викторович Бискупский происходил из семьи тайного советника Виктора Ксаверьевича Бискупского, экс-губернатора Томска. Мать его, Елена Васильевна, в девичестве носила фамилию Римская-Корсакова. Бискупский, бывший моложе своей избранницы на семь лет, преданно любил певицу и женился на ней. Его родители, аристократы, отнеслись к крестьянскому происхождению невестки снохи спокойно и без колебаний благословили молодых. Однако, брак этот долгое время держался в секрете, так как подобный мезальянс мог повредить военной карьере Василия Викторовича. Их тайну знали лишь немногие близкие друзья. Николай Зубов, в течение шести лет трепетно обожавший Анастасию Дмитриевну и посвящавший ей все свои произведения, узнал её лишь, когда грянула Русско-Японская война... В 1904-м году Вяльцева разорвала контракт на огромную по тем временам сумму в 26 тысяч рублей и отправилась на фронт рядовой сестрой милосердия. Василий Викторович был тяжело ранен и, наотрез отказавшись от эвакуации в тыл, лежал в госпитале. «Сестрица Анастасия» выхаживала его и других раненых, работая без устали и скрывая своё настоящее имя. Впрочем, долго сохранять инкогнито не получилось, знаменитую певицу узнали и упросили дать в Харбинском Летнем театре концерт «в пользу увечных и семейств убитых нижних чинов Заамурского округа», имевший грандиозный успех. Брак Вяльцевой и Бискупского стал достояние общественности. Как и следовало ожидать, конногвардейское начальство не одобрило мезальянса, и Василию Викторовичу пришлось уйти из полка. Когда Анастасия Дмитриевна отправилась на Дальний Восток, Николай Зубов посвятил ей свой последний романс с говорящим названием «Я хотел тебя забыть…». Как сложилась судьба композитора-самородка дальше, неизвестно. После 1906-го года следы его теряются. Может быть, Николай Владимирович, щедро даривший свою душу, вкладывая её в создаваемые произведения, просто исчерпал себя, допел свои песни и замолчал, может быть, не встретилось музы, равной Вяльцевой, которая бы вдохновила его на новые шедевры, а, возможно, ранняя смерть унесла композитора в расцвете лет... Недолго оставалось царить и Вяльцевой. Её слава не имела равных, как и её гонорары. Среди артистов бытовало расхожее выражение «вяльцевский гонорар». В воспоминаниях Собинова можно встретить фразу, что за один из концертов он получил «вяльцевский гонорар». Анастасия Дмитриевна гастролировала по всей России в собственном комфортабельном вагоне, где имелись столовая, спальня, гардеробная, репетиционный зал. Вагон держали на запасных путях и прицепляли к пассажирским составам по заявкам матери певицы Марии Тихоновны, которая сопровождала дочь во всех поездках, помогая во всём, обеспечивая отдых, охраняя от слишком ретивых поклонников. Вяльцеву не раз приглашали за границу, но певица отказывалась: «Туда ездят искать славы, а я нашла ее в России». Её знаменитый вагон проехал почти 200 тысяч верст... Позже в нём в бытность свою Верховным правителем России ездил адмирал Колчак, а после него - маршал Блюхер. Закончил свой путь «вяльцевский вагон» гостиницей для командного состава воинских частей Восточного участка во время строительства Байколо-Амурской магистрали. Несмотря на насыщенный гастрольный график, Анастасия Дмитриевна была прекрасной женой и хозяйкой. Детей у неё не было. Во время одной из поездок она, помня своё голодное детство, подобрала и удочерила нищую сиротку. К сожалению, девочка вскоре заболела и умерла. Кроме неё, Вяльцева опекала мальчика из бедной семьи, которому завещала крупную денежную сумму. В 1912 году врачи обнаружили у Вяльцевой рак крови. Лечение не давало результатов, и лишь переливание здоровой крови, которую брали у Василия Викторовича, временно улучшало состояние певицы. Несмотря на все усилия, через год она скончалась. Бискупский не смог быть на похоронах жены. Горе его было столь велико, что он слёг в горячке: открылась полученная в Маньчжурии рана. Ему было суждено пережить Анастасию Дмитриевну на 32 года. В Первую Мировую войну он дослужился до генерала и командовал дивизией. Его однополчанин, будущий белый вождь барон П.Н. Врангель вспоминал о нём, как о лихом и отчаянно смелом офицере. Революция, вначале поддержанная Василием Викторовичем, выдворила его за пределы Отечества. В Европе генерал выступал в качестве уполномоченного по делам русских беженцев. Он так и не женился вновь, храня верность своей единственной любви, и скончался в 1945 году вдали от Родины...
