Марина Матвеева

Стихи

   Над телом 

Почему твоя Настасья, светлый князь,

не свенчалась-та с тобою, а ко мне,

сластолюбцу и мерзавцу, понеслась,

да лежит теперь в кровавой простыне?

 

Да, своим меня она не назвала,

но себя моей, рогожинской, – крича

во все уши, называла – ай, дела!

Не твоею, князь, не розой  –  белый чай!

 

Потому что пожалеть-то пожалел,

да княгинею бы сделал, чай, верно,

а чтоб так, как я, да в ноги на коле-

ни... когда – а ей бы это и одно

 

во борение и было б со смертёй,

что тебя бы кто за сердце пожалей...

чтоб такую, какова она  – дитё! –

из ее же смрада – кровью бы своей...

 

чтоб болело не за муки за ее –

чтобы сам по ней ты в муках бы лежал...

Вот тогда бы было княжее житье:

весь бы мир вас поднял, Бог бы вас держал!

 

Я бы мог, да вот не вышел розой-бел...

Ей мое у – сердье к сердцу не пришлось.

Так гляди теперь – я душу проглядел...

Да, я спас ее. Как мог. Как мне далось.

 

 ***

Сломали сливу ветры ноября.
И хочется пожить, да алыча
невкусная, по правде говоря,
поэтому дорубим, и с плеча.

Руби, топор! За рублю ни рубля
никто не даст, так хоть потешим мы-
шцы. В этом пониманье: тела для
работают и души, и умы.

Что слива! – нам бы дубушек снести,
да не один. Нас Павлов на рефлекс
такой не проверял, и где вместить
ему вокупе с Фрейдом: даже секс
сравненья не имеет с топором,
которому позволено рубить.
Позволено!.. и рухнул новый дом,
и две старухи перестали жить,
и Достоевский прячется в гробу,
решив, что это он всему виной...

Не плачь, ворона, на своем дубу –
сегодня плохо не тебе одной…

 

Вещь в себе

Напрасно боролась со мною природа за чувства и тело…

Я стало чудовищем среднего рода, когда поумнело.

 

Когда мне открылось, что разум и воля – превыше страданья,

Возвышенней самой возвышенной боли – ее обузданье.

 

…И страшно мне вспомнить, что сердце когда-то дышало любовью,

Что с кем-то я узкой делилось кроватью, делилось собою…

 

Теперь я в себе. Я спокойно и цельно, как мысли теченье.

А то, что я вещь… Ну, так этим и ценно мое превращенье!

 

Да здравствует Вещность, Неодушевленность, Предметность, Свобода!..

…Еще бы на каждое слово синоним… чтоб среднего рода…

 

***
Выстёбыва – юсь, выстёбыва – юсь...

Ото новояз! Как в глаз!

Еще бы вас всех, еще бы вас всех,

еще бы туда всех вас –

 

вместились бы все. Вместилище недр –

словечко – одно на сто.

Извилива – юсь. Из вил еще не

ушел воцеле никто.

 

Выхрипыва – юсь, выплескива – юсь

в кавычливые тире.

...О горе мое далекое, юс

мой малый во псалтире!

 

Выямбыва – юсь, выформлива – юсь,

вы – Цве – та – и – ва – ю – си.

Псвоему и не фомится мне,

не петрится во смеси

 

неверия, отречения. Черт!..

...Мой Боже, меня прости:

иудилось мне вечерне еще –

хоть сребренники грести!

 

...Высверкиваясь, вызвездывал днесь

Господь свое полотно...

Сплетенье телес плетенью словес

и в ноченьку не равно.

 

Сбивается  слог. Сбивается ритм.

Сбивается мир в испод.

Выдарива – юсь. Меня раздарить

по строчке в примеры по

 

вывертывань – ю, выкручивань – ю

глухих, как могила, строк.

...О горе мое, не мучай меня!

На, Боже, держи оброк.

 

Ты хочешь, чтобы это было – так всласть

ясырь словяной. Еще

не выстеба – лась, не вылюби – лась,

не кончен еще расчет.

 

***

С.К.

 

Заговори меня, заговори,
не дай мне вставить слово в монолог твой,
и буду я безмолвный интурист,
а ты – мой чичероне. И неловко
не чувствую себя, когда молчу:
я слушатель, я суть запоминатель,
я – выбор твой из мыслей и из чувств
той истины, которую Создатель
не вкладывает в слово, что еси
ритмокамланье, звукосочетантство,
произнофарисейство на фарси,
полисемейство новоханаансте…

Я тишина. Со мною тяжело.
Понять такую – вечную, как камень –
и о него волной – твой монолог –
и не пытайся. Мхами и стихами
на камне нарисуешь свой узор,
но суть его и тяжесть не затронешь.

