 |
|
|
Елена Кантор Стихи |
|
И будет этот дом и этот сад, И будет лед влюбляться в листопад До первого полночного сугроба. И будет снег слепить под солнцем лист, Упавший, рыжий, будто снег − артист, И точно лист опять взойдет на древо. И будет зелень − зелень в головах, Как в наших детских, только лед − в словах. И листопад − последнею прической. А ты немножко подожди еще И солнце − яркой ягодой в плечо, Какая вспышка! Какой сумбур в нежданных временах, Да, снег не ждать, он сам укажет нам Последний шаг, который будет белым, Который вечно белый в наших снах, Который вечно жив и вечный знак К зеленой почке нового ростка. *** И женщина без поиска вершин, Мимических морщин, Без мужа… Где радостей и горестей с аршин, Любовно-керамический кувшин Разбитый… Лужа… И женщина без проблеска дорог, Где в поиске, страстей не различая, Идет по ним и путает предлог С немыслимым и верным окончаньем. И женщина… А женщина ли? Нет… Иллюзия, предположенье. Лишь непричастности предчувствие в ответ И боль строки, рождающей движенье. *** Отговорила и ушла, Отвоевала, отболела… Ей чащей вымыслов − дышать, Но дальше − дерево алело… Но дальше − жарким рубежом − Огонь по зелени, как тайна. Нет, не смотри на страшный шов, Любая искра не случайна. Огонь − не прост, огонь − суров. И ты не сваришь сказку с былью. Зови хоть сотню докторов, Чтоб врачевать свое бессилье. *** Такие сумерки, что тень от ветра может превзойти тайфун. И полдень − не расслышать дуновения. Такие сумерки, что тёмен акварельный фон. И музыка вне узнавания к полудню. Такие ночи, господи, не лютня. Басовые грохочут, и черным наливаются согласные. Так много несогласных с темнотой, кто утра ожидает − ветра пение, − где тени, как ступени осмысления. На каждой пробасовано: «Постой!» *** Эту любовь даже снегом не назовешь, Ноябрьским снегом, который вот выпал и тает. Белый, пушистый, а видишь, что − ложь, Что дождь − видишь и потому − рыдаешь. Град только рад падать тебе на глаза. Как же твердеют, как холодеют слезы. А ты еще пробуешь что-то в ответ сказать. И ты говоришь, но в словесах − колеса… Сел и поехал, − беглая, подлая речь. Мыльные пузыри, которые исчезают. Порча снежно-дождливая, а ну тебя, − прочь! Что еще плавает в воздухе, что в нем еще замерзает? *** Я солнце отправляла за рубеж, Оно не шло, оно серчало дома. Я говорила, господи, изрежь Мои слова в бумажную солому. И солнцу продолжая высылать По белой ежемесячной открытке, Я чувствовала даже эту страсть − В открытый полдень, в платье налегке Зависнуть над забором, у калитки... А я ему пишу − пойди к реке, Там дети на неряшливом песке, Они рисуют на моих открытках. …И солнце в жарко-красном колпаке, Прошитое закатом алой ниткой, Теряется за речкой вдалеке. И я кричу − о, господи, не тронь… Не тронь его. Оно еще ребенок. И дня не прожито… И завтра в перепачканную рань Приснится мне, как я беру с пеленок Младенца в розоватых облаках… И речка − молока туманный мрамор… Я закричу − я буду на руках Тебя качать… Я не уеду, господи, так рано… Мне мелковато − сердце − за рубеж… Чтоб солнце не одеть в безликий беж, А лишь лелеять в розовых ладонях… О господи, меня уже не тронет Ни дикий ветер времени, ни серп Луны, что флаг турецкий держит… И вот теней бесхитростный кортеж Без имени ныряет за рубеж… А на небесном куполе − забрезжит… *** Я падаю, как ягода с куста, Как девочка − на пыльную дорогу. А дальше? Грубо топчут чьи-то ноги И сладко прижимаются уста. И чьи-то солнца в голове моей Скрываются за тучами тугими. Мне хочется кричать: «Меня не смей!» Но я молчу, шагаю за другими. И очищаясь, пачкаюсь в пути... А