Елена Ивченко

Ангел с коротким крылом

- Что у тебя в правом кармане? – Мы только что вышли в зимний холод, громада центральной библиотеки провожает нас мудрыми взглядами сотни освещённых окон. На дворе 93-й год, троллейбусы ходят редко, а о маршрутках никто пока и не слыхивал.

- Дырка… - мне ужасно стыдно, моя рука через прореху в подкладке проникает в шубовое подполье и, слепая, шарит там, среди крошек и свалявшихся комков искусственного меха. Моя поза неудобна, моё положение комично, и я прячу неловкость за смехом. Его глаза за стёклами очков, как всегда, кажутся беспомощными и беззащитными. В такие глаза трудно смотреть, и я отвожу взгляд, продолжая яростно орудовать в недрах шубьей полы. Наконец рука натыкается на что-то твёрдо-ощутимое. Я извлекаю на свет коробочку, обтянутую несолидным кож-замом. В таких обычно продаются украшения, и мне становится щекотно где-то в желудке. Я открываю: на псевдо-бархатной подкладке –мельхиоровое колечко с капельками бирюзы.

- Когда мне было 22, я купил его и сказал себе, что подарю той Единственной, которую полюблю когда-нибудь… - Слова так же беспомощны, как и глаза за стёклами, и мне хочется закрыть уши: я почти не в силах выносить эту беззащитность, эту откровенность, граничащую с выворачиванием души наизнанку. Я ворочаю глыбы слов в голове – и никак не нахожу ту, что мне нужна. И тут подъезжает троллейбус.

Я сижу в аудитории среди сорока таких же барышень, Бог знает почему пожелавших «сеять разумное, доброе, вечное». Я такая же, как они, - скромно говорю я себе. Но писклявый голосок внутри протестует: нет, я не такая, я особенная, во мне есть что-то эдакое, если он среди всех выбрал именно меня. Я снисходительно улыбаюсь этим мыслям и не сразу замечаю наступившую паузу: я поднимаю глаза и – о Боже, он опять! – ну, опять остановился на полуслове, и ничего не говорит больше про «полнобское оканье», и с идиотски счастливым лицом смотрит, смотрит – на меня! Ещё секунда – и все успеют проследить за его взглядом! Я яростно киваю ему, машу рукой – «продолжай!», он спохватывается, шуршит бумажками на кафедре, и лекция по самому ненужному на Украине предмету – диалектологии русских говоров – продолжается.

Открытка выглядит очень банально, розовые цветочки-ангелочки, но меня это вполне устраивает. «Дорогой Андрей Николаевич, приглашаем Вас на нашу свадьбу, которая состоится 29.01.1994 в 19.00 в кафе «Глория». Марина и Сергей». Меня толкает под руку злой бес (никакой свадьбы, конечно, на самом деле нет и в помине), я кладу открытку на стол перед ним и надеваю самое невинное из своих лиц. Я смотрю на него – и впервые убеждаюсь, что выражение «стал белым как мел» - вовсе не «художественное преувеличение». Он поспешно выходит из аудитории, прихрамывая чуть заметнее обычного. Семинар отменяется, ура!

Мы сидим в дешёвой кафешке на набережной, ветер треплет полосатые тенты, локти прилипают к недовытертому столу, и пластик стула неприятно холодит голые ноги, далеко не вполне прикрытые мини-юбкой. Я сосредоточенно потягиваю молочный шейк, он – смотрит на меня, замерев, как всегда, на полуслове. Мы знакомы уже три года, и столько же тянется этот нелепый односторонний роман, прекратить который у меня всё не хватает духу. Я нервно тереблю свои кольца (нет, конечно, среди них нет того, дешёвого, с капельками бирюзы). Он накрывает мою руку своей ладонью. Это что-то новое! – я возмущённо отодвигаюсь от стола вместе со стулом. Тогда он начинает говорить – вопреки моему всегдашнему запрету: «Я люблю тебя, Машенька. И я буду любить тебя всегда, до самой смерти. И после неё. И это – самая правильная и естественная вещь на свете – любить тебя. И…» - я пробираюсь между столиков, слова, как камни, продолжают стучать мне в спину, - и я ускоряю шаг.

