Дмитрий Калин

 Рассказы

 

 Последний танец

Зинаида Шадрина опаздывала на работу. Нервно приплясывая на остановке и поглядывая на часы, она то и дело задирала рукав давно вышедшего из моды пальто. Минутная стрелка незаметно, но неотвратимо двигалась по карусели циферблата, тщетно стараясь догнать секундную.
- Да где этот троллейбус застрял?! – наконец не выдержала женщина. – Полчаса уже жду!
Стоящие рядом с нею граждане несколько оживились, будто проснувшись от спячки и сначала вяло, а затем все более оживленно принялись обсуждать проблему городского транспорта.
Наконец из-за поворота появился набитый до отказа троллейбус. Дребезжа и подскакивая на колдобинах, он медленно подкатил к остановке. Всем своим видом он напоминал отупевшее от постоянной работы фантастическое вьючное животное, нацепившее на нос пенсне, длинные веревки от которого свисали по спине.
С лязгом, достойным тевтонского рыцаря, троллейбус отворил поцарапанные и погнутые двери, впуская поток людей. Зинаиду Шадрину сдавили со всех сторон так, что у нее перехватило дыхание. Она закашлялась и с шумом вдохнула. Утренний воздух в троллейбусе пах перегаром, потом, смесью духов и одеколонов… Троллейбус резко притормозил. Пассажиры навалились друг на друга, и в салоне появился новый «аромат». Кто-то не выдержал нагрузок и выпустил накопившиеся в животе газы. Морща нос, Зинаида Алексеевна стала работать локтями, пытаясь пробиться к поручню. Это ей не удалось, хотя место вокруг себя немного освободила. Впрочем, она могла не опасаться падения на крутом повороте, настолько плотно стояли вокруг нее пассажиры.
Неожиданно сидевший у окна парень решил проявить благородство.
- Садитесь, женщина, - явно гордясь своим поступком, предложил он Зинаиде.
- Спасибо, милок! – обрадовалась та неожиданной передышке.
Парень пробился через толпу и вышел на ближайшей остановке.
Зинаида уставилась в окно, забрызганное потеками грязи, которые, как ни пытался, не мог смыть плаксивый дождик.
Слетевший с понурого клена желтый лист врезался в окно и прилип к стеклу. Повисев мгновение, он сорвался и взлетел в небо, подгоняемый холодным ветром.
На дворе уже давно наступила глубокая осень. Полуобнаженные деревья сбрасывали с себя взятые напрокат одежки, расплачиваясь с землей монетками-листьями. Жадная ростовщица не брезговала ни червонцами рябин, ни золотом берез, ни долларами дубов, забирая все подряд. Барыши подсчитывал помощник-ветер, переваливая кучи банкнот с места на место и отбирая у должников недостачу.
- Троллейбус дальше не идет! - внезапно объявил водитель. – Впереди пробка.
Проклиная все на свете и матерясь про себя, граждане высыпали на улицу.
- Ну, если не везет, так не везет, - огорчилась Зинаида Алексеевна. – Опять пешком идти.
На транспорте ей нужно было проехать еще несколько остановок. Женщина решила сократить путь, пройдя сквозь строй унылых гаражей и по перекинутому через озеро длинному мостику. Когда она не особо торопилась, то любила прогуливаться над поверхностью воды, вглядываясь в ее глубину, слушать плеск и наблюдать за кружащими чайками. Но сейчас было не до красот. Зинаида уже опоздала на работу. Хотя начальство, скорее всего, не заметит ее отсутствия и вряд ли отругает, но все равно – неудобно как-то. К тому же сегодня особенный день. Во Дворце спорта, где она работала уборщицей, должны начаться соревнования по бальным танцам. Хотя еще накануне она навела чистоту, но мало ли что… Нужно следить за порядком, выбрасывать мусор, который зрители кидают, где ни попадя, в перерывах протирать паркет. Но главное - Зинаида боялась пропустить открытие соревнований, выходы пар и первые танцы. Танцы, в которые она была безумно влюблена…
Женщина вбежала в здание, шмыгнула в подсобку, через несколько минут вынырнула оттуда в синем халате со шваброй в руках и поковыляла в зал.
