Александр Хавчин

Сальери

Все говорят, на земле не найдешь справедливости. Если все говорят, наверное, так и есть. Весь мир наполнен различными несправедливостями. Но какая из них возмущает нас больше всего? Как правило, мы недовольны не беззаконием, не нарушением наших прав, а, как бы это лучше сказать, случайностями рождения. Пьеро беден, безвестен, никем не любим - Паоло богат, знатен, пользуется успехом у женщин. Несправедливо! Тот здоров и красив, а этот больной урод. Несправедливо! Один запоминает любую мелодию, стоит только услышать - другой не может ее повторить без ошибок, даже если ему проиграть сто раз. Несправедливо!

Ну почему все итальянцы, даже отъявленные негодяи, имеют возможность даром любоваться красотами природы и пользоваться чудесным климатом, а немцы и англичане, даже самые добродетельные, обречены мерзнуть и мокнуть в своих сырых и скверных странах? Несправедливо!

Вот видишь, причины роптать на судьбу или на Господа всегда найдутся. И, увы, за благородным негодованием по поводу окружающей нас несправедливости чаще всего скрывается самая обычная зависть. Бедный завидует богатому, безродный – дворянину, простец – мудрому и так далее.

Многие завидуют мне. Я живу в хорошем доме с новой и красивой мебелью, и за столом мне прислуживает лакей, мои женщины - красивы, и со мной первыми раскланиваются на улице князья и графы, а император дает мне аудиенцию гораздо чаще, чем иному вельможе или бургомистру. Я знаю, что и ты, дружок, мне завидуешь. Я вовсе не хочу тебя обидеть, это вполне естественно и не постыдно.

……………………………………………….

Ну-ну, извини. Повторяю, я это сказал вовсе не в обиду тебе. Признаюсь, когда мне было лет 17-18, я и сам до безумия завидовал… Знаешь кому? Нет, не Гайдну, не Пиччини, а… Моцарту! Он был моложе меня на шесть лет, но этого сопляка знали все. Что бы он ни сочинил, внимание и благосклонность публики были ему обеспечены. Я не мог простить тому мальчишке, что он появился на свет в семье музыканта, к тому же очень ушлого и пробивного дельца, который не только развил прекрасные способности малыша, но и превратил их в выгодный товар. Да, Моцарт-папенька умел, как говорится, организовать раскрутку. Ты не знаешь этого слова? Ну, продвинуть, сделать европейской знаменитостью. Разве это не величайшая на свете несправедливость, что одному Фортуна покровительствует с самого первого дня, а другой, быть может, не менее одаренный, рождается в семье мельника, бочара, мелкого торговца или огородника, где никто не в состоянии не то, что оценить, но хотя бы просто заметить его талант. Хуже того, вся обстановка препятствует проявлению его природной склонности, он начинает учиться музыке лишь в 14 или 15 лет, его наставник - какой-нибудь полуграмотный регент или вечно пьяный органист из ближайшей церкви…

Амадей пришел, как говорится, на все готовенькое, перед ним расстилалась широкая гладкая дорога, а мне приходилось взбираться по узкой крутой тропе, всего добиваться своим горбом. Опять не понял? Это итальянское выражение означает «собственными долгими усилиями, не надеясь ни на чью помощь»…

Да, настоящий талант рано или поздно пробьется, но именно «рано или поздно», это значит слишком поздно. Сколько жизненной энергии приходится затратить впустую – на преодоление, как я их называю, случайностей рождения и борьбу с неблагоприятными обстоятельствами!..

…………………………………………………

Да, ты прав. Воля и характер – это половина успеха, а иногда и больше. Меня судьба закалила и сделала бойцом, а с Моцартом она сыграла злую шутку. Он так привык

ходить на помочах и слушаться советов своего папеньки, что не смел без него и шагу ступить. Когда тот умер, наш чудо-ребенок ощутил себя просто ребенком, беспомощным и беззащитным. Боже, как он терялся в любой мало-мальски сложной житейской ситуации, как умудрялся запутать свои дела и на ровном месте рассориться с людьми, которые раньше весьма к нему благоволили!

