Стихи

Облако в тихом плывёт поднебесье –

Облако – тайна, облако – песня.

Там, где зима от порога к порогу,

Облако малое – как это много.

Чистопись ветра и синих метелей,

Руки воздеты – и полетели…

Только по жизни душа-недотрога

Ангела алчет, а может быть, – Бога.

Вот оттого-то нет ей ответа:

Облако белое, облако, где ты?

*   *   *

Подожди, не зови меня больше, не надо –

В край осенних дождей и кромешных ветров.

Я еще не вернулась из тёплого сада,

Из весёлого сада под названьем «любовь».

Ах, как хочется впрок просмолиться весною

И ладонями всласть отогреться в тепле!

Но калитка скулит у меня за спиною

И не солон ломоть у тебя на столе.

Ну, о чём я? О чём?! Не пришли ещё сроки.

Слишком зелены мы, чтоб взахлёб горевать.

Только солнце вчера не взошло на востоке

И сквозь тучи слезой просочилось опять.

Я целую ладони твои осторожно,

Их шершавинки помню каждой складочкой губ.

Жаркий май на снегу мне растеплить не сложно –

А один уголёк раздышать не могу.

*   *   *

Молодо-зелено… Листья осенние,

Жёлтые, красные, кружевом разные…

Долго гуляла ты, весть о спасении.

Кто мы такие, чтоб праздники праздновать?

Не было равных – прощайте, любимые.

Свет разливается лунною накипью.

Я никого не умела по имени

И никогда от обиды не плакала.

Звёзды мукою просеяны августом,

Небо зияет заклёпками ржавыми.

Тех пирогов не едать уже нам с тобой.

Может быть, времени только и жаль меня.

*   *   *

Ляг в облака и спи,

Ставший потребней солнца.

Душу живу купил?

Полно, не продается.

Бил или так любил,

Кратней, чем вдох и выдох?

Гимны сложу другим,

Только души не выдам.

Ревностью выжгу грудь,

Лето сплавляя в Лету.

Душу мою забудь.

Если возможно это.

*   *   *

Всё кончено. Дождь за окошком

пустую мурчит дребедень,

и ластится рыжая кошка

к коленям моим целый день.

Вот всё, что мне в жизни осталось,

и всё, чем мне жить суждено.

Пусть времени бренная малость

Сквозь пальцы просыпана, но

глаза раскрываю упрямо

и в Божью гляжу благодать,

ведь ждут меня старая мама

и ветхая мамина мать.

И я опускаю ресницы,

Песчинки ловлю на лету.

А мамам моим будет сниться

Акация в белом цвету.

*   *   *

Вон из города! По колдобинам,

Тропкой глаже, чем кожа твоя.

Вон! – и палец – так в сердце раздолбанном

Вскриком симфония, не помню чья.

Укажи мне – вольно же сукою, –

Живы пока, – куда брести.

Чтоб по чащобам зря не аукалось,

Лешему чтобы не вывести.

В топи мшарные правь, сокольничек,

Всё по чести да по делам.

Только имя твое раскольничье

Не расколется пополам.

Только имя твоё и вынести,

От судьбинушки не сберечь.

В караваи б ту муку вымесить,

Что мукою висит оплечь.

Вон из города, где изгоем я…

ТА И ДРУГАЯ

Как век её краток и как безыскусен,

Ей время цветенья не дольше сирени.

Зря дочь наблюдала с отеческой грустью,

Как щёки её год от года серели,

Как меркли глаза, истончалась природа,

И времени ветер ярился, неистов.

Их жизнь разделила навечно при родах,

И каждый в своей половинке прописан.

Там пристальны взгляды, язвительны речи,

Там даже вода наливается ядом.

Все козыри биты, и крыть уже нечем

На самом пороге спонтанного ада.

Там всё убывает, судьбе потакая,

Чья совесть рессорна, как белые флаги.

А завтра ты будешь вот точно такая,

И голос останется лишь на бумаге.

*   *   *             

Мы уповаем на время –

время нас выпивает.

Только разлуки бремя –

не убывает.

Тащим, всё так же тащим –

разве Сизифу впору –

памяти чёрный ящик

в гору.

Глотки сбивали скальды,

скалились менестрели,

с вёсен срывая скальпы,

постарели.

