«Смерть намечает самых лучших
И дёргает по одному.
Такой наш брат ушёл во тьму!..»
Владимир ВЫСОЦКИЙ.
Три смерти потрясли меня за последние три
недели: Майкла Джексона, Василия
Павловича Аксёнова и Яна Марковича
Торчинского. Если об уходе из жизни Джексона и Аксёнова узнавал
сразу же из новостных программ российских телеканалов, то о
кончине Яна Торчинского 13 июня, так получилось, узнал только
месяц спустя из электронной литературной газеты «Зарубежные
задворки» (Чеховское общество, Дюссельдорф, Германия). Если
смерть Аксёнова в большой мере была предопределена возрастом и
долгой и тяжёлой его болезнью; если Джексона, предполагаю,
сволочи разных мастей долго и намеренно подводили (и подвели в
50 лет!) к печальному исходу, то ничто, казалось, не предвещало
внезапной кончины Яна Марковича…
Трудной жизнью жить – стихия гончей,
Выбор, доля…
Лёгкой смертью путь земной закончить –
Божья воля.
С
Яном Торчинским мы познакомились весной 2006 года. Я тогда делал
первую попытку
выйти со своими стихами на зарубежную редакцию. Узнал, что в
Филадельфии Валентина Алексеевна Синкевич много лет составляет,
редактирует и выпускает ежегодный литературный альманах
«Встречи», стал искать в Сети какие-либо адреса (почтовый или
электронный) редакции. Безуспешно. Помог Виктор Фет, поэт,
профессор университета Маршалла из Хантингтона (США, Западная
Виргиния), на E-mail
которого я случайно наткнулся при поисках. Написал Фету,
попросил помочь. Виктор сообщил: у «Встреч» нет ни сайта, ни
электронной почты, все контакты с Синкевич происходят через её
домашний почтовый адрес (привёл в письме). Видимо, хорошо зная,
что российская почта – притча во языцех, что в её многочисленных
«бермудских треугольниках» могут бесследно пропадать почтовые
отправления, во втором письме Фет любезно предложил перегнать
подборку ему по «электронке», он распечатает и перешлёт в
Филадельфию. Я так и сделал. Написал письмо Синкевич, приложил
стихи, отправил Виктору, а он, подключив надёжную американскую
почту, всё отправил в Филадельфию, и в самом ПОСЛЕДНЕМ (!)
выпуске альманаха (№31, 2007) вышли мои стихи, за что я безмерно
благодарен Валентине Алексеевне. А ещё Фет тогда же сообщил мне
E-mail Яна
Марковича Торчинского, живущего в Чикаго редактора-составителя
поэтической литературной страницы «Все музы в гости будут к
нам…» еженедельника «Обзор» (Чикаго-Милуоки).
Я подготовил объёмную подборку из 29-ти
стихотворений и 16 мая 2006-го с
письмом отправил Торчинскому. Отправил,
настраиваясь на долгое ожидание реакции редактора, что сплошь и
рядом, за редким исключением, бывает. Каково же было моё
удивление?! когда уже на другой день, а если учесть 12-тичасовую
разницу во времени между Чикаго и Кузбассом, Юргой, – в тот же,
я получил от Яна Марковича развёрнутое письмо. (Поразительная
обязательность и пунктуальность – одна из черт Торчинского,
которой и нам всем не плохо бы обладать.) Мы стали регулярно и
часто переписываться, сразу же перешли на имена (правда, ещё
долго, до июля 2007 года, сохраняя «Вы» при обращении), а потом,
примерно недели через две-три, начали в режиме «редактор-автор»
работать над моими стихами, готовя их к публикации в «Обзоре».
(Генетическая нетерпимость к графоманам, но уважительное,
бережное и даже трепетное отношение к своим потенциальным
талантливым авторам – ещё одна черта Торчинского как редактора и
человека, черта, которой так не хватает большинству российских и
зарубежных редакторов!)
Оригинальная особенность литстраницы Торчинского
в том, что она, будучи
международной, но, конечно,
с приоритетом для авторов из США, будучи чисто поэтической и
выходя примерно один раз в месяц (в 2008 и 2009 гг. – чаще),
позволяла поэту из какой-либо страны опубликоваться ТОЛЬКО ОДИН
РАЗ (!!!), зато ему, прошедшему мелкоячеистое отборочное сито
(легко проходили поэтические алмазики и другие драгоценные
камешки, но с лёгкостью задерживалась и отсекалась графоманская
галька и булыжники…), отдавалась ЦЕЛАЯ ПОЛОСА в еженедельнике.
