За стеклянной витриной кафе в тихом пруду игриво плескались
пестрые уточки. Зеркальная гладь рукотворного озера отражала
могучие стволы и кроны пихт и кедров, горделиво возвышающихся на
его пологих берегах. И только печальная плакучая ива склонила
свои гибкие ветви над поверхностью пруда, разглядывая жалкие
остатки своего когда-то пышного наряда. Утренняя буря сорвала с
нее золотистое осеннее одеяние и она, словно нимфа, стыдливо
пыталась прикрыть руками-ветвями свою грациозную наготу. С
обрывистых берегов небольшого островка посредине озера жидким
кристаллом с тихим журчанием падали воды искусственного
водопада. Воздушно-ажурный пешеходный мостик соединял этот
крохотный клочок суши с берегом, позволяя немногочисленным
зевакам любоваться живописным видом со смотровой площадки
островка.
В кафе было тихо и уютно. Перед Степаном на
столе стояла разнокалиберная батарея пивных бутылок с ярким
разнообразием всевозможных наклеек. Здесь было и светлое пиво, и
темное, и бархатное, и крепкое, и безалкогольное. Часть бутылок
Степан принес с собой, часть же заказал уже здесь в кафе.
Прищурив глазки, он с пристальным вниманием исследовал надписи
на этикетке одной из бутылок, затем глубокомысленно промычал:
"У-у-у-гу!" и, пристроив горлышко между своими мощными
челюстями, резко повернул бутылку вверх. Раздался металлический
щелчок и горлышко бутылки появилось изо рта Степана уже
откупоренное. Гигант сделал несколько жевательных движений и
выплюнул пробку на средину стола.
-Main Gott!- воскликнула почтенная пожилая
дама, видимо немецкая туристка, сидевшая за соседним столиком.
Она судорожно прижала к себе маленькую пушистую собачонку, будто
опасаясь, что та может случайно попасть между челюстями этого
грубого и неотёсанного дикаря. Мне самому стало не по себе,
словно я засунул в рот зеленоватый лимон и откусил его добрую
половину. Скулы свело нестерпимой болезненной судорогой.
-Ты что делаешь? Ты же повредишь эмаль. Считай,
что кариес теперь обеспечен!- наконец, выдавил я из себя.
Степан недоуменно поднял со стола пробку,
внимательно осмотрел её со всех сторон, а потом удивленно
протянул мне со словами:
- Да чего ты зря волнуешься! Погляди! Не одной
царапины нет! А ты что, их коллекционируешь?
-Нет. Я коллекционирую зубы,- раздраженно
буркнул я. Похоже, Степан и слыхом не слыхивал о кариесе и о
том, с чем его едят. Исполин добродушно улыбнулся, показав два
ряда безупречно ровных белоснежных зубов, затем неспеша поднес
бутылку ко рту. Его кадык три раза дернулся, и пустая бутылка
брякнула донышком о столешницу. Степан размашисто вытер рукавом
губы и довольно крякнул на весь зал.
Дама с собачкой пересела на дальний край своего
стола и стала быстро доедать пироженное, запивая его большими
глотками кофе с молоком.
-Ты так и работаешь у сеньора Педру?- спросил я
у гиганта.
-Педру?- удивился Степан.- Ах, нет! К
несчастью, нет. Педру у нас был мелкой сошкой, мальчик на
побегушках. А настоящим гранд-патроном был дон Фернанду. Вот это
личность! Стройный, подтянутый, весь полон благородства и
достоинства. Ну, настоящий идальго!
Я чуть насмерть не поперхнулся своим кофе,
услышав такое заковыристое испанское слово из уст Степана,
который и о существовании самой Испании узнал только проезжая
через неё в Португалию. Я зашелся неудержимым душераздирающим
кашлем. Воздуха не хватало, сознание помутилось, на выпученных
глазах выступили обильные слезы.
-Что? Не в то горло пошло?- сочувственно
поинтересовался Степан.- Ничего! Сейчас помогу!
И он несколько раз своей могучей дланью хлопнул
меня по спине. Если бы он ударил чуть-чуть сильнее, то,
наверное, лёгкие с бронхами вылетели б через мой открытый рот, а
вместе с ними так же и переломанные ребра грудной клетки.
-Ну что? Прошло?- ласково спросил Степан,
склоняясь надо мной.
