Зимнее море с размеренным, монотонным отчаянием пытается
сдвинуть гранитные плиты набережной. Февраль в Ялте. Странная
пора года. Еще зима - и уже не зима. Потому что зимой привычнее
видеть снег и низкое небо, а здесь, в Ялте - всё иначе. Резкий
порыв ветра сдувает с Ай-Петри снежную пыль и рассеивает её над
пустынным городом, в котором уже расцветают первоцветы и
набухают почки деревьев. Ярко, совсем по-летнему, слепит глаза
солнце. И для зимы слишком голубое небо. Ялтинские улочки еще
немноголюдны, непривычно тихи и несуетливы, и не верится, что
скоро их захлестнет разноцветный, шумный, говорливый поток
отдыхающих. Еще зима, крымская зима, но уже явно чувствуется
приближение весны. Межсезонье.
Я люблю Ялту в любое время года. Но особенно люблю, когда она
становится не курортом, шумным, разгульным, подогретым зноем и
крымским вином, а тихим южным городом, мирно и спокойно
отдыхающим у подножья гор, омываемым морем. Море.. Это самая
давняя и верная любовь всей моей жизни. Да и не только моей.
Сколько уже написано о нем. Сколько еще будет написано, но,
наверное, никто не сможет сказать точнее, чем А.П.Чехов:
«Море чудесное, синее и нежное, как волосы невинной девушки. На
берегу его можно прожить 1000 лет и не соскучиться..»
Антон Павлович Чехов. Гордость русской и мировой литературы.
Проживший так мало лет, и так много оставивший после себя. Книги,
воспоминания его современников, благотворительные дела. И –
подаривший Ялте своё наследие, свой дом, знаменитую Белую дачу и
созданный его руками и фантазией сад.
Я читала Чехова в разные периоды своей жизни. Что-то было близко
и понятно, что-то воспринималось только как образец классической
литературы. Но почему-то никогда не задумывалась о нем - как о
человеке. Может быть потому, что школьная программа очень сухо и
лаконично информировала о Чехове, как о классике русской
литературы, и за биографией его жизни и перечнем написанных
произведений, трудно было увидеть Чехова-человека. Да и портрет
Антона Павловича в кабинете русской литературы, не вызывал
особого интереса. Интеллигентное лицо с бородкой-клинышком и
усталым взглядом мудрых глаз, было не так интересно, как
бунтарский разудалой прищур Маяковского или задумчивая нежность
красивых есенинских глаз. И сама история его жизни и смерти не
казалась столь романтичной, в сравнении с яркостью чувств,
импульсивностью романов, да и трагизмом суицида или
насильственной смерти молодых поэтов. Почему-то казалось, что
Чехов умер незаметно и тихо в преклонном возрасте. А может, это
самонадеянная и категоричная юность так рассудила, что молодость
заканчивается в тридцать лет! И сорок четыре прожитых года, да
еще и такой длинный список написанного Чеховым, автоматически
ставили его рядом с Великим старцем-Толстым. А разве в молодости
думается о зрелости и старости?
Возможно, я так и не заинтересовалась бы жизнью и судьбой Чехова,
если бы не моя любовь к Крыму. Я жадно и неутомимо знакомилась с
полуостровом, многовековая история которого хранит великое
множество тайн. Сколько открытий, сколько имен великих людей
связано с этим кусочком суши, покрытым горами, орошенным
водопадами и озерами, омываемым синим – синим Черным морем! Как
загадочно и красиво звучат названия: Балаклава и Гаспра, Могаби
и Учан-Су, Ай-Петри и Симеиз. И Ялта - древняя и вечно молодая
Ялта. Как называли ее в прошлом веке - русская Ницца. Здесь, в
Ялте, в одной из самых красивых частей города - Аутке, прожил
последние годы своей жизни Антон Павлович Чехов.
И вот - мой февраль в Ялте. Крутизна узкой улочки привела к дому
Чехова. Почему-то захотелось зайти. Не было пафосности и
осознания, что собралась прикоснуться к прекрасному и вечному.
Было ощущение: я иду в гости. Туда, где меня не ждут, но и не
попросят уйти. Тихий дворик, весь по-весеннему зеленый. У входа
в музей на солнце греются сытые, добродушные ялтинские коты.