Потом, по истечении года, Ян делал итоговую дайджестную
страницу, включал в неё по одному-два стихотворения ВСЕХ
авторов, опубликованных за этот период. И – всё! Больше никогда
в жизни опубликованный не мог вернуться на литстраницу – так
изначально положил Ян. (Может, он предчувствовал, что ему
отведено для этой титанической работы не так много лет и
стремился по разу опубликовать как можно больше талантливых
поэтов?..)
Другая поразительная особенность в том, что
Торчинский никогда
не использовал так называемый «административный
ресурс»: переберите в архиве «Обзора» все выпуски – ни на одной
литстранице не найдёте стихов самого Яна. (Это при том, что
теперь с лёгкостью создаются сетевые и даже «бумажные» издания,
на страницах которых их «создатели» безудержно пиарят и
саморекламируют самих себя, нежно любимых. Ради высшей
справедливости, надо отметить, что таким горе-изданиям уготована
закономерная участь: эти выкидыши и уродцы чаще всего умирают,
едва появившись на свет. Пиаристу пиаристская смерть!) Я
несколько раз спрашивал Яна: почему ты никогда не публикуешься
на своей странице? Он отвечал с юмором: а зачем? я даже свою
жену там не публикую! (Вот такая литературная деликатность и
невыпячиваемость – ещё одна из приятных черт Торчинского.) Яну и
без этого было где опубликоваться, и его, надо признать, охотно
публиковали многие литиздания разных стран.
Отобранные в «Обзор» стихи я последовательно
дорабатывал по замечаниям и
предложениям редактора (их, надо отметить,
набралось не так много), и в конце июля 2006-го они были готовы
к публикации, встали в очередь (уже тогда она была в пределах
3-4 месяцев) и стали ждать своего часа. Предполагалось, что в
октябре подборка будет напечатана. Но, как оказалось, вышли
стихи значительно позднее.
В середине октября я написал в письме «FROM
RUSSIA WITH
LOVE»
Игорю Цесарскому, главному
редактору еженедельника «Обзор», цитирую фрагментарно:
Не думаю, что моё письмо станет такой уж большой
неожиданностью для Вас:
редакторы – тёртые
калачи, всегда готовые и устойчивые к разного рода отклоняющим
воздействиям.
Мы здесь, в самом сердце Западной Сибири (контур
Кемеровской области и в самом
деле очень похож на
сердце), удалённой от штата Иллинойс на двенадцать часовых
поясов, не лаптем щи хлебаем и не разгуливаем по улицам городов
и весей в обнимку с медведями, а стараемся не отстать от времени
и цивилизации, следим за развитием русскоязычной поэзии в США и
в мире, стремимся писать хорошие стихи, а кое-кто – Ваш покорный
слуга в частности, – читает в Интернете и литературные страницы
«Обзора».
С Яном Торчинским, «составителем», как он себя
позиционирует, литстраниц «Все
музы в гости будут к
нам…», судьба свела меня в середине мая 2006 года.
…16 мая я написал Торчинскому и отправил стихи.
Ян, что делает ему честь,
ответил незамедлительно,
в тот же день, и мы стали реально общаться в виртуальном мире.
Но что должно было случиться с Торчинским? бывшим футболистом и
футбольным судьёй, отменным знатоком истории футбола и его
преданным фанатом, чтобы он в самый разгар баталий на чемпионате
мира по футболу в Германии прислал мне обстоятельное письмо с
замечаниями и предложениями по отобранным для печати стихам. Да
ничего, наверное, экстраординарного не случилось. Видимо, просто
– высокая мера ответственности перед делом, которым Ян
занимается теперь в «Обзоре». Потом мы без малого месяц, работая
в режиме «редактор-автор», сшибаясь и искря, шлифовали и
доводили мои стихи. Закончили в конце июля. И теперь я терпеливо
стою в очереди на публикацию. Предполагаю: в ноябре или декабре
моя персональная литстраница, составленная Яном Торчинским,
появится в Вашем еженедельнике, и я войду в почётный
интернациональный круг поэтов – авторов «Обзора».
(Конец цитироваия.)