-Я думал, жизнь моя прошла окончательно и
бесповоротно,- прохрипел я, утирая слёзы салфеткой.
-Ну, для того и существуют друзья, чтоб помочь
в трудную минуту,- добродушно промолвил услужливый медведь и
опрокинул внутрь себя содержимое очередной бутылки пива. Лицо
его вдруг окаменело, глаза выпучились, и он громко срыгнул.
В кафе наступила мёртвая тишина. Я осторожно
осмотрелся вокруг. Немецкая туристка застыла с куском
пироженного во рту, не решаясь его проглотить. Посетители
смотрели на нас без особого восторга и энтузиазма. Лишь пожилой
сухопарый англичанин с понимающей улыбкой пояснил своей не менее
тощей и чопорной супруге:
-Child of nature! (Дитя
природы).
А Степан потянулся и
невозмутимо спросил меня:
-О чём это я гутарил?
-Об идальго,- напомнил я.
-О чём, о чём!?- несказанно удивился Степан.-
Ах, да! Дон Фернанду имеет огромную усадьбу на берегу реки
Доуру. Её окружают хорошо возделанные виноградники и сады. Но
основной доход патрону приносит его дорожно-строительная фирма.
В преддверии Чемпионата Европы по футболу фирма имела
многочисленные и щедрые заказы. Но португальские рабочие не
желали работать более 8 часов в день. Услышав об украинцах,
готовых работать хоть по 24 часа в сутки, патрон нанял нашего
брата в количестве около 50 человек. Часть жила в вагончиках по
месту работы, а нашу бригаду шеф поселил во флигеле возле своего
особняка. Патрон нас всех легализировал! Жили мы в чистоте и
достатке. Платил нам Дон Фернанду по-честному, как своим.
Завтракали и ужинали мы в столовой флигеля, причем готовила нам
наша повариха Мария из Бердичева. Обедали же обычно в ближайшем
к месту работы кафе или ресторане. И все за счет патрона! А по
праздникам и выходным нам приносили бочонок вина из погребов
шефа. Хотя и без того к завтраку, обеду и ужину подавали по
бутылке "сухаря" на брата. Конечно, нам этот бочонок на один
зуб. На такую-то ораву! Приходилось посылать гонца в ближайшую
деревню. Еще в первый месяц работы мы как-то набрались, и давай
петь во всю глотку: "Цвiте терен, цвiте терен..." Да так
задушевно! Патрон тихонько подошел, долго задумчиво слушал.
Ничего не сказал. А через месяц нам привезли украинские
музыкальные инструменты. Оказалось, что в украинских бригадах
многие ребята умели играть на них. А горничная шефа Оксана и ее
муж, садовник Виталий, закончили в Херсоне культпросветучилище.
Они организовали нечто вроде маленького ансамбля народной песни.
И, когда к Дону Фернанду приезжали высокие гости, устраивали на
летней сцене в парке усадьбы концерты. Мы играли и пели, а
Оксана с Виталием танцевали гопак. Лично я стучал в бубен.
Степан одним махом опорожнил очередную бутылку
пива, снова довольно крякнул и спросил:
-О чём это я?
-О музыке,- напомнил я.
-Ах, да!- встрепенулся Степан.- Купил на днях
CD-диск Карлоса Сантаны "Шаман". Потрясающий концерт! Особенно
композиция "Новус", где поет Пласидо Доминго.
К несчастью, я как раз поднес чашку ко рту и
во второй раз поперхнулся своим кофе. Кашель согнул меня
пополам, слезы ручьями потекли из раскрасневшихся глаз. Я ведь
думал, что Степан знает лишь о Софии Ротару и то понаслышке, а
тут такая осведомленность о новостях шоу-бизнеса!
Степан снова поднял свою могучую лапищу,
намереваясь облегчить мои страдания.
-Не надо!- в ужасе прохрипел я,- Как-нибудь и
сам выкарабкаюсь. Ты говорил о том, как хорошо относился к вам
ваш гранд-патрон.
-Но далеко не ко всем одинаково,- скорчил
кислую мину исполин,- Вот Серёгу-роялиста из моей бригады Дон
Фернанду постоянно допускал в свой дом.
-И приверженцем какого короля был ваш Серёга?-
искренне удивился я.