Ну а в раю – всё так же:

сладенько и летящее –

вниз – ненадкусанным яблоком –

счастье.

ЕЩЁ НЕМНОГО О ЛЮБВИ

Пусть же она – туда, где небо

Тучи срывает, грузя обозами.

Я голодаю – мне надо хлеба –

Бог с ней.

Бог с её дансами и кадансами,

Ляпами и отдушинами.

В общем, не надо – тушите лампы –

Свечи давно потушены.

И не являйтесь во сне с визитами,

Все ангаже оплачены.

Пусть же в шкафу теперь висит она

Кофточкой, молью траченной.

*   *   *

Теперь уже навсегда, –

до самого до конца –

оборваны провода.

Сквозь тушь, что текла с лица,

Качалась ночная мгла,

и плыл за окошком свет,

а я, замерев, ждала,

что ты позвонишь в ответ,

что скажешь, куда идти,

когда на пути нет вех,

что голубь твой прилетит,

а в клювике будет ветвь

оливы, как весть земли,

которой простыл и след,

где счастливы быть могли

мы добрую пару лет.

А после, помедлив чуть,

судьбы перейти порог,

чтоб лаял, припав на грудь,

вслед утренний ветерок.

*   *   *

Мои бесценные враги,

враги на жизнь, а не от скуки,

не вам считать мои долги

и потирать довольно руки.

Мои заклятые друзья

вас тешат рукоположеньем,

а мне в ту сторону нельзя:

я знаю цену униженья.

Пли по мишени! – Но опять

рукой оглажу лоб горячий.

Вы зорко целитесь – вы зрячи.

Слепцу на это наплевать.

Все перепутались давно,

вросли друг в друга в руковерти.

где чётки только абрис смерти

и муки чёрное вино.

СТОЙКОСТЬ

Ты…

Ты рассказываешь, смеешься…

Ты рассказываешь вещи…

Ты рассказываешь страшные вещи.

Ты рассказываешь страшные вещи – и смеёшься!

*   *   *

Крылья полёту, увы, не нужны –

Вниз с облаков.

Сны пробудились, не видят нас сны –

В сонме веков.

Лишь отрезвляюще льётся вино

Горлом в ночи.

Если тебе будет слово дано,

Гордо молчи.

Или верёвкой ту песню сдави,

Душу стреножь.

Поезд уходит, поезд любви –

Жизни под нож.

*   *   *

После стольких предательств

В аорте застыла короста.

После стольких мытарств –

Мне и жизнь показалась наростом

На стволе чистом смерти,

На смерти бездонном стволе.

Эй, кто там, на земле,

Посредине вечности?

Просом рассыпано время,

Семени твоему не взойти.

Лишь сквозь шов белеют

Капли крови – мой корм вам

На этом бездомном пути.

ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРОЙ

Осиротела стихов тетрадка –

бродит тихая и есть не просит.

Взгляд по затылку скользнёт украдкой

по твоему и отметит: осень…

Прошлое – это просто шутка,

просто прорва недоуменья.

Но скользить по затылку жутко

взглядом. Ты обещал не мне ли

вечер тот, между нами брошенный,

в час последний забрать с собою?

Еле теплится пепел прошлого.

Я ей веки сейчас прикрою.

*   *   *

Там, где живёшь, всё отравлено прошлое

дёгтем чужим, в небо едко положенным.

Даже канаты не держат из жил

Там, где ты жил.

Это, наверное, нам наказание

за своевольное пенье глазами и

сердца полёт.

Где горизонты сливаются в линию,

боги давно уже нас отменили, но

это пройдёт.

Рьяными вёснами быстрыми вёслами

пена собьётся, но будет не поздно ли

реку сменить?

След обрывается,

В кокон свивается

Вечности нить.

*   *   *

Одиночество в сердце стучится,

То ли перст, то ли зверь, то ли птица,

То ли крест к твоему изголовью.

Одиночество – это присловье

К дню тому, что однажды случится.

Одиночество – это волчица,

От сосков её веет тоскою.

Одиночество – дело такое –

Дело чести – делить его не с кем,

Зацепилось по-щучьи за леску,

И играет, и тащит с собою.

Отпусти – и невзвидишь покоя.