С этим же письмом я отправил Цесарскому своё
эссе, и 25 октября 2006-го в газете
были опубликованы не стихи, а вне
литстраницы Торчинского, – эссе «Магия истинной поэзии, или
Путешествие дилетанта» – мои субъективные впечатления от стихов
талантливого филадельфийского поэта Ольги Родионовой, а вот 8
января 2007 года, сразу после предновогодней публикации стихов
Риммы Фёдоровны КАЗАКОВОЙ, была напечатана большая, на целую
полосу, подборка моих стихов. [Я, грешным делом, думаю теперь,
что Ян (а ему, как и мне, видимо, нравилась наша переписка, и мы
неоднократно это подчёркивали друг другу) специально оттягивал
срок публикации моих стихов, наверное, боялся потерять в моём
лице такого виртуального собеседника, которым он, как и я – им,
очень дорожил. Сужу об этом хотя бы по тому, что Ян несколько
раз с горечью сетовал мне: большинство из тех, кто у него уже
опубликовался, тут же прекращало переписку с ним…
Неблагодарность и беспамятность, увы, свойственна многим
нынешним поэтам – на собственном опыте в этом не раз убеждался…]
У нас с Яном, по счастью, нашлось довольно много
общих точек соприкосновения и
взаимодействия: любовь к настоящей поэзии;
любовь к эпистолярному жанру, ныне, в век SMS-ок,
звонков по сотовому, Skype и пр., почти
совсем утраченная; любовь к творчеству Владимира Семёновича
Высоцкого (а ещё Ян очень любил Александра Галича, понятно,
почему…); любовь к иронии и, в первую голову, к самоиронии;
любовь к не любви давать лобовые советы и учить жить; любовь
обмениваться адресами литературных изданий, которые мы знали или
узнавали, что весьма способствовало «распространению нашему по
планете»; любовь до ненависти не любить графоманов, коим ныне
несть числа; любовь и уважение к своим читателям; любовь и
чувство благодарности к тому, кто чем-нибудь тебе помог
et cetera. Конечно, во многом мы не совпадали,
но это только добавляло остроты в наши отношения, делало их не
такими пресными. Ян был, в отличие от меня, довольно закрытым
человеком, наверное, это, в какой-то степени, шло и от его
трудной судьбы еврея в СССР, от занятий боксом в молодости:
сильно откроешься – пропустишь удар… А ещё он был из тех людей,
которым палец в рот не клади… И этому качеству (умению себя
защищать, не голословно отстаивать своё мнение, а – с
аргументами, фактами и вескими доводами, умению держать удар…),
так необходимому в жизни и в литературе, я учился у Яна.
В начале «нашей эры» Ян, естественно, не
преминул с лёгкой изящной провокацией
пару раз проверить меня «на вшивость» по
части пресловутого «еврейского вопроса». Я не поддался. Больше
он и не пытался, видимо, понял, что моя позиция более-менее
правильная, и она его устроила. Яну первому я написал: русский и
еврей – братья навек! А потом повторил это в письме Анатолию Берлину
в Лос-Анджелес и лично в начале июня 2009 года сказал ему то же
самое в Санкт-Петербурге на литературном Фестивале «Серебряный
стрелец». (Допускаю, что с такой установкой мне проще общаться и
находить взаимопонимание с евреями в России и за рубежом, а
литературная судьба и обыденная жизнь, надо отметить, сводит со
многими и здесь реально и там виртуально…)
Можно долго говорить и писать о том, каким
разносторонне талантливым человеком
был Ян Торчинский. (Не зря же говорится:
талантливый человек талантлив во всём.) Инженер-теплотехник,
учёный, кандидат технических наук, автор множества научных
статей и нескольких технических книг, руководитель крупной
лаборатории в Киеве до эмиграции в США в 1992 году, а потом –
талантливый разножанровый писатель (проза, поэзия, публицистика,
литературная критика, литературоведение), один из самых
известных нынешних писателей русского Зарубежья. (С ума сойти!)
А его блестящий, тонко организованный аналитический ум, который
легко замечается, которым можно только восхищаться; приобрести
такой стоит огромного труда, да не всякому, а редко кому
удаётся…
Поразительно, как Ян работали в литературе, в
частности в поэзии: никогда не писал
стихи за столом, а всё, как известно мне,
– «…на ходу, на бегу, в транспорте и т. д. Зато с многодневными,
многомесячными, многолетними перерывами. А записывал уже
готовое. Зато править мог бесконечно.» А какая просто
феноменальная у него была память!: «даже прозу объемом в 20-25
страниц свободно держал в голове и, по завершении, записывал в
первом варианте без проблем. Потом, конечно, начиналась
шлифовка.» Белой завистью можно позавидовать такой памяти!