2. Русский крест Бориса Прозоровского
Посвящается Г. Улетовой, певице, записавшей альбом романсов Бориса Прозоровского…
«Мы только знакомы», «Вам 19 лет», «Я не вернусь», «Мой табор», «Кольца», «Газовая косынка», «Вернись», «Караван», «Левкои», «Корабли», «Плачет рояль», «Мы оба лжём», «Жигули», «Я старше вас», «Никому ничего не рассказывай» - все эти и ещё более ста романсов, составляющих сокровищницу этого жанра, создал композитор, чьё имя известно лишь поклонникам романса, а биография и поныне практически не исследована.
Борис Алексеевич Прозоровский происходил из древнейшего княжеского рода. В летописях неоднократно можно найти упоминание «боляр Прозоровских». Прозоровские были связаны родственными узами с другими родовитыми фамилиями. К примеру, на полотне немецкого живописца, относящегося к концу 17-го – началу 18-го века, запечатлевшего семейство князя Волконского, среди прочих домочадцев выведен и А.А. Прозоровский, приходившийся мужем одной из княжон Волконских. Один из представителей рода Прозоровский стяжал себе известность, как археолог. Несмотря на многовековую историю, к концу 19-го века семья сильно обеднела. Отец Бориса Алексеевича был военным врачом, широко известным в Тифлисе, куда Прозоровские перебрались из Петербурга. Профессия отца определила, казалось бы, и судьбу сына, родившегося в 1891 году. Тяжёлое материальное положение, усугубившееся после развода родителей, заставило его стать военным медиком. Борис Алексеевич получил фундаментальное образование, окончив Военно-медицинскую академию в Петербурге. Однако, больше медицины увлекала молодого человека музыка и поэзия. Музыку очень любили в доме Прозоровских. С детских лет будущий композитор был окружён песнями и романсами, исполняемыми вживую и записанными на грампластинки, которые в большом количестве водились в доме. Врачебная практика не заставила Бориса Алексеевича забыть призвание. Он пробовал сочинять стихи и музыку, в годы Первой Мировой войны рискнул выпустить в свет сборник стихов «Песни любви и печали», который, к разочарованию автора, не был замечен. После революции 17-го года и последовавшего за ней Брестского мира военврач Борис Прозоровский возвратился в Тифлис, где полностью посвятил себя музыке. Он много и с упоением работал над новыми романсами, с успехом исполнял их, стяжав себе славу поэта-романсиста, и, наконец, задумался о необходимости создать свою собственную программу, для которой необходим был исполнитель. В этот момент судьба свела композитора с певицей, которая на многие годы стала его музой, Тамарой Церетели. Восемнадцатилетняя студентка тифлисской консерватории, она отличалась редкой красотой, замечательным голосом и большим талантом. Ей Борис Алексеевич посвятил один из самых известных своих романсов:
В мою скучную жизнь вы вошли так нежданно, Неожиданно радостна ваша тайная власть, Ураганом весенним, но совсем нежеланным В мою тихую жизнь ворвалась эта страсть.
Ах, не будьте жестоки, ни к чему сожаленья, Не дарите из милости мне весну ваших лет. Уходите скорее, оставайтесь виденьем И мучительно просто скажите мне: «Нет!»
Вам 19 лет, у вас своя дорога, Вы можете смеяться и шутить, А мне возврата нет, я пережил так много И больно, больно так в последний раз любить!