-Да причём тут король!?- посмотрел на меня, как
на идиота, Степан,- Серёга был профессиональным
консервáтором-роялистом.
Наверно, вид у меня действительно стал
идиотским.
-Сергей, как и я, стучал, но не в бубен, а по
клавишам рояля. Допёр?- растолковал мне гигант,- Он закончил в
Киеве консерваторию, но долго не мог найти дома работу, и нужда
заставила его податься на заработки. Не знаю, как шеф узнал о
его способностях. Но он разрешал Серёге регулярно тренироваться
на белом рояле в гостиной своего особняка. И, в конце концов,
запретил роялисту работать на дороге, сказав, что тот не имеет
право гробить такие изящные музыкальные пальцы. По протекции
патрона Серёга устроился и играет теперь в каком-то оркестре во
Франции.
-Я вижу, вы жили у Дона Фернанду, как у Христа
за пазухой!- позавидовал я тернопольцу.
-Ну, да!- кивая, продолжил Степан.- Все было бы
хорошо, да вот только сеньор Педру уж очень нас недолюбливал.
Чуть что - сразу бежал с доносом к гранд-патрону. Португальцы
обычно вместо "доносить" говорят "критиковать". Особенно этот
критик-аналитик меня не переваривал. Я был для Педру, как
Бельмондо в глазу.
-Ты хотел сказать, "как бельмо в глазу",-
осторожно поправил я гиганта.
-Еще хуже!- отчаянно махнул рукой Степан.- Я
был, как сучек, в глазу души его!
Я воздал хвалу Богу, что не пил кофе в этот
момент, а то б несомненно снова поперхнулся. Слова исполина
поразительно напоминали цитату из "Гамлета".
А Степан, неторопясь, продолжал свою повесть:
-Однажды Иван из Стрыя, мой сосед по комнате,
"надравшись" до поросячьего визга, намалевал куском угля на
стене над моей кроватью голую бабу. Или, как говорят в
артистических кругах, обнаженную с маху. (Прим. Именно так было
сказано.) Ну, чего удивляться? Мужик почти год дома не был.
Истосковался по женской ласке. А Педру увидел этот натюрморт с
арбузами и окороками, и бегом с доносом... то есть с критикой к
Дону Фернанду. Мол, имущество патрона испортили! Тот пришел,
долго-долго глазел на мазанину Ивана. То подойдет, то отойдет,
то голову задумчиво наклонит, потирая подбородок. А затем
спросил меня: "Твоя работа?" Но я ведь не штатный критик! Молчу,
как партизан в гестапо, крепко стиснув зубы. А Иван, честный
парень! Как выскочит вперед, как заорет, рванув ворот на рубахе:
-Режьте меня на куски, стреляйте в меня из
"Базуки"! Я это сделал, моя это работа!" (Прим. "Базука" — здесь
- модель гранатомета США. Базука - музыкальный греческий
инструмент).
Патрон ничего не сказал, развернулся и ушел. А
на следующий день Ивану привезли мольберт, кисти, карандаши,
краски, бумагу. И представь себе! Иван, вместо того, что б
дудлить вино, все свободное время рисовал разные картины. А
портрет патрона его работы висел в кабинете Дона Фернанду на
самом видном месте.
-Да ваш Дон Фернанду - меценат!- пораженно
воскликнул я.
-Нет-нет!- вполне серьезно возразил Степан.-
Его фамилия - Магельяеш.
-Вот те на! Не тот ли это Фернандо Магеллан,
который плавал вокруг земного шара?- плоско пошутил я. (Прим.
Фернау Магельяеш - португальское произношение фамилии
мореплавателя).
-Не думаю,- отрицательно покачал головою
Степан,- В бассейне своей усадьбы он иногда плавал в жаркую
погоду. А вот плавал ли он где "на шару"...? Не думаю. Он ведь
не дитя малое.
Очередная порция пива с бульканьем исчезла в
бездонной утробе великана.
-О чём это я?- спросил он рассеянно.
-О дите малом, - напомнил я.
-Ну, не совсем уж и малое! Есть у Дона Фернанду
сынишка! Настоящий лодырь, тунеядец и разгильдяй! Вечный
студент. За папины денежки окончил университет в Куимбре. Так
ему мало! Поехал в Сорбонну учиться и там несколько лет штаны
протирал. А теперь в Оксфорде дурака валяет. Бывало, приедет к
папаше на каникулы, и нет, чтобы родителю по хозяйству помочь, а
сразу - шусь! - в библиотеку отца! И днями оттуда не вылазит.
