Темур Варки Бог и бомж   В метро коленку пальцами связав, Она сидела с облаком в глазах. Две звездочки сияли в синей дали. Под тонкой майкой цвета "Цинандали" Рвались две спелых ягоды на свет В расцвете весен и коротких лет. Ее лучей в упор не замечая, Кто спал, кто изучал рекламу чая... Один вкушал чернуху от "МК", Другой считал налог от Починка. С коляской бабка Ельцина честила, На пропитанье беженка просила. Кивал ей в такт, раскинувшись, верзила Над плеером под "Ногу, что свело". Карманник занимался ремеслом. С кроссвордом билась парочка соседей В журнале "Отдыхай" над словом "веди". Толстуха скрытно грызла колбасу. Старик - философ ковырял в носу. Вдали запал на мини небоскреб. Две хохотушки хрюкали взахлеб. В глубоком подземелье, как в колоде, Не сомневаясь в сотканной свободе, Она себе за облаком плыла. И Бог рыдал бомжихой из угла. Возвращение Возвращение долго, как ночи. Возвращение кратко, как полночь. Дождь звонит у крыльца в колокольчик. Небо, выплачься! Бог тебе помощь! Мои други не те и все те же Мои недруги в зеркале злее. Поднебесные пики заснежив, Ветер носит бездомного змея. Ветер в нем, как в маршрутной записке, Бьется в знаках, начертанных Богом, Путь сверяя далекий и близкий Меж прологом и эпилогом. Нити дрожь не дает оторваться В дом, где ждут довоенные лица. Я вернулся б туда даже старцем, Лишь бы там, только там приземлиться. Пусть для них будет мигом разлука. Круг изгнанья в миллионы парсеков. Ухватившись за мамину руку, Я войду в убежавшую реку. Но стоишь пред глазами, сутулясь, С отрешенною думою слитна В уносящемся гомоне улиц, Как потерянная молитва. Лист бумаги в руках заскорузлых Держишь, силясь прочесть у дороги. В горле ком. Но не высохнет русло. Слез еще попрошу я у Бога. И пока не иссякнет теченье Между снами и явью, быть может, Разлученный порой даже с тенью. Я иду, на себя не похожий. Жизнь по капле, как сон, истекая, Исчерпает запас своих унций. Возвращение штука такая. Возвратиться - не значит вернуться. Троллейбус Гляжу и еду сквозь туман стекла В троллейбусе забитом запотелом. Такая даль всегда меня влекла. Как сквозь очки душа в нее глядела. Такие у троллейбуса очки, Что выпуклы почти что по-стрекозьи. Ему б парить, да только не с руки. И он поет стихотворенья в прозе. Гляжу сквозь преломленье мокрых линз На из-под ног бегущую дорогу. И смотрит на меня оттуда строго Седая мать и прожитая жизнь. И я не знаю, кто в кого глядит, Туман очков на кочках поправляя... - Жизнь, что внутри троллейбуса сидит, Иль мир, что жить под лупой заставляет. Когда ты спала Луна - сквозит. На шторе бархат ночи. И нет меня. И сон стригут часы, Роняя крылья сна На растерзанье гончим. Звук ниоткуда по лучам косым. Смычком рожден - затихнет на смычке В рассветном заповедном далеке. Святое ожиданье, слезы окон. Ты верь, я есть, я буду, я приду, Связуя свет несказанного в кокон Для мотылька в пылающем саду. Твоя рука покоится в моей, И мир объял сердечком муравей. А на родине млеет туман А на родине млеет туман, И частят затяжные дожди. Запах прелой листвы - талисман - Полыхнул в закоулках груди. А до родины тысячи верст. Крыши мира сшибаются там. Дили ман* - это место меж звезд - Сердце Азии - Таджикистан. А до родины тысячи верст. Реки неба сверзаются там. И Памир стережет, как колосс, Тропы магов к сокрытым местам. А до родины тысячи верст. А до родины тысячи лет. И иного, как через погост, Возвращенья на родину нет. Я еще погощу, погощу. И еще поживу, поживу. Гость я здесь. А на родине, чур, Я прописан в резную листву. Там, у задней сараев стены, Ждут меня короед и платан, Листья истин моих прописных: Душанбе, Мостопоезд, Ватан.* Пусть до родины тысячи верст. Пусть до родины тысячи лет. Пусть иного, как через погост, Возвращенья к рождению нет, - Но однажды взъерошенный дрозд Навестит мой чинар* по весне. Поволокою ляжет туман, Зачастят затяжные дожди. Запах прелой листвы - талисман - Полыхнет в закоулках груди. * Дили ман - мое сердце (тадж.) * Ватан - родина (тадж.-перс.), название кинотеатра в центре Душанбе, района, где я родился. * чинар, чанор - платан (тадж.) Дни похожи один на другой Дни похожи один на другой Без тебя, человек дорогой. День - холодного неба сугроб. Ночь - пустые вселенной глазницы. Вон из формы остывшей озноб - Из берлоги - наружу стучится. Жду тебя. О тебе мои сны. Вдруг по грусти твоей затоскую, И слеплю тебя снова вслепую И запомню на всплеске волны. 