Краткая экскурсия по музею. Он оформлен просто и как-то..
академично. Множество фотографий. Стенды с чеховскими цитатами.
Рукописи. И - тишина. Стол с зеленым сукном, за которым были
написаны наиболее значимые произведения Антона Павловича.
Внимательно
осмотрев все экспонаты, я надолго задержалась у экспозиции с
личными вещами Чехова. Чайная чашка с блюдцем. Тонкий фарфор
расписан нежными цветами. Прошло больше века с тех пор, когда
она была наполнена чаем, и её изогнутой ручки в последний раз
коснулась рука писателя. Тонкая, аристократичная рука,
изможденная болезнью. Коричневые замшевые перчатки для работы в
саду, кажется, еще хранят тепло рук Чехова. Так же остро заточен
карандаш рядом с потертой записной книжкой, с которой не
расставался писатель. Набор медицинских инструментов
Чехова-врача. Великий писатель был лекарем не только
человеческих душ. Антон Павлович в 1884 году окончил медицинский
факультет Московского университета и прошел почти все ступени
типичной карьеры русского врача. Студенческая практика в
сельской Чикинской больнице. Подменяя коллегу, заведовал
Звенигородской больницей в Подмосковье. Работая врачом, Чехов
получил навыки судебно-медицинской работы: приходилось вскрывать
тела погибших прямо на месте преступления. В Москве занимался
частной медицинской практикой, а в Мелихове слыл за образцового
земского врача. Врач, принимавший участие в судьбах сотен
больных, и не уберегший себя. Работавший во время эпидемии
холеры, возглавляя участок в 25 деревень, создавший
противотуберкулезный пансион «Яузлар», и..заболевший страшной
болезнью во время своей поездки на Сахалин. Чахотка, так
называли туберкулез в 19 веке. Страшный недуг, заставивший
поселиться Антона Павловича в Крыму.
Впервые Чехов увидел Крым глазами своего друга И. Левитана,
который, будучи весной 1886 года в Крыму, привез массу этюдов и
рассказов о курортных нравах. А осенью 1898 года, по настоянию
врачей, Чехов из-за болезни вынужден был поселиться в Ялте.
Под
строительство дома был куплен участок земли в Аутке. Почти
одновременно с постройкой дома начались работы в саду.
Заброшенный пустырь стал превращаться в великолепный сад.
Настольной книгой Чехова стала «Флора садоводства» Золотарева.
Выписывались семена, саженцы и клубни цветов по каталогу. Он
часто заверял друзей, что, если бы не литература, стал бы
садовником. Антон Павлович высадил в саду деревья и кустарники
159 пород! Фантазия писателя свела на небольшом участке земли
растения из Китая и Японии, Индии и Африки, средиземноморских
стран. Его привлекла идея создать в своем саду « вечную весну».
И вправду, чеховский сад цветет круглый год! Первой зацветает
жимолость, в январе, в солнечные дни раскидывает соцветья
мушмула. В феврале - зацветает кизил, в марте - форзиция. И всю
весну, лето и осень сад полыхает разноцветьем и многообразием
всевозможных растений. Сегодня дом Чехова круглый год утопает в
зелени. А перед окном кабинета высится кипарис, посаженный в
1904 году сестрой писателя в память о брате..
Тихий, тенистый сад, дорожки усыпаны гравием. Легко представить,
как по ним неторопливо прогуливался Антон Павлович, а следом,
неуклюже взмахивая искалеченным крылом, важно шествовал ручной
журавль, которого крохотным птенцом подобрал и выходил писатель.
Дорожка приводит в самый дальний, укрытый от посторонних глаз,
уголок сада. Там и сейчас есть скамья, которую называют «
горьковской».. Наверное, именно здесь, в саду, Чехов сказал
Горькому: «Если каждый человек на куске земли своей сделал бы
всё, что он может, как прекрасна была бы земля наша!»
Чехову это удалось. Сделать райским уголком свой сад. Построить
дом, в который с радостью стремились и друзья, и знакомые, и
незнакомые люди. Дом, в котором поражает простота, удобство и
какая-то гармоничность, интеллигентность обстановки. В этом доме
всё устроено так, что помогает жить, и нет ничего, что мешало бы,
требуя от живущих в доме излишнего почтения и заботы к вещам.