…………………………………………….

Нет, дружок, публика всегда права. Я не меньше твоего восхищаюсь красотами моцартовского «Дон-Жуана», но ведь не мы с тобой покупаем билеты, а купец Мюллер и городской советник Майер. Что ж поделать, если Мюллеру и Майеру «Дон-Жуан» кажется творением скучноватым и затянутым, «слишком ученым», как они говорят. Они поймут, они привыкнут, они оценят, дай время – но это время им надо дать. Не смотри на публику как на капризную и невежественную бабу, которая объявляет вздором и заумью, все, что превосходит узкие пределы ее понимания. Публика похожа скорее на разумного и доброго ребенка, которого нужно терпеливо воспитывать и учить, дабы он когда-нибудь мог самостоятельно отличать истинно прекрасное от дешевых подделок.

Что до меня, я с молодых лет запретил себе плохо думать о публике. Не будем уподобляться непризнанным гениям, презирающим чернь и обвиняющим ее в своих неудачах. Нет, мы с тобой будем сочинять такую музыку, чтобы и простые слушатели, и мастера получали удовольствие, а наши недоброжелатели при всем старании не могли бы найти у нас погрешностей против вкуса и высших законов искусства.

Как ты сказал - «музыка должна высекать огонь из человеческих сердец»? Где ты вычитал такую глупость, у кого из ваших немецких сумасшедших философов? Ах, сам придумал… Ну, извини. Это хлестко сказано и похоже на глубокую мысль, но по сути – пустышка. Предоставим ораторам использовать человеческие сердца для добывания огня. Да сами-то они, проповедники идеалов добра и справедливости, разве сами они всегда следуют тому, к чему призывают? Священник, судья, учитель, врач, государственный муж - сами эти профессии, точнее, уже сам по себе выбор этих профессий, казалось бы, прямо обязывает служить примером добродетельной жизни. Но ведь ты каждодневно видишь, что почитаемые и вознесенные обществом жрецы не слишком отличаются добродетелями от простых смертных. Кто посмеет сказать, что среди попов, царедворцев, преподавателей этики меньше пьяниц, лгунов и развратников, чем среди ремесленников, крестьян или торговцев?! Значит, род занятий человека слабо влияет на его моральные качества. Почему же артисты должны быть исключением?

Ты искренно веришь, что музыка способна кого-то сделать лучше, удержать от дурного поступка и подвигнуть на добрый. Но тогда ответь: мало ли ты встречал среди музыкантов и певцов людей злобных, мелочных, завистливых, жестоких и коварных? А ведь те, кто производят музыку, первыми и в сильнейшей степени должны подвергаться ее благодетельному воздействию! Можно превосходно играть дивные творения Корелли и Вивальди, оставаясь низким человеком. У Тартини была темная биография. О Генделе тоже говорили всякое.

……………………………………………………………

Может ли гений быть злодеем? Ну, обычно гении целиком поглощены делами поважнее, чем кого-то убивать или предавать, поэтому-то они и гении, у них просто не остается времени на посторонние занятия. Вообще твой вопрос свидетельствует о житейской неопытности, Он поставлен неверно, ведь даже мудрецы не могут договориться о том, что такое злодейство и кого считать гением. И потом, почему мы должны судить гения строже, чем простого смертного? Признаем за ним такое же право быть корыстолюбцем, лжецом, развратником, тираном. И если среди обычных людей отъявленные негодяи встречаются, к счастью, довольно редко, то шансы найти злодея среди гениев совершенно ничтожны - поистине редкость из редкостей, так что может показаться, будто это несовместимые вещи. Сочетаются ли они на самом деле? Я не решаюсь ответить на этот вопрос, зато твердо знаю: наличие у человека гениального дара ровным счетом ничего не говорит о прочих его особенностях. Ты много раз встречался с Гайдном, брал у него уроки и имел возможность убедиться, что, за вычетом своих квартетов и симфоний, это в общем добродушный, но очень ограниченный старикашка, превыше всего дорожащий своим покоем. За вычетом своей музыки, Моцарт был пустейший человек. Да к чему далеко ходить за примером – если не брать в расчет мое ремесло, я сам-то каков? Совершенная заурядность…

Совсем другое дело!

