Текущий выпуск

Зимняя Кришня

Давай, Заратустра, зараза, колись:

куда мне пойти, чтоб хоть где-то остаться?

Христа, твоего по профессии братца,

я слушала долго, но вот разобраться

в его письменах не смогла. Будто слизь,

сосульки болтаются на бельевых

веревках: зима подползла незаметно.

И так симметричны, как смыслы в приметах

народных, тела круглобоких, монетно-

холодных, вонзающих угли под дых

чудных идолиц, не готовых прожить

и дня, но силком отправляющих память

в ту степь, где не знало послушников пламя

твое, Заратустра. Безвременный камень

его заменял. Высекали ножи

сведенные длани, безрадужный зрак.

И холод монетный не плавили знои,

рожденные долгою сушью степною,

которая может быть помнящей Ноя

в своей долготе… Заратустра, ты прав:

огонь – веселей и теплей, и еще

дешевле, душевней, душистей, душнее.

Я здесь остаюсь. За стеклом – стекленеет.

И скользкие когти слюды, цепенея,

скребутся туда, где уже горячо.

***

В начале было Слово.

Потом люди поняли,

что оно означает.

Без привычного запаха никотина

невозможно заснуть. Чистота пуста.

Воздух – сам кислород, и его невинной

неподвижностью комната налита.

Эта комната новая мне. Я гостья.

И, как гостье, мне лучшее всё: и то,

что здесь тихо, как полночью на погосте,

и хрустально, как в вазе, да без цветов.

Накурить и повесить топор над койкой!

Может быть, упадет на меня во сне…

Воздух – сам кислород, и его так горько

пить: его послевкусие свежим «нет»

отдает… Пусть хозяева – просто люди

завтра ох, пожалеют о том, что я

пребывала в их доме!

…Когда Иуде

были зеркалом воды того ручья,

где Учителю все омывали ноги,

а потом исцелялись, испив от вод, –

он смотрел на себя и делил на слоги

слово «нет», сознавая его исход.

Слово «нет» пребывало тогда здорово

и не знало, что станет через века

прокажённым. …Родимой, кроваво-кровной

мерой счастия, взятого напрокат…

Слово «нет» пребывало тогда невинно.

…И сейчас в этой комнате – свежесть вод,

отразивших неровные половины

смысла, коим Иуда делил его,

отрезая не слоги, а полисемы,

распуская значений чумную сеть…

…А у Слова толпился народ и немо

верил, и исцелялся, чтоб заболеть…

***
Лопе-де-вежская пуща плаща и

Шпаги (не путать со штангой – тяжеле

Та). Лучше всякой бумаги прощает

Ныне всемирка нам все. Неужели

Жизнь отличается столько от писем,

Как трудодни от работ Гесиода

С той же проблемой? Ужели на жизни,

Плащ расстелив, отдохнула природа?

Сверхблагородство в вопросах морали,

Сверхосторожность в словах. И на деле

Проще всего побывать гениальным,

Если пойти умереть на дуэли

В чате от типа под ником Дантес и

Тут же отправиться в рай к Беатриче.

Той, что при жизни посредством процесса,

Производящегося без различий

Лиц, золотит себе нимб. Обещай мне

Тоже не путать мой рай и спасенье

Мною. И прячься за краем плаща, не

Веря признаньям Собаки-на-сене.

Знает коварная, как все запуще…

Но запускает опять, и, включая

Милую лопе-де-вежскую пущу,

Помнит, сколь многое та ей прощает.

***

Не живет поэзия без «ты»

-сячелетий, прожитых попарно.

…гласную в костюме безударной

я не выдам, так же, как кресты

вместо подписей в контрактах брачных

не сломаются и в самых мрачных

тауэрах бесполой духоты,

где уже поэзия – без «я»

-вления народу и без хлеба

из камней – возносится на небо,

руки-ноги со стыдом тая,

ибо нынче модны только крылья.

