Ольга Бешенковская

 Советская интеллигенция и русскоязычная элита. Крутые ухабы «бархатной» эмиграции

...Вот уже и четвёртая русская эмиграция может подвести первые итоги. Впрочем, четвёртая-то – четвёртая, а вот русская ли?.. Её называли и «колбасной», и «ИТРовской», и « еврейской», и «немецкой», какой угодно, но только не русской.  Потому что прежде было важно: откуда, а не куда едут... И кто едет - тоже разночтений не вызывало... Ехала русская (термин «русскоязычная» сочли бы за оскорбление), русская, какая бы кровь ни текла в жилах, интеллигенция от власти преступных и некомпетентных Советов, и становилась на Западе несколько замкнутой в своём кругу, но уважаемой извне элитой.

            В наше же сумбурное время, на Западе, да и на Востоке тоже,  как в Ноевом ковчеге, оказалось, как говорится, всякой твари по паре: и те, кто опасался реставрации социализма в России, и те, кто отчаялся дождаться возврата такого удобного старого режима... И те, кто вдруг ощутил себя немцем и вспомнил все нанесённые нации обиды, и те, кто вдруг осознал себя евреем и, следуя той же схеме, решил вернуться в свои символические Палестины, правда, почему-то через Германию...

            Профессиональный реестр покинувших родину тоже весьма широк, если не всеобъемлющ: от крестьян до министров, включая значительное число врачей, инженеров, музыкантов разного уровня, юристов, парикмахеров, полковников и подполковниц, продавцов, сантехников, швей-мотористок, словом, всех, кроме, разве что, космонавтов... (Я сама лично знаю, например, специалиста по вечной мерзлоте в Ганновере и специалиста по африканским языкам в Берлине...)

            Возрастной состав: как говорится, от мала до велика... И, если из Казахстана многодетные семьи привезли Германии будущую, необходимую стране, рабочую силу, то из больших городов (здесь, в первую очередь, речь идёт о еврейской эмиграции), из России и Украины  потянулись осенним унылым косяком тысячи пенсионеров в более уютные при повсеместных экономических заморозках края... (При этом нельзя не отметить, что один толковый инженер или программист на весах экономики перетягивает целый цех неквалифицированных рабочих...)

Хочу сразу предупредить: эта статья не ставит своей целью возвысить какую-либо группу над остальными, или, тем более, приковать кого-либо к позорному столбу, да и вообще расставить окончательные акценты.  Процесс переселения семей, если не сказать – народов, из бывшего «нерушимого» ещё не закончился, хотя и ощутимо пошёл на спад. Кстати, именно в этом (скажу, забегая вперёд) и заключается, на мой взгляд, одна из основных ошибок переселенцев и иммигрантов, если так можно выразиться, «руководящего» склада: поучать других вместо того, чтобы учиться самим. В каждой группе европейских, так сказать, «подселенцев», и в первую очередь это относится к еврейской иммиграции, едва ли не каждый второй претендует на звание вожака и посредника между Германией и пришлым «народом», между прочим, своим народом...  Не потому ли газеты, выходящие на русском языке, кишат навязчивыми призывами к интеграции. Слово это от постоянного всуе употребления вообще начало терять свой первоначальный смысл, как когда-то социалистические лозунги типа «экономика должна быть экономной»...И ведь главное: кто это говорит... Нет, не профессиональные журналисты, для которых газета – это работа.  Именно люди, которые в силу возраста, инертности или просто  личного невезения не нашли себе места в новой жизни. .. Они изнемогают под бременем свободного времени, они не научились в прошлой жизни быть самодостаточными, им хочется нести решения руководства в широкие народные массы – это единственное, что они умеют делать...

            Оговорюсь. Когда с подобными речами выступают представители немецких учреждений, ответственных, акцентирую, ответственных за интеграционные процессы в обществе, это, конечно же, никаких возражений вызывать не должно. ( Как и создание специализированных центров, где ууже прочно обосновавшиеся эмигранты грамотно, а не по принципу сарафанного радио, передают свой опыт другим.) Такова их профессиональная и политическая задача. И, разумеется, в самой интеграции как таковой ничего плохого нет. Просто этот процесс должен быть таким же естественным, как постепенное погружение на ту глубину, где, чтобы не утонуть, надо сначала барахтаться, а потом, наконец, поплыть размашистым кролем ...