…Веди меня за руку в разговор –
в кунсткамеру свою, мой чичероне.

Там заспиртован смысл, и за стеклом
нашит гербарий редких эрудиций,
там, вытертый от пыли, каждый том
энциклопедий, каждая страница
сияет. И безмолвные глаза
мои к ним тянутся, но в миг принятья
все исчезает, как шумливый сад
из памяти глухих – свои объятья
развертывает миру тишина
и, спеленав их в байковые пледы,
баюкает слова… В их детских снах
и есть ответы. Все мои ответы.

 

***

Интернеты – интернаты
беспризорных душ.
От зарплаты до расплаты:
кукиш, а не куш.

Интернеты – интервенты
вскроенных голов.
На обрывочке френдленты
провисает шов

между буквою печатной
и судьбой самой.
Я люблю тебя, мой чатный,
неначитный мой…

Квадратноголовый даун
ластится в глаза…
Интер-нет не интер-да, он
просто так не за-

-лечит, -гладит, -рубит, -травит,
-грузит, -ворожит,
он потребует управы
на самоё жи-

знеутробные запасы,
психовиражи.
Милый, ты ль не асьный ас и
ты ль не Вечный ЖЖид?

Интернет… Из интердевок
в интерпацаны…
Яблоко для интерЕв от
интерСатаны.

Он, лукавый интертихрист,
предлагает торг,
чтоб любить тебя, мой тигр из
ru.ua.net.org.

Интернеты – интраверты
экстравертогра-
да. Возлюбленный, поверь, ты –
лучшая игра

в прятко-салко-догоняло-
во по всей сети.
Интернеты – инферналы…
Господи, прости.

 

***

Господи!.. Как он растет – кипарис! –

что наконечник копья Святогора…

 

…Сможешь ли, дерзкий поэт-футурист,

дать ему слово?

                           А в слове – опору?

 

…Буря грозит иступить острие,

злобно ломая зеленое тело…

 

Господи!.. Это – само не свое!..

 

И не поэтово дерзкое дело.

«Юноша бледный», готовый на риск

словораспила для мозгопрогрева,

видишь ли, «кипа», «пари» или «рис» –

тоже слова.

Но дрова, а не древо.

 

Верю в тебя. Ты талантлив, речист –

Смело влезай на сверхумную гору!

 

…Боже!..

               Как рвется,                     

                                   крича, 

                                                кипарис

 из-под земли!..

                        …словно дух Святогора…

 

***

                    Не все ль равно, куда сходить с ума?

                                        Александр Кабанов

 

Болезни – это, право, не беда.

Они – лекарство. Помнишь ту ангину,

с чьей помощью протухшая вода

любви с тебя сошла наполовину?

 

А то – не видишь и в глазу бельма,

когда саднят сердечные мозоли.

Не все ль равно, куда сходить с ума,

когда уже сошел в чужую волю.

 

В смертельный насморк? В легкий онкоСПИД?

В кретинеобьяснизм и пара-ночь-ю?

В ипо-хандрилью? В депресньюнктивит?

Или в бутылку водки на бессочье?

 

Когда шизолюбвия обнесла

своим налетом действия и строфы,

не все ль равно, куда сходить с осла:

на вайи или сразу на Голгофу.

 

Да лучше бы проехать дальше.  Кон

еще не сыгран, и король твой матом

не послан… И не так ты высоко,

чтобы сходить с чего-то и куда-то.

 

Попробуй лучше НА… На гору влезь,

Ну, пусть хотя бы на вершину славы.

Она летальна – звездная болезнь,

зато хоть полетаешь на халяву.

 

Баллада о мертвой воде

Лабиринтами боли проходит свинцовый комочек…

Млечный Путь нависает над крашенной в серое тьмой.

Безобразие скал – словно Бога подпившего почерк,

Дописавшего эту часть мира уже в выходной.

 

Хрипы птиц соскребают с небес полусгнившие звезды…

Воздух – будто стекло, а они – словно гвозди в руках

Абсолютно глухого, решившего выместить злость на

Невиновных, но слышащих… дышащих… знающих страх…

 

Здесь убийцам вершить свои тихие тайные страсти,

Здесь, под скалами, прятать чудовищных маний следы…

…Как ты здесь оказалось, случайное детское счастье,

Испятнавшее крылья в чернильнице мертвой воды?

 

…Лабиринтами вен проползает свинцовый комочек…

Млечный Путь нависает над смазанной в липкое тьмой.

