Татьяна Касьянова

                                                                                                                 

«Каламбурный нарратив в романе В. Набокова Защита Лужина»

 
           

            Американский исследователь Максим Д. Шраер применительно к романам Набокова вводит понятие нарратива, понимая под этим «некое трехмерное пространство, соотносящееся с трехмерным пространством людского бытия», (13: 384) вкладывая в это определение сразу несколько понятий: во-первых, это собственно пространство произведения, где герои живут не в плоской, а трехмерной реальности, а во-вторых, карту с указанием символики происходящего.

            «Только декоративная карта-украшение может содержать бессмысленные детали. Карта всегда отражает и реальность местности, которую она зашифровывает, и указания на то, как именно ею воспользуется путешественник. Карта позволяет читать пространство реальное по пространству закартографированному. Все то же самое можно сказать и о карте нарративного пространства. Единственное различие – это то, что структура карты физического пространства включает определенное количество кодов, которые помещены в сводной таблице условных обозначений. Это позволяет нам прочитать карту, рассматривать запечатленное ней пространство, чтобы путешествовать по данной местности с помощью карты. Напротив, карты пространства повествования у Набокова никогда заранее не снабжают – читателя-путешественника ключом – легендой, списком обозначений» (13: 55).

            Однако, данное утверждение Макима Д. Шраера необходимо опровергнуть в том месте, где говорится, что Набоков не выдает ключа – шифра.

            В предисловии к английскому переводу романа «Защита Лужина» (2: 52-55) , сам Набоков дает как минимум два дешифровальных кода.

            Первый – исключительно шахматный. «Перечитывая этот роман сегодня, повторяя ходы его сюжета. Я чувствую себя как Андерсен, с нежностью вспоминающий свою жертву обеих ладей в партии с невезучим и благородным Кизерицким, который обречен снова и снова принимать ее в бесконечном числе шахматных учебников, с вопросительным знаком вместо памятника». (2: 52)

Второй из них, замеченный Эриком Найманом (14:31). Так, Набоков говорит: «Русское название этого романа «защита Лужина» относится к шахматной защите, возможно изобретенной выдуманным мной гроссмейстером Лужиным: имя рифмуется ос словом «illusion». Если произнести его достаточно невнятно, углубив (u) до (оо)» (2:53). Это второй  ключ – назовем его каламбурным.

            «Каламбур (caltmbour – фр.) игра слов, оборот речи, шутка, основанная на комическом обыгрывании звукового сходства, равнозначных слов или сочетаний» (12:531)

На этот аспект прочтения романов Набокова уже обращали внимание многие исследователи (3, 4, 5, 8, 9): «Чтение против шерсти обычно исходит из предпосылки, что подсознание выражает себя через описки, неожиданные для самого автора «каламбуры» и другие разновидности вербальной симптоматологии. Произведения Набокова — благодатный объект для такого чтения, но нужно учесть одно их важное отличие: тот «уровень» текста, который психоаналитики и деконструктивисты полагают царством подсознания, в произведениях Набокова изначально «заселен» самим писателем и является откровенно- (а также иронично-) осознанным. Читая Набокова «против шерсти», читаешь его вместе с автором вразрез с поверхностным или неадекватным способом интерпретации, применяемым наивными, традиционными читателями — а также, между прочим, очень многими из персонажей самого Набокова» (14:2).

Это интересное наблюдение требует дополнительного исследования. Сам В. Набоков никогда не скрывал своей любви к игре вообще, к игре в шахматы, в частности. Это желание творить реальность по своему усмотрению присутствует в Набокове всегда, и если к игре в шахматы это применимо однозначно, то к желанию играть словами, переворачивать их и «читать против шерсти», есть предпосылки.