В этот раз Новый год я встречаю одна: Игорь уехал со своей командой «бомбить по ночникам» («Слушай, Машка, за ночь можно объехать три-четыре точки, ну смотри, как здорово, мы сможем потом поехать в Египет, ну, ты же хотела!»), Сашка отправлен на каникулы к бабушке-дедушке, в мой родной город («Маняш, ты не волнуйся, ребёнку нужна смена обстановки, новые впечатления, да и всё-таки, столица, мы в цирк с ним сходим, в зоопарк…»). Жизнь сложилась так, как сложилась, и я  ни о чём не жалею: в общем-то, если разобраться, у меня есть все основания, чтобы чувствовать себя счастливой. Но я почему-то не чувствую. Но, впрочем, я рада, что сегодня осталась одна.

 Я залезаю на табуретку и достаю с антресолей коробку, в которой хранится моё неразумное, неразменное прошлое: школьные дневники, грамоты, какие-то открытки, газетные вырезки, письма. Я перебираю весь этот драгоценный хлам, и мне не верится, что всё это – я. Вот – конверт, на конверте – его старательный мелковатый почерк, обратный адрес – Киев, улица такая-то, Секацкому А.Н. Я прекрасно помню, что там, в этом письме, но всё равно достаю наивно-клетчатый листок: «Милая Маша! Твоё известие о предстоящей свадьбе не огорчило меня. Оно меня просто убило…». Дальше - всё те же его обычные, не позволяемые мною слова: люблю, буду, всегда… Он предлагает выйти за него замуж. Помню мой лаконично-сдержанный ответ, уместившийся на новогодней открытке. Да, всё было правильно, всё сложилось так, как сложилось. Я ни о чём не жалею. И всё же – интересно, а как сложилось у него? Небось, всех этих «всегда и никогда» хватило ровно до следующего смазливого личика в девическо-студенческом цветнике…

Я достаю из той же коробки старую записную книжку, набираю междугородний номер: «Алло, Светка? С Новым Годом вас! Ха, не узнаёшь? Ну, ещё бы, созваниваемся раз в 300 лет… Ага!... Ну да… Да нормально, всё хорошо… Да ему уже восемь, какой садик… А твои как?... ясно… Слушай, а помнишь, у нас был такой Андрей Николаевич в универе, ну, ты, кажется, ещё потом с ним отношения поддерживала, ты не знаешь, как там у него, женился он-таки?... Что?... Ой, да ты что… надо же… ага… а я и не знала… да-а-а… Ну, ладно, празднуйте там, Славика поздравь от меня… Целую… Ага, давай, пока-пока…». Новость бьет меня по голове, берёт сердце в тугие тиски: воспаление лёгких, запустил, вовремя не обратился к врачу. Умер – давно, оказывается, ещё до рождения Сашки. Смерть заставляет увидеть прошлое словно сквозь цветной фильтр – или, скорее, наоборот, без всякого фильтра: дешёвое кольцо, открытка с розочками, смешная прыгающая походка («Ты видела, как он ходит? Ага, Майкл Джексон отдыхает!»), прозрачно-удивлённые глаза за стёклами немодных очков… Я молча закрываю коробку и заталкиваю её в самый далёкий угол.