Безобразие счастья – то хитрого дьявола почерк,

«Передравшего» мир, пока Бог почивал  выходной.

 

***

Все, кто пишет стихи, почитают сегодня стихи.

На больницу нас много таких – видно замкнуто время.

А пространство разомкнуто – листья его, лопухи,

слишком застят глаза наши – карие стихотворенья,

серо-синий размер, светло-чайные рифмы, еще

эти черные жгучие образы старой  цыганки…

Я мечтаю о желтом, который не жжет, не печет.

Я желаю зеленых, которым неведомы банки.

Я читаю стихи, мне кричат: ничего не понять,

слишком умно, нежизненно, сложно и сложно и сложно,

а у мальчика Васи, подумаешь, рифма на -ядь,

но зато так правдиво! …Я перелистну осторожно

душу мальчика: яди его походульней моих

фаэтических образов, он и во сне их не видел.

Просто болестно это. И ломится, ломится стих

в дверь больницы: пространство на яди и яды, и иды

и наяды, и ямы, и ямбы, и бабы-яги

раскололось, сложилось – и, кажется, снова все шиз… нет,

все, кто пишет стихи, прочитают сегодня стихи

в мир непишущих бросят простые и сложные жизни.

 

***

Белибертристика – это дремучая смесь

мира наивного с миром наитий от мира.

Есть в ней и истина, ох, и великая есть:

в каждом бывают песке жемчуга и сапфиры.

 

Да, не Камю. Здесь вам ками с приставкой Мура.

Оную, родный, и пишет. А ты не согласен?

переведи свое "вау" на русский: – ура! –

и закуси им коктейль из разбавленных басен.

 

Басенки и побасёнки – то дети Басё,

пусть только удочеренные им для прикола.

В белибердайдждесте есть абсолютное всё

для забивания в душу роскошного гола

 

с левой ножищи Голема, который к голам

так же относится, как твоя мама к индиго.

Сколь же спасительно – вдруг, перлюстрируя хлам,

в нем находить то, что тянет, пожалуй, на книгу,

 

а не на фигу. Бывает "любовный роман" –

автора будто Вергилий провел сквозь семерку

ада... Суровый профессор, заткните фонтан!

Непостижимое Вам не взвалить на закорки!

 

Белибер... Да! Вот такая. Но лучше живет,

чем золотые плоды фейербаховых бдений.

И умирает легко, как у.битый е.нот,

шкуркою чьею ее оплатили рожденье.

 

Кызыл-Коба (Пещера Красная)

 

Падали капли на грудь сталагмита,

Малые капли, немалые души.

Глухо рыдала пещера. Размытых

Видела тысячи дней, утонувших

в тихой подземной реке, миллионы

слыбых минут, что сдавались так быстро.

падали капли, неслышные звоны,

выше и тише земного регистра.

 

Много ли мало ли здесь побывало

тех, кто искал в ней пестрей и красивей...

А находили – плечистые скалы,

полные древней размеренной силы.

Словно храмовники, в белом и красном, –

нет, и древнее их и потаенней –

высятся рыцари камны, бессчастны

в вечных турнирах со Временем, пленных

не убивающим, но и на волю

не отдающим – в пространство иное

дева в афинской белеющей столе

только протрет слюдяное окно им...

 

Много ли, мало... Собачий оглолок,

выеден, выгры... не помнящий мяса,

крови и нервов окосток прирожды,

как ты до неба без кряльев поднялся?

Как?.. поцелуями спащей царевны

не разбудить. пусть останется спящей,

но чтоб дыхание было напевным,

а трепетанье ресниц – говорящим...

 

***

плохо быть уродливой нимфоманкой

плохо быть уродливой графоманкой

ни тебе ни текстам никто не даст

ни тебя ни тексты никто не взяст

 

плохо быть красивою нимфоманкой

плохо быть красивою графоманкой

и тебе не текстам хоть кто-то даст

и тебя не тексты хоть кто-то взяст

 

плохо быть красивой асексуальной

плохо быть красивой и гениальной

и тебе и текстам кто хочешь даст

и тебя и тексты кто хочешь взяст

 

плохо быть уродкой асексуальной

плохо быть уродкой и гениальной

не тебе а текстам хоть кто-то даст

не тебя а тексты хоть кто-то взяст

 

а вот я наверно какой-то нолик

на меня и шарик и дет за ролик

ни меня ни текстов попробуй дай

ни меня ни текстов попробуй взяй

 

а вот я наерено какой-то восемь

столь горизонтален как и несносен

вот такой вот атекстуальный флять

а наверно ангел ни дать ни взять

 

***

 

... когда твое болезненное тело –

немыслимая Божья отбивная –

струной, натянутою до предела,

всю ревность ко душе своей познает,

 

о, братия! – уроды и калеки,

безногие, слепые, зайцегубы, –

желанной только плоть на человеке

бывает,  – одному вы Богу любы! –

 

о братия, не чающие слади

от поцелуев сильных и здоровых,

в раю вас Богородица погладит

и разоймет для вас свои покровы...