Я.В. Погребная цитирует интервью В. Набокова А. Аппелю (интервью 1966 года). А. Аппель, формулируя вопрос о месте перевода Л. Кэрролла в творчестве Набокова, утверждает: «Ваша первая книга – русский перевод Льюиса Кэрролла». Любящий во всем точность Набоков не опровергает интервьюера, подчеркивая, что «как и все английские дети (а я был английским ребенком), Кэрролла  я всегда обожал, при этом Набоков указывает на возможность «некоего трогательного сходства самого Л. Кэрролла и Гумберта Гумберта, которое, однако, по какой-то странной щепетильности «не было проакцентировано в «Лолите». Далее А. Аппель спрашивает Набокова о возможной взаимосвязи между кэролловским абсурдным языком (nonsense) и смешанным «придуманным»  языком в зрелых романах Набокова «Под знаком незаконнорожденных» и «Бледное пламя», сам Набоков указывает на возможные параллели сказки Кэрролла и самой личности писателя с «Лолитой» (9:40). Таким образом, следует отметить, что Набоков не дает прямого ответа, но обожающий Кэрролла, указывает на то, что такая параллель может существовать.

            Интересные выводы по поводу кэрролловского языка сделаны И. Л. Галинской: «Люис Кэрролл был не  только  математиком  и  писателем,  но  и незаурядным лингвистом. Он с юных лет внимательнейшим образом вникал в смысл и этимологию едва ли не каждого употребляемого им слова, не говоря уж о том, что колледж Крайст-Черч он закончил с отличием не только по математике, но и по классическим языкам. Игру в слова он полюбил  рано  и  изобрел  множество словесных головоломок, словесных игр и шифров.(3:45)

     23 ноября 1880 г. Кэрролл писал своему двоюродному  брату  и  крестнику

Уильяму  Мелвиллу  Уилкоксу  (1866-1958):  «...  ты,  должно  быть,   имеешь

свободное время по  вечерам,  и  теперь,  я  думаю,  можно  играть  в  игры,

отличающиеся от крикета и футбола. Ты  можешь  попробовать  поиграть  в  мою новую игру «Миш-Мэш» с кем-нибудь из своих  юных  друзей». (4:75-76, 146)

            Эту игру Кэрролл изобрел летом  1880  г.  Смысл  ее,  писал Кэрролл, объясняя правила игры в «Миш-Мэш», состоит в том,  что  один  игрок предлагает «ядро, сердцевину» (nucleus), т.е. сочетание двух или более букв, таких как «gp», «emo», «imse», а  другой  игрок  пытается  найти  «законное» слово, содержащее это ядро, или сердцевину. Так,  слова  «magpie»,  «lemon», «himself» являются законными словами, содержащими «сердцевины»  «gp»,  «emo», «imse».

            «Мне пришло в голову, что можно придумать игру из букв,  которые  нужно передвигать на шахматной доске, пока они  не  сложатся  в  слова»,  -  писал Кэрролл 19 декабря 1880 г.

     В  кэрролловской  брошюре  «Дублеты,  словесная   загадка»,   например, содержится правило, гласящее, что «слова одной длины всегда равны», и  слово «head» (голова) он превращает в слово «tail»  (хвост)  путем  всего  четырех комбинаций («head, heal, teal, tell, tall, tail»), изменяя всего одну  букву во вспомогательных словах (4:73-74).

            В. Набоков, совершенно свободно владеющий как английским, так и русским, знал и любил Кэрролла, сам умел составлять перевертыши, анаграммы и каламбуры. Эрик Найман приводит пример такой словесной игры: «в стихотворении «Вечер русской поэзии» («An Evening of Russian Poetry»)…«Мой маленький помощник у волшебной лампы, / вставьте этот слайд и позвольте цветному лучу / спроецировать мое имя или какой-либо еще подобный фантом / славянскими буквами на экран. / Наоборот, наоборот переверните. Благодарю» («My little helper at the magic lantern, / insert that slide and let the colored beam / project my name or any such-like phantom / in Slavic characters upon the screen. / The other way, the other way. I thank you») (14:3).

            Таким образом, переворачивание букв, игра слов английских и славянских – это тоже игра, со своими правилами.

            «Отступления и дополнения в произведениях Набокова — это не вездесущие, произвольные, но при всем при том блестящие рассуждения и сравнения Гоголя, …это улики, изобличающие намерения автора» (14:3). 

            Неожиданный параллелизм между чтением Набокова в русском и английском варианте, переворачивании слов, проекции их на волшебном экране, и, как ни странно, отсылкой Эрика Наймана к Гоголю находит еще одно интересное подтверждение.

