Гурген Баренц

Армения. Натюрморт
 

Армения, горы и долы,
Шеренги дорожных столбов,
Убогие, нищие села,
Квадраты цветочных ковров…

Армения, скалы и кручи,
И «зебры» дорожных оград,
Из оползней, рытвин зыбучих
Прожилками корни торчат.

Армения, ржавые степи,
Залатанный, рваный асфальт,
Высокое, звонкое небо,
И ласточек приторный гвалт.

Армения, жухлая зелень,
Залысины важных холмов,
Продольные шрамы расселин,
Большой заболоченный ров.

Армения, кряжи и камни;
Мне надвое сердце деля,
Бежит, все бежит под ногами
Забытая Богом земля…

Моя страна

Живу в стране, в которой я – изгой,
Среди таких же, как и я, изгоев.
Приносит мне размеренный покой
Мой старый город, если он спокоен.

Живу во времени, в котором я – чужой.
Земля горит и небосвод расколот.
Цветенье – это тоже форс-мажор,
Как мор, землетрясенье или голод...

Живу в пространстве, полном передряг.
Здесь правят бал везенье и случайность.
Наш выбор небогат: лишь тьма и мрак.
Мы выбрали терпенье и молчанье.

Живу в стране, которую любить –
И подвиг, и безумье, и геройство.
Принес прозренье ослепивший блиц:
Живу в стране, где просто жить – непросто.

Моя страна – закрытый саркофаг.
Не выбраться. В свободе нет свободы.
Уедешь – потеряешь свой маяк,
Тоска прибавит новые заботы.

Живу в стране, где совесть – мертвый груз.
Кто налегке – добрался до вершины.
В бедламе этом ненасытность – плюс.
Болезнью этой время одержимо.

Живу в стране, которой не стыжусь.
Но чтоб гордиться – просто нету мочи.
Нам навязали жизнь – ну просто жуть.
По улицам бредут живые мощи.

Живу в стране, где невозможно жить.
Все вкривь и вкось, все как-то наизнанку.
И нами погоняет Вечный Жид,
От наших грез остались лишь останки.

Живу в стране, которую люблю
До слез, до боли – ну куда я денусь!
Я поживу еще. Я потерплю.
Увижу день ее перерожденья.


***
На кого нам списать
Эти жуткие годы лишений,
И кого обвинить
В этой страшной,
Жестокой войне?
Мы искали свободу
И стали открытой мишенью
Для третейских судей,
Хоть душою окрепли вдвойне.

На победный алтарь
Возложили мы все, что имели;
Молча стиснули зубы,
Сильней затянули ремни.
Но нашлись ловкачи,
Для которых мы были свирелью:
Разыграли по нотам
Священные чувства они.

Будь ты проклято, время,
Родившее смуту и пену!
В черных замках засели
Плебеи, вчерашняя рвань...
Нувориши-воришки
Нахрапом, неистовым рвеньем
Взяли власть в оборот,
Превратили страну в котлован.

Я на Страшном Суде
Предъявлю свою жизнь-пепелище.
Никаких оправданий –
Скажу только старцам святым,
Что я жил средь людишек,
Которые крали у нищих
И кичились слепящим,
Нечистым богатством своим.


Наш век

Ах, чем нас только не испытывал
С пружины соскочивший век!
Он гривой тряс, он бил копытами,
Брал для прыжка большой разбег…

Ах, как нас только не запугивал:
Шептал, закатывал глаза,
Плевал дождем комет обугленных
И рос, и вился, как лоза…

Ах, как нас только не запутывал:
Где ложь, где правда – не поймешь.
Титаны стали лилипутами,
Руль управленья держит вошь…

Чего нам только не рассказывал, -
Моря кипели от жары…
В его повторах многоразовых
Взрывались страны и миры…

Мы насмотрелись и наслушались:
Семь поколений – псу под хвост.
На шар – безумный и разрушенный –
Летят осколки черных звезд.

Он нас держал над самой пропастью:
Не закричать и не вздохнуть.
Заглох мотор. Разбиты лопасти.
Навстречу мчится Млечный Путь…


Армянский манускрипт

Мы – кладка небольшая...
Мовсес Хоренаци, 5-й век.
Народ армянский, твое спасенье – в твоем единстве.
Егише Чаренц, 20-й век.