Кстати, библиотека у Дона Фернанду - огромнейшая! Там даже есть
полное собрание сочинений Ленина, правда, на французском языке.
Если б у нас в Украине да сдать эту библиотеку на макулатуру, то
можно б было безбедно прожить всю оставшуюся жизнь. А на
следующие каникулы сынок патрона собирается ехать в экспедицию в
джунгли Амазонки, что б там найти какое-то затерянное, забытое
Богом племя индейцев. Миклухо-Маклай недоделанный! Как бы он сам
лично не оказался гуманитарной помощью голодающим каннибалам
Приамазонья!
Степан залпом опустошил очередную бутылку пива,
поднял свои голубые, подернутые поволокой глаза к потолку и
растерянно спросил:
-О чём это я?
-Об Амазонке,- подсказал я.
-Ну, да!- оживился Степан.- Дочь Дона Фернанду
- настоящая амазонка! С утра на пегой кобыле галопом вылетала из
конюшни и за полчаса объезжала обширные папашины владения.
Иногда в трусах и в майке бегала кроссы по пересеченной
местности, а то в бассейне по часу плавала туда-сюда, будто
собиралась переплыть Ла-Манш или Гибралтар. А то в тире часами
стреляла из лука, а Оксана только и успевала ей вешать новые
мишени. И была же охота ей заниматься этим!?
Степан откупорил зубами следующую бутылку,
внимательно изучил надпись на ее этикетке, брезгливо поморщился,
но пиво всё-таки выпил.
-И что я только что сказал?- заплетающимся
языком спросил он.
-И была охота...- начал было я.
-Ах, да!- перебил меня рассказчик.- Об охоте!
Любил Дон Фернанду ходить на охоту, но, как дедушка Ленин, ружья
с плеча никогда не снимал. Ходил по горам, долинам, любовался
зайчиками, лисичками, птичками разными. Так порожняком домой и
возвращался, зато довольный и счастливый от живого общения с
Природой. Виталий говорил, что ни разу не счищал копоть из
стволов его ружей. А в одной из комнат особняка патрона все
стены были увешаны разнообразными охотничьими ружьями.
Гордостью Фернанду была тульская двустволка, инкрустированная
серебром. Он её очень любил.
И снова пенное пиво забулькало в глотке
Степана. Гигант бережно поставил пустую бутылку на стол и
тщательно вытер рукавом мокрые губы, а заодно и нос, которым он
нервно шморгал.
Какой-то сердобольный француз, сидящий со своим
многочисленным семейством за столиком справа от нас, галантно
предложил Степану свой изящный кружевной носовой платок со
словами:
-Сильвупле!
Степан, неожиданно для меня, изыскано
поклонился французу и бегло произнес:
-Же ву сюй трэ реконэсан. Сэ бьен домаж, мэ же
сюй зоближэ де рефюзэ. (Я вам очень благодарен. Очень жаль, но
вынужден отказаться).
Он вытащил из кармана носовой платок размером с
альпинистскую палатку и, набрав воздуха в свои могучие легкие,
оглушительно высморкался. Казалось, легкий шквал пролетел над
столиками кафе. С соседних столов послетали на пол салфетки, а
за окном пестрые уточки испуганно сорвались с поверхности пруда
и стремительно унеслись в небесную даль.
-Donner-Weter!- взревела разгневанная немецкая
туристка, вскочила на ноги, подхватила свою до смерти
перепуганную собачку и чеканным строевым шагом направилась к
выходу. Столы вокруг нас как-то сразу опустели. Лишь
невозмутимый англичанин хладнокровно заметил своей изящной
супруге:
-Savage country (Дикая страна).
И залпом выпил стакан шотландского виски.
-Смотри! Как-то сразу посвежело, и воздух стал
чище!- заметил гигант, с любопытством оглядываясь по сторонам,-
Так на чём же я остановился?- поинтересовался он, вытирая свой
раскрасневшийся нос.
-Он её очень любил,- повторил я его последние
слова.