Что тебе до сора, эскадрилья

бабочек, и что до бытия,

где не есть поэзия без «лю»

-бой из двух десятков древних истин,

что цепляют за душу когтистей

якоря, иному кораблю

не дающего сорваться с рейда –

даже в бурю, даже в снах по Фрейду,

где на аннотациях пилюль

писано: поэзия без «боль»

-шого мира, где ее не надо, –

Кремль без Александровского сада

(красота без воздуха), фа-соль

в супе – и без помысла о Верди,

«Тоска» с ударением на верном

слоге, бесхарактерная роль.

Отпусти поэзию. Пускай

ходит кабаками, менестреля,

голой вылезает из постели,

посмотреть: не взломан ли сарай? –

а не обязательно – на Геспер.

Пусть излечит сифилис и герпес,

прежде, чем – в неизлечимый рай.

Против порчи

Есть да-нность. Но еще пытаюсь в нет-ность

себя вгонять. Постыла мне секретность,

где каждый вздох – в усах и в париках,

где на душе, забвением укрыта,

вздыхает у разбитого корыта

старуха, у которой старика –

– да что пиры, дворцы, меха собольи! –

последнего отняли!… В раме боли

любой портрет бессилием силен,

как «Софья в Новодевичьем» …В раздирах

зрачков блестят стрелецкие секиры…

Да этим ли перстам беленый лен

для плащаницы покрывать крестами

из канители? …Волчьими хвостами

мне разорили в горнице очаг

завистники. И намели метаний,

бессильных в исполнении желаний

и помыслов – что злато и парча! –

все о глазах, которые живые…

Со мной такого не было. Впервые.

Чтоб звезды резались из десен дня,

а вечер был бессонницей беременн,

чтоб стыл в груди незваный Анн Каренин,

а поезд вел охоту на меня –

тяжелый, безнадежный, непоказный,

как вдовий вой на дню стрелецкой казни,

как звон над Новодевичьей тюрьмой,

где из келейки еле видно солнце…

Царевна! Помни! Мы еще прорвемся!

К бессилию завистников – вернемся

в глубинной чаше памяти потомства –

уже за то, что принимали бой!

***

Когда умеешь говорить и жить

молчание и смерть, пожалуй, скучны.

…Твое сказуемое подлежит
сказанию о подлежащем…

Уж не
пытаешься ли испытать в судьбе
сравненья с тем, кто был в начале Словом,
кто не хотел, чтоб вечно во гробех
лежали молча все: и словоловы
и словоиспускатели?
Так Он
давно узнал, что Словом быть смертельно.

Но согласись, что каждый, кто рожден,
достоин смерти.
Ох, и сверхпредельны
ее достоинства!.. Она одна
по-настоящему жива без речи.

Услышь ее!.. Как радиоволна
невидима, так смерть в извечной сече
неслышимо берет над жизнью верх
и коронует тишину над звуком –
ее рабом, чьи кандалы вовек
несокрушимы. Изгибаясь луком
и резонируя в голосниках
соборов и в утробах инструментов,
разнясь на крик и вопль, на вздох и ах,
и делаясь предельно когерентным,
он лишь доказывает, что его
ничто не сможет вызволить из плена
Ее, что не нуждается ни во
интерференциях и ни в рефренах,
Ее, что есть тогда, когда ничто
другое – нет.
Таким, как ты – иная
вселенная: едва ли сможешь то,

сказать, чего она еще не знает...

***

Ты помнишь эту молнию над городом?

Смотрели мы с седьмого этажа,

из той квартиры, где зарывшись в бороду

Всевышнего, мы спали - два мыша

в норе без выхода. И смели требовать

у стен, зажатых в цепонькой горсти,

чтобы щетинки закрывали небо нам,

и мы его не видели почти.

...А первую дождинку, слишком нежную

для авторского зноя этих дней,

вонзившуюся четко, строго между на...

Между народами в большой войне.