Творческий союз Тамары Церетели и Бориса Прозоровского имел огромный успех. Тифлис, где состоялся дебют их первой концертной программы, рукоплескал им. После этого Борис Алексеевич уговорил Тамару переехать в Москву. В 1923 году состоялся их первый совместный концерт в Большом зале Московской консерватории, который был повторен дважды и назван критиками «настоящей победой композитора». Началась огромная концертная деятельность. Города сменяла друг друга, и везде Прозоровского и его музу встречали овациями и невероятным количеством цветов. На их выступления невозможно было попасть, билеты раскупались во мгновение ока. Это был период подлинной славы Бориса Алексеевича. Кроме Церетели, его романсы стали исполнять короли и королевы русского романса: Вадим Козин, Изабелла Юрьева, Пётр Лещенко и др. Всего более шестидесяти артистов исполняли романсы Прозоровского по всей России. В 20-е годы композитор создал самые знаменитые свои произведения, которые сегодня назвали бы шлягерами, в 1926 году они вышли рекордным тиражом – 40 тысяч экземпляров. Среди созданных в этот период романсов хорошо известен романс «Корабли» на стихи самого Прозоровского, строчка которого стала крылатой и повторяется доныне всеми без ведома о её происхождении:
Мы никогда друг друга не любили, В своих сердцах привета не носили, Случайных встреч и взоров не ценили И разошлись, как ночью корабли…
Но, разойдясь, сквозь сумраки ночные Мы с трепетом в сердцах своих прочли, Что наши души близкие, родные, Что полюбить друг друга мы могли…
Годы славы пролетели быстро. В 30-е романс был объявлен буржуазным, белогвардейским жанром и запрещён. А вслед за жанром под молох репрессий попали и его верные служители. Через адовы круги ГУЛага пришлось пройти и Лидии Руслановой, отбывавшей срок вместе с актрисой Зоей Фёдоровой и возлюбленной адмирала Колчака Анной Тимирёвой, и Вадиму Козину, и Борису Прозоровскому… Предчувствуя конец, Борис Алексеевич написал один из последних своих романсов на стихи В. Маковского:
Прощаюсь нынче с вами я, цыгане, И к новой жизни ухожу от вас. Не вспоминайте меня, цыгане! Прощай, мой табор, пою в последний раз!
Цыганский табор покидаю. Довольно мне в разгуле жить! Что в новой жизни ждет меня, не знаю, А в прошлой не о чем тужить.
В 1933 году они с Тамарой Церетели записывают свою последнюю пластинку. Вскоре Прозоровский был арестован и отправлен на Беломорканал. Там «бывшему» князю пригодилась профессия медика. Несколько лет он работал в лагерной санчасти, благодаря чему избежал гибельных общих работ и выжил. По отбытии срока композитор ненадолго вышел на свободу. Вернувшись в Москву, он узнал, что Тамара Церетели в эти годы стала выступать с аккомпаниатором Зиновием Китаевым. Борис Алексеевич откликнулся на это известие грустным, прощальным романсом:
Как странно всё это: совсем ведь недавно Была наша близость безмерна, безгранна, А ныне, ах, ныне былому не равно: Мы только знакомы. Как странно...
Завязка ведь - сказка. Развязка - страданье. Но думать всё время о Вас неустанно. А может быть, в прочем? Зачем? Нет не надо. Мы только знакомы. Как странно...