Дом, осиротевший более века назад, и в котором сохранился,
остался незримый, но явно ощутимый чеховский дух.
В этот дом
влюбился Булгаков, посетив Белую дачу в 1925 году. И, будучи
очарован странной красотой последнего чеховского жилища, сделал
его прообразом вечного приюта «трижды романтического мастера»,
дарованного ему на исходе земного пути..
Я ходила по дорожкам сада, всматривалась в ландшафтные красоты и
почему-то душу наполняла печаль. Как здесь всё красиво.. Как
уютно..И - грустно.. Какое же одиночество испытывал Чехов,
будучи заложником судьбы и обстоятельств. Он стремился в Москву,
откуда возвращался совсем ослабевший, с лихорадкой и плевритом,
с обострением процесса. Он как-будто смирился со своей болезнью,
но жить в разлуке с женой, и примириться с несвободой жить так -
как хотелось бы, а не так - как единственно возможно, он не смог..
Ольга Книппер-Чехова не смогла оставить сцену МХАТа, Чехов из-за
прогрессирующей болезни, уже не мог жить нигде, кроме Крыма.
Нечастые встречи, письма и.. чувство одиночества, которое
усиливалось в зимние месяцы. Когда свинцово-серое море сливается
с низким, уставше-сизым небом, и эта бесконечность и
обреченность пейзажа поселяет в душе тягостное чувство тоски и
неверия в будущность..Что может быть неправильнее, неразумнее
разлуки?
«Если мы теперь не вместе, то виноваты в этом не я и не ты, а
бес, вложивший в меня бацилл, а в тебя любовь к искусству.» Так
писал Антон Павлович жене. И, мучаясь своим невольным заточением,
пытался оправдать и успокоить жену, хотя его душа отчаянно
рвалась в Москву, и ни о каком душевном покое и речи быть не
могло:
«Ты, родная, все пишешь, что совесть тебя мучает, что ты живешь
не со мной в Ялте, а в Москве. Ну как же быть, голубчик? Ты
рассуди как следует: если бы ты жила со мной в Ялте всю зиму, то
жизнь твоя была бы испорчена и я чувствовал бы угрызения совести,
что едва ли было бы лучше. Я ведь знал, что женюсь на актрисе,
т. е., когда женился, ясно сознавал, что зимами ты будешь жить в
Москве. Ни на одну миллионную я не считаю себя обиженным или
обойденным, - напротив, мне кажется, что все идет хорошо или так,
как нужно...»
И действительно, всё шло «так, как нужно» до того самого начала
мая 1904 года, когда Антон Павлович последний раз спустился со
ступенек своего дома и уехал вначале в Москву, а оттуда 3 июня -
на лечение на курорт в немецкий город Баденвейлер, откуда ему
было не суждено вернуться.
В ночь с первого на второе июля (по новому стилю с 14 на 15-е
июля 1904 года), будучи на лечении в санатории, Чехов после
полуночи вдруг заметался, забеспокоился и впервые сам попросил
позвать доктора Шверера. Врач осмотрел Антона Павловича,
приказал принести кислород. Но Чехов возразил, что это уже
напрасный труд, и, с присущей ему тактичностью и чуткостью,
слабея, смог сказать доктору на трудном для него немецком языке:
«Ich sterbe». Что означало: «Я умираю». Затем взял поднесенный
ему Шверером бокал шампанского, и улыбнулся своей удивительной,
грустной улыбкой. Едва слышно произнес: «Давно я не пил
шампанского..».. медленно выпил всё до дна, тихо повернулся на
левый бок и затих, покинув этот мир навсегда.
Была прожита жизнь. Непростая жизнь длиной в сорок четыре года.
Наполненная творческими удачами и муками, радостными и
печальными событиями. И – неизбывным одиночеством: «Как я при
жизни был одиноким, так и буду лежать в могиле один.»
Он шел своим путем, оставаясь зачастую наедине лишь со своей
совестью. Совестью творческого, талантливого, духовно чистого
человека. Совестью, не позволявшей кривить душой никогда - ни в
жизни, ни в творчестве. Совестью, не позволявшей даже в тяжелые
минуты жизни быть кому-то обузой:
«Коль принадлежишь к племени людей, то все равно рано или поздно
будешь страдать и умрешь, а раз так, значит, надо прожить до
конца своего тихо, не рвать занавес в клочья, не вынуждать
близких к страданию».