            Я не о том. Я, извините, об интеллигенции. О технической и, прежде всего, о творческой интеллигенции средних лет, о людях, одарённых способностью мыслить и создавать, часто угнетённых комплексами, совокупность которых немецкий философ Иммануил Кант и называл интеллектом...

            Именно они, а не бойкие пропагандисты, готовы, краснея от собственной неловкости, сменить кульман на подстригающую траву в городском парке трескучую машинку, именно они, виновато улыбаясь, терпеливо выслушивают нотации какой-нибудь полуграмотной «фрау» на бирже труда, именно их иногда (а каждая жизнь – Чудо ) однажды утром соседи или даже члены семьи обнаруживают в петле...

            Иммиграция всегда требовала большой внутренней силы. И нынешняя эмиграция – особенно. Потому что будучи «бархатной» по своим экономическим условиям, она оказалась «драчевой» по моральным.  (Обе метафоры в данном случае – слесарные термины, так подразделяются напильники, о чем категория новых граждан Германии, о которой – речь, чаще всего понятия не имеет. ..)

            Речь, но далеко не спич, что станет ясно несколько ниже...

            Пока же давайте снисходительно отнесёмся к надписям на почтовых ящиках с русскими фамилиями и подписям под заметками типа «доктор такой-то» или даже «профессор такой-то», хотя нас, воробьёв стреляных, на мякине, как говорится, не проведёшь... Если научное звание в Германии не подтверждено, то никакой это не «доктор», а просто один из многих тысяч кандидатов наук, да еще надо посмотреть, каких именно наук... Потому что половина наук в той, тамошней жизни были идеологическими, то есть никакими науками не были... Были – наукообразной тягомотиной и рутиной. А уж «профессор» - и вовсе не звание, а должность. Ежели нет кафедры, нет, получается, и профессора... Все эти «титулованные уловки» исключительно от уязвлённого на чужбине самолюбия, где, кстати, уважение к образованию имеет место быть, также, как и  собственная безработная, не у дел, профессура. Другой вопрос, что – признайтесь – будет ли немецкий, тем более, работающий доктор разговаривать с советским кандидатом чего-либо , получающим социальное пособие ? Где? О чем? И на каком, извините, языке?.. Кандидатский так называемый «минимум» был слишком минимален, чтобы беседовать с живым человеком по-английски, да ещё и через столько забывчивых лет... Вот и получается, что предаются оказавшиеся на преждевременной (если бы – пенсии..), а то  лавочке перед домом  или же в синагоге невостребованные «доктора» сладким воспоминаниям о былой (чаще всего – мнимой) своей значимости или, того хуже, чванятся друг перед другом и «неостепенёнными»  коллегами по социальному магазину...  Глядишь, и соберёт их какой-нибудь проворный бывший комсомольский вождь или партийный активист (сами-то они, чаще всего, тоже не без  идеологического грешка – иначе-то не «пущали»...) в какой-нибудь кружок, назвав его для солидности «академическим обществом»,  и на душе полегчает... А вот что это общество обществу даёт и стране, той или другой?- Да, к сожалению,  ни-че-го. Даже если голова у человека работает в прямом и переносном смысле как Дом советов...Потому что в советах здесь уже и собственные дети не нуждаются. Потому что даже патент на Западе вправе оформить любой. Весь фокус в том, что не ему за это «новаторские» дают, а сам он, представьте, платить должен...

            И, вздохнув,  посещает доктор, в кавычках и без, когда приходит срок, своего чиновника, который и сам знает, что работы нет, но не может по долгу службы не напомнить о необходимости заниматься полезным трудом, а не «сидеть на пособии»...

