Им повезло. Крошечное кафе со странным
названием «3D», открывшееся лишь на днях, оказалось полупустым.
Сели у окошка, заказали немного коньяку, кофе и
по паре пирожных.
- Теперь-то ты откроешь нам, зачем позвала?
Сорвала, можно сказать, все планы, перепугала до смерти
намеками... Я уже приготовилась увидеть скелет, обтянутый кожей,
и услышать трагическую весть. Ан нет, передо мной вполне
упитанное создание, даже морщинки разгладились, в глазах –
здоровый блеск, на щеках – румянец. Да и аппетит, судя по
всему, не исчез... В чем тогда дело?
Рита говорила весело и легко, хотя ясно было,
что причины традиционного сбора серьезны как никогда: именно
из-за нарушения этих самых традиций, причем по всем статьям. И
день – субботний, а не привычная среда. И место сбора – кафе, а
не «кухня следующей по списку».
Рита вообще была самой решительной. Она
«строила» всех: сотрудников, домашних, а также соседей по
лестничной клетке, купе, салону самолета, чужих детей на улице и
нахалов в очереди к стоматологу. Окажись она в торфяных болотах,
она и мошкару бы построила в ряды, чтобы налетали не все сразу и
не скопом, а по очереди, группами, и, выпив положенные нормы
крови, улетали, дабы уступить место следующим и соблюсти таким
образом социальную справедливость. Если москитную тучу можно
назвать социумом.
Инка ничего не спросила, но всем своим видом
показала, что, не опереди ее Рита, то же самое - слово в слово
- произнесла бы она. Кто ж виноват, что ее медлительность не
позволила ей сделать этого первой?
На самом деле ее звали Фаиной, но с легкой руки
бабушки она превратилась в Инку, да так и осталась ею до
сегодняшних, вполне уже зрелых лет. Только один австралийский
дядюшка, навещавший их примерно раз в десять-двенадцать лет,
называл ее Фанни и всегда смеялся при этом, приговаривая, что
более смешной малышки, девочки, барышни, дамы он не встречал. К
следующему его приезду, лет через двадцать, у него будет
возможность записать ее в самые смешные старушки. Но что именно
его в ней так забавляло, он тщательно скрывал, и у него
перестали об этом спрашивать раз и навсегда.
- Давайте сначала выпьем, - Зоя плеснула в
красивые широкогорлые фужеры по капле коньяку – так чтобы его
можно было кружить и болтать без угрозы нарядам.
- За любовь, как всегда? – Инка радостно
вскинула руку с бокалом.
- Нет, - покачала головой Зоя.
- Нет? Тогда... тогда за дружбу! – не унималась
Инка, хотя Рита, быстрая, проницательная Марголя, поняла уже,
что привычных тостов сегодня не будет.
- Выпьем за предательство! – произнесла Зоя и,
не дожидаясь остальных, осушила свой бокал. Подруги потянулись
было друг к другу, чтобы чокнуться, но остановились и, отпив по
глотку, как по команде поставили бокалы на стол, едва не
расплескав.
- С ума сошла? С какой стати мы должны пить
за... за предательство? – Инка возмутилась. Рита ничего не
спросила, но вся напряглась.
- Допейте коньяк! До донышка! Вы должны это
сделать. А потом – еще один. И еще. И четвертый. И я с вами.
Тогда я смогу вам все объяснить. – Зоя налила в три бокала, на
этот раз полнее, потом подозвала официанта, что-то прошептала
ему на ухо – и через миг на столе стояли графинчик с золотистым
содержимым, ваза с фруктами и большое блюдо с бутербродами.
- Ты что, после пирожных – рыбу заказала? – Рита
произнесла это тихо, но отчетливо и серьезно.
- Вечер обещает быть длинным, но вряд ли томным.
Без нормальной закуски, чувствую, нам не обойтись. Берите
бокалы! – Зоя почти крикнула.
- На этот раз, надеюсь, будем пить за что-нибудь
более приятное, - попыталась смягчить ситуацию Инка.
- Второй – тоже за это. За предательство, - Зоя
выпила и этот бокал полностью, снова не чокаясь и кивком
запретив им чокнуться друг с другом. – До дна! Только до дна!
Подруги не решились ослушаться и выпили. Зоя
налила по третьему бокалу.
- За...
- Хватит измываться! – Рита шумно вдохнула
воздух и задержала дыхание. Лицо ее мгновенно пошло яркими
пятнами, ноздри она раздула, а потом резко втянула, и ее острый
нос еще более отточился.
