Над
клевером румянится заря,
И
ласточки над красным лугом
Так
мечутся, что кажется, – горят
Два
неба, слитые друг с другом!
В стекле кабины, зренье опаля –
Весь
этот мир – как на экране!
И
убегают от шоссе поля,
И
укрываются
в
бурьяне.
Газуй!
И в пальцах радостная боль,
И
сердце радо гулко биться,
Не
умещая к скорости любовь.
Нельзя
в такое не влюбиться!
И
вдохновленная душа опять
Приветным словом отзовется.
Но –
попадет оно в печать?
Поток
признания прольется?..
Пролился дождь, и радуницы свод
Перебирает семицветы.
Смеется
день – растягивая рот
От уха
к уху всей планеты!
* * *
Вот стоит и дрожит. Ждет, чего б испугаться.
Если нечего — в страхе, что страху конец.
Замерла. Нет, жива. Продолжает вдвигаться
В середину отары таких же овец.
Видно, мало боязни своих умираний.
Слаще вместе с другими низвергнуться в дрожь.
Очень жаль. Но жалею лишь в случае крайнем.
Иль сказать, что люблю? А зачем эта ложь?
Солнечная рыбка
У
зеленой могилы мамы, отлетевшей светлой Пасхой-2001
в небо донецкого Славянска…
Небо,
как река, над чередою
Наших
дел, безделиц, снов и слов
Уплывает в даль, где за чертою
Удит
неизвестный рыболов.
Ни
волны, ни шороха, ни плеска.
Лишь
однажды в день над суетой
Дергается тоненькая леска
С
богоданной рыбкой золотой…
Преклонюсь на славянском пригорке
Поминальной пасхальной порой
На
подрост из еловинки горькой,
Не
боясь, что пристукнет жарой.
Посижу, чтоб увидеть, как с неба
Вечный звон принимает земля.
А душе дам нектара и хлеба,
И пущу полетать, как шмеля.
Здесь
не может она заблудиться.
Не
боюсь, что ее не поймут.
Помолюсь, и душа воскрылится,
От сует
убегая и смут…
***
И не
твоё, и не моё подавно
В
колодце лето спит на самом дне.
Ты
высыпаешь яблоки и плавно
Идёшь
по саду дымному ко мне.
Идёшь, идёшь, пустым дразня подолом,
И разум – нет! – кричит на это вдруг,
Смущён прощальным
дансинг-произволом
Стрижей, простор кромсающих вокруг.
Морщинка, что ли, врезалась в межбровье?
Молчи –
иль нет, скажи – не глубока…
Исходят
падалицы мёртвой кровью:
До
черноты изранены бока.
И ветви рук обуглены по плечи…
Не трепещи: не больно обману.
Скажу, солгу – что помню вечно вечер,
Костёр и дым, окутавший луну.
Что
вожделенным взлётом в поднебесье
Мы
искупили яблочную смерть…
Скажу,
солгу – мол, снова будем вместе:
Ты, я и
сад, – без памяти гореть!
Ведущая
То ль в
познавательном дурмане,
То ль
странно сердце веселя,
Всегда
в неезженое манит
Людей
рисковых – колея.
И струны-ниточки стальные,
И
многорядные шоссе,
И
стежки-связки остальные
До
адюльтерных по росе.
Из
всех дорог родного края
Любил
железные всегда.
Моя
профессия такая –
Водить
по рельсам поезда.
Сижу в сиянье циферблатов,
Властитель многих тысяч тонн.
Мой
тепловоз китом зубатым
Глотает
каждый перегон.
Навстречу,
сдерживая норов,
Несется
рельсовый ручей,
Разгорячен у светофоров
Цветными плетками лучей.
И днем и ночью – дрожь машины,
Контроллер чуткий под рукой,
И я с
помощником в кабине
Делю
привычный непокой.
И
не скажу точней и проще, –
Люблю в
меня летящий мир:
И
неотрывный шпальный почерк,
И
поездов ночных пунктир.
Тифон трубит – и сталь по стали
Гоню
посыл куда-нибудь
За край
Земли, где ланью в дали
Дрожит
опять дорога-путь!
И
петь хочу – и радость рейсов,
Когда в
движенье – жизнь моя,
И суть
пути – прямые рельсы,
А не
зигзаги бытия!
Сонный сонет
Среди
голов, зело раскудренных,
Повесив
сонную свою,
В
электропоезде заутреню,
Привычно тесную стою.
Несемся мы с точильной скоростью,
По
моргновениям, не вдруг,
Роняя
сна и яви прорости
Из
размыкающихся рук.
В
бреду колесного икания
Astron
мерещится и дом,
Где
астроном не я, – фантом.
Где в двух парсеках привыкания
Все
промережено крестом –
Звезда
мечтает… о пустом.
* * *
Жизнь
моя – до чего одинокая женщина,
Как
испуганно ищешь себя, до конца,
По
ночам – как во мне –
Кружишь
в башне бревенчатой,
Между
век – на рассвете –
Сбегая
с крыльца.
Так и льнешь, умоляя о новых исканиях,
Умолчаниях жадных, сведениях рук.
Что могу? Разве вправе
Простыми руками я
Прикасаться к чему-то
Святому округ?
Я бы
выдал тебя за Такого Таковича
И
повез, разодетую, в мир молодой,
Только
жаль: не разъять нас,
Притиснутых горечью,
Не
разлить нас, негреющих,
Пришлой
водой.
Да, никто по ночам так не будит объятьями,
Как умеешь лишь ты, моя верная жизнь.
А испуг можно вылить,
Отвесть и заклятьями.
А в душе, если хочешь
Кружиться, – кружись!
|