            Выход из подобного тупика намечается редко, и тем ценнее, что всё-таки иногда случается. (Так, через несколько лет мытарств, нашел постоянное место работы, научной работы в Дрездене, один мой знакомый, специалист по атомной энергетике, участник ликвидации чернобыльской аварии, получивший там, в дополнении к своим почти шестидесяти годам, инвалидность. Что, кстати, ничуть не мешало почему-то невзлюбившей его даме вызывать его к себе каждые две недели и требовать предъявить «Bewerbung“-и...)

Должна отметить: я не знаю ни одного случая, когда бы удача пришла без хорошего знания немецкого языка. Это значительно облегчает жизнь хотя бы потому, что Вы уже можете беседовать с людьми более культурного круга, чем , скажем, Ваш «хаузмастер»... Ведь кто всегда самый «пламенный патриот» любой страны, кто больше всего печётся о «чистоте» языка и нации? Правильно, люмпены, потому что больше им гордиться нечем.  В России ведь тоже так: «Ты что, не русский, ты что, по-русски не понимаешь?!.»  Именно в среде водопроводчиков, в пьяной деревне или на, незабвенной памяти, каком-нибудь партийном активе... Потому что весь кругозор – от забора до забора...   А «недобитая интеллигенция» всегда знала, что в мире немало народов и языков, которые ничем не хуже собственного. Лев Николаевич Толстой даже записал однажды, что патриотизм – это последнее прибежище негодяя... Сильно сказано. На мой взгляд, как-то уж даже слишком...

             Тем более смешно и нелепо, когда  к немецкому или еврейскому  патриотизму призывают своих дважды сограждан (по России и Германии) непрошенные «пастыри» на русском, разумеется, языке, ибо никакого другого они сами не знают, да и русского, если серьёзно говорить, тоже.  (Ох, не ведают ни канцлер, ни Бундестаг, какие ораторы во дворах  пропадают, сразу бы их– в телевизионную студию, к неугомонному критику Мишелю Фридману. Они бы его научили любить и Израиль, и Германию... Только вот – всё тот же сакраментальный вопрос - на каком языке... Я уж не говорю, по какому такому праву...)

«Ах, черт,  -  не раз доводилось мне слышать – вот, забыл, как это по-русски...» Так и подмывает ответить: «Надо же, какая тупость, шестьдесят лет на нём разговаривал, а за три уже и забыл...» Набоков вот почему-то не забывал, писал на рафинированном русском и лёгком, ярком, как бабочка Махаон, «энтомологическом» английском, в семьях первой и второй иммиграции драгоценный русский передавали из поколения в поколение – не расплескать бы, дворянские дети у образованных «маменек» и «папенек» тоже вроде бы немецкого с французским и нижегородским не путали (а кто путал – становился мишенью русской классической сатиры), да что далеко ходить... Иосиф Бродский, кроме Нобелевской премии, заслужил и премию лучшего англоязычного поэта! А наши некоторые господа-товарищи кокетничают своим даже не склерозом, а полным небрежением к языку, отсутствием к нему всякого вкуса. Нашли чем хвастаться...

Представьте себе, к примеру, на какой тарабарщине будут говорить, встретившись, «новый американец» и «новый немец» одинаковой языковой ориентации: «Понимаешь, у нас без экспиринса никак нельзя, я-то вообще-то на вэлфере, таун большой,  сабвей близко. А ты как? – Нормально, иду вот к бератору, термин взял, сейчас вот убан возьму...» Ну, и так далее, и тому, понимаете ли? – подобное.....  «Интегрировались» - одним словом...

Писателю такое слышать физически больно, наверное, как скрипачу, если бы по его инструменту водили не смычком, а пилой «Дружба»... И чем лучше писатель, чем ответственнее он относится к языку как к музыкальному инструменту, тем более скован он в разговоре.  – Болтать не гоже, да и страшновато разрушить устои чужой словесности...

Так какой же выход?

Ведь и писателей донимают «интегранты», и «гранты» - стипендии – если и предоставляют немецкие инстанции, то, естестественно, лишь на основании немецких текстов. И вообще писатель – это здесь как бы не работа, а хобби, если твои произведения не приносят тебе достаточных для существования денег. А для денег надо писать детективные, можно даже дефективные романы, но только не стихи и не новеллы, тем более, если у писателя, как говорится, ещё нет имени. То есть, имя, конечно, есть, но ни широкому читателю, ни широкой читательнице оно неизвестно...