-Кого?- ошалело посмотрел на меня великан и,
вдруг, затуманенный его взор прояснился.- Ах, да! Патрон просто
обожал свою дочурку Биатрис. А она с первого дня втрескалась в
меня по самые уши. Ну, сам понимаешь - парень я видный,
привлекательный!- и Степан самодовольно пригладил свой короткий
чубчик и приосанился,- Она ходила вокруг меня, томно вздыхала,
строила глазки. Но не тут-то было! Я стойкий боец! Тем более,
что меня дома ждёт Катюха."
-А как же Джулия?- лукаво ухмыльнулся я.
-Ну, то совсем другое дело!- смутился Степан и
потупил свой взгляд,- То было какое-то затмение, помрачнение
разума. Я был тогда под стрессом, в шоке от нежданно сложившихся
обстоятельств. И давай больше не будем вспоминать об этом!-
вдруг не на шутку рассердился исполин.
-Да ради Бога! Замётано!- примирительно
улыбнулся я.- Так чего там было с Биатрис?
-А чего-чего? А ничего!- передразнил меня
Степан,- Да и не нравилась она мне! На лицо она, конечно, была
смазливая, синтетичная.
-Ты хотел сказать "симпатичная",- ненавязчиво
поправил я.
-Ну, да. Именно так я и хотел сказать. А вот
фигура...- и на лице Степана появилось брезгливое выражение.-
Кожа да кости! Биатрис возомнила себя великой балериной. В
особняке была зеркальная комната, где она под музыку под
руководством какой-то тощей ведьмы из Лиссабона дрыгала ножкой и
вертелась волчком. Иногда у нее очень даже неплохо получалось,
но до Анастасии Волочковой ей расти и расти.
Я не поперхнулся кофе в третий раз лишь потому,
что давно перестал подносить чашку к своим губам, опасаясь, что
Степан в очередной раз поразит меня "бриллиантом" своего
познания. Я еще не встречал в Португалии человека, который знал
бы имя примы Большого театра. (Прим. В 2001-ом году Волочкова
еще работала в Большом театре.) Так можно было и заполучить
расстройство психики, причем в тяжелой форме. В Степане
удивительным образом сочеталось невежество с "искрами" знания в
самых неожиданных сферах.
-Биатрис худела, чахла и увядала от
неразделенной любви,- продолжал, почесывая затылок, Степан.- А
потом уехала лечить свою затянувшуюся депрессию в Швейцарию. Там
она лазила по скалам, нюхала эдельвейсы, лечила нервы, созерцая
прекрасные альпийские горные ландшафты. И, в конце концов,
сорвалась с обрыва и сломала ногу. Но клянусь, это всё не по
моей вине.
Гигант тяжело вздохнул и склонился над столом.
Очередная пробка брякнула на уже солидную кучку своих подруг, и
свежее пиво перекочевало из темной бутылки в желудок моего
собеседника.
-О чем это я?- озабоченно спросил меня Степан,
поднимая свои лазурные, затуманенные алкоголем глаза.
-О вине,- напомнил я.
-Да-да! Из-за вина я, собственно говоря, и
погорел.- печально пробормотал Степан,- Недалеко от нашего
флигеля был огромный винный погреб в высоченными дубовыми
бочками. Там Дон Фернанду хранил вина из урожая собственных
виноградников. Конечно, нам перепадало из этих запасов на
завтрак и ужин, а по выходным дням и праздникам и на обед. Но на
нашу орду - это капля на рыло! Висел на дверях погреба такой вот
простенький замочек "сим-сим откройся". И ребенок согнутым
гвоздем откроет. Ну и стал я туда наведываться. С бочек как-то
стрёмно было брать. Там везде стеклянные трубочки с заметками
уровня. А в глубине погреба стоял старый деревянный стеллаж,
такой пыльный и ветхий на вид. Там все бутылки лежали в ячейках,
причем наклоненные пробками вниз. Посмотрел я на эти грязные
бутылки; наклейки какие-то выцветшие, буквы корявые, кое-где
нарисованы дамы и кавалеры в допотопных нарядах. И все покрыто
толстым-толстым слоем пыли. Ну, думаю, валяется всякий хлам, до
которого у патрона руки не доходят, чтоб выбросить. Когда я
работал в Тернополе на товарной станции, старые грузчики-алкаши
научили меня сливать содержимое бутылок, не нарушая вида
целостности пробки. Ну, чтоб было совершенно незаметно. Для
этого нужны не очень-то и хитрые приспособления. И стал я
тихонько сливать вино из тех бутылок, а чтоб в глаза не
бросалось, наполнял их дождевой водой из бочки, что стояла возле
погреба. А потом еще и притрушивал бутылки серой мукой, что
позаимствовал на кухне. И сам бы Шерлок Холмс со своим
доктором-прилипалой не заметили бы подвоха!