А можно и так: «Раздавим гидру революции! Да здравствует король!»

Я знавал одного итальянского поэта, который мог на одну и ту же мелодию придумать двадцать или тридцать самых различных текстов с такой же легкостью, как мы с тобой сочиним двадцать мелодий на один и тот же текст, в миноре, как и в мажоре. Он забавлял нас, распевая игривые и даже непристойные стихи на самую серьезную и возвышенную музыку из Порпоры, Вераччини и других стариков. И музыка, как ни странно, не только позволяла проделать с собой такие манипуляции, но и, казалось, приобретала неожиданные дополнительные краски…

…«Искусство должно возвышать, облагораживать, пробуждать добрые чувства и воспитывать хороших граждан» - смешно и грустно слушать подобные пошлости. Это все равно, что утверждать, будто цель любовных утех продолжение рода, а пить вино мы должны, дабы уравновесить содержание в теле жидкого и твердого начала. Прежде чем высекать огонь из душ, музыка должна быть исполненной и услышанной, то есть нужно, чтобы кто-то пожелал ее исполнить и слушать. Кто-то, меценат или широкая публика, должен оплатить печатанье или переписку нот, аренду зала, труд оркестра и солистов. И главное, дать тебе, автору, кусок хлеба и крышу над головой. А ты что предлагаешь этим добрым людям в обмен? Высечь огонь из их сердец? Вряд ли это можно назвать честной сделкой.

………………………………………………

Упаси меня Господь сводить искусство к чистому развлечению, для этого я слишком уважаю свой труд. Мы артисты, а не парфюмеры или площадные жонглеры. Я всего лишь хочу уберечь тебя от односторонности. Назови музыку отголоском гармонии мировых сфер, либо выражением лучших человеческих чувств, либо набором звуков, выстроенных по определенным математическим и акустическим законам,- все будет правдой. Но для нас с тобой музыка – это прежде всего ремесло. Честно делай свое дело – остальное приложится. Будь на высоте своего ремесла, а слушатели найдут в твоих сочинениях всё, что надо – и постижение сокровенной сущности бытия, и выражение сокровенных движений твоего сердца.

Поделюсь с тобой собственным опытом: каждый раз, когда я пытался выразить на нотной бумаге что-то этакое… высшие идеи или душевные порывы, у меня выходило мертво, неискренно и напыщенно. Зато когда я был перегружен работой и торопился выполнить заказ к сроку, получалось то, чем я сам оставался доволен и от чего приходили в восторг оперные залы.

Не надо возражать дилетантам, когда они начнут с тобой разговоры о вдохновении, высоком призвании и божественном предназначении артиста, о таинственных тайнах творчества и прочей ерунде. Не разрушай легенду: пусть наша профессия будет окружена ореолом загадочности, и пусть профан хорошо прочувствует разницу между собой и маэстро. Чем больше артиста уважают, тем лучше ему платят. Прошли, и я надеюсь, навсегда, времена, когда какой-то там князь третировал Гайдна как своего лакея. Я вспоминаю, как Моцарт с важным видом молчал или многозначительно поднимал взор к потолку, когда его спрашивали, не ангелы ли ниспосылают ему непосредственно с небес такие дивные мотивчики. Но горе музыканту, который примет за чистую монету всю эту чепуху насчет вдохновения и высших сфер, где мы якобы обитаем, когда занимаемся своим делом.