Выход – ничего не придумаешь иного – как  углубиться в готическую архитектуру немецкого языка...

И вовсе не для того, чтобы непременно написать на нём книги или получить премию.  Просто для себя самого.

            Кстати, я не могу представить себе, чтобы, скажем, немецкие писатели Гюнтер Грасс или Мартин Вальзер стали призывать к растворению в немецком языке и народе писателей, приехавших из России... Потому что, будучи, действительно, писателями, и, стало быть, личностями, противостоящими  национальному «коллективу обывателей», они прекрасно знают и понимают, что такое культура, и что при других исторических обстоятельствах сами  вполне могли бы оказаться в иной стране. В той же России. Кем бы они там были? Не сомневаюсь: писателями. Немецкими писателями...  (Русский бы, конечно, выучили: ну, какой же коллекционер слов откажется от новых сокровищ, которые сами текут в руки...)

Зато я не раз слышала и читала, как именно приехавшие раньше (и, чаще всего, никогда здесь нигде не работавшие, и на родине тоже ничего собой не являвшие) иммигранты поучают вновь прибывших...  С опломбом и характерной советской категоричностью.  (И с тайным или явным злорадством: дескать, покушайте – с наше – дерьма, без этого не бывает...)

А я вот думаю –  не только, к счастью, бывает, но и быть должно!

Учитывая, тем более, что творческая интеллигенция – это самый незащищенный в любом обществе слой населения.

Зная, тем более, что даже и предыдущая – интеллектуальная - русская иммиграция, зарекомендовала себя, к сожалению, внутренними «разборками», к которым немецкое культурное общество отнеслось, естественно, холодно и брезгливо.  (Чего стоила одна только травля Синявского за «Прогулки с Пушкиным» Абрама Терца...)

И, пройдя многие, если не все возможные круги (с патетическим ударением на первом слоге), проведя (почти потеряв) первые три года в  обществе случайных, назойливых , совершенно чужих и чуждых мне соседей по общежитию, не говоря уже о скверных, позорных для любой цивилизованной страны, бытовых условиях, «оперившись» на двух языках (одна из шести, вышедших за это время книг – университетская, „Zwei Farben –zwei Sprachen“), победив в одном открытом конкурсе в Австрии на лучшие философские немецкоязычные стихи, не обращая внимания на по-советски организованную травлю автора «Дневника сердитого эмигранта»,  подтвердив университетский диплом журналиста организацией серьёзного русского литературного журнала в Германии, последние три года я сознательно потратила на то, чтобы   мои способные и талантливые  коллеги, приехавшие со всех концов разломавшейся родины,   избежали здесь унизительной участи чудаков, которые что-то там пишут...

Даже если они никогда не были лауреатами никаких премий, не состояли ни в каких творческих профессиональных союзах, вообще не имели никаких книг и даже публикаций.  Тем более... Потому что, значит, у них нет даже такого защитного щита от жлобов, как тоненькие, но весомые листки «донемецкой» биографии и библиографии...

(Художникам и музыкантам несколько легче – их произведения не нуждаются в переводе,  картину могут купить, за концерт – заплатят. Это –  не синоним, но всё же знак профессионального признания. Если, конечно, не углубляться в проблему и не вспоминать, что Ван Гогу, вернее, его брату Тео удалось продать всего одну картину за всю жизнь художника... Но это уже совсем другой разговор...)

Собственно, писателю в полном смысле этого слова , чаще всего, ничего и не нужно, кроме того, чтобы завершить творческий процесс  на страницах журнала или книги. И важно, чтобы он имел возможность сказать то, что думает. Именно по этой причине и покидали родину русские писатели во все периоды советской власти: и на её кровавой заре, и потом, даже в относительно вегетерьянские времена... 

Интересно, что немцы, воспитанные на идеалистической философии, никогда не читавшие в учебниках что-нибудь вроде «как учит коммунистическая партия, тела при нагревании должны расширяться»..., менее консервативны, чем , в той или иной степени, все мы.