Несколько месяцев я тайно наведывался в
винохранилище, сливал vinho (Прим. вино. порт.) в пятилитровую
канистру и радовал сотоварищей нежданным угощением. И все было
бы хорошо, если б к Дону Фернанду не припёрся его старый друг из
Франции. Такой себе старенький профессор в очёчках, с усиками и
бороденкой клинышком. Ну, вылитый тебе Троцкий! Патрон с ним так
долго обнимался, целовался, будто они с пеленок не виделись! А
потом Фернанду самолично вприпрыжку помчался в погреб. Смотрю,
тащит одну из тех заброшенных бутылок. Стер муку с наклейки,
пальцем в неё восторженно тычет и так радостно что-то
рассказывает старому оппортунисту. Зашли они в усадьбу. С
полчаса было тихо. А потом я услышал нечеловеческий рёв, от
которого кровь в жилах стыла. Будто мумия Имен-Хотепа восстала и
воскресла! "Степан!!!"- в дикой, звериной ярости орал Фернанду.
И как он только догадался, что это моя работа!!? Не иначе кто-то
"заложил". Выскакивает из двери с тульской двухдулкой в руках и,
как резаный, поросенок визжит: "Убью!!!" Да так истошно, что я
поверил! Наверно, вода, которую я заливал из бочки в бутылки,
оказалась насквозь протухшей. Лицо перекошенное, глаза налитые
кровью, из оскаленной пасти клыки торчат и слюна капает! Ну,
точь-в-точь кровожадный властелин вампиров граф Драчила!
-Дракула!- запротестовал я.
-Нет-нет! Ещё страшнее!- отмахнулся от меня
Степан,- Ну, я дёру! Я ведь его таким разъяренным никогда не
видел. А этот альтурист хренов как шарахнет из обоих стволов мне
в след!
-Альтруист,- несмело поправил я.
-Ну и вот, результат на лице,- тяжело вздохнул
Степан, не обращая внимания на мою реплику.
Я с тревогой осмотрел лицо своего собеседника.
На нем на первый взгляд как будто все было в порядке. По крайней
мере, в лучшую сторону ничего нельзя было уже исправить.
-Ты хотел сказать "результат на лицо"?- нервно
переспросил я.
-Ну, не совсем, чтоб на лице. Я бы даже сказал
совсем не на лице,- болезненно поморщился Степан,- А вот две
дробинки до сих пор в левой ягодице сидят. Теперь я приближение
непогоды за 24 часа чувствую. Хорошо хоть не картечью стрелял!
-И чем же все это закончилось?- с нетерпением
полюбопытствовал я.
-Да чем-чем...- Степан огорченно откинулся на
спинку стула,- Ночью ребята вынесли мои вещи и я подался искать
счастье в другие края. Оказывается, я уничтожил коллекцию
элитных вин, которую Фернанду всю жизнь собирал, а до него еще
его отец и дед. Там были вина чуть ли не 300-летней давности! Но
откуда же мне было знать?
-Но хоть какое это элитное вино на вкус?- не
унимался я.
-Да так себе. Кисляк кисляком!-
пренебрежительно махнул рукой гигант,- Хотя иногда попадался
"крепляк" не хуже херсонского "Рубина" или "Беломицина". (Прим.
"Беломицин" - народное название крепленого вина "Біле міцне".) С
тех пор я вина больше не пью. У меня на него появилась стойкая
алегрия. (Alegria-радость, веселье. порт.)
-Аллергия,- быстро поправил я Степана.