            Сергей Бирюков в лекции, посвященной анаграмме, приводит простейшие «бук — куб, горб — гроб, ропот — топор, скала — ласка, сон — нос, ток — кот. И делает вывод: «Может быть, такие же примеры, бывшие в большом игровом ходу в различных учебных заведениях России и Украины в ХVIII и начале XIX в., привели однокашника Н.В. Гоголя по нежинской гимназии Платона Лукашевича к чаромантии, своего рода алхимии слова. Знаток древних и новых языков, Лукашевич пришел к выводу о значимом обратном чтении слов (корней) одного языка в другом» (1:45).

            Таким образом, двуязычие Набокова, потому что читать Набокова необходимо именно в двух вариантах – русском и английском, в этом сходятся все исследователи его творчества, имеет под собой еще и демиургическую основу. Игра слов – божественная игра!

В  «Трех шахматных сонетах (1924)

 

 

Увидят все, - что льется лунный свет,

Что я люблю восторженно и ясно,

Что на доске оставил я сонет. ( 9:253)

           

            Совершенно очевидно, что Набоков, признававший самого себя ребенком английским, обожающим Кэрролла и шахматную игру, в предисловии к английскому переводу, давший четкое и ясное указание на то, что игра слов существует в самом имени, Лужина – (illusion), при некоторой переходной игре, как у самого Кэрролла, который  слово "head" (голова) он превращает в слово "tail"  (хвост)  путем  всего  четырех комбинаций ("head, heal, teal, tell, tall, tail"), изменяя всего одну  букву во вспомогательных словах, создает особый пласт реальности, происходящий в языковом пространстве, пространстве более значимом, чем просто жизнь героя или шахматная игра – это собственно космогония, божественный акт творения, где сам Набоков выступает в роли демиурга, и, самый верный эпиграф к роману может быть только один: «Вначале было Слово. И Слово было у Бога».

Таким образом:

1.      Пространство романа В. Набокова имеет вид игровой карты.

2.      В. Набоков сам дает дешифровальный ключ к прочтению романа, где главный герой – иллюзия.

3.      Основной пласт происходящего – это демиургическая игра слов, которая сама по себе может творить реальность божественного порядка.

 

 

                                                       

 

 

Библиографический список:

  1. Бирюков Сергей «Зевгма» М. 1997 г.
  2. «В.В. Набоков Pro et contra». Из-во Русского христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 1997 г.
  3. Галинская И.Л. «Льюис Кэрролл и загадки его текстов». М, 1995 г.
  4. Кэрролл Л. «Логическая игра» М., 1991.
  5. Люксембург, А.М., Рахимкулова, Г.Ф. Магистр игры Вивиан Ван Бок (Игра слов в прозе Владимира Набокова в свете теории каламбура). Ростов-на-Дону: РГУ, 1996.
  6. Набоков В.В. Американский период. Собрание сочинений в 5 томах. (СПб.: «Симпозиум», 1999-2000 гг.)
  7. Набоков В.В. Русский период. Собрание сочинений в 5 томах. (СПб.: «Симпозиум», 1999-2000 гг.)
  8. Носик Б.  «Мир и дар Владимира Набокова: Первая русская биография писателя. - М.: Пенаты, 1995.
  9. Погребная Я.В. «Плоть поэзии и призрак прозрачной прозы…Лирика В.В. Набокова» Ставрополь, 2005 г.
  10. Погребная Я.В. Дискурс В.В.Набокова как выражение многоаспектного синтеза // Синтез в русской и мировой художественной культуре. – М., 2002.  –С. 292-294.
  11. Погребная Я.В. Семантический объем понятия «вечность» в космосе В.В.Набокова // Язык. Текст. Дискурс. – Ставрополь, 2003. – Вып. 1. – С. 88-100.
  12.  Советский энциклопедический словарь. Изд 4-е, испр. И доп. М., 1990.
  13.  Шраер Максим Д. «Набоков: Темы и вариации./Перевод с английского В. Полищук при участии автора. Академический проект Санкт-Петербург, 2000 г.
  14. Эрик Найман «Литландия: аллегорическая поэтика «Защиты Лужина» (Авторизованный пер. с англ. С. Силаковой). Интернет-проект: http//magazines.russ.ru//authors/n/enajman/