Это дар твой – твоё воздаянье

За бессменное солнцестоянье,

За полярные долгие ночи,

За беззвёздные серые очи.

И за муку, которая вечно

Одиночеству давит на плечи.

НОСТАЛЬГИЧЕСКОЕ

Окна наши выходили на Московскую,

где то и дело на высоте восьмого этажа

плескались в небе белые голуби.

Они не видят белых голубей,

им голубиный праздник не доступен.

«Они и небо размололи б в ступе», −

смеясь и плача, говорю тебе.

А ты идёшь по кромке облаков −

от храма к храму − в неземном обличье,

и с небесами говоришь по-птичьи,

и поступью походишь на богов.

А голуби творящий свой полёт

легко и дружно в той же вольной выси

всё расплетают. В небе родились мы,

и небо нас по-матерински ждёт.

*   *   *

Имидж меняла и телефонный номер,

спину носила, как рейсшину.

Я даже не хотела, чтобы ты помер –

это бы ничего не решило.

А ночами шлялась под твоими окнами,

задувалась в щели со сквозняками,

чуяла: ты шпаклюешь кокон

семейный, с лопиной, – задубев щеками,

вновь распинаешь шарик воздушный,

вместо воздуха пакуешь память.

Бог вам в помощь – в ничто послушно,

влагу век подперев руками.

*   *   *

Как я узнаю: ты нынче умер?

Год, как оглох телефонный зуммер.

Может, в горшке покосится стебель,

Или самум пролетит над степью,

Или снега задымятся алым…

Как мне узнать, что тебя не стало?

Дверь ли свихнётся иль скрипнет память,

Жив или нет – на тебя не в праве.

И не стоять в изголовье нищей

В чёрном платке посреди кладбища,

И на руках у подружек важных

Не обвисать тяжело и влажно.

Даже предвечного поцелуя

С глупого лба твоего не сорву я.

Всё как всегда: я затею кашу,

Веки и губы слегка подкрашу,

Дочкиным феном выправлю чёлку.

Если, и впрямь, ничего не щёлкнет,

Не оборвётся внутри, не дрогнет,

Как я узнаю – пора в дорогу?!

*   *   *

Забери меня, милый!

Ты же бог, ты же можешь

мне, развенчанной с миром,

выстлать царское ложе.

Занавешена ставнем,

зарешечена снегом,

Я у стоп пьедестала,

я почти уже небыль.

Кинь монетку – на счастье –

В воды мутные Леты,

Но за мной возвращайся,

Возвращайся при этом.

Шаг за шагом несмело

Из купели острожной.

След во след… Только сделай,

Что судьбе невозможно.

*   *   *

Всё связанное, сшитое

По шовчикам трещит оно.

Ты в жизнь мою непрошено

Вошёл, как тать, хороший мой.

Рассветы позаказаны,

Закаты позакатаны,

И голью перекатною

Синица бьёт в груди.

Не жемчугами скатными

Вино твоё мускатное.

На будущую каторгу

Мне душу обряди.

Рокочут грозы грозные,

Проходят зимы с вёснами.

А мы, как были, – розно мы:

Единожды един…

– Ах, любовь моя – беда –

Белая лебёдушка.

Та любовь – не навсегда,

А до перва пёрышка.

*   *   *

Как по весям молвь,

Что любовь жива,

Лишь бела, как смоль,

Буйна голова.

Замутила мга

Глаз весенних синь,

По-на сердце – гарь,

А под сердцем – стынь.

Знать, с веснянкой ей

Не ворваться в круг,

Не взметнуть культей

Опаленных рук.

Не топтать дорог,

Не носить парчу.

Те слова невпрок,

Что сказать хочу.

Расскажи, мой друг,

Про мою беду

Ковылям в полях,

Муравам в саду.

Донеси до них

Ты Благую весть,

Что грядет жених

И невеста есть.

Что сватам невмочь

Накрывать столы,

Что за ночью ночь –

Все, как снег, белы.

Что одной слезой

Не залить очей…

Да велит Господь

Не гасить свечей.

*   *   *

Старухи выживают в одиночку:

Шкворчат на кухне, семечки жуют,

Впихнув в жилья просоленную бочку

Грошовой жизни гужевой уют.

Они встают задолго до рассвета.

Пьют спозаранку с крендельком чайки.