1987 г. Мой мелкий пес Суфийское игристое Мой мелкий пес запутался в цепи, Средь ночи обмотавшись вокруг ели. И тщетно Бог дождем его кропил, Чтоб образумить. Только в самом деле, Как бедный пес смекнет, - зайдя в тупик, Что разомкнуть страданий круг порочный Он может, лишь пройдя обратный зикр*,- Когда и я в цепях и днем, и ночью? Ты скажешь: этот пес - примерный идиот, - Взывая к небу, избавленья ждет. - Так всякий, кто урокам не внимает, Опять в узлах, скулит, рычит и лает. Я обучусь суфийским тайным играм И стану взглядом зажигать свечу. А если не освоит пес мой зикра, Тогда я мясорубку обучу. *зикр - суфийская мантра, вид медитации, танец дервиша. Белый дым Белый дым. Алыча парит в снегу. Светлый дождь стихает, уставая. В Душанбе, на левом берегу, Я в цвету звенящем утопаю. Капель нанизалось, набралось... Клонит долу лепестковый венчик. С паутины вишенных волос Пью колоколов небесных жемчуг. Пью певучий капельковый звон, Пьяный соловей, слезу глотая. С губ птенцом слетает на ладонь Песня желторотая, слепая. На нее гляжу, как на слезу, Как на почку, что соском набрякла На груди, что напоит лозу, - На бутон, на мир, влюбленный в каплю. Пью медовый тонкий аромат Ливнем иссеченного эфира. То сады цветущие парят В сахарных предгориях Памира. Убежали юности дожди. В Подмосковье снег. Капель не скоро. А над лесом, неба посреди, Облака я принял вновь за горы. Где-то там, за тридевять земель, Локоны откидывая, ивы Над рекою слушают свирель, Шепчутся, пригнувшись шаловливо. Где-то там, где в дождь Навруз* пришел, Ветер вьется около сестричек, Ивушек, прозрачных, словно шелк, В сОрок сороках своих косичек.* А они воздушным миражом Над Варзоба* волнами парят. И седой, я снова поражен, Видя этот свадебный обряд. Над долиной стелется туман. Дым печной окутал дым цветенья. А вокруг уставший караван В белоснежном дремлет облаченье. Белый дым. Алыча парит в снегу. Светлый дождь стихает, уставая. В Душанбе, на левом берегу, Я в цвету звенящем утопаю. Ливень, по стеклу скользя Я уезжал. И лишь друзья Меня в изгнанье провожали. - Деревья по воде бежали И ливень, по стеклу скользя. Мне были посланы - дорога, Как рок верна и холодна, И в небе лунная пирога, Как ломоть стылый пирога. Я тучи по небу пасу, Гоняю их кнутами молний И, свой прощальный ливень помня, Стригу их кудри на весу. 1993 Я проехал полмира Я проехал полмира От Москвы до Памира Ради этих камней. Но тоска не ослабла, Но печаль не утихла, Лишь слегка отпустила И скрутила сильней. 12.10.1994 За рекой заслужившим кресты Мне сегодня опять не заснуть. Мне б добраться до истинной сути. Если может быть истинной суть, То и путь может быть небеспутен. Этот путь распинали раз пять, Хоть четыре конца у распятья. У трибун, марширующих вспять, Мы любимы, как сестры и братья. Как измерить? Попробуй измерь Путь слепой в незнакомой нам вере?! Порожденный безверием зверь В непреложность уверует зверя. Кто сказал: "магазины пусты", Если боекомплект уже роздан? За рекой заслужившим кресты Над рекой зажигаются звезды. * * Река Пяндж между СССР и Афганистаном 13, 31.08.1988. Над крышами уснувшего Царьграда Двенадцатое августа. Стамбул. Османский месяц, изогнувшись жалом, В мечети шпиль свой ятаган воткнул С улыбкой освященного кинжала. Откуда ты? Куда свой держишь путь? И в чем же смысл блуждающей монады? Но в руки смысла не дается ртуть Над крышами уснувшего Царьграда. 12.08.2004. Фламинговый дым Берег моря. Нежданно накрыла печаль, Как запретная боль и настигшая даль. Золотые погаснут вот-вот купола. Ты на мыс у Босфора меня привела. Турки с удочками - вдоль кипящей волны, Как евреи - колдуют у плача стены. Все желания мира хранятся в горсти, Только мало кто рыбку свою отпустил. А над Мраморным морем фламинговый дым... Я пришел к тебе, свет мой, уж полуседым. - Словно бабочки крылья, обрез облаков, Я в полнеба еще не видал мотыльков. Грусть настигла меня, как маяк - мотылька. Солнце стало монеткой моей на заказ. Разве должен я что-то сказать о любви? Рыбка-рыбка! Давай-ка, на волю плыви. Вечер. Свечи минаретов Вечер. Свечи минаретов Упекают солнце в ножны. Между Софьей и Ахметом* Губы в тающем мороженом. Зной слизнула свежесть моря. Музыка вспорхнула нервно. И стыдят, друг с другом споря, Муэдзины* правоверных. К полоумию меж делом Призывает полый остров То ли Эрос, то ли Делос... Туркам с греческим непросто. Под шатром в углу уютном Я с турчанкою прекрасной. - "Наргиле, гарсонбей, лутфан.