Иван Будяк

 Фон

Кто знал, что главным будет фон?

Мы всё рвались переиначить

Язык столбов, ветвей, платформ

И ждали - от себя - удачи.

А фон главенствовал. Когда

Он позволял нам расслабляться,

Мы понимали, что вода -

Как счастье - может испаряться.

Он был везде. На то и он.

Чего мы ждали от предметов?

Наверно, сон. Уж лучше сон! -

На фоне ждущих парапетов.

25 мая 2000

В дюнах

На тропинке, седой от песка и солёной от брызг,

Миллионы песчинок босых пятерней оплавляют узоры.

Только чайки, поспорив, в запале сорвутся на визг -

И опять безмятежность безлюдного, гулкого нефа собора.

Бальзамируя ветер, шиповник на склонах цветёт

В обрамлении низкой травы и песком припорошенной туи -

Бесконечен, безбрежен, безжалостен круговорот:

Янтарём наливаются сосны и волны упрямо танцуют,

Муравей терпеливо штурмует громадины дюн,

Раскалённое солнце расплавленный воздух взгоняет на гребни -

Побережье застыло. Мерещится вновь Гамаюн,

Убеждая, что люди исчезли с Земли до последней деревни.

10-12 июля 2008

The Big Apple

Этот город, похожий на карте на кафельный пол,

где без компаса стороны света в лесу небоскрёбов

узнают по асфальтовым просекам, где на помол

местной пыли - представьте наждак - непривычное нёбо

реагирует, будто белуга на слово «икра», -

этот город играет на бирже и делает ставки.

Разноцветной и разноплемённой гурьбой детвора

оккупирует Нью-Вавилон, не послушавшись Кафки.

В этом городе каждое утро творит чудеса

воскрешения кофе - но, сдав караул, летаргия

так искусно снимает ремейк «Андалузского пса»,

что двойному эспрессо сродни только лоботомия.

Этот город ест сэндвич на lunch, презирая обед;

даже dinner à la bourgeiose предсказуемым стейком

заставляет рассчитывать только на мокко с чизкейком

и на то, что беседа пройдёт, как всегда, tête-à-tête.

Здесь заношено взглядами небо, как ветошь, до дыр -

и латать его некому в век торжества прагматизма:

неоплаченный счёт - ведь не более чем сувенир

на крещение в водах реки социал-дарвинизма.

Мегаполис, за день проживающий тысячи лет,

распихав подозрительных лиц по вагонам сабвея,

перед сном на диване глазеет на автопортрет

в новостях, будто впрямь никогда ни о чём не жалея.

P.S.

Вечерами по клубам и барам тут ловят мужчин

одинокие женщины, что недоступно доступны -

это их зеркала, не жалея незримых морщин,

отражают пристрастно и этим, конечно, преступны.

01-16 августа 2008

Весна в детстве

            I

Как нефть фонтаном

жирным бьёт

            из свежих скважин,

росли платаны

напролёт

            ночами в сажень.

Сопели печи

во дворах,

            кивая домне.

Безлунный вечер

сеял страх

            в каменоломне.

Линять корой -

из кожи вон,

            и рецидивы

весны домой

везли в сезон

            локомотивы.

Торчали свечи

тополей,

            линуя степи,

и речи,

ставшие мудрей,

            тонули в крепе.

Вода теплела,

и её

            крылом плотины,

как мелом, белым

от краёв

            до середины

перехватило

поперёк.

            Волной зыбящей

тростник мутило -

берег лёг

            трескучей чащей.

На солнце грелись,

разомлев,

            ужи, гадюки;

беззлобно щерясь,

сонный лев

            на виадуке -

он принимал

кутью и сыть -

            кусок гранита -

гадал,

кто реки стал точить

            из малахита.

Шлифуя рельсы,

лез трамвай

            на остановки:

из гнейса

выложенный край

            носил обновки -

людей, дороги,

города,

            заводы, шахты

(существ двуногих

до суда

            считали фрахтом).

            II

Вперёд-назад

ходили дни,

            смыкая веки.

Оживший сад

купал в тени

            библиотеки:

шептались груши,

абрикос

            писал сонеты,

крыжовник слушал

сплетни роз,

            пока ранеты

читали вслух

и вразнобой

            одно и то же -

о птице Рух,

про Домострой,

            как жили дожи.

            III

У детства

собственный уклад,

            свои законы:

эстетство -

антиквариат,

            когда драконы -

угроза племени,

когда

            земля потеет,

от свежей зелени

стада

            с утра хмелеют,

когда смешливы

воробьи,

            жестоки битвы

у конской гривы,

в забытьи,

            когда молитвы

читают бабушки,

храня

            очаг и внука -

не безделушки,

а меня! -

            и вся наука.

Чудесней этих

нет чудес.

            И всё ж стяжали,

взрослея, дети

политес,

            а не скрижали.

Так будет присно:

и фольклор

            живёт контрастом -

иконописно

спорят Мор

            с Экклезиастом.

26 октября - 06 ноября 2008

* * *

Ушёл декабрь и сделал дом музеем

Недельной страсти, жизнь перекроив

На горе нам, влюблённым ротозеям, -

Декабрь был тёмен, нем и тороплив.

Начистоту? - Мне тоже одиноко

Среди вещей, забытых впопыхах,

Среди страниц, где Бунин и Набоков

Таких, как мы, напутствуют в грехах.

Не спится мне. И жилка на запястье

Считает пульс кукушкой холостой.

Как хороши, как крепки были снасти

Для ловли дней! - когда настал шестой.

Улёгся снег, и вечер накрахмален -

Уже вчера - подскажет календарь.

Я стал, как ты, до слёз сентиментален

И, как и ты, забыл, что есть январь.

11-14 января 2009

Рыбьи сны

Уснули рыбы.

Ржавые бока

у пирса мнут

засаленные глыбы.

Волна в порту -

вода из нужника:

её не пьют,

хоть, в общем-то, должны бы.

А рыбы

спят,

умаявшись, на льду.

Стоит жара.

Распоротые брюха

кровят,

и жабры осязают духоту.

Хозяйки продолжают променад,

и путешествует по спящей рыбе муха,

и кто-то бьётся в глубине ведра,

среди уснувших всхлипывая глухо.

И продавец,

подлец

и пустосвят,

увидев контур женского бедра,

торгуется, но слушает вполуха.

С утра

усыплены.

Как полдень волокнист!

За полцены

разложены остатки.

А косяки со смертью в море в прятки

играют ежечасно.

Кальвинист

вам скажет: судьбы определены

совсем, как сны -

у рыб они прекрасны,

ясно?

15-18 февраля 2009