- Что за манера жилы по кускам тянуть, - против
ожидания тихо произнесла, почти прошептала Рита. – Инка на диете
сидит, давление понижает, у меня аллергия на коньяк, и ты это
знаешь. Сама тоже месяц назад с приступом отвалялась чуть не
неделю. Мы около нее только что петухами не пели, а теперь она
за нами захотела поухаживать? В реанимации? Так туда
посетителей не пускают. Даже таких сердобольных: в прямом и
переносном смысле... А может, ты бы нас – сразу в морг
отправила? Давай, не стесняйся, подруженька. Знаешь, что я тебе
скажу. Хочешь одна пить – пей. Но Инке я больше не дам. И сама
не прикоснусь. Можем даже оставить тебя одну, не мешать
воспевать то, что чуждо каждой из нас в равной мере, как бы ты
тут ни выделывалась...
Голос ее задрожал, она вырвала бокал из рук
оторопевшей Инки, а потом, применив силу, отняла бокал у Зои.
- Больше никто не выпьет ни капли!
- Я выпью, - упрямо процедила Зоя.
- Я сказала – никто, - Рита тихо взяла бутылку и
протянула ее недоуменно приблизившемуся к ним официанту, а
вторую, полупустую, мирно отпустила восвояси, тихо разжав пальцы
в полуметре от стола. Подлетела уборщица.
- Я всё сейчас уберу, не беспокойтесь!
- Будьте так любезны, - холодно произнесла Рита.
Потом достала деньги, положила на столик и стала собирать
сумочку, всем своим видом демонстрируя свое недвусмысленное
намерение. Инка сидела, вжав голову в плечи, Зоя молча смотрела
на поднявшуюся Риту, потом тихо сказала:
- Сядь, я скажу, зачем позвала вас сюда. И зря
ты так... с коньяком... Я хотела, чтобы операция прошла под
наркозом. Хотя бы местным.
- Попробуй только разочаровать меня своим
сообщением, - проскрежетала Рита и села. – Я жду сенсации, грома
небесного, большого взрыва, трагедии... Я оставила дома больного
ребенка...
- Скоро я отпущу тебя. Вас обеих. А трагедия,
думаю, будет. И слезы. И громы небесные... Рит, новость,
собственно, - для тебя. Вот уже три года я и Андрюша... ну, я и
твой муж – любим друг друга. Любим, встречаемся. И... И спим...
Хочешь, убей нас обоих сразу, хочешь – поодиночке, но дольше
врать я не могла. Да и он... И ему надоело притворяться... Вот
такая новость... Или это для тебя уже не новость? Андрей обещал,
что скажет. Может, уже всем всё известно, а я тут спектакль
устраиваю? Уж слишком ты для несведущей агрессивная сегодня.
- Да как ты... Да что это… – Инка вскочила. – Ты
же знаешь про... ну, про риткину болезнь. Ей, может, жить
осталось всего ничего... А ты? Просто в голове не
укладывается... Не слушай ее, Ритуль... У нее крыша поехала.
- Инна, прекрати, - ледяным голосом сказала
Рита. – Она не в курсе... Я ей не говорила, словно
чувствовала... Сердце подсказывало не спешить. А зря, видно. Я
своих подруг люблю, и когда им хорошо – мне тем более... Давно
надо было открыться. Но не сейчас! Не здесь! И - не так...
- Что ты сказала? – Зоя растерялась. – У тебя...
то самое? Ты так думаешь, или врачи... или это уже диагноз?
Окончательный? – Она потянулась к Рите, чтобы обнять ее, прижать
к себе, всё объяснить, но та отшатнулась от нее, как от чего-то
бесконечно ей омерзительного. Словно на медузу дохлую наступила.
- Ритка, да ты что? Ты серьезно поверила? Ты
могла подумать...
- Хватит меня жалеть! Ненавижу! Жалельщиков
ненавижу. Все как очумелые жалеть кинулись. Словно я умру, а
все они – и ты, да и ты, Инка, - будете жить вечно! Чёрта с два!
Кого-то грузовик собьет, кого-то удар хватит, кого-то ножом
пырнут, или самолет на части развалится над океаном... И очень
может быть, что случится всё это задолго до того, как прощусь с
этим светом я. Так для чего жалеть? И главное – кому? Я
запрещаю! Слышите, запрещаю вам жалеть меня! Никому не позволю.
Но уж и от меня вы жалости не ждите. Не дождетесь!.. Давай,
Инка, расскажи ей, раз такое дело, про вас с её Ильей. И не три
года они тебя, милая, за нос водят, а девять. И Сонька ее – от
Ильи. Твоего, между прочим, Зоечка...