ягода кусту уже мешала. Такая сочная! Вкуси − не пропусти. Уже в ногах лежит. Еще вчера лежала. *** Когда уходишь сорванной с петель − Уже не дверь, не форточка. Лишь аркой Свистит от ветра твой вчерашний день, И сердцу снова хочется подарка. Когда уходишь сорванной с петель И падает древесная надстройка, Быть может, вспоминается постель, Нет, не постель, а большее… Настолько Нет фундамента в груди, Настолько голова болит от дыма. Так, сорванной с петель, гореть?.. Иди, Пока не назовут опять любимой. Пока не выстроят, пока не зачехлят, Пока не отшлифуют, не отточат. Какой же деревянный твой наряд, Который на тебе еще грохочет… Который и в гвоздях, и без гвоздей Занозит ум и задымляет душу, Когда уходишь сорванной с петель… И как еще гармонию нарушить? *** Так снег в снегу становится не снегом, Он просто в нем кружит, как суть вещей. Как словоблудие, как быль и небыль, Как плачущие ночи от ночей. Так снег в снегу становится обмылком, Он тает, исчезает, но живет. И ты живешь, колдуя над затылком, С лицом, давно отпущенным в полет. Так сердце жмется от дурного взгляда И радость обещается на чай. А снег живет в снегу. Ему так надо... И это − как бы впрочем, невзначай. *** Нас заносило в ласточкины гнезда, Когда, пожалуй, ласточкой быть поздно, А гнезда только окна для души. Нора над пропастью… И нет иного смысла Душа как будто в форточке зависла. Крылами машешь. Можешь не маши… Нас заносило в ласточкины гнезда. В чужие гнезда в дни сухого ветра. Но отчего в чужом окне замерзнуть? Но отчего в чужом окне зависнуть? И для кого стать ласточкой и стиснуть Все ребрышки и перышки души. *** Ты знаешь, я тебя еще не повстречала… Я вижу эту лодку у причала, В которой ты, наверное, быть может… В которой я с тобою буду тоже… В которой мы, начав судьбу с начала, Останемся, как лодки у причала. *** И эта жизнь становится вокалом, И ты стоишь с наполненным бокалом, Не зная, в чем рождается фольклор. И эта жизнь становится накалом, Пока еще не присно и пока, мол, Любовь в достойном платье «триколор». Где в белом − отдыхаешь от испуга, А страх не в красном, в красном − боли фуга. И синий − ощущение надежд. И эта жизнь становится игрою. Рояль в кустах, и он − не за горою, И ты за ним − игрушкой цвета беж. И вот бы жить, да корчится музЫка, И как любовь − гортанна, безъязыка. Ты жмешь аккорд последний, вот он − хруст. Ломаешь куст и тешишься глаголом. Сей миг не зачехлен, он просто голый. И ты − в былом, и ты, как отзвук, пуст. *** Вот так бы жизнь текла из века в век, Из рукавов вода течет, и нету рук. Вот так и я была, а стала − смех, И чей-то зов в груди дарует слух. И чей-то плач рекой, похож на мой. Пойди, родимая, лицо водой умой. Пойди умой водой, да нету рук. И столп воды, ее надсадный горький звук. *** И будет боль, и будет бель-этаж, И девочка опять возьмет грильяж, И крошки разбегутся по партеру. Бинокль лжет, а там все та же роль: Она его опять по ля бемоль, А он в любовь, в ее любовь, не верит. Под занавес, глядишь, какая страсть… Но горек шоколад, какая сласть Смотреть на кланяющихся, на отыгравших. И девочка в пальто выходит в сквер, И дирижер идет в пустой партер И топчет крошки слабости грильяжной. *** И что за жизнь в развалинах Помпеи? То милый друг, а то духовный тать. Я так тебя хочу, как не умею, Я так тебя люблю, как не понять. И что за жизнь по камушку крошится? И под стопой песок, и на губах. Я так тобой живу, как не случится Другой, скабрёзной, свет убрать со лба. Со лба хмельного твоего, и скользок Наш горизонт, и все длиннее ночь. В развалинах, увы, какая польза?... Лишь камушки на память уволочь. |
 |