Борис  Бородин
 

Непричёсанные «мысли о Моцарте»

 
   

«Гении – маяки человечества»,– говорил Шопенгауэр, мастер афоризмов. В истории мировой культуры «маяк по имени Моцарт» является одним из самых путеводных. Его ясный свет вот уже два с половиной столетия влечёт к себе философов и музыкантов, писателей и учёных, политиков и художников. К нему стремятся с разных точек безграничной «духовной вселенной», пытаясь постичь его природу, разгадать тайну его непреодолимой притягательности. Свет моцартовского искусства порождает многочисленные блики, отражения, всполохи, вспышки, протуберанцы в сознании тех, кто к нему приближается, каждый улавливает в нём какую-то свою «часть спектра», видит свою разгадку и пытается её выразить то в наивных возгласах восхищения, то в мучительных поисках единственно верных слов.

Трудно даже представить себе некое пространство, наполненное мыслями и чувствами, рождёнными музыкой Моцарта. Оно кипело бы нестройной, но деятельной (как бывает шум большой стройки) «музыкой созидания», ошеломляло гулом спорящих голосов, противоречивых мнений, увлекало бы мощной, концентрированной энергией познания. Именно такое впечатление оставляет книга «Мысли о Моцарте», выпущенная  издательством «Классика –XXI» в преддверии моцартовского юбилея.

В небольшом томе профессором Московской консерватории А. М. Меркуловым собраны высказывания 169 представителей различных областей культуры и различных эпох – от XVIII века до современности. Афористическая моцартиана формируется им по принципу плюрализма. Книга лишена «хрестоматийного глянца». Составитель намерено не сглаживает «острые углы», не боится сопоставления порой взаимоисключающих мнений и концепций, создающих для читателя «проблемную ситуацию», а напротив – стремится избежать преобладания «какой-то одной, якобы единственно "верной", "правильной", "истинной" точки зрения»[1]. Поэтому «Мысли о Моцарте» - это, если процитировать Станислава Ежи Леца, «непричёсанные мысли».

Такая установка находится в полном соответствии с моцартовской эстетикой. Ведь само искусство Моцарта наполнено жизнью, жизнью во всех её противоречиях, нюансах, смысловых оттенках и переходах. В нём отсутствуют преувеличенный пафос, ложная многозначительность, безапелляционная категоричность, постное морализаторство, строгая иерархия эстетических ценностей. Моцарт не осуждает и не возвеличивает своих персонажей, а смотрит на них с пониманием и сочувствием. В его партитурах торжественный хорал соседствует с простонародным куплетом, непосредственность мелодического откровения со строгой дисциплиной полифонического письма. Его духовный взор с артистической свободой объединяет в изначальной гармонии возвышенное и земное, комическое и трагическое.

Может быть, в этом пьянящем духе свободы, широте взгляда и заключается один из секретов неувядаемой притягательности моцартовской музыки. Каждая эпоха, каждый человек воспринимают в ней то, что им в данный момент ближе всего, что отвечает их собственным думам и стремлениям, приближается к их идеалу. Одни слышат в ней «парящую греческую грацию» (Шуман), другие – «потрясающую мощь» (Бернстайн). Для одних важнее всего классическая законченность музыки Моцарта, его «сверхъестественное чувство формы» (Бузони), для других – прорывающаяся сквозь этикетные формулы «музыка мировых сил» (Чичерин), которая «наполнена неотвратимостью смерти» (Пьер Жан Жув). Одни благоговейно внимают «холодной, звёздной, лучезарной ясности этого внеземного мира» (Гессе), другие властно увлечены в тёмные «глубины царства духов» (Э.Т.А. Гофман). Читая «Мысли о Моцарте», мы с удивлением постигаем, как музыка Моцарта  живёт во времени и пространстве, как, постоянно изменяясь, она всё же остаётся самой собой, наглядно воплощая гётевский девиз “Dauer im Wechsel” (постоянство в сменах).