-Теперь пью только пиво.- не замечая поправки
народного депутата, продолжал рассказчик,- Сейчас я работаю в
другой дорожно-строительной фирме. Платят не так хорошо, как у
Фернанду. А всех украинцев Магельяеш по истечению срока
контрактов поувольнял. "Остыл" он к нашему брату. Правда,
рассчитал всех по честному, до эскудо! Только Оксана и Виталий
остались работать у него в доме. А гранд-патрон набрал в свою
фирму бразильцев. Они хорошо пели, танцевали ламбаду и самбу для
гостей на летней сцене в его саду. Но работали не очень-то и
усердно. А как только шеф их легализовал, они, как тараканы,
разбежались по крупным городам. Работают теперь в разных барах,
кафе и ресторанах официантами, барменами, музыкантами и
танцорами.
Потом Фернанду набрал африканцев не то с
Анголы, не то с Кабу-Верды. Теперь они танцуют для гостей
патрона вокруг костра в боевой раскраске и с копьями наперевес.
И дико завывают. Я иногда звоню Виталику, чтобы узнать свежие
новости.
Степан не очень уверенным движением откупорил
последнюю бутылку и, в этот раз, не спеша, смакуя, "выцедил" ее
содержимое.
Внезапно тишину зала кафе разорвал резкий
оглушительный звук. Нечто подобное я слышал только один раз в
жизни. Двадцать лет назад мы с кумом на маленькой яхте в Черном
море попали в жестокий шторм. Неожиданно налетевший шквал со
звуком пушечного выстрела разорвал в клочья наш грот парус.
Воздух наполнился газом с едким запахом,
который разъедал глаза и серьёзно затруднял дыхание.
Степан густо покраснел, повернулся к
окаменевшему англичанину, у которого глаза стали больше, чем его
очки, и виновато по-русски произнес:
-Простите, сэр! Нервы совсем стали ни к черту!
-Понэмай!- вдруг по-русски ответил джентльмен,
бросил на свой стол крупную банкноту, подхватил под руку свою
теряющую сознание супругу и, на негнущихся ногах, быстро поволок
ее к выходу.
Оставшихся посетителей, словно ветром сдуло, и
кафе мгновенно опустело. Лишь обслуживающий персонал испуганно
выглядывал из-за стойки раздаточной. Через открытую дверь кухни
я увидел, что повару стало плохо, и официант отчаянно пытался
привести его в чувство. Ошалевший поваренок суетливо бегал по
кухне, распрыскивая во все стороны аэрозоль дезодоранта.
-Ну, Степан!- заметил я, когда запах "иприта"
немного рассеялся,- Ты сегодня нанёс катастрофический,
непоправимый ущерб португальской туристической индустрии.
-Это всё пиво!- уныло пробубнил Степан,- Меня
всегда после него пучит.
-А ты не пробовал пить пива чуток поменьше?-
укоризненно спросил я.
-Пробовал!- горько вздохнул гигант,- Всё равно
пучит!
-Идём отсюда!- скомандовал я и потащил Степана
за руку к выходу,- Пока нас не обвинили в злонамеренном умысле!
Вспомни теракты в Токийском метро!
Мы вышли из кафе и побрели к обрывистому берегу
реки Доуру. На западе с трудом пробивалось сквозь серую дымку
неяркое зимнее солнце. Внизу над водою клубился густой
призрачный туман. В ветвях кедров и елей раздавались звонкие
голоса певчих птиц, будто бы не сумрачный декабрь подходил к
концу, а жизнерадостный май настойчиво стучался в двери.
По крутому склону берега, мелодично журча,
сбегал с уступа на уступ хрустальный ручеек.
"Щебечут птицы, плачет
соловей,
Но ближний дол закрыт ещё
туманом.
А по горе, стремясь к
лесным полянам,
Кристаллом жидким прыгает
ручей".
-Как красиво сказано!- восторженно прошептал
взволнованный Степан,- Чьи это слова?
-Петрарка,- коротко бросил я, не заметив, что
только что произнес стихи вслух.
-Петрарко, Петрарко...- задумчиво повторил
Степан.- Я как-то встречал в Фамаликау Ивана Петрарко из
Борислава. Но не думаю, чтоб он смог такое сочинить. С ним,
кроме как о бабах и о выпивке, не о чем было и поговорить.
Мы неспешно брели по пустынным аллеям под сенью
гигантских деревьев, вдыхая полной грудью живительно-чистый
лесной воздух. И, казалось, сама Природа-Мать вливала в нас
неодолимую силу и надежду в то, что счастье всё-таки озарит
своей доброй и щедрой улыбкой нашу серую эмигрантскую жизнь.
|