Добавлю из личного опыта (вдруг кому-нибудь пригодится), что мою более чем язвительную книжку на тему местных нравов они весело и тепло принимают на выступлениях. А недавно, отвечая на вопросы, я совершенно откровенно, уже безо всяких метафор, объяснила, что три года из жизни (а после сорока – это гораздо больше, чем, например, после двадцати...) у меня попросту были украдены. Это же повторила в интервью по немецким радио и телевидению.

И, представьте себе, никаких «мер» не последовало... Нет, правда, через пару недель всё-таки повесили... Повесили метровыми портретами  в Институте иностранных связей  и в Городской художественной галерее, среди   немногих запечатленных лиц тех жителей Штуттгарта, котором удалось что-то сделать в своей профессиональной жизни и для города...

Надеюсь, никому не придет в голову упрекнуть автора этих строк в нескромности. Сегодня мы говорим о трудностях, путях и итогах, и я, например, с радостью коллекционирую хорошие вести о людях, так или иначе связанных с искусством: бывший сотрудник Министерства культуры Вячеслав Лисин и  актриса Нелли Кунина были избраны и активно работают в Совете иностранцев в своём Дюссельдорфе, уже много лет руководят русским культурным центром «Радуга», а всего десять лет назад пытались стать предпринимателями, привезли из Москвы оборудование, мечтали завалить всю Германию пельменями... ( И хорошо, что не получилось. Каждый должен заниматься своим делом.  ) Молодой драматург Илья Члаки, между прочим, отец троих детей, вдоволь наподметавшись по направлению социала дорожек на кладбище (философская, кстати, была работа, без иронии...), переходит буквально со стипендии на стипендию, его пьесы переводятся и издаются. А нестареющий драматург Борис Рацер стал лауреатом самой престижной премии в своём родном Петербурге: несколько лет назад ему досталась «Северная Пальмира». (Коту Кеше, названному когда-то в честь Смоктуновского, статуэтка понравилась, принюхался с ностальгической улыбкой...)  Только что поздравила в Бонне Лиду Розин: теперь она работает в немецкой структуре радио и интернета. (А как всё трагически начиналось: безъязычье, безденежье, да это что, это у многих, у Лиды - погиб сын...)   В Кёльне: поэта Даниила Чкония. Он привез из России новый томик стихов, горьких и радостных, настоящих во всех отношениях, настоянных на  внимательном лирическом «немецком» опыте тёплой русской души. А поэт Вадим Фадин (Москва-Берлин) написал  роман, и роман этот глубоко поэтичен, пронизан таким чистым русским языком, по которому литература зарубежья тоскует...  (Издал роман, между прочим, Александр Львович Барсуков, инженер из Петербурга, который давно живёт и работает в Гельзенкирхине, создал там свою фирму, занимающуюся, в том числе, и издательской деятельностью. И это – не единственный пример бескорыстной помощи литераторам. Книгу за книгой выпускает врач Роберт Бурау, задолго до нас обосновавшийся на своей исторической родине: та же Лида Розин, Иоганн Бер, Марина Кравцова...).  Из Берлина прислала смелую, злую, жесткую, отчаянную повесть об эмиграции Любовь Зиновьевна Аксёнова. Собственно, это даже не повесть, а философское эссе. И не случайно. У автора – два высших образования, опыт преподавания в российских и в немецких университетах. Теперь жизнь перерабатывается в книги... А остроумные записи и тосты архитектора Олега Бутаева из Ганновера я просто не успеваю прочитывать: он «печёт» свои новые и новые книги быстрей... Самсон Абрамович Мадиевский, знаток иудейской истории, живёт в Аахене и публикует статьи в в шестнадцати странах, одна из них была даже в российском «Новом мире», что, как считают многие, труднее, чем во всём остальном мире...