Прозоровский успел дать несколько концертов, после одного из которых его арестовали вновь, обвинив в моральном разложении армии и флота, и отправили в Сибирь. Пресса в те дни писала о депортации композитора, «культивирующего «белогвардейский» жанр». Ни приверженности последнему, ни княжеского титула Борису Алексеевичу простить не могли. В 1939 году после очередного допроса он был расстрелян. Ни точной даты его гибели, ни могилы не известно. Лишь в 1957 году Прозоровский был посмертно реабилитирован. Репрессии не коснулись его музы. Тамара Церетели продолжала артистическую карьеру. Говорят, что она спасла тогда практически запрещенный жанр классического русского и цыганского романса. Это удалось ей благодаря умной и осторожной репертуарной политике: наряду с романсами певица блистательно исполняла и сочинения советских композиторов, и грузинские народные песни, чем снискала благосклонность кремлевских руководителей. Тамара Семёновна так и не вышла замуж. Их отношения с Борисом Алексеевичем были гораздо глубже творческих. В годы своего триумфа они практически не расставались и, по воспоминаниям очевидцев, выглядели совершенно счастливыми. Почти на всех нотных сборниках 20 - 30-х годов после слов «Музыка Б.Прозоровского» почти стоит: «Посвящается Т.Церетели». В пору, когда вспоминать имя опального композитора было ещё небезопасно, Тамара Церетели прямо заявила в одном из своих интервью, что всем в своей жизни обязана Борису Алексеевичу, человеку высокой морали и чести, выдающемуся музыканту…
3. Белый певец. Валерий Агафонов
Посвящается Олегу Погудину...
Когда-то во времена гонений на романс этот жанр называли «белогвардейским». Позднее в советских фильмах именно белые офицеры пели самые задушевные романсы, которые добавляли их и без того совсем не отталкивающему образу дополнительный ореол. О «Русском поле» и «Липе вековой» пел Владимир Ивашов, дивный романс на стихи Пушкина исполнял герой А. Кайдановского в «Золотой речке», а «Белая акация» из «Дней Турбинных», её исполнение в фильме стало неувядающим образом Белой Гвардии… А в двух позабытых ныне фильмах «Путина» и «Личной безопасности не гарантирую» пел романсы полузапрещённый певец, бард Валерий Агафонов, своим творчеством закрепивший за романсом шлейф белогвардейскости. Валерий Борисович родился в Ленинграде в год начала войны, ребёнком пережил блокаду. Он, страдавший тяжёлым пороком сердца, выжил чудом. Позднее, зная о своём смертельном заболевании и понимая, что жизнь его будет краткой, он много работал, не жалея себя, отдавая людям данный ему Богом огромный талант. Не имея музыкального образования, он виртуозно играл на гитаре и пел так, что после него было трудно слушать кого-то ещё. Чтобы заработать на жизнь, Агафонов работал шлифовальщиком, рабочим сцены, электриком, радистом… Параллельно участвовал в художественной самодеятельности. По рекомендации В.В. Меркурьева посещал курсы Ленинградского института театра, музыки и кино, участвовал в сборных эстрадных концертах. Работал в Алтайской филармонии и Русском театре Вильнюса, пел в ресторане «Астория» в Ленинграде, под псевдонимом Ковач выступал в цыганском ансамбле с исполнением таборных песен. Стоило ему взять в руки гитару, как вокруг собиралась толпа. В подъезде дома Валерия Борисовича собирались почитатели его таланта и слушали импровизированные концерты. Кто слышал Агафонова хотя бы раз, уже никогда не мог забыть этот чарующий, уносящий в прошлое, дивный голос. Везде собирались десятки людей, чтобы услышать изумительного исполнителя русских романсов, коих насчитывалось в его репертуаре великое множество: от Глинки и Варламова до Зубова и Прозоровского. При этом попасть в официальную систему не было никакой возможности. Агафонов не вписывался в неё. Как не вписывался и поэт, с которым впервые их свела судьба ещё в ремесленном училище, а затем столкнула вновь, чтобы родился их творческий союз. Судьба поэта Юрия Борисова складывалась непросто. Детдомовец, он работал грузчиком, дворником, жил по подвалам и чердакам, имел за плечами несколько сроков за хулиганство и тунеядство, в среднеазиатской колонии «заработал» чахотку и писал прекрасные стихи, которые не могли пробиться в печать. Какое издание могло позволить себе роскошь напечатать, к примеру, такое:
Заунывные песни летели В край березовой русской тоски, Где-то детством моим отзвенели Петербургских гимназий звонки.
Под кипящий янтарь оркестрантов, Под могучее наше «Ура!» Не меня ль государь-император Из кадетов возвел в юнкера?