Читаю «Империю ангелов» Вербера – и не могу оторваться. Одни считают его безумцем, другие – ловким графоманом, но я  ему верю. То, о чём он пишет, находит живой отклик во мне. « - У тебя есть пять рычагов управления: 1) интуиция; 2) сны; 3) знаки; 4) медиумы; 5) кошки», - так говорят в книжке друг с другом ангелы, обсуждая, как же достучаться до своих беспечных подопечных. Я откладываю книгу и начинаю перебирать в памяти все мои счастливые «случайности», большие и малые, которых со времени моего замужества стало как-то особенно много. Вот я на кухне слежу за поднимающимся в кастрюльке молоком, и вдруг чувствую, будто кто-то деликатно трогает меня за плечо: я бегу в комнату и вижу, как трёхлетний Сашка свесился по пояс из окна, заинтересовавшись происходящим там, внизу, на улице… Вот мы с Игорем собираемся в долгожданное путешествие на Яву, деньги собраны, тур оплачен, завтра нам вылетать; я выхожу в магазинчик на углу – и вдруг, откуда ни возьмись, подскакивает ко мне безумная цыганка, хватает за одежду, кричит страшное: «Со-о-олнышко… на со-о-олнышко захотела? Дава-ай, езжа-а-ай…Бу-у-удет тебе солнышко, навсегда там останешься, и хоронить будет не-е-ечего!», - я с плачем вырываюсь, бегу домой. Игорь злится, но меня не переубедить, и мы сдаём билеты, - а через два дня узнаём о цунами в Индонезии… А вот – я, решившись-таки сменить надоевшую работу корректора на что-то поинтереснее и поперспективнее, иду на собеседование в фирму, куда давно зовёт меня старый знакомый.  Когда мне перебегает дорогу кошка (разумеется, чёрная, какая же ещё!), я только весело хмыкаю и иду дальше. Когда я вижу на заборе обрывок плаката, оставшегося ещё с последней рекламной кампании очередного «кандидата в», на котором теперь можно разобрать только «…но… не пойти…», я призадумываюсь. Когда, на выходе из метро, мой каблук попадает в щель канализационной решётки и ломается, - я понимаю, что таких совпадений не бывает и, махнув рукой на новые горизонты и карьерный рост, возвращаюсь домой. Вскоре я узнаю, что старый знакомый, так желавший заполучить меня в качестве секретаря-референта, находится под следствием, что счета фирмы арестованы, и прокуратура активно «интервьюирует» всех моих несостоявшихся сотрудников…

Что ж, если верить Верберу, все эти «случайности» - дело рук моего ангела-хранителя. Интересно, какой он? Что он думает обо мне? Наверняка считает меня простодушной дурочкой… Мне ужасно хочется наладить с ним «обратную связь»: в конце-концов, у меня накопилось к нему немало вопросов и «рац-предложений» по улучшению моей, в сущности неплохой, но столь далёкой ещё от совершенства жизни. Так, какой из верберовских «рычагов управления» тут у нас самый доступный и самый интерактивный? Конечно же, сны!

В тот же вечер я укладываюсь в  постель с твёрдым намерением этой ночью познакомиться, наконец, с тем, кто там дёргает меня за ниточки, - и высказать ему все мои «пфе». Ну, и поблагодарить кой за что, не без этого же…

Маша спит, раскинув в стороны руки, будто летит куда-то. Ей снится говорящий хомяк, рассуждающий о романах Фитцджеральда; и как они с Игорем валяются на камнях у абсолютно фиолетового моря; и как она вспомнила, что умеет летать, - ну, там нужно только такой специальный орган внутри напрячь! - и пару раз у неё получилось; и что у Лены-редакторши в ванной живёт орёл; и что Сашка вдруг начал говорить басом и в школе на труде собрал вечный двигатель, - в общем, обычная милая дребедень. И, конечно, никаких ангелов.

А он, замерев, как всегда, на полуслове, смотрит на Машу со своей невообразимой высоты, и нелепо топорщится на затылке нимб, и одно крыло чуть короче другого. Он улыбается – беспомощно и беззащитно, и несколько беспечно потерянных перьев, вращаясь, опускаются всё ниже и ниже, в прозрачную пустоту.