Нас мало. Нас три миллиона.
Мы – капля в людском океане.
Бесчинствует враг окаянный
И гложет нас червь – разобщенность.

Нас много. Нас три миллиона.
Нас жизнь собрала по крупицам.
Она нам велела сплотиться:
Губительна разобщенность.

Нас мало. Нас три миллиона.
Нас жизнь расшвыряла по свету.
Мы выстояли в лихолетье.
И нас выручала сплоченность.

Нас мало. Нас три миллиона.
Мы не были Божьим Сосудом.
Взращенные нами иуды
Крушили столпы и колонны.

Нас мало. Нас три миллиона.
Уроки судьбы не напрасны.
Спасение наше – в согласье.
Нас мало. Нас три миллиона.

Нас много. Нас три миллиона.
Мы – сила, когда монолитны,
Едины, как зерна гранита.
Нас много. Нас три миллиона.

Нас мало. Нас три миллиона.
В единстве мы втрое сильнее.
Сплочение – вот панацея.
Нас много. Нас три миллиона.


***
Боюсь беды.
Боюсь ночных звонков.
Со мною прежде
Не было такого.
Я прячу стресс
В потоке лишних слов,
Но к беспокойству
Возвращаюсь снова.

Я не люблю,
Когда в вечерний час,
Кого-то из домашних
Где-то носит.
Хандрю и изнываю
Каждый раз,
Томится сердце,
Как перед допросом.

И каждый вечер –
Вот такая чушь…
Все это жутко,
Глупо, несуразно.
Теперь
Не беспокоиться учусь.
Но суетны старанья
И напрасны.


***
Нахлебники в старатели подались:
Безвластие – лафа для ловкачей.
Разруха – замечательный подарок;
Кто половчей, дорвался до ключей.

Чего здесь много – это неуюта.
Все несуразно – холод и жара.
Нахлебники явились ниоткуда.
А были – ни кола и ни двора.

Ах, как они работают локтями!
На сыр бегут – не видят нас в упор.
Любые факты за уши притянут,
К портфелям побегут во весь опор.

Кто мы для них? – бродячие мишени.
Они все разделили меж собой,
Оставив нам проблемы и лишенья.
Повсюду – узаконенный разбой.

Но ясно ведь – в мешке не спрятать шила.
Они уже друг другу мнут бока.
Они бы нас и воздуха лишили,
Да только вот кольчужка коротка.

***
Конечно же, мы прикупа не знали,
А знали бы – ищи нас здесь, свищи.
Не дали бы глумиться всякой швали,
Рванули бы, как камень из пращи.

Мы ведать не могли ни сном, ни духом,
Что сразу все пойдет вперекосяк,
Что нас отхлещет по щекам разруха,
Что станет княжить люмпен и босяк.

Не знали мы, что встретимся с бесправьем,
Что ложь, как лава, потечет рекой…
А знали бы – не начали б за здравье,
Не кончили б затем за упокой.

Эх, знать бы нам, куда ведет дорога, –
Отвергли бы слепых поводырей;
От этой мрази не дождешься прока.
Они умеют гнуться, как пырей.

Эх, знать бы прикуп, знать бы, что случиться, –
Не дали бы застать себя врасплох.
Они для нас – ненужная горчица.
Спровадим их – и да поможет Бог.


***
Нет, вы только посмотрите:
В эту осеннюю холодину,
На пронизывающем,
Ледяном ветру
Деревьям приспичило раздеваться.
Совсем с ума посходили!


***
Чем нас только не било, не ранило, -
Всеобъемлющей ложью, войной...
Нас трясло электричками ранними...
Жизнь летела, неслась стороной.

Чем нас только не било, не ранило, -
Хлестко ветер стегал ледяной...
Пела гимны страна пасторальная...
Жизнь летела, неслась стороной.

Чем нас только не било, не ранило, -
Бьется пульс электрички ночной...
Нас глотают пространства пространные...
Жизнь несется, летит стороной...


***
За мной увязалось безденежье.
Все бежит и бежит по пятам,
Как приблудная собачонка.

Я пытаясь ее прогнать,
Говорю ей: «Пошла!», «Брысь отсюда!» -
А она виновато
Ложится на землю,
Кладет на лапы голову
И дружелюбно виляет хвостом.