Лет семь назад, по приезде, Марию Каменкович из Петербурга в университете в Регенсбурге встретили «на вы», но таким вот странным приветствием: «Ну, что вам, девочки?»...Теперь «девочки и мальчики» в лице известных поэтов Марии Каменкович и Генриха Киршбаума регулярно проводят там литературные вечера. И я рада, что Германия узнала о них, прежде всего, по публикациям в «Родной речи». Как и о тонком прозаике, с большим чувством такта и меры по отношению к слову Владимире Штеле...

Многие подписчики и авторы не перестают тосковать по журналу. А я вот помню и берлинский «Остров» Сысоевых, и „Deutsch-Russische Zeitung“ Вальдемера Вебера, и «Литературные ведомости» Даниила Чконии, серьёзные, профессиональные  были издания...

Ну, ладно, хватит, наверное, я невольно увлекаюсь, когда начинаю перечислять успехи или беды коллег по перу.  А эмиграция – это не только литература. И уж, тем более, нынешняя эмиграция...

Собственно, примерно половина русской прессы в Германии – это как раз рассказы о том, что такое хорошо... И это, действительно, хорошо. Не обойдём вниманием и многочисленные русские бюро путешествий, часто – с прекрасными экскурсоводами, знающими краеведами  (немецкие , бывает, ограничиватся лишь сообщениями о количестве сортов сыра, высоте горы и перечислением ресторанов, где стоит – и не очень дорого стоит – поужинать), и  русские библиотеки, такие известные,  как, скажем, при Институте немецко-русской культуры в Дрездене, основанном не иммигрантами, а для них компетентными и радушными людьми Вольфгангом и Валерией Шелике, настоящими хозяевами своей страны, в которой уже и мы давно не гости.. И это не говоря уже о библиотеке Толстовского фонда в Мюнхене, директору которой Татьяне Константиновне Ершовой и её сотрудницам пришлось  переступить через себя, через все свои  аристократические представления о литературе и жизни, чтобы широко открыть дверь нынешним посетителям... (Здесь, среди благородных кожаных корешков, хранятся, в том числе, и уникальные литературные журналы Берлина двадцатых и тридцатых годов, сюда прежде заходили редкие, но «свои» посетители, чтобы поговорить, порыться в новинках, выпить чашечку кофе. Теперь в библиотеке более двух тысяч читателей имеют постоянный абонемент, и многие записываются в очередь на странные, сомнительного свойства и качества детективы, которые приходится приобретать, чтобы экономически выжить... Вообще же Толстовский фонд живёт на пожертвования, а дарители, руские аристократы, уходят, собственно, уже ушли из жизни... Теперь – ваша очередь, наши бизнесмены!.. Позор всей русской  эмиграции, если при ней перестанет существовать – вдумайтесь только – Толстовский фонд...)

А как не вспомнить, находясь – мысленно – в Мюнхене, уже второй  всегерманский фестиваль русской поэзии, организованный неутомимой Татьяной Лукиной в созданном ею центре «Мир»! «Миру»- ровно десять лет, столько же, сколько нашей эмиграции, а на его счету столько добрых гуманитарных дел, что и на пол-века хватило бы... Это мир - чтения, мир – музыки, мир – Мельпомены...А это значит, что с «миру – по нитке», и сам «Мир» к концу года остаётся голым... Опять-таки – прозрачный намёк нашей «русской мафии», новым предпринимателям : и здесь тоже все пожертвования вам спишут с налогов...

Обо всём в одной статье не расскажешь.

Главное же сейчас, что в Германии существует разветвлённая, как паутина интернета, многогранная и всесторонняя русская жизнь. Её уже не заметит только слепой или глухой, а я вспоминаю, как пассажиры трамваев оглядывались на русский язык и даже делали замечания: если уж, мол, приехали, так говорите по-немецки...  

Что особенно радует, так это всё большее количество русских ( прошу прощения, но я не могу употреблять рекламный термин «русскоговорящих», мне при этом невольно представляется говорящий попугай в клетке) врачей, открывающих по всей Германии свои кабинеты.  И даже не потому, что пожилым людям, у которых уже нет времени и сил усвоить немецкий язык, удобнее обращаться сюда. –Так, кстати, решается одна из больших проблем, связанных с возрастом эмиграции. Просто я понимаю, сколько сил, знаний, воли нужно приложить врачу, чтобы подтвердить своё право на профессию в чужой стране: он должен не только овладеть языком, но и разобраться в новой для него фармокологии, изучить технику, которой, чаще всего, не был оснащен его прежний кабинет, не оказаться неискушенным и в юриспруденции... 