* - И один мундштук, согласна?" * Софья и Ахмет - православный храм Святой Софии (Ая Софья) и Голубая мечеть Султана Ахмета в Стамбуле. * муэдзин - мусульманский священнослужитель, 5 раз в день призывающий с высоты минарета правоверных к намазу - молитве. * Гарсон, пожалуйста, кальян - турецкий. 27 Авг 2004 Три года для вина - не время Три года для вина - не время, Когда вино "Киндзмараули". Кувшин в земле вздыхает: чеми,* - И выдыхает, рдея, - сули.** Пусть доктора мне срок назначат Еще один. Я в этот выжил. Ты говорила, что коньячишь, Когда я сорок с лишним выжал. Готов ученым дать по колбе. Кто обещал, что срок - три года?! Акциз просрочен, рву штрих-коды. И снова пьян. Что в лоб, что по лбу. Котэ сказал мне Мевзришвили, *** Сын виноградаря, в "Хинкальной": **** "Киндзмараули" встретишь, вылей. Растет в Кахетии наскальной На узкой полосе с кинзою***** У деда дымный саперави. А все, что разольют в низовьях, Другою снабжено приправой". - Котэ, сойди с моих мозолей! Ну как же мне его не помнить?! Над многолетнею кинзою Растет мой виноград на склоне. Я стал грузином, брат, и спуску Не дам онищенкам слащавым. А впрочем, я наверно, русский. Коран вино мне запрещает. Три года для вина - не время, Когда вино - "Киндзмараули". Кувшин в земле вздыхает: чеми, - И выдыхает, рдея, - сули. Пусть я не проживу лет триста. Но если семьдесят, то значит, Налью себе букет душистый, Ну а тебе, конечно, - чачу. * чеми сули (груз.) - моя душа *** Мевзришвили (груз.) - сын виноградаря. Фамилия владельца грузинского ресторана в Москве. **** Хинкальная - "Арба хинкальная" - грузинский ресторан в районе Китай-города. ***** Киндзмараули (груз.) - место, где растет кинза. Вино из винограда Саперави, выращенного в этом месте. Сонетная вариация 1 В меня едва вмещается одна Любовь моя, не требуя ответа. Я, кажется, порою слеп от света, На ощупь растворяя двери сна. Но вновь весна вскрывает письмена! И значит это, - песни все не спеты. Так слепнет соловей, взывая: где ты? - Хотя тобой вся суть его полна. Река вольна, но все ж заточена В побег лозы предтечею шербета. Тобой Аллах, своей игры свидетель, Пьян, улыбаясь в зеркале вина. Ты можешь вовсе не любить меня. Я выживу, одну любовь храня. 2004 Сонетная вариация 2 В меня едва вмещается одна Любовь моя к тебе, чего же больше? Старик-гончар, известный всем прикольщик, Слепил миры души моей без дна, Чтоб окрылившись, выжила она. Когда же выбьет окна взрывом почек, Кумган* в скале, лаская, ключ проточит И течь продолжит нежная зурна. Нить куколку сплетет и разовьет. И в путах представленья, кукловод Проснется в тюке на осле. Погонщик, Страж звездных караванов, среди ночи Уткнется у костра в тепло песка На бахроме крыла у мотылька. *кумган - серебряный или медный кувшин Прости, Беслан Который день под трауром небес Кривятся и краснеют микрофоны. Несут-несут и землю рвут взамес Аланов похоронные колонны. Куда ты смотришь, Всемогущий Бог?! Здесь дети и Христа, и Мухаммада. Соцветья осетинские в пирог, Положены огнищем по команде. Одни торгуют детскою душой. Другие продают и честь, и душу. Одни в герои метят грязных шоу. Другим нужны любой ценою туши. Который день промозглые дожди. Который день торжественные речи. Ты ждешь меня, душа моя, не жди. Я больше не возьму тебя за плечи. Я больше не прижму тебя к щеке, К губам не поднесу холодных пальцев, Когда в твоем жестоком далеке Начнет от одиночества смеркаться... Разрушена мозаичная связь, Разорвана душа моя на части. А в камеру трясущаяся мразь Скулит сведенной страхом смерти пастью. Готов своих с кишками заложить, А сам предстать овцой и даже вошью. "Клянусь Аллахом, жить хочу я, жить!.." - Каким Аллахом, сука, ты клянешься? Который день под трауром небес Кривятся и краснеют микрофоны. Несут-несут и землю рвут взамес Аланов похоронные колонны. Никто не повинился пред тобой. Покаяться сложнее, чем смести. Запретна на экранах эта боль. Прости, Беслан. Прости. 8.09.2004, 29.12.2006.