- Замолчи! Обе вы замолчите! – Инка закрыла лицо
ладонями. – Зачем ты, Рита... Я же тебе... как человеку... Я
мучилась, а ты... Не верь ей, Зойка! Не верь, врет она. Со
злости врет... Завидует...
- Да я и так не верю. Сегодня же...
- Дуры вы, обе дуры. Да и я. Три дуры. Слепые
притом. Три слепые мышки... Каждая каждую кусает втихаря, а
думает, что другие две этого не замечают...
- Вы когда-нибудь видели треугольник
двухсторонний? Нет? А его, такого, и не бывает. Всегда есть
третья сторона. Год назад, когда твой Илья и Инка... Ну, когда
они решили расстаться... и я им в этом помогала... по-дружески.
То с ней поговорю, то его усовестить пытаюсь. В общем, не
совладала с собой… Ты тогда в командировке была, помнишь, еще
не знала, брать с собой Зоську или оставить, но все же взяла. А
я совершала свое миссионерское и миротворческое турне. Зашла к
Инке, взяла с нее слово, что больше – никогда, иначе порву с
ней. Помнишь, Инкин, дождь еще шел? Я промокла. Сначала – когда
к тебе шла. Ты меня обсушила, отогрела. А потом я к Илье
отправилась. И снова промокла. Ну, и он меня обсушил. И он
отогрел. Тебе больно, Зоечка, сейчас? Я знаю, но это надо было
рассказать. Я даже благодарна тебе... Все думала, как сознаться.
Не уносить же с собой в могилу. Не уходить же нераскаявшейся. Я
не верю ни в рай, ни в ад. Но если душа моя в будущей жизни
будет замаливать грех этой – вдруг реинкарнация существует –
пусть я здесь заплачу за все свои ошибки, а туда приду чистая и
светлая, и детей рожу в тот, новый, мир – чистых и светлых. Мама
моя так не сделала, не покаялась – вот и мучаюсь я со своим
Петькой всю жизнь... Хорошо еще, что он... ну, что не может
понять, что с ним такое. Иначе и он не перенес бы, и я... А
Андрея я не виню. Каждый день приходить домой и видеть одно и то
же - сына больного, от которого ни ласки, ни тепла, и жену такую
же. Я всю жизнь несчастье свое на нем срывала. Потому что всю
жизнь Илью твоего люблю. Вот так! Еще до вашего знакомства. Но я
для него другом была. Товарищем по играм, а женщину, деву,
Прекрасную Даму он в тебе, Зойка, углядел.
- Ритуля, не надо, - сквозь слезы простонала
Инка. – Не надо!!!
- А почему – не надо? Потом я уже не успею. Да и
в чем я признаюсь? В любви? Так за любовь не судят... Ну,
любила. И люблю. А женился он на Зойке. А в любовницы взял –
тебя. У меня с ним один раз было, тогда, в дождь... И я
благодарю Бога за тот дождь. Пусть бы он никогда не кончался… Но
он кончился. И наступила великая сушь, которая будет длиться до
самой смерти. Моей… А все равно та ночь была. Я умру – и она
ляжет в могилу вместе со мной. И осветит мне вечную тьму,
поможет червям найти самую короткую дорожку к моему глупому
сердцу, к мозгу, к душе... Тело едят ползучие черви, а душу
целуют летучие. Я уверена. Так что не обессудь, Зойка. То, что
ты у меня украла, лежало в мешочке, около мусорки. А то, что я у
тебя, - ты хранила в дорогой шкатулке, близко к сердцу. И все же
я сумела утащить твою ненаглядную драгоценность, пусть на одну
только ночь – но утащила! И за это все. Всё на свете простить
тебе готова! Хорошо тебе с моим Андреем? Мне не жалко – бери,
пользуйся! А у меня той ночи не отнимай. Она была единственной
ночью любви в моей жизни. Да и то... это я его любила, даже той
ночью, а он – и тогда – любил тебя...
- Почему ты этого мне не рассказала? – Инка
подскочила к Рите и, схватив за плечи, начала трясти. – С меня
слово взяла, а сама... Счастья лишила, а теперь и подругу
отнимаешь...
- Инка! Иночка, куда ты? – Рита бросилась вслед
за рыдающей подругой.
- Куда же вы, девочки? – Зоя тяжело опустилась
на стул. – Куда же вы, милые мои... Я пошутила... Сегодня же –
первое апреля. День дурака...
Она расплатилась с насторожившим было официантом
и вышла. На улице было совсем темно, и только разноцветно мигало
название кафе «3 D». Точно, три дэ... Три дуры, набитые дуры...
|