Она стала моею тенью,
Моим неразлучным спутником,
Моим незваным охранником.

У нее – удивительно постный
И апатичный взгляд.
Эх, взять бы и просто
Дать ей пинка под зад!

***
Старость приходит,
Как кошка,
На бархатных лапках,
Ластится, трется о ноги,
В знак дружелюбия
Хвост поднимает трубой,
Все урчит и мурлычет,
Все канючит, канючит, канючит,
Чтобы ты на съеденье ей бросил
Кусочек
Своей
Жизни.

***
У надежды – хрупкие плечи.
У надежды – тонкая шея.
Чтобы разбить ее вдребезги –
Особой сноровки не нужно.

Надежда – такое растение,
Которому нужен свет
Вашей души, тепло
Вашего сердца, влага
Вашей кожи и ваших глаз.

Сохраните ей жизнь – без нее
Ваш цветник потускнеет.

***
Цветы надежд не могут жить в камнях.
Для жизни им нужны мечты и грезы.
Нет жизни им на свалке, средь отбросов;
Цветы надежд не могут жить в камнях.

Цветы надежд не могут жить в песках.
Они живут лишь в небе снов и веры.
Слова и мысли – вот их мир и мера.
Цветы надежд не могут жить в песках.

Цветы надежд живут в моих мечтах.
Они живут – мне с ними так уютно!
В душе моей – уже не так безлюдно.
Цветы надежд живут в моих мечтах.


Камни Армении

В маленьких речках Армении,
Каменистых и мелководных,
Ты не встретишь русалок.
Их здесь нет. Им здесь нечего делать.
В нашем единственном озере –
В нашем Севане –
Нет больших или малых чудовищ:
Им здесь просто не развернуться.
В наших горах
Нет драконов и нет великанов.
Даже снежному человеку
Здесь негде укрыться от ветра.
Но зато наши камни,
Наши горы и наши речушки
Обладают железною хваткой.
Они меня держат так крепко,
Они меня держат так крепко! –
Почище любого магнита...


***
Я научился смотреть на мир
Глазами озера, глазами гор и леса.
Я научился общаться с миром
На языке воробьев и сорок.
Мне теперь все труднее
В отношеньях с природой
Защищать инетересы людей.


***
Горное эхо
гулко
сказало:
«Иду на прогулку».

Горное эхо
лихо
устроило
неразбериху.

Горное эхо
в потеху
жевало
остатки смеха.

И вдруг
стало тихо-тихо:
закончилась
неразбериха.

***
Всю страну обложили флажками,
Разрослись краснобайство и ложь,
Заглушался поток нареканий:
Крепок занавес – не разорвешь.

Волчья стая дорвалась до власти,
Всех чужих разорвала в клочки,
Лютовал идеолог очкастый,
Как у кобры, чернели зрачки.

Направленье охоты – все то же,
А мишень – кто талантлив, толков.
Исключить! Осудить! Уничтожить! –
Три извилины мозга волков.

Униженья сносили мы молча;
Где-то близко – расправа, пальба.
Вся страна подвывала по-волчьи,
Кто не выл, тот пенял на себя.

Леденящее душу бездушье –
Вперемешку с людской добротой.
А народ… Что народ? - он послушен.
Он родился под Красной Звездой.

Над страною – тюремные своды;
Волки, гниды! – мы любим свой дом.
Подавитесь своею «свободой», -
Как-нибудь без нее проживем.


Поэт

Ищу слова – и вою на луну.
Слова приходят только к одиноким.
Я прочь гоню вселенскую вину –
С меня довольно и моих пороков.

Слова приходят – как бы невзначай,
Сбивают с ног значеньем изначальным.
Я прочь гоню вселенскую печаль –
С меня довольно и моей печали.

Слова приходят, бьются, как в прибое,
И бьется сердце, и рука тверда;
Но если ты поступишься собою,
Ты потеряешь Слово – навсегда.

Прибой уйдет, погаснет твой огонь,
Ты не дождешься случая второго;
И вдохновенье, твой крылатый конь,
Тебя накажет за измену Слову.

