Стихи

НА ТРОТУАРЕ, ПОД НЕБОМ ПРОСТУЖЕННЫМ…

На тротуаре,

под небом простуженным,

капля за каплей, рождается облако -

тихий младенец, спеленутый лужами,

в чьих отраженьях колеблются омуты

теплой зимы...

Февралем опечатанный,

город бесснежен, бессонен и вымучен;

Улицы рано темнеют заплатами -

серых домов равнодушными лицами.

Здесь, прижимаясь к стене накрахмаленной,

влажной от душного шепота воздуха,

можно придумывать новые правила

формы осадков,

до самого позднего

вечера -

звезды внеглянцево сумрачны,

прячась за капельно-пыльною шторою...

...тихий младенец, спеленутый лужами,

спит, отрекаясь

от снега и шорохов.

КОДА

Осколки повторяют формой лед.

И врач-зима холодным стетоскопом

по карте на ладони проплывет,

едва коснувшись…

Все чернее копоть

из выхлопной трубы - наверх летит,

закрыв глаза и затыкая уши,

не дав осколку хрусталя пройти

к порогу сердца...

Помолчи.

Послушай.

Пускай живут цветы. Им не уйти,

не высохнуть, не слиться с грубой тканью

аукционом проданных картин

под звонкие удары молотками.

Я буду с ними

сколько хватит сил,

целуя отрешенно (на удачу)

тебя, спешащего. Готовая простить

на жизнь вперед, не делая заначек

из времени.

Первопроходцы-дни,

сбиваясь тесно, ждут субботний ужин,

и, превратив знакомые огни

свечей горящих - в россыпи жемчужин,

исчезнут,

оставляя тихий стук,

кардиограммно вычерченный пульсом,

а врач-зима не отпускает рук,

по карте проплывая через пустошь..

КОМПОЗИЦИЯ

ЗаМаргаричена выводком желтых цветов,

ты неспособна сломить гуттаперчевый кобальт,

чьи имена и оттенки на чаше весов

тысячу раз потерялись, друг с другом знакомясь.

Перепиши каблуками виток мостовых,

в строчку улыбки вложив подаяние нищим…

Знак полнолунья неслышно пинает под дых,

россыпью бликов украсив дорожное днище.

Сказочной девочкой легче брести наугад,

звуки-гиперболы жадно сплетая губами;

Двери стеклянных зверинцев распахнуты в сад,

где постаревшим цветам возвращается память…

И, обездушена смыслом сгоревших бумаг,

жизнь продолжается в блеске начищенной бляхи;

Куклой с блошиного рынка становится маг,

пряча под лоском токсидо лохмотья рубахи.

Может быть, встретимся?

Там, за чертой городов,

глухонемых посткладбищенских шорохов улиц –

утренний смог в обрамлении пыльных венков…

И пожалеем.

Что здесь и сейчас разминулись.

Формула времени впаяна в чашу тоски.

Тени стекаются к скважинам запертых окон.

Новый букет повторяет изгибы руки,

пачкая желтой пыльцой гуттаперчевый кобальт.

ВОЙДИ В МОЙ ХРАМ…

Войди в мой храм, в котором нет икон –

лишь темнота, покинутая Богом…

Движенья лиц так медленно и строго

вплетаются в эклектику времен

полубеспамятства,

и снятые замки

железною рукой хватают двери…

…ПринЯв однажды искренность за веру,

мы хижину сложили у реки –

босая ночь ходила по стеклу,

обрамлена холщово-черной робой,

в который раз испытывая робость

перед моментом совпаденья рук…

Все невпопад.

И золото чернил

засохшими мазками акварели

готово отцвести…А мы хотели

всего-то два – три слова изменить…

Тростинка-дудочка, вчерашняя свирель,

умолкла насовсем,

и толпы нищих,

не попадая в след, все так же ищут

останки наших самых светлых дней.

…Не смейся и не плачь, и Бог войдет

с тобою за руку,

в мой храм осенним утром,

и темнота покажется - как будто-

полоска витража над алтарем…

ПОЛУСПАДАЕТ ШАЛЬ…

Анне Ахматовой

Полуспадает шаль, скрывая холодность

чеканных линий плеч в огранке траурной…

Бессонница заполонила комнаты

задумчивой, пронзительно-ахматовской,

печальной тишиной…

Над домом властвуют

все те же тени из столетья прошлого,

и ласка букв рассыпавшихся «Аннушка…»

напоминает мелкие горошины

на каменном полу – прикосновения

не рук, не губ – какой-то острой жалости

к той, что спустилась по ступенькам времени,

отбросив жестом, истинно русалочьим,

короткой челки всплеск. 