……………………………………………………

Не передергивай! Я вовсе не говорил, будто творчество сводится к ремеслу и для сочинения хорошей музыки достаточно доброй воли, трудолюбия и знаний. Конечно, бывает, день, когда пишется легко, а бывает, что не можешь выжать из себя ни одного такта. Но с годами ты научаешься сам, почти независимо от внешних причин, приводить себя в нужное состояние. Для этого у меня, как и у Гайдна, и Моцарта, выработался набор приемов… Я бы мог рассказать тебе об этом подробнее, но… Мои секреты вряд ли пригодятся тебе, это дело очень личное, интимное, как молитва…

……………………………………………………..

Не лови меня на слове, негодник!

………………………………………

…………

Нет, Моцарт, если уж мы заговорили о нем, был хоть и наивен, но отнюдь не блаженненький дурачок. Иногда мне казалось даже, что он не только на самом деле простодушен, но и немного играет в простодушие - понимаешь мою мысль? Не пытается преодолеть свое легкомыслие, а, как бы сказать, выставляет его напоказ. Наверное, так ему было легче в этом жестоком и лицемерном обществе. Нужно было быть отъявленным негодяем, а таких, слава Богу, немного, чтобы обидеть это невинное дитя.

Кстати, иногда Моцарт выказывал достаточно здравомыслия. Например, когда все были увлечены масонством, он написал «Волшебную флейту» - оперу, в которой легко найти влияние этих специфических идей. Всем - и масонам, и правоверным католикам - было любопытно узнать, что же это за масонская такая опера.

У Моцарта хватило ума последовать моему совету и взяться за «Женитьбу Фигаро», хотя это менее удобный материал для либретто, чем «Севильский цирюльник», а главное, весьма рискованный с точки зрения политики. Но я ему сказал: «Бомарше не боялся идти на скандал, он ставил всё на карту, его сажали в тюрьму и запрещали лучшую его комедию – и вот, он стал славен во всей Европе. Не бойся и ты маленького скандала, временных запрещений, которые только подогревают интерес публики…» Да, с Моцартом мы были на «ты», правда, только на итальянском. По-французски мы были, разумеется, на «вы».

А с Бомарше мы на «ты» и по-французски, хоть он гораздо старше меня. Дружи с поэтами и драматургами, это и приятно, и полезно. Как говорят торговцы, «взаимовыгодные отношения». Кто у вас, немцев, сегодня считается первым поэтом? Погоди, я сам знаю. Я читал когда-то его роман о Вертере, для оперы он не подходит: одни рассуждения и мало действия. А как фамилия того молодого человека, который сочинил нашумевшую драму «Бандиты»? Ну, «Разбойники», какая разница… Полный бред, притом скучнейший. Но я слышал, у этого Жиллера есть более занимательная штучка. Да, кажется «Коварство и любовь». Ты не думал написать оперу на этот сюжет? Вся штука в том, чтобы заманить публику на первые представления оперы никому не известного автора. Такой приманкой может стать скандальная известность сюжета, я же недаром рассказывал тебе о «Женитьбе Фигаро». Если на премьере публика не была обманута в ожиданиях – ты просто обречен на успех.

Заметь, тут нет никакого обмана и вообще ничего недостойного. Разве я стал бы тебе советовать дурное? Талант – непременное условие, он предполагается сам собой, но талантов много, и мало быть талантливым, надо обратить на себя внимание и завоевать известность. Взять себе для этого в компаньоны знаменитого поэта – обычный способ.