 

***

 

Я девственница в третьем поколенье.

 

Родив меня, племянник Кальдерона

потребовал у дяди беззаконно

два новых ауто. В припадке лени

тот отказался. Дело было к мессе

в соборе новом, только третьеводни

расписанном. Да славится угодник-

благотворитель… (тихо! О Кортесе,

укравшем этот храм в Теночтитлане

просили обтекаемо…) Итак, мы

идем в собор. Не будет ли бестактно

поинтересоваться, вовсе зла не

держа на сочинительницу этой

истории, какого дон кихота

мы там забыли? Такова работа

читателя: все приводить к ответу

стандартному. Но вот уже ступени

ко входу в рай… (Нет,  острякам – не «сразу»!)

 

А вот самодостаточная фраза:

 

Я девственница в третьем поколенье.

 

***
                        Маленькие часики смеются: тик-так…

 

                        А ночью по лесу идет Сатана.

 

Это, видимо, рай. На часах –

Иероглифы «полночь» и «вечность».

Заметалась в истерике свечной

Серебринка в твоих волосах…

 

Это все-

                 «…нкавтвоихволосах

недосмотринканадвременами

недосмертинкаподвалунами

гирьнатонкихсчастичных весах…»

 

таки рай. Если б не с… Если б не – ш-ш-ш –

                                         шевеление спящего ада.

И не винность – сплошная помада,

До улыбок стареющих гейш.

 

«…чьюпонебуидетсатана

станетспазмаподдыхомипола

пригвожденногоктелуглаголом

означающимчувствоодна

всмыследелайхотьчтоумирай

графоманьналунукакволчица

номолчиауженемолчится…»

 

На!-всег!...

 

Да, это рай, это рай.

 

***

Пизанской башни вздыбленная рысь…

Неправильные тени Иванова…

А белка, превратившаяся в мысль,
мир одарила поговоркой новой,

 

известной студиозусам с тех лет,

когда незнанье притворяться знаньем

училось только на Руси... Ответ

всегда не верен. Истина – за гранью.

 

…Когда бы мелосец века спустя

увидел легкость совершенства, груза

лишенную, – ни локтя, ни перста

для Афродиты бы не взял у Музы.

 

А наш фотограф Вася? Вечно пьян,

Но в кривизне своих портретов – гений.

Судьба сама решает, где изъян

Добавить к завершению творений.

 

***
Удержи меня ребенком

На руках…

 

Гололед. А я на тонких

Каблуках.

Гололед. Под ним озерная

Вода.

Сапожком своим проворно,

Без труда,

Проломлю настил и кану

С головой…

Удержи меня, желанный,

Над водой!..

 

…Ты же знаешь, подо льдиной –

Зябь и мгла,

Там последняя ундина

Померла,

Там ее прабабка в стыни

Не сгнила,

Там лежат они доныне

Без тепла…

 

Ты же знаешь, я боюсь

Таких чудес!

Льдины всхрапывают хрустом…

Слышишь – плеск?!!

Удержи, пока не поздно,

От темна!!!…

 

В полынье остыли звезды…

Не нужна…

 

Русская боль

 

Во что бы ворваться? Во что бы всмотреться?

Во что бы во…

                          Господи, останови!

Печоринство – камень нелетного сердца,

Когда ничего не рождает любви.

 

Все то, что когда-то любила, что било

Когтями по совести злобным котом,

Все это (о, русский язык!) – «опостыло».

Посты и апостолы… После… Потом…

 

Все то, что в глазах грешным блеском алело,

Все то, что хлестало, как Божия плеть,

Все это (о, русская боль!) отболело,

И только безболию – не отболеть.

 

В кого бы вцепиться, чтоб было мне мало

Очей и ночей – никому не отдать!

…Все это (о, русская страсть!) отстрадало,

И только бесстрастию – не отстрадать.

 

Я жизненный смысл никогда не искала:

Он был! – хоть и горек, и солон, и кисл…

Но что-то (о, русская истина!) стало

Шептать, что в бессмыслии – истинный смысл.

 

Куда бы укрыться? Во что бы вместиться?

К тебе под крыло – успокой!.. упокой… -

О, Сирин! – печальная черная птица,

Рожденная древнею русской тоской.