Перчаткой смятою

махнуть, позвать… кого? – смертельны сумерки;

Квадрат портрета, пылью опечатанный,

прикованный к стене, молчит о будущем…

Полуспадает шаль, скрывая холодность

чеканных линий плеч, и рама ветхая

сама собой померкнет позолотою –

предсказанной –

из прошлого столетия…

ПУСТЬ БУДЕТ СЛУЧАЙНОСТЬЮ ДЕНЬ…

Пусть будет случайностью день, или тысяча лет –

какая нам разница?

В толпах придуманных чисел,

стеклянных зеркал, отражающих утренний свет,

и лиц, чью похожесть никто никогда не опишет –

пусть будет случайностью всё…

Металлический шнур,

извитый в спираль, обесточен. Касайся руками

под окрики-всхлипы,

тяни бесконечное «ну…»,

бессонниц серебряный шар запирая под камень.

Не нужно бояться.

Холодные ветви олив

привыкли к ночному молчанию старого сада…

Пусть будет случайностью сходство звучащих молитв,

а всплеск поцелуев, несущих поддельную радость,

останется в будущем.

Шепот – не больше, чем бред

дождей неприкаянных,

капель, подвешенных к лёске,

уставших от гонки еще одной тысячи лет…

Забыв при прощании смех, ударяются в слезы

избитые фразы,

что можно читать наизусть.

Изнанка печали – почти как печать с негатива.

….Бесчисленных копий исчезнет недолгая грусть,

скрываясь под глянцем

сверкающей ветви оливы.

МЕДЛЕННО…

Мы медленно сходим с ума,

прикоснувшись к горячке зимы…

Мы снова больны откровеньем распахнутых окон;

И мертвые лица цветов (прошлогодние сны)

теряются в памяти вазы разбитой. Им плохо…

Им горько –

расстаться с похожим на легкую дрожь,

рассеянным воздухом каждого нового утра…

…Ты буквы меняешь в словах, и по-прежнему ждешь,

не веря в обычных значений обычную мудрость,

кивка перемен.

Прикоснувшись к горячке зимы,

сухие цветы оживают забытым дурманом

летящего снега.

И так неприкаянна мысль

о вазе разбитой, чью память ничем не обманешь…

ОБРАТНО

…рвущийся свет – из рук, обратно во тьму;

рвущийся крик – из горла, обратно к легким…

Кто же ты, странник, что обменял суму

вечной надежды – на белого хлеба крохи?

Звоном к заутрене крыльев опавших всплеск

у полыньи незнакомых земных печалей…

Тонкую ветку случайно задавит лес

срубленных сосен, уснувших на белой ткани

первоприхода зимы. Возвратясь назад,

что ты отыщешь за порванным ситцем снега,

маленький странник? Смущенно отводят взгляд

мертвые рыбы – все дальше, к заливу неба,

тянется путь их из холода полыньи,

где безыскусно пляшет улов рыбачий.

…и невесомый, к легким спешащий крик,

рвущимся светом падение обозначит…

НЕ ОСТАВЛЯЙ…

Туман за окнами уснул

перед рассветом…

…Не оставляй меня одну

на этом свете.

Подарит первый снег декабрь –

светлеет память;

Я буду снова рисовать

тебя стихами…

В разноголосице дорог

все те же буквы,

и праздникам назначен срок

для смены будней;

Играя хрусталем зимы,

дрожат ресницы…

Продлившееся слово «мы»

мне будет сниться,

от холодов и до тепла,

сквозь шаль тумана

перед рассветом проходя.

Но как же мало

пути, что меряет иглу

до точки смерти…

…Не оставляй меня одну

на этом свете.

Не оставляй меня – храни

в сердцебиеньи;

И пусть все прожитые дни

исчезнут тенью,

что птицей сорвалась наверх,

за своды арок...

Декабрь обронит первый снег –

тебе в подарок.

ПОБЛЕКШИЕ НАРЯДЫ ХРИЗАНТЕМ

Поблекшие наряды хризантем

еще живут на неприметных стеблях...

Цветастым всплеском истины осенней

синичий крик сопровождает день

до первой подворотни.

Темнота

невыпитым бордо окрасит губы.

...Метла пинает искренне и грубо

опавшие сюжеты.

Просто так.

И невесомо оседает пыль,

наброском долгожданного покоя;

Зажженные невидимой рукою,

в преддверье холодов,

горят костры.