Не забудь, тебе больше, чем многим другим, необходимо прибегнуть к определенным ухищрениям. Тебе нужны дополнительные усилия для того, чтобы просто уравновесить шансы. Согласись, у тебя на редкость неудачная фамилия, непроизносимая и незапоминаемая фамилия. Имя – хорошее, королевское: Людвиг, Лодовико, Луиджи, Луи. Такое имя подходит для великого композитора. Но фамилия… «Бее-тхоо-вен» - блеяние, а не фамилия, только не обижайся на меня. Фамилия, данная словно в насмешку или в наказание. Я верю, что имя и прозвище оказывают влияние на судьбу человека. И твой пример блестяще это подтверждает. Людвиг ван Бетховен должен был с младенчества нести в себе конфликт между своим именем и фамилией. По характеру ты и есть тот, кем должен был стать: юноша с превосходными задатками, с неукротимым духом, с огромным честолюбием и одновременно мрачный и вспыльчивый нелюдим, несколько чудаковатый и органически неспособный соблюдать правила этикета, которые ты считаешь пустой мишурой и притворством. В жизни тебе придется гораздо труднее, чем людям с простыми и звучными фамилиями. «Бетховен» плохо сочетается с именами прославленных личностей. Мне в этом отношении, конечно, повезло: «Гайдн, Моцарт и Сальери жили и работали в Вене одновременно»… «Тарар», опера Сальери по либретто Бомарше», «Фальстаф», опера Сальери по комедии Шекспира»… ……………………………………………………….

Моего «Фальстафа», который так нравится тебе, я написал потому, что понравилось либретто, приятно было над ним работать. Шекспир писал очень забавно, хотя и грубовато, отличный драматург! Возможно, я напишу оперу по какой-нибудь другой его комедии.

……………………………………………………………….

Почему я пишу оперы, а не симфонии?

Представь себе идеальное стечение обстоятельств. Ты написал оперу на модный сюжет, влиятельный покровитель помог тебе найти подход к директору театра и главному капельмейстеру… Думаешь, этого достаточно? Едва взглянув на свою партию, примадонна заявит, что автор – бездарность, ничего не понимает в вокале и она отказывается петь эту ахинею. Ее поддерживают первый тенор и баритон. И всё, считай, твоя карьера как оперного композитора на этом закончилась.

Ты не будешь хорошо писать для вокалистов, пока не научишься ощущать себя на их месте. Для этого ты должен полюбить человеческий голос. Почему бы тебе не взять в любовницы какую-нибудь певичку, как принято у композиторов? Это лучший способ…

…………………………………………………………………………….

Извини, я не должен был так говорить. Ужасная бестактность: в твоем нынешнем положении тебе трудно сойтись даже с какой-нибудь хористочкой. Как я сочувствую тебе, мой мальчик! Как мне хочется тебе помочь! Мне больно видеть, что юноша с блестящим будущим ходит в рваной куртке, обтрепанных панталонах и дырявых башмаках и ютится в паршивой каморке…

Зачем мне бывать у тебя дома, и без того я знаю, что ты снимаешь паршивую каморку. Видишь ли, я сам жил в паршивой каморке и хорошо ощущаю этот запах… У меня вообще тонкое обоняние… Нет, что ты, говорю фигурально – об особом запахе нужды, который очень быстро исчезает, когда человек переезжает в хорошую квартиру, начинает обедать в хороших ресторанах и носить сюртуки от хорошего портного…

…………………………………………………….

Но ты же сам во многом виноват! Я на двадцать лет старше, в год твоего рождения была поставлена первая моя опера, и я познал первый успех…

Мне еще нет пятидесяти, а у меня есть всё, о чем я когда-то мечтал, всё, чего может пожелать человек. Почти всё. Сегодня мое честолюбие зашло так далеко, что я считаю себя способным добиться высшей цели из всех, доступных истинному мастеру: воспитать ученика, который меня превзойдет. И ты наверняка догадываешься, на кого я возлагаю особые надежды. Поэтому ты должен простить мне, если порой бываю с тобой излишне резок и требователен. Я недоволен тобой, но это недовольство любящего отца сыном, который совершает досадные ошибки.

 Если бы ты по-настоящему захотел, то уже несколько лет назад вышел бы из бедности. Ну, разумеется, ты этого хочешь, кому же нравится полуголодная жизнь! Но ты думаешь, что единственная жертва, которую необходимо принести ради заветной цели, это труд. Ты не готов ради денег и славы, или, если угодно, ради славы и денег заниматься тем, что тебе решительно не нравится. Не готов кланяться и угождать...