В синем небе литавры гремели И чеканила поступь война. И не мне ли глаза голубели И махала рука из окна?
Мчались годы в простреленных верстах По друзьям, не вернувшимся в ряд, Что застыли в серебрянных росах За Отечество и за царя.
Не меня ли вчера обнимали Долгожданные руки - и вот, Не меня ли в ЧеКа разменяли Под шумок в восемнадцатый год?
Кроме поэтического дара, Борисов обладал редким музыкальным талантом: он сочинял музыку на свои стихи, прекрасно играл на гитаре (в самом начале знакомства именно он научил Агафонова профессиональному владению инструментом, ставшему позднее неотъемлемой частью исполнительского мастерства последнего) и пел. Татьяна Агафонова, вдова Валерия Борисовича, вспоминает: «У Юры исполнение особое было, был такой глубокий бас. Он вообще был очень музыкальный. Но Юру почему-то все время затирали. Обидно! Потому что все выходят петь, кому не лень, а Борисова никуда даже не включают. Мне хочется, чтобы Юру Борисова знали. Последние годы безумно хотелось, чтобы у него был концерт, и все увидели, насколько это прекрасный музыкант. Больше всего мне было обидно за его гитару. Но ничего не получилось. Человек просто не привык к эстраде. Да и больной он уже был очень. Чахотка... Он ведь был человеком, который не мог работать. Есть такие люди. Ну, не в силах он был подниматься в шесть часов утра и ехать на кирпичный, допустим, завод. Он мог только сочинять стихи и музыку, писать свои песни. Другая душа совсем. Кроме того, эта болезнь... Я не представляю Юру в бархатном халате за чашечкой кофе. Этот человек ни за что бы не изменил стиль жизни. Он сам себе сотворил такую жизнь. Это уже судьба. Но ни о нем, ни о Валере я не могу сказать, что жили они несчастливо и ужасно. Жизнь их была счастливой, трудной, но счастливой. Даже у Юры Борисова, даже у Юры!.. Трагичной? Да. Но опять-таки когда человек ничего не переживает, откуда он чего возьмет? что сможет создать? А у них у обоих такая чуткость, такая восприимчивость ко всему была! Они могли понять все. Главное, что они - Юра, Валера – состоялись». Встретились два не вписывавшихся в систему творца, и плодом их союза стал цикл белогвардейских романсов такой исключительной силы, что при первых аккордах их, при первых словах – ком подкатывает к горлу:
Всё теперь против нас, словно мы и креста не носили, Словно аспиды мы басурманской крови, Даже места нам нет в ошалевшей от крови России, И Господь нас не слышит: зови – не зови… Вот уж год мы не спим, под мундирами прячем обиды Ждем холопскую пулю пониже петлиц Вот уж год как Тобольск отзвонил по Царю панихиды И предали анафеме души убийц Им не Бог и не Царь, им не Суд и не совесть Все им «Тюрьмы долой» да «Пожар до небес» И судьба нам читать эту страшную повесть В воспаленных глазах матерей и невест И глядят они долго нам вслед в молчаливом укоре Как покинутый дом на дорогу из тьмы Отступать дальше некуда - дальше Японское море Здесь кончается наша Россия и мы В красном Питере кружится, бесится белая вьюга Белый иней на стенах московских церквей В черном небе ни радости нет, ни испуга Только скорбь Божьей Матери по России моей.
А ещё были «Закатилася зорька…», «Голубые лошади», «По зелёным лугам и лесам», «Справа маузер, слева эфес…»… Примечательно, что фрагмент из песни «Закатилася зорька» («Перед боем») Агафонов исполнил в фильме «Личной безопасности не гарантирую»:
И присяга ясней, и молитва навязчивей, Когда бой безнадежен и чуда не жди. Ты холодным штыком мое сердце горячее, Не жалея мундир, осади, остуди.