К великому сожалению, у Яна при жизни в Америке
– в силу тех или иных
обстоятельств – не вышло ни одной художественной
книги на «бумаге», зато было написано и составлено шесть в
электронном виде. Утешаю себя мыслью, что родственники Яна, его
друзья, собратья и сосестры по перу, коллеги из еженедельника
«Обзор», потенциальные спонсоры и меценаты сделают всё, чтобы
книги Яна увидели свет…
Не сотвори себе кумира! Добавлю: но сотвори себе
Учителя. У меня не было и нет
учителей, кроме школьных и институтских; у меня,
как у Людвига Ван Бетховена, не было, нет и, почти уверен, не
будет учеников... I`m self made
man (человек, который сделал себя сам). Сделал в
литературе. А вот в жизни своим Учителем я с полным правом могу
считать Яна Марковича, который был гораздо умнее и мудрее меня и
ненавязчиво делился житейской мудростью со мной.
Я – неисправимый весеннее-летне-осенний
рыболов-любитель, мой непрерывный
стаж исчисляется с пяти лет, а в нынешнем
году мне стукнет 63. Ян, хорошо зная о моём страстном увлечении,
частенько интересовался моими рыбацкими делами, я,
соответственно, как на духу в подробностях ему выкладывал… Сам
же Ян, будучи на пенсии, какое-то время подрабатывал в фирме,
изготовляющей рыболовные принадлежности и комплектующей наборы
из своей и других поставщиков продукции. Он мне умопомрачительно
ярко описывал эти штуки и наборы… Как я ему завидовал, как
мечтал припасть к этим ценностям!.. Даже, помнится, не раз
уговаривал включить «утечку, усушку, утруску» и «заиграть»
что-нибудь для меня, чтобы подарить, когда я прилечу в Чикаго… А
Ян мечтал о фетровом беретике, подобном тому, в котором он
рассекал по Киеву… Я обещал: будет тебе беретик, будет и свисток
(футбольного судьи)!
Мы любили писать друг другу. Наша эпистолярная
эпопея растянулась на три года!
В моей электронной папке
«Торчинский Чикаго» мегабайты нашей – бесценной для меня! –
переписки. Последнее письмо Яну я написал 5 мая, он ответил
6-го. Потом я три недели лечил глаза, рыскал – язык на плечо! –
по Юрге и Томску в поисках спонсоров, которые хотя бы половиной
требуемой суммы закрыли мне, пенсионеру с нищенским российским
пенсионом, поездку в Питер на литфестиваль «Серебряный стрелец»,
потом – замечательная поездка в «город, знакомый до слёз…», где
я не был больше десяти лет, потом – ожидание результатов трёх
международных литературных конкурсов (Бельгия, Германия,
Украина-Россия), в которых я принял участие, потом… потом… И –
всё откладывал письмо Яну, чтобы было что-то важное написать,
особенно по литконкурсам, которые сам Ян не жаловал и к моему
увлечению ими относился довольно скептически… Откладывал…
откладывал, а потом, в ночь с 12 на 13 июля узнал из германской
электронной литературной газеты «Зарубежные задворки», что уже
месяц назад, 13 июня, Ян Маркович ушёл из жизни. И – стало
некому писать в Чикаго… [А вот какой странный с оттенком мистики
знак я получил той же ночью. В моём «поминальнике» 2009 года под
№452 записано: письмо Леониду Ольгину (редактор журнала «День»,
Антверпен, Бельгия), исполнено 13.06; под №453: письмо Давиду
Кудыкову (президент APIA, Лондон,
Англия), исп. 13.06; под №453 (Ошибка в нумерации. – И. И.):
письмо Евгении Жмурко (редактор литгазеты «Зарубежные задворки»,
Крефельд, Германия), исп. 13.06. Под №454 записано коротко:
письмо Яну (именно в этот день, как потом, месяц спустя, я
узнал, он умер). В середине третьей декады июня под №514 снова
записано: письмо Яну, то же самое под №549 – на 13 июля. И я бы,
конечно, написал в этот день письмо (благо, уже было чего
существенного написать ему), если бы ночью не узнал ошеломившую
меня весть о смерти Яна...]
Да, можно много говорить и писать о Яне
Марковиче, восхищаться им и перед ним
преклоняться. Не отнимешь – он более чем
достоин этого. Безупречное владение русским языком, знание
нескольких других, невероятная эрудиция, глубокие технические и
литературные знания, тонкое чувство юмора, что мне, пишущему,
кроме лирики, и юмор, очень импонировало… (Ян, кстати написать,
родился 1 апреля, в День смеха. Как удачно подгадал!) Говорить и
писать о нём не в прошедшем времени, а так, как будто он,
по-дружески помахав нам рукой, на время ушёл и скоро вернётся…
Как будто голосом так любимого им Высоцкого Ян обещает всем нам,
близко знающим его, тоскующим по встрече с ним:
Не пройдёт и полгода, и я появлюсь,
Чтобы снова уйти на полгода.
|