ОДНОИМЕННО

Одноименно

два силуэта за серыми шторами глаз;

Можно коснуться рукой, не почувствовав неба…

Тусклый рисунок на теле старинной монеты –

тоненький профиль, вплетенный в забытый анфас.

Осень…

Путь, что ведет из тебя – обозначен стрелой.

Слепнущий луч в заколдованной бреши пустыни

не обжигает, а, падая, намертво стынет,

всетяжелея под ночи бесплотной рукой.

Сердцу

неразличимо равна беспородная страсть,

глупым щенком припадая к ногам, и награда

тем беспощадней, чем дольше слезливое стадо

мутных дождей к водоему стремится попасть –

за откровением.

Связка нанизанных слов

стоит дешевле рассыпанной пригоршни меди.

Мертвые листья несут в себе чувство потери

брошенной лодки с измазанным краской веслом.

Одноименно не выиграть грустный финал.

Ключ от страны дураков потерялся на старте.

…Листьев рисованных охра линяет некстати,

смазав черты силуэтов на фоне окна.

ТРЕТЬ

Черная змейка приручена мною, чтоб стать украшеньем

для безымянного пальца единственной трети

века искомого.

Грим превращает столетье

из статуэтки забытой безжизненной тени

в то, что однажды…

- …рисуй времена на асфальте,

вечный художник хрустально сверкающих истин;

Хлопают тучи в ладони, и небом нависшим

хлынет бессонницы утро осеннего марта

в строчек этюды.

Букет полевых откровений –

горький дурман между выцветшей кожей перчаток –

сможет однажды…

…Но яд разливается сладко

по безымянному пальцу отсчитанной трети.

ТАК ДОЛОГ ДОЖДЬ…

Так долог дождь…

И мелодичный звук

болтающих между собою капель

немую тишину прервет некстати…

И листья виноградные, вздохнув,

уже готовы рифмовать любовь

с прохладой жадного полу-прикосновенья

воды небесной…

Медленные тени

скользят над свежевымытой рекой.

Так долог дождь…

И сутолока дня,

принЕсенная в дом случайным гостем,

становится застольем,

или просто

желанием хоть что-то поменять –

в порядке слов, наряде и свечах

(чей огонек спит в отсыревших спичках)

И ближе к полночи немного непривычно

еще кого-то в комнате встречать…

Так долог дождь…

Знакомый и ничей,

рассеянно стучит о подоконник.

И капли с равнодушным всплеском тонут

в зеркальном отражении ночей…

ЧЕРТА

напрасно мы возвращаемся в места,

которые любили;

мы никогда их больше не увидим,

потому что расположены они были

не в пространстве, а во времени...

А. Моруа "В поисках Марселя Пруста"

***

Бог сумерек, не разрушай свой плен…

…всего отчетливей осознавать ступеней

холодную поверхность (тишине

даря гранит и мрамор вечных лестниц) –

наощупь…

Сероглазых улиц дни

не сочтены никем – и мир чердачный

в ладонях перевернутых хранит

слепую пустоту.

Меж настоящим

и прошлым – гулкий перестук шагов –

вверх или вниз…

…рисует тротуары,

упав с небес, колючий звездный дождь,

и в лужах отражается кифары

надменных звуков золотистый блеск,

заката болью прикасаясь к коже…

Разбросанная перемена мест,

укоренясь привычкою, тревожит,

каллиграфично проходя – из года в год –

сплошной ЧерТой,

где ненависть с любовью

давно едины…

Сумеречный бог

застыл в холодных лестниц изголовье,

не разрушая плен.

Заполнит кубки мгла –

пространство, превращенное во время…

…и падает дождинка, как игла,

на тротуара твердые колени.

СГОРАЮТ ДНИ…

Сгорают дни в кострах удач и горя,

на полосы судьбы роняя пепел,

и серый дым подобен разговору,

что оборвался, тих и незаметен,

забрав с собою следом горький выдох –

воспоминаний чувственную ношу…

И нет нужды ни в ярлыках, ни в бирках,

ни в перемене веры на ничтожность

безверия… Тела зеленых флагов

до осени надежно скроют ветви;

а мы с тобой по-прежнему бродяги –

крепки рукопожатия рассветов

сквозь окна поездов…

…забудь о грусти,

из-за меня на медь сменивший стразы,

единственный, и самый лучший с-путник –

мой верный друг, не предавший ни разу…

Ее черед придет немного позже,

когда падут уставшие знамена,

когда спешащий по делам прохожий

ногой наступит на еще зеленый,

с каемкой тонкой, лист…

…но день замедлит

на краткий миг свое существованье,

и жар костров, еще недогоревших,

на краткий миг продлится вместе с нами…