В рецензируемой книге, как и в музыке Моцарта, не существует «табели о рангах». Сентенции, подписанные громкими именами, чередуются с фразами, принадлежащими перу не столь известных авторов. Составитель скрупулёзно, по крупицам и в алфавитном порядке укладывает в «короб мыслей» суховатые биографические свидетельства Гуммеля, поэтические строки Пушкина, Огарёва, Мандельштама, Хлебникова и Окуджавы, афоризмы Бузони, парадоксы Гульда, лаконичные реплики Рихтера, силлогизмы философов, наблюдения музыковедов, концепции режиссёров, мнения исполнителей. Целый ряд материалов (Арнонкура, Бренделя, Вика, Гуммеля, Флеша и др.) впервые публикуется на русском языке, другие взяты из малотиражных и практически недоступных для современного читателя изданий прошедших лет.

Время от времени в книге попадаются даже не «мысли о Моцарте», а зафиксированные в словах непосредственные эмоциональные реакции. Мы слышим восторженные восклицания Шарля Гуно: «О, Моцарт! Божественный Моцарт! Как мало надо тебя знать, чтоб боготворить! Ты – вечная истина! Ты – совершеннейшая красота! Ты – бесконечная прелесть! Ты – наиболее глубокий и всегда ясный! Ты – зрелый муж и невинный ребёнок! Ты,- который всё испытал и выразил в музыке! Ты,- которого никто не превзошёл и никто никогда не превзойдёт»; гневную инвективу И. Тургенева: «…г-на Кюи, за его сквернословие о Моцарте, всё-таки надо убить, проломив его пустую голову непременно грязным камнем – а потом бросить его в одну яму со всеми…». Находим  высказывания, которые в большей степени характеризуют самих авторов, их эстетические предпочтения, а иногда даже и душевное состояние, нежели собственно музыку Моцарта. «Когда есть Моцарт, можно ли обращать внимание на Вагнера!»,– вопрошает Танеев. «Классики джаза бок о бок с Бахом и Моцартом – вот мои образцы», – декларирует Фридрих Гульда.

Полифония суждений, заставляющая остановиться и задуматься, нередко присутствует даже в подборке цитат, взятых из одного источника. Читатель, знающий насколько Чайковский обожал творца «Дон Жуана», наверное, будет удивлён, обнаружив реплику Петра Ильича: «Был исполнен довольно жиденький квартет (d moll) Моцарта». Может быть, он будет шокирован размышлениями Гульда или признаниями Покровского. Но во всех этих противоречиях и парадоксах, в выражениях горячей любви и спокойного безразличия пульсирует жизнь, жизнь музыки Моцарта, интеллектуальная и духовная жизнь её слушателей. А каждый из них – это личность, доказавшая всем своим бытием право на собственное мнение. Их мысли и реакции не нуждаются в сокрытии или приукрашивании, их не стоит «причёсывать», подводить под какой-либо привычный стандарт.

Монологи часто становятся диалогами и полилогами: В. Афанасьев цитирует Соловьёва и Къеркегора, Брендель – Новалиса, Гаккель – Гессе, Сент-Экзюпери и Чичерина. Авторы спорят, доказывают, соглашаются, размышляют, гневаются, восхищаются, иронизируют. И во всей этой пёстрой разноголосице звучит один чистый и тихий тон, доступный чуткому слуху читателя – музыка Моцарта. Все мысли, сентенции и восклицания летят на свет одного маяка – «маяка по имени Моцарт».   

Литература о Моцарте необъятна и постоянно увеличивается. И совершенно естественно, что любая антология не может быть исчерпывающе полной. Есть определённые лакуны и в рецензируемом сборнике. Например, в нём были бы вполне уместны мысли (действительно мысли!) Къеркегора, Шпенглера, Соллертинского, Стравинского, – они прекрасно вписались бы в плюралистическую концепцию книги. Но, конечно же, оценивать труд надо не по тому, чего в нём нет, а по тому, что он содержит. В книге собран богатейший и интереснейший материал, и в «год Моцарта» она стала хорошим подарком всем любителям музыки. Эта замечательная антология, несомненно, поможет читателю в постижении моцартовской вселенной и пробудит у них новые, уже собственные и оригинальные мысли – мысли о Моцарте.


[1] Меркулов А. М. Расширяя вселенную Моцарта» // Мысли о Моцарте.- М.: Классика – XXI, 2004.- С. 6.