Надежда Далецкая Фантазируй!    Сочини себе героя, фантазируй от души! И мечты, и мысли роем! Рой над головой жужжит. Уравнение простое: полюбить – и значит: жить! Майский жук ополовинил звуковой весенний ряд. Где-то созревает финик, а у нас в цвету подряд вишня, груша и малинник. Одуванчики горят там и сям у теплотрассы, повторяя солнца цвет. На витрине лозунг: «В массы – колбасу, закат, рассвет!» Взять да и влюбиться разом! Уподобиться листве: перейти на нежный шёпот. Слиться в целое одно. И летать, и громко хлопать: ветвь о ветвь. По мне, со мной! Кто ты? Кем бы ни был, кто бы…мой герой! Так решено! Через все пробиться щели – закрепить росток мечты! Вверх! От соловьиных трелей. В рост! До самой высоты птиц полёта. Захотели, мой герой? Идём на ты! Так и жить, любя помногу. Вымыть душу и окно. Вьётся лентой лет дорога… Фантазируй, коль дано! Сочиняй!…но знай, что Богом всё давно сочинено. ОТ И ДО Очевидный, как итог. Выдуманный от и до: от весны, от листьев глянца – до стыдливого румянца в грешных мыслях. Сам собой. Мышкин? Знамо, идиот. Сочинённый до и от: до свидетелей лукавых, от крапивы до агавы – ласки мамкиной скупой. С детства я, как корабел, конопачу сей пробел год от года, раз от раза: голь на выдумки горазда! Хочешь баш? Получишь шиш! Приблизительно Федот… Обязательно не тот! Что, фантазия-подруга? Всё – от детского испуга и тревожности души. Не встречайся, не встречай! Чай, чужой он. Иль не чай? Не выдумывай, молодка: «Я – сиротка, он – сиротка» – не прилепишь однова! В речке раки да плотва. Дно морское топчут крабы. Вывод рыбий – повод слабый. Если бы, да вот не кабы. Жили-были дед и баба. Остальное – трын-трава. В ЭТОМ КРАЮ СЕРДОЛИКОВ… Шкурка арбуза – тельняшкой. А дыня – в желтой рогожке, заплат на заплатке. Бывший мальчишка, будущий циник пишет, выводит, как в школьной тетрадке прутиком имя. С нажимом, с наклоном. На берегу сердоликовой бухты. Мы с ним настолько близко знакомы, что, позавидовав, мстительно: «Ух ты!» море швырнёт языкатой волною резко охапки медуз нам под ноги. Время размажет… Имя размоет… Рыкнет пучиной морской из берлоги. Вёсла – под дых, оттолкнутся о скалы: лодка отчалит ретиво, прыжками… Что мы так долго в той бухте искали? Вечной любви драгоценные камни? Сколько ночей колыбельное небо нас на волнах коктебельно качало? Бусы из ракушек, щурясь подслепо, за три рубля продавал у причала старый татарин в малиновой феске. И угощал совершенно бесплатно дыней-колхозницей. «Ты не побрезгуй! Слушай, возьми свои деньги обратно!» В марево море оттенками синих, серых, зелёных, Волошинских красок плыло в попытке невидимых линий рано ли, поздно – достичь. Но напрасно! В этом краю сердоликов и синих- синих холмов! и цепей Карадага – нет горизонта! И не было. Ныне только бушует над рваной ватагой* буря на море! А почка рассвета лопнет вот-вот на макушке у пиний! Где ты, наш Крым, наша молодость? Где ты, бывший мальчишка, будущий циник? *Ватага – небольшая рыболовная сеть ПОДВОРЬЕ КЛЮЧЕЙ. ПЯТИГОРЬЕ Лукавая ива игриво склонила дразнящие ветки – зелёную дрожь над руслом извилистым. В облаке ила, вприпрыжку по дну – что с такого возьмёшь? – пацан-недоумок, разбойник Подкумок: мелькание пяток каскадами брызг! На белых камнях белой пеной рисунок: мгновенный, как вечность, пустой, как каприз. А дальше под ноги холмы и дороги, и зелень долин, и кустов изумруд. С горы и под гору Кавказа отроги: Развалка, Медовая, Бык и Верблюд. Бештау. Подворье ключей. Пятигорье. Гора за горою. Гора при горе. Каскады стволов, шелестящее море: ныряние птиц из-под крон на пригрев. На гору Железную плотной толпою взбираются клёны и сосны, плечом касаясь друг друга: спешат к водопою, ключи подбирая к ключу за ключом. Здесь сойки садятся на плечи, а дятлы без устали бьют в барабаны дубов. И ветер колышет зелёные патлы сомкнувшихся крон и столкнувшихся лбов. Здесь воздух поёт: и ни статься, ни деться! – Слова так и рвутся, что в горле першит! И носится ласточкой радость у сердца, восторгом стрижёт поднебесье души! И ДЕВОЧКА С КОРЗИНОЮ ГРИБОВ И девочка с корзиною грибов. И утро босоногое по росам на цыпочках крадётся. И берёзы неслышный вздох в лесу, в туман рябой. И кашель петуха под скрип крыльца. И вброд – по мелководью, по лодыжки. И в полдень ветра сиплого отдышка в кустах. И лист, в прожилках, у лица. И гул пчелиный, от июльских гроз не отличимый и неотделимый. И скользкий бок уснувшего налима с налипшими травинками. Стрекоз и бабочек парение. На Спас всхлип падающих яблок. В огороде и под окном ночами ёжик бродит. В углу избы горит иконостас. И август холодит тяжелый сад. И бубенцом звенит вдали корова. И днем над головой луны подкова белеет…и в тумане голоса кустов и птиц на утренней заре всё чаще вязнут и плывут всё выше. И дождь не бьёт, а лязгает по крыше и стонет под горой и на горе. Под осень в снах плотнее вязь снопов… И девочка с корзиною грибов... БЕЗ Сколько раз уезжать безвозвратно. Сколько раз провожать безпоминно. Бесплемённость свою проклиная. Ни к чему. Ни за что, ни про что. Я за вечер всплакну троекратно: над просоленной пляжной равниной и луна нынче всходит иная, наблюдая безбрежный поток, уходящий на запад, на запад. Уносящий на север, на север мысль о ближнем, вдали, на далёком юге с именем Ближний Восток. А в бессонную ночь тихой сапой подкрадётся мечта. И поверю в город тот, без меня одинокий, где смеясь, беззаботно раз сто рассыпает в ночи водопадик серебристые брызги на платье. Узкий мостик пока ещё горбит в услужении спину у ног. И сверчкам непривычное: «Надя» выговаривать сложное: «На-дя»… веселей, чем поддразнивать Гоби в пустотелый свистящий манок. Этот город как воздух мне нужен, чтобы помнить, что место не пусто, а вот свято – не свято…на вырост. До бездушной хамсиновой мглы. Что подымет пески, и завьюжит в небо желтую злую безусталь. И проснётся в душе новый Ирод, и потянутся ночи-волы грузом мнимых обид и претензий на беспечность холопскую эту. А под утро заявятся птицы – нет, не в жаркие страны, а из! Отцветёт и семейство гортензий на моем подоконнике к лету. Круг замкнёт не петля, а петлица – локтем в раму упрётся карниз. Подмосковный лесок. На поляне в неглубокой, чернеющей яме шевелит в костерке хворостиной головешки чужая рука. Над Москвой пролетающий лайнер, на глазок, бортовыми огнями вдруг поманит! И память застынет, имитируя свет маяка.