Ты посвятил мне три сонаты для скрипки и фортепьяно. Премилые штучки! Я хотел сделать тебе сюрприз и отнес их к своему нотному издателю. Он отдал должное достоинствам самих произведений, но отказался взять на себя риск печатанья. Он сказал, что партия скрипки слишком сложно написана, любитель этого не сыграет, а значит, перелистав ноты, их не купит. А ведь именно любители, а не профессионалы кормят издателей и продавцов нот.

Я хотел было облегчить несколько пассажей, но вскоре отказался от этой мысли. Знаешь в чем твоя основная беда? Не в том, что то или иное место изложено слишком трудно. А в том, что в одну сонату ты хочешь вместить содержание десяти сонат, вместить всё, что ты знаешь о музыке, и всё, что думаешь о Боге, природе и человеке. Каждую вещь ты пишешь, как последнюю в своей жизни. Это лучший способ заслужить уважение немногих коллег и… встретить полное равнодушие остального мира. Ты не хочешь сделать шаг навстречу широкой публике и сердишься, что она не хочет сделать шаг навстречу тебе. Бери пример с Моцарта, который всегда умел сочетать… Правда, в последние годы он позволял себе умничать…

Тот, кто заботится о бессмертии своего имени, должен стараться угодить не горстке тонких знатоков, а толпе средних людей со средним вкусом. Я не знаю ни одного случая, когда потомки исправили бы несправедливость современников по отношению к великим людям. Такого не бывает хотя бы потому, что имена, которые не были известны современникам, до потомков просто не доходят.

Слышал ли ты что-нибудь об Иоганне-Себастьяне Бахе? Ну, конечно, только то, что он был отцом Филиппа-Эммануила Баха. А ведь никому не ведомый отец на десять голов выше знаменитого сына! Кстати, именно Моцарт обратил мое внимание на старика Баха, его отзыв был так восторжен, что я отнесся к нему с долей недоверия. И оказался неправ. В искусстве фуги этот чертов немец достиг такого совершенства, что вряд ли кто-нибудь и когда-нибудь сможет с ним сравниться. Ну, и что с того? Этот гений полифонии, которого должен боготворить каждый истинный музыкант, как был, так и останется в забвении, потому что недоступен профанам.

Знатокам больше нравилась музыка Моцарта, профанам – моя. Но я не хотел бы развивать эту тему. Мне вообще не по нраву, когда авторов пытаются выстроить по ранжиру, как рекрутов, или по номерам, как школьников.

Артисты – это планеты: у каждой своя миссия, каждая вращается на своей орбите, не мешая другой, не пересекаясь, не сталкиваясь. Ни одна не может ни опередить другую, ни отстать от нее. Не равняйся на других, никому не подражай, ни с кем не соревнуйся. Не завидуй тому, кто больше одарен судьбой или Богом. Не задирай нос перед теми, к кому судьба или Бог были менее милостивы. Ты видел, как на ярмарках жонглеры прыгают через планку, поднимая ее всё выше? В искусстве планку себе ставишь ты сам. Ты ответишь перед Аполлоном за то, что не пытался осилить высоту, которую мог взять. Но не меньший грех, задумав великое творение, не совладать с материалом и плюхнуться в лужу. Мастерство – это когда ты хорошо делаешь то, что можешь, и не берешься за то, что выше твоих возможностей. Моцарт был истинным мастером, он очень редко переходил эти пределы. А Гайдн –великий мастер, потому что он свои пределы не переходил никогда.

…………………………………………………..

Почему я все время возвращаюсь мыслями к Моцарту?.. Я уверен, что ты наслышан о нашей взаимной неприязни. Это пустое! Увы, в артистическом мирке мелких, злобных завистников ничуть не меньше, чем среди придворных. Они думают, что все вокруг такие же пакостники и негодяи, как они сами. По их логике, два видных оперных композитора, живущих в одном городе, непременно должны соперничать, враждовать и строить интриги друг против друга.