Латают дыры в осень, в зиму, в лето…

И кормят кошек крошками с руки.

А в судный день уходят без мороки,

Без лишних слёз, без фраз, без суетни,

Отбыв сполна положенные сроки,

Упрятав в тюль себя от глаз родни.

Их напоследок умастят молитвой,

О вечной жизни скажут нараспев,

Где за оградкой старой –

дед Димитрий,

Певунья Сирин, бык, орёл и лев.

БЕЛЫЕ  ПЯТНА

Б.Р.

Белым гневом напенясь, рокочет грудастый прибой,

Развернулись часы и без спроса уходят обратно.

Нас на этой земле ни за что не полюбят с тобой.

Мы на карте судьбы – одинокие белые пятна.

К мысу Бурь никогда не ведут корабли моряки.

Там волна о волну расшибаясь, не ведает боли.

Протяну тебе «здравствуй», рукой не коснувшись руки,

А, верней, промолчу – это лучшее рядом с тобою.

Это было однажды, столетие с лишним назад –

Проникаясь разлукой, скорбели кленовые листья,

И грустил, и печалился старенький, седенький сад…

Всё, что было тогда, с неизбежностью сна повторится.

Даровал ли Господь утешенье от маленьких бед,

В рост свинцовые крылья и лиру стальную на вырост?

Будем мы виноваты, что нас на земле ещё нет…

Будем мы виноваты, что нам небеса не открылись…

ДЕТИ  ГОСПОДА

Мой Господь, я давно под седлом –

                                                                  не в седле,

Со щитом во врата не войду.

Знаешь, как тяжело без тебя на Земле

Тем, кто в небе оставил звезду.

Дети Господа, брошены в суетный мир,

Прорастали, как ветер в степи.

Отче странный, в пути не печалься о них,

И насмешку, и скверну стерпи.

Далеко, далеко простирается путь

Клёнов вдоль и бездольных осин.

В час урочный о крыльях моих позабудь –

До звезды на руках донеси.

*   *   *

Слова, что лепет ветреный,

Слова, что шелуха…

А я жила и верила, –

Сама не без греха.

Как чадушек лелеяла,

Баюкала, – прости, –

Слова твои елейные –

Подсолнушки в горсти.

Ах, как сердечко маялось

И тренькало в груди,

Когда слова-обманочки

Огнили впереди.

Иконы в ризах корчились

И колокол вопил

В ту ночь, когда до корочки

Ты силу слов пропил.

А ныне в пыль повержены

И теплятся едва

Небрежные, безбрежные,

Безгрешные слова.

*   *   *

Что стряслось, что содеялось с нами –

Верь – не верь – не вернётся назад.

Стала нежность кромешными снами,

Стали ночи бездомней глаза.

С той поры ни тепла в них, ни света…

Отголоском минувшей зари

Зря звенит и аукает лето

В сентябри, октябри, ноябри.

Жизнь –  по кругу, и всё в ней – по  кругу.

Только той не свернуть колеса,

У кого вместо мужа и друга

Ледяные, вразмёт, небеса.

По-над миром, вне страха и боли…

Только ветер свистит у виска.

То, что люди прозвали любовью, –

Взгляд один свысока, свысока.

*   *   *

Кариатиды… Подставлены плечи

Под голубую купель мирозданья.

Время не лечит?.. Нет, время не лечит.

Просто на "нет" оно сводит желанья.

Боль, как любовь, никому не подсудна –

Дрогнут запястья – и небо – на сушу.

Веры прошу, но не ставьте мне судно,

Лучше ходячей мне сделайте душу.

*   *   *

Ты меня больше не любишь. Как странно…

Странно мне странствовать в сумраке комнат.

День, что булавками насмерть исколот,

Я примеряю как старое платье.

Жмёт или нет? Пустяками обужен,

День уплывает в чужие пространства…

Я не нужна тебе. Ты мне не нужен.

Боже, как странно. Как странно. Как страшно.

*   *   *

                                                         И.

Знаешь? Вдруг такая тишина,

Кажется, что вымерли мгновенья.

Поступь ритма стала не слышна –

Слышно лишь дыханье вдохновенья.

И колечком хмари дымный зал

Уплывает, оплавляя души.

Что вчера в запале ты сказал?