Эти песни узнали за рубежом, эти песни перепевались втайне, а их авторы, угасавшие день ото дня, точно знавшие неизбежность скорого конца, продолжали жить в нужде, продираться сквозь тернии, творить на последнем излёте. Про таких говорят, «живут как птицы». Валерий Агафонов так и не увидел своих пластинок. Незадолго до смерти он стал артистом Ленконцерта, выступал в ВУЗах, перемежая исполнение песен лекциями о поэзии и истории романса. Его сердце перестало биться в 1984 году. Ему было сорок три года. Незадолго до кончины певец говорил: «Если бы не пел, прожил бы меньше». Юрий Борисов посвятил памяти друга песню:
Может, виной расстоянья, или я сам не спешил?.. Что ж ты мои ожиданья встречей не разрешил? Черной тесьмой перехвачены близкие сердцу черты. Все, что судьбою назначено, бережно выстрадал ты. Спишь на цветах увядающих, а у тебя в головах - осени лик всепрощающий с тихою грустью в глазах. Слышишь, подруга сермяжная песню заводит без слов? Струны-певуньи наряжены в бархат бардовых басов. Внемлет минорным созвучиям все повидавший Парнас, слушают ивы плакучие твой недопетый романс.
Шесть лет спустя, тяжёлая болезнь, с которой он мужественно боролся целых десять лет, одолела и его. Поэт, бард, человек огромного таланта и трагической судьбы, Юрий Борисов скончался на сорок шестом году жизни в больнице на Поклонной горе 17 июля 1990 года в 8 часов утра. Наследие Валерия Агафонова огромно. Через несколько лет после его кончины его записи стали выходить на пластинках, кассетах, а позже – дисках. Первые пластинки семья певца вынуждена была покупать на свои деньги. Татьяна Агафонова, вспоминает: «Руководители фирмы «Мелодия», издав всего Агафонова, сделали огромное дело, но по отношению ко мне и к близким Валеры ставили себя так, будто мы должны быть счастливы самой возможностью издания наследия певца. Нам ничего не заплатили, пластинки мы вынуждены были покупать в магазине. А тогда хорошие диски были дефицитом - их не продавали, а «выбрасывали», либо распространяли из-под полы среди нужных людей. Зайдя в магазин и увидев толпу («Агафонова выкинули!»), я посылала маленькую Дашу разжалобить очередь и продавца: «Это мой папа»». Вклад Валерия Агафонова в возрождение романса, в русскую культуру в целом трудно переоценить. «В какой-то мере его можно поставить в один ряд с Окуджавой и Высоцким в плане возрождения свободы и самосознания россиян в 60-е годы, - пишет Т.И. Чернышева. - Только Агафонов делал это иначе, он попытался возродить тонкие душевные человеческие чувства на основе русского романса (собственно, не русского романса, насколько я знаю, нет; в других странах есть песня, баллада, шансон и многое другое, но не романс). И это ему удалось. Но самой большой заслугой Валерия я считаю то, что он возродил романс практически из небытия. Ведь в Советском Союзе официально считалось, что слова и музыка романса никак не соответствуют идеологии и воспитанию нового, советского человека – строителя коммунизма. Многие исполнители романсов подвергались политическим гонениям. В концертах романсы почти не исполнялись, если их пели, то в большинстве случаев утрированно, искаженно, с оттенком пошлости или насмешки. Многие романсы были совсем забыты. А Агафонову удалось разыскать забытые романсы, а главное, восстановить ценность и значение романса для русской культуры, показать классическое исполнение этого музыкального жанра». Сегодня диски с записями Валерия Агафонова продолжают выходить. Его творчеству посвящены сайты в Интернете. Его песни перепеваются молодыми исполнителями, которые называют Валерия Борисовича своим учителем. И среди прочих живут и перепеваются белогвардейские романсы, и щемит сердце, и катится слеза, когда слышится пронзительное:
По зеленым лугам и лесам, По заснеженной царственной сини, Может, кто-то другой или сам Разбросал я себя по России. Я живу за верстою версту, Мое детство прошло скоморохом, Чтоб потом золотому Христу
Поклониться с молитвенным вздохом.
|
 |