Мне было очень забавно узнавать, что на премьере «Дон-Жуана» я шикал и демонстративно вышел из зала. На представлении присутствовали несколько сот зрителей, и каждый подтвердит, что ничего подобного не было. Тем не менее, этот нелепый слух до сих пор гуляет в обществе. Так они договорятся до того, что найдут во мне убийцу Моцарта. Он ведь умер таким молодым, конечно, здесь не обошлось без отравления. Не смейся, по той же их чудовищной логике, тот, кто способен из зависти освистать хорошую музыку, способен из той же зависти при случае и убить творца.

Я не могу спокойно говорить об этом, потому что знаю: в мире нет ничего труднее, чем спастись от клеветы, и если она тебя замарала – тебе никогда полностью от нее не очиститься, всегда останется след. Вспомни монолог Базилио из «Севильского цирюльника». И что бы я ни делал, всё будет казаться подозрительным. Сальери дал благотворительный концерт в пользу вдовы Моцарта? Его мучат угрызения совести. Он бесплатно учит сынишку Моцарта, этого оболтуса? Он хочет отвести от себя подозрения. Сальери ставит оперы Моцарта? Он хочет искупить свое злодеяние.

Меня не любят, потому что я веселый доброжелательный человек, всем стараюсь помочь и никому не причиняю вреда, Само мое существование интриганы и завистники воспринимают как вызов, они не успокоятся, пока не погубят мою репутацию.

О, мне ли не знать, что лежит в основе этой неприязни: я чужак, итальянец. Немцы считают самих себя простодушными, честными, добрыми, итальянцев же – коварными интриганами, способными на любую низость. Любой, кто хоть раз побывает в моей прекрасной Италии, увидит, что нет на свете народа более задушевного, доверчивого и отзывчивого, чем наш. А немцы – на самом деле люди черствые, холодные, подозрительные. В самой захудалой деревенской гостинице тебе не дадут комнаты, пока не подпишешь контракт. Я говорю с тобой так откровенно, потому что не считаю тебя настоящим немцем: ты же родом откуда-то с севера, из Бельгии или Голландии… В тебе есть что-то от итальянца, как в каждом талантливом человеке. Моцарт был настоящий итальянец душой. Я чувствовал в нем что-то родственное и не удивлюсь, если окажется, что его маменька… 

…………………………………………………………..

Я знаю, ты любишь Моцарта больше, чем меня. И знаю почему. Он сочинял музыку быстрее, чем рука успевала записывать. А ты над каждой своей пьесой изводишь гору черновиков. У меня тонкое обоняние, я чувствую этот тонкий запах пота, и мне он нравится – я сам такой. Я понимаю, ты надеялся перенять у Моцарта пресловутую его легкость, поэтому и учиться ты предпочел бы у него, а не у меня. Хотя как педагог он мне в подметки не годился. Это выражение означает «сильно уступать кому-то». И как дирижер он тоже уступал мне. Если же говорить о Моцарте как авторе… В любом случае у него огромное преимущество передо мной: он уже умер, и умер молодым. Да, возможно, я вел себя по отношению к нему не вполне благородно. Возможно, я делал и говорил то, чего не следовало делать и о чем сейчас глубоко жалею. Но кто бы об этом помнил, если бы он не умер? И кто же знал, что он умрет, и умрет таким молодым? А если бы я умер раньше него? Все говорили бы, что это он довел меня до смерти своими злыми насмешками…

Всем известно: на земле правды не найдешь. Я не верю в справедливость. Я верю в здравый смысл и общие интересы. Луиджи, мой мальчик, тебе ведь будет неприятно, если я прослыву интриганом, завистником, отравителем. И не только неприятно, но и не выгодно. Если при тебе начнут говорить о Сальери всякие гадости, ты ведь вступишься за своего учителя, который тебя любит и которому ты стольким обязан…

Пусть я даже в чем-то виноват перед Моцартом, как каждый из нас в чем-то виноват перед другим, но разве я заслужил, чтобы меня поджаривали на сковороде сплетен и варили в кипящей смоле клеветы?!