Я отвечу шёпотом, послушай.

Что реку, да будет всё не в кон:

Главного не выдам, не посмею.

Но сгибает потный микрофон

Предо мной угодливую шею.

*   *   *

Колокольчик в гуле будней:

Тролли зеркало разбили.

Ничего уже не будет –

Всё у нас с тобою

было.

Зря абак достали карлы,

Прегрешенья наши множа.

Серпантин разорван сказки –

Всё у нас с тобою

в прошлом.

Вот он, сон, – достать руками,

Но скрипят, скрипят полозья…

И с улыбкой дарит Каю

Герда

труп увядшей розы.

*   *   *

Н.К.

Кормящий время, как птенца с руки,

За годы, обцелованные вьюгой,

Давно бы растеряли мы друг друга,

Когда б не право девственной строки.

Гудит, как вече, вещий телефон,

Подушная и душная обитель.

Мой друг, прошу, не пережгите нити,

Связующие звенья трёх времён.

О первом речь мне нечего. А жаль.

Оно лишь Вам принадлежит. Не смею

Рукою опрометчивой своею

Поводья дней минувших удержать.

Второе время гулко, как набат.

Там из камней, засеянных в пустыне,

Восходит жемчуг. Прорекают имя

Мне парки и безвременье сулят.

А третье время – время всех времён,

Где нашу встречу прозевал Создатель.

И мы ещё за всё и вся заплатим

В суровый час любви – Армагеддон.

*   *   *

Влажную шкуру дождя

гладить, оплавив ладонь.

Сторожа или вождя

ждать. Выжирает огонь

пухлые кипы газет,

ветошь чужих новостей,

где разрастаться на нет

старым пальто на гвозде.

*   *   *

Я просто умираю без тебя.

Не внял Господь, и Господу не жалуйся.

Пожалуйста, пожалуйста, любя,

Пожалуй мне глоток кинжальной жалости.

Чтоб выше неба вскинулся пожар,

Оплавил звёзды, опалил вселенную.

А ты ладонь к груди моей прижал,

Дрожащую, простуженную, тленную…

*   *   *

Начинаю листать тебя сызнова,

Воспалённая память сбоит.

На окошках скукоженных изморозь

Вензеля мне рисует твои.

Шито-прошито тоненькой прошвою

Да с изнанки – слезой на стекле.

Боль расплавится. Только хорошего

Неизменный протянется след.

Где ты? В звёзд величавом сиянии?

Иль в тоске престарелых равнин?

Под заплачи лебяжьи не я ли

Полонянкой скиталась за тын?

"Где твой воин?" – талдычили пажити.

"Где?" – скрипела культяпая дверь.

Ты живой, остальное неважно мне

В этом мире сиротств и потерь.

Не пирком развесёлым да свадебкой,

Мне – в синицы, тебе – в журавли.

То, что смертью у жизни отсватано,

Прикрываю забралом любви.

*   *   *

Мы истину, похожую на ложь,

должны хранить сомкнутыми устами,

иначе срам безвинно наживёшь;

Но здесь молчать я не могу…

Данте Алигьери

Город, ты тоже Каин?

Лёг на лицо май мне

чёрной метой. Где та,

что любила домов клети,

камень руками обнять хотела?

Стало тело

отмашкой небесных крыльев.

Души – целая эскадрилья –

к небу уносятся.

Так перелётной осенью

все поступают души.

Слушай же!

Я расскажу тебе худшее.

Правду, которая вновь на язык просится,

прежде бывшую тайной.

Осенью, этой осенью,

я улетаю,

даже летом будь она.

Стаей уток сутемень

серых улиц,

встывших в камень.

Амень!

Господи!

Тех, кого оставляю Те,

знай!

Там в недоулке с именем лающим

враг мой!

Господи всепрощающий!

Не прощай, бо ведает, что творит!

Дверью, стреляющей, как рулетка,

припечатана будь, детка,

меж двух дублей –

дура. Думай впредь.

Ты, индивид, обожающий

фактик жареный,

духа почти клошарного,

ты,

как монетка, брошенная в ручей –

ничей.

Ау, люди! Где вы?

В блуде мляди: дяди, девы…

Судьбы обсевок, счастлив будь,

крошки с ладошек смызгивая.

Прощай!