Статистическими данными я, к сожалению, не располагаю, но предполагаю, что выглядят они весьма убедительно. Пять-шесть русских приёмных в каждом,  даже небольшом, городе.  И, что ещё приятно, некоторые врачи перенимают опыт своих немецких коллег: украшают стены работами знакомых художников. Хочется надеяться, что так постепенно возникнут в Германии русские некоммерческие художественные салоны...

(Кстати, могу порекомендовать: к 300-летию Санкт-Петербурга, которое готовится отметить весь мир, экспозиции известных петербургских фотографов-художников Евгения Плюхина и Алексея Кузнецова, живущих в Штуттгарте. Фотография ведь не картина, её можно повторить многократно...)

Русские магазины, русские парикмахерские, русские издательства ...

Десять лет назад не только немцы, но и сами переселенцы и иммигранты могли бы назвать такую, нарисованную воображением, картину не иначе как „ein Fibertraum“...

Стало быть, складывается в Германии русское Общество, будет, кого вспомнить и России, и Европе лет – этак – пятьдесят и больше спустя?..

Вот тут-то, увы, и спотыкается мой оптимистический пафос, и  снижается интонация, и становится всё грустней и грустней, как на заседании того самого доморощенного «академического общества»...

Потому что я не люблю и не хочу отворачиваться от правды.

Прежде всего, какие магазины или парикмахерские того, тогдашнего, тоже кипящего русской жизнью Берлина нам известны? Или интересны? Всё это относится к необходимой сфере обслуживания, возникающей в местах компактного проживания, и рассасывается само собой, если в этом отпадает необходимость. Даже книжные магазины , хоть и являются как бы опознавательным знаком культуры,  но и это весьма условно, потому что, во-первых, они культуру не выдыхают (не хочется говорить:производят...), а продают. Это бизнес, как и всякий другой. (Хотя сама я  знаю магазин-клуб «Радуга» в Берлине, был хороший магазин-клуб в Кёльне, назывался «Согласие», наверняка, есть и ещё – широка русская Германия...)

 Благодарная память потомков сохранила имена нескольких крупных русских купцов, но в первую очередь именно тех, кто был меценатом.

Второе, вернее, это как раз первое - русские культурные центры. Отрадное, что ни говори, явление, немало сил положили на создание очагов культуры Елизавета и Юрий Карасёвы в Шверине (Между прочим, их «Контакт» находится на улице Пушкина...), Лариса Лысенко в Бремене, много хорошего слышим мы и о мюнхенском «Городе», и о кёльнском «Игнисе»; русская культурная жизнь бурлит в Землячествах и Общинах : Берлин, Баден-Баден, Мюнхен, Франкфурт на Майне, Дюссельдорф, Бонн, Карлсруе, Вюрцбург, Вайден, Саар-Брюкен, общество «Санкт-Петербург» и женское общество в Нюренберге... Кстати, берут на себя «бесконечные хлопоты эти», чаще всего, почему-то именно бывшие инженеры, и, в общем, всё у них получается.

И театры свои возникают, растут, как грибы после дождя. ( Штуттгартские зрители, например,  успели полюбить театр Михаила Рыбака, даже искушенные зрители, а не только те, кто приходит на русский язык как на огонёк, независимо от качества программы.)

А клубы авторской песни по традиции собирают огромную аудиторию любителей этого, самого, верно, демократического жанра. Причем, по всей Германии, начиная от Вупперталя, где клуб родился.

Так почему же, спрашивается, не возрадоваться окончательно?

Потому что во всём этом, к сожалению, больше всё-таки душевного   порыва, чем профессионализма. Потому что, по совести говоря, Германия переживает расцвет (если не сказать разгул) советской художественной самодеятельности. Потому что планка вкуса, увы, опускается всё ниже и ниже, а благодарная публика, которой порой просто тоскливо и одиноко сидеть по своим квартирам, готова порой аплодировать чему угодно...