Увидели друг друга - галлы с бриттами, -

и любопытство вырвалось из рук:

как не познать нам Саваофа бритого

а может, скошенного, будто луг?

...А первый гром, который не встревожил и

не бросил в мозг стихийный недосмысл,

где выпадали волосинки Божии

под лапами пассионарных крыс,

и вдруг - последняя... Ох, и "кумеден" стал

растерянный, курино-мокрый ты,

когда почувствовал, что больше негде нам

запрятаться от бездной высоты...

Попробуй не дрожи всем телом, если нет

балкона и седьмого этажа,

устойчивого в самом центре треснутой

катящейся тарелки. ...Чуть дрожа -

(ты помнишь: это было? или не было?

удерживать ли в сердце? отпустить?), -

твои ресницы закрывали небо мне,

и я его не видела почти...

Сонарный модеразм

Мой модератор, ты плохо меня модерируешь,

как бы иначе я так изгалялась над Господом,

так первобытно-сонарно Его препарируя,

будто все можно мне, будто я черная оспина

на непосредственно молнечном облике Ра. Донежь

буду пытаться рождать вечнобудущих Сергиев

и Серафимов? Ты плохо меня модерадуешь,

вот потому я такое сонарное стервие.

Мой мойдодыритель, сам ты нечист, как немытая

рожа рожающей в мукаж бомжихи помойныя.

Как же очиститься, где отыскать того мытаря,

что и отмоет, и дань соберет на спокойную

жизнь – без желанья писать, а с желанием тра... Та, та

жизнь это, что мне нужна, а тебе и неведомо,

что я сама уже пробуюсь на модератора

для успокойствия ряда (эпитет) поэтов. Мой

сервер для тех, у кого в голове откровения

чаще, чем тысячу раз и в туда и в обратное.

Всем ИМ так ХОчется выразить скромное мнение

о мирозданье и оного Миродераторе.

Будем спасать, распинаться, воскре... и воскрадывать

малую толику, коия нам причитает... Как

плакальщица над могилой утраченных радостей,

глядя на нас темным взглядом (эпитет ей) Таиах...

___________

Чувствую: явно заносит... Но sone не кончается.

Звуков так много, и с мыслями дружно семействуют...

Мой модерашка, я так не хотела отчаяться,

да вот пришлось, потому что иначе – не действует...

***

Слово изреченное есть лошадь…

Константин Реуцкий

Слово – это лодка…

Юлия Броварная

Слово – это маленькая жизнь.

Приглядись: она тебе мала.

Дай пришью оборку, не вертись,

не раскидывай свои крыла.

Если сильно хочешь улететь,

то к земле притянут словеса.

Слово – это маленькая плеть,

выплетаемая за глаза.

Половцы – они народ шальной,

чумовой, хотя и не зело.

Слово изреченное есть Ной,

выпущенный Богом под залог.

Лодка, в коей лошадь (и не то…) –

только паззлы для его игры.

Слово – для тебя оно ничто,

а для рыбы было бы – прорыв!

Может, только если в Рождество

у Китайской коляднешь стены,

ты поймешь, что слово – это «ввод»

на клавиатуре Сатаны.

Я тебя запомню навсегда

с расточками в буйном парике.

Слово – лодка? Нет, оно вода.

Сколько лодок во моей реке

кануло… А сколько унеслось

в неизведанные миражи…

Слово изреченное есть лось.

А неизреченное – зажим

времени на плавнике леща,

выпущенного ученым в пруд.

Слово – это маленькое сча…

с! И догонят, и еще дадут

половцы… Да хватит уж о них!

Печенеги – тоже ого-го!

Слово изреченное есть миг

между ничего и ничего.

…Нем о той, что мучит немотой,

тише, Ной, убитый тишиной.

Слово – это маленькое то,

что большое людям не дано.

…чертов снайпер… ды… во… ды… сестриц-ца!…

Луганск-Симферополь

Доброволки