В дворцах живут придворные поэты.
Их совесть спит, ее как будто нет.
Но это до поры – потом начнутся беды.
Конец доскажет черный пистолет.


Урок истории

Все эти митинги и споры,
Теледебаты, разговоры,
Суды, разборки, приговоры,
Все это ведь не просто так –
За этим всем стоит черпак.

Без черпака – и царь не царь, -
Герой из сказки, небылица.
Безвольный вешатель, фигляр…
Царят Распутин и царица.

Черпак в руках – ты властелин
В семье, в стране, во всей вселенной.
Без черпака ты – пластилин:
Тебе – быть картою разменной.

Власть выше залежей урана,
Уран без власти – порожняк.
И миром правят не тираны,
Не ум, не деньги, а – черпак.

Страну трясет от смут и стачек,
Повсюду бунт и кавардак.
Реформы – только кость собачья,
Чтоб удержать в руках черпак.

Империя – в огне и дыме.
Отрекся царь и вмиг размяк.
Сдал самый главный в жизни стимул
И вечный двигатель – черпак.

Империю окутал мрак.
Струились в небо звуки мессы.
Царя убили – за черпак.
Все остальное – лишь завеса.
***
Мы выросли немного малахольными,
В стране, где все на свете набекрень;
Шли к истине дорогами окольными,
И жизнь свою ухлопали, как день.

Мы – люди с атрофированной совестью,
Привычные к разнузданнейшей лжи;
Мы между строк вычитывали новости
И сберегали жалкие гроши.

Нам скармливали рваную историю,
В ней жировал пришедший к власти Хам;
В плену была страна с ее просторами:
Добряк-палач прибрал ее к рукам.

Он сделал жизнь кровавою идиллией,
Мы с песней воздвигали эшафот;
Везде и всюду крепко начудили мы:
Был у свободы низкий небосвод.

И стала жизнь изгаженной малиною,
И рухнул занавес, на сцене – кавардак…
Мы от неправды шли дорогой длинною, -
Идите по другой, и да не будет так.


***
Мы жили в блаженном неведенье,
Не знали, чем дышит страна;
И медленно, слишком уж медленно
Рассеивалась пелена.

Мучительно шло к нам прозрение:
Мы строили дом на песке.
Убиты, оплеваны гении,
Вольготно жилось мелюзге.

Мы были оболганы, преданы,
И трудно теперь нам понять,
Как можно так слепо, так преданно
Позволить собой погонять?

Мы жили в блаженном неведенье,
Мы славили в гимнах вождя,
А он все предвидел, заведомо
С историей игры водя.

Стенаньями, плачем по Родине
Недолго накликать беду.
Ах, черт! – обернулся пародией
Расфранченный вождь-какаду.
***
Мы пришли в этот мир, осмотрелись,
Не успели понять что к чему…
Как волна, окатила нас прелесть
Дней, наряженных в бахрому.

Мерой жизни должны быть столетья,
А не жалкие тысячи дней,
Жизнь прошла – я ее не заметил,
И едва подружился я с ней.

Бахрома износилась, поблекла;
Плащ осенний напялили дни;
Закричали разбитые стекла, -
Ах, как больно упали они…

***
Завтра будет аврал. Но сегодня
Мой черед – и я сделаю ход.
Жизнь дрейфует. Полет – беспилотный.
Здесь минута проходит за год.

Завтра будет большая запарка.
Судный день. Небывалый разнос.
Я еще прогуляюсь по парку,
Похожу в облаках среди грез.

Еще целая вечность до завтра.
Видишь неба раскрывшийся шов?
Будем петь и плясать, бить в литавры.
Завтра – сказка про мор динозавров;
Гений долго примеривал лавры,
Кто-то спьяну попер к Минотавру,
Кто-то спутал Пегаса с Кентавром,
Дверь захлопнулась. Щелкнул засов…
Это будет. Но будет лишь завтра,
А до завтра – шестнадцать часов.

Завтра станем во всем разбираться:
Как такой разгорелся сыр бор,
Как внедрились средь нас святотатцы.
Завтра будет мужской разговор.

Что ж, закончена миссия Мавра.
Пусть уходит – и будет здоров.
Пусть исчезнет из жизни и снов.
Завтра будет аврал. Но до завтра
Еще целых шестнадцать часов.