Словом, мы вам и на гитаре потренькаем, и стишок продекламируем, и доклад испечем... На любую тему... Да ещё и «еврики» за вход соберём...  (Лучше бы уж, хочется грустно пошутить, – люди-то, в основном, пожилые – интегрировались, с немкой – соседкой по душам попробовали поговорить, в городскую библиотеку доклад по своей бывшей специальности на немецком послушать сходили...)

Да нет, нет во всём этом, разумеется, ничего плохого, и вообще – капитализм: спрос рождает предложение, только вот к русской культуре это имеет часто весьма троюродное отношение...

И, уж конечно, горе четвёртой эмиграции, ежели о ней будут судить по любительским киноплёнкам, запечатлевшим такие вот «мероприятия». (Лексика говорит о многом. Недаром Синявский отмечал, что разногласия с советской властью у него были, прежде всего, именно стилистические... А я это слово, что в кавычках, со всех концов Германии по телефону слышу...)

А по каким же критериям, спрашивается, будут судить ? Вот в том-то и дело... Ответ напрашивается сам собой: как и все предыдущие волны  русской эмиграции – по её, этой, нашей  волны, литературе и искусству...

Никакого житейского отношения, скажем, не имеет (и не должна иметь) ко всей этой, условно говоря, «русской жизни»  блистательная Майя Плисецкая. Но  эти годы войдут в историю культуры тем, что она «тогда» жила в Мюнхене...

Отправляясь в Германию, я даже отдалённо не представляла, что меня здесь ждёт, но знала, что в здесь живут и работают писатели Лев Копелев, Владимир Войнович, Владимир Владимов, Фридрих Горенштейн. Что собирается переехать из Парижа в Потсдам и, вероятно, обрадуется моему приезду литературовед и переводчик  Ефим Григорьевич Эткинд. (Литература – тоже работа, та самая работа, которая не сразу приносит свои плоды. Литература, можно сказать, - культура многолетняя...)

 И в этом есть своя справедливость. Ведь для сегодняшней, переживающей нелёгкие дни,  Германии, несомненно, гораздо больше  всех нас, пишущих и рисующих,  сделали наши программисты, медсёстры, рабочие...

Потому, кстати, я и поставила акцент в этой статье именно на литературе, что эмиграцию судят – из будущего –  по вершинам и особенным островам литературных произведений и содружеств, а не лишь по той простой причине, что в этой области более компетентна, чем в остальных...

(Надеюсь, что о художниках и музыкантах расскажет кто-то другой, более сведущий.)

Но вот именно с этой,  решающей, всё расставляющей по своим местам точки зрения,  - я не знаю, сложилось ли уже в Германии то русское Общество, которое войдёт в историю культуры русского Зарубежья...

Здесь легко и недооценить, и преувеличить.

Но одно литературное имя я бы всё же назвала: молодой, привезённой мамой в детстве, Александр Ницберг, переводчик с русского на немецкий. Его Пушкин и Ахматова, выпущенные издательством „Grupello“, превосходны без оговорок, по самому высокому счёту.

...Исполнилось десять лет «четвёртой волне» иммигрантов и переселенцев, которым советское правительство официально разрешило начать новую жизнь, приобрести иной опыт, иметь двойное гражданство. Даже изгнанные из государства Советов русские писатели до последнего дыхания хранили верность русской культуре. Тем и были интересны, тем и послужили и Америке, и Франции,и Германии, составив им славу, действительно,  демократических государств. Хотя и писал когда-то в своей эмиграции знаменитый Бальмонт:

«Я ненавижу человечество,

Я от него бегу, спеша.

Есть у меня одно отечество:

Моя бессмертная Душа...»

Хорошо писал, смело, пронзительно.

Потому – и остался...

Мы вступили в новое столетие русской культуры.

Что принесёт оно – нам, а мы –ему?..

Как говорится, поживём – увидим, а не увидим – всё же поживём...