Так он жил. Так и умер.
Его друг Иван Бунин, в своем стихотворении «Художник», попытался
представить, как Чехов уживался со смертью, которая все
последние годы была его неотвязной спутницей, стояла за спиной:
Хрустя по серой гальке, он прошел
Покатый сад, взглянул по водоемам,
Сел на скамью... За новым белым домом
Хребет Яйлы и близок и тяжел.
Томясь от зноя, грифельный журавль
Стоит в кусте. Опущена косица,
Нога — как трость... Он говорит: «Что, птица?
Недурно бы на Волгу, в Ярославль!»
Он, улыбаясь, думает о том,
Как будут выносить его — как сизы
На жарком солнце траурные ризы,
Как желт огонь, как бел на синем дом.
«С крыльца с кадилом сходит толстый поп,
Выводит хор... Журавль, пугаясь хора,
Защелкает, взовьется от забора —
И ну плясать и стукать клювом в гроб!»
В груди першит. С шоссе несется пыль,
Горячая, особенно сухая.
Он снял пенсне и думает, перхая:
«Да-с, водевиль... Все прочее есть гиль».
Закончилась экскурсия по дому Чехова. Небольшая группа
экскурсантов покидала чеховский дом, и я услышала разговор: «Надо
же.. Какая судьба у Чехова. Интересный, необычный был человек..»
А мне подумалось: «Почему был? Он – есть. В его книгах. В мыслях.
Сохранилась энергетика тех мест, где он жил, где творил,
радовался и горевал. А значит - сохранилась и его душа. И можно
– говорить с Чеховым, беседовать, даже будучи разделенными
столетием. Ведь говорят душа, это то - что вечно. А чеховская
светлая душа - бессмертна. И, наверное, не сможет остаться
безучастной и равнодушной к человеку. И пусть я не услышу ответ,
но, может быть, я смогу его почувствовать.»
Я медленно, в раздумьях, спускалась по узкой улочке от Белой
дачи вниз, к морю, и уже в который раз задавала себе вопросы,
пытаясь понять: что же такое наша жизнь? Для чего она дается
человеку? Как правильно её прожить? Зачем в ней я? Что в ней
важно, а что второстепенно? И как жить, кто знает ответ?
Шумело море, ударяя волнами о гранит набережной. В воздухе
рассыпались радугой соленые морские брызги, шумели зелеными
верхушками старые пальмы. Я долго, пока не озябла, сидела у моря.
Вернувшись домой, открыла купленную в музее Белой дачи книгу с
воспоминаниями современников о Чехове, его письма. И, уже ничему
не удивляясь, прочла:
«Ялта. 20 апреля 1904 года. Чехов-Книппер.
Ты спрашиваешь: что такое жизнь? Это все равно, что спросить:
что такое морковка? Морковка есть морковка, и больше ничего
неизвестно»
И всё же.. Сколько будет жить человек, столько и будет он
задаваться вопросом о смысле жизни, о своем предназначении, о
судьбе и о любви – обо всем том, что так тревожит человеческую
душу и разум. Это - неизбежно. Потому что только неустанная,
трудная работа души позволит человеку быть Человеком.
Чехов устами своих персонажей неоднократно говорил о том, что
новая, прекрасная жизнь наступит только через 200-300 лет…Он не
питал иллюзий о легкости и праздности жизни. И понимая, что путь
к себе – долог и тернист, утомителен и порой мучителен, он
старался донести это знание людям.
Только этот трудный путь, и бесконечная вера в добро и любовь,
могут сделать нас счастливыми. И тогда: «Мы отдохнем! Мы услышим
ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим, как все зло
земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое
наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною,
сладкою, как ласка»
Прошло больше века с тех пор, как были написаны эти строки. И
всё так же шумит и живет своей жизнью море. Древние горы так же
защищают от холода и ветра гостеприимную, своенравную и по -
южному щедрую Ялту. И нам, живущим на этой земле сегодня, как и
ушедшим поколениям, хочется верить в неизбежность добра и
счастья, в верность и вечность любви.
Люди! Давайте будем счастливы..
|