Открытия еще не было. Хотя этого можно было ожидать. По извечной российской традиции, почти ни одно мероприятие в стране не начинается вовремя. Задержки стали необходимым и неизменным атрибутом любого праздника, особенно тех, которые посещают вечно опаздывающие высокие чиновники. Спешишь, торопишься, несешься сломя голову, наконец, приходишь – и ждешь еще с полчаса, а то и целый час. С одной стороны, радуешься, что не опоздал, а с другой - терзает недовольство: и чего ради торопилась?!
Пробравшись через гомонящую толпу зрителей и волнующихся участников соревнований в воздушных нарядах, Зинаида нашла местечко поудобнее. Оно оказалось занято обнимающейся парочкой.
Уборщица начала нарочито наводить у них под ногами чистоту, протирая пол шваброй. В конце концов, молодые люди не выдержали и предпочли поискать более укромный уголок.
Зинаида еще немного для вида повозила тряпкой, а когда парень с девушкой скрылись, уселась на их место.
Зазвучала музыка, и на сцену выскочил ведущий, Максим Петрович. С ним Зинаида водила знакомство. При встрече здоровались, иногда обсуждали бесконечный рост цен, маленькую зарплату и беспросветность жизни. В общем, ничего из рук вон выходящего – обычные рассуждения.
- Вырядился-то как, - проворчала Зинаида Алексеевна. – Костюм нацепил, бантик на шею… Франт, да и только. Давай уже кончай болтать быстрее!
На край паркета потянулась змейка выступающих. Из их уст звучали пустые, ничего не значащие слова, выплетая очертания предстоящего праздника.
Зинаида ерзала по скамейке, потирая ладони и выковыривая из-под ногтей скопившееся нетерпение. Наконец, источники славословия иссякли, и паркет защекотали подолы нарядов.
Музыка снежинками закрутила разноцветную толпу, то сбивая ее в хлопья, то разметая в разные стороны. Невесомые платья дам на мгновенья взлетали, кокетливо касаясь чопорных самоуверенных фраков. Поначалу те не поддавались чарам, но постепенно теряли всю свою невозмутимость, загадочно улыбались бабочками и горячо уверяли, что под черствой оболочкой прячутся белые и нежные манишки. Когда обоюдное соблазнение заходило чересчур далеко, музыка обрывалась, отрезвляя надменной тишиной несостоявшихся любовников. Те, враз понурившись, раздраженно царапали паркет, покидая его пределы. В опустевшее пространство вплывали новые пары, и все начиналось сначала.
Жеманство европейских танцев сменил разнузданный, лишенный каких-либо условностей и правил приличия вихрь жгучей смеси из румбы, самбы и пасадобля. Прозрачные, укороченные сверх всякой меры накидки, не стесняясь, показывали интимные части туалета, предлагая познакомиться с ними поближе. Брюки не преминули этим воспользоваться. Виляя из стороны в сторону, они безо всякого двуличия показывали, что намерены сделать. Но когда казалось, что костюмы сольются в единый наряд, музыка вдруг одумывалась и, не доводя дело до греха, давилась тишиной.
Зинаида Алексеевна упивалась зрелищем, недовольно морщась, когда тот или иной элемент, по ее мнению, выполнялся не совсем чисто.
- Ну, куда ты в полноги пошла?! - изредка шептала она себе под нос. – Выписывай кренделя, медведица! Никогда у палки не стояла, что ли?! Закрытую перемену давай, теперь шасси, хезитейшн…
- Бабка-то с дуба рухнула! - услышала она прорвавшиеся сквозь музыку слова, раздавшиеся совсем рядом.
Ее зрачки, не желая утруждать работой шею, метнулись в уголки глаз и сумели заметить, как кто-то в синем свитере подался к кружевной блузке.
- Совсем того уже! - вновь донеслось до Зинаиды.
Женщина пожала плечами: откуда невеждам, не причастным к таинственному миру танца, знать его особый, неповторимый язык.
Объявили получасовой перерыв. Наступило время уборки, и на паркет вышла Зинаида. Меряя ширину танцпола короткими шагами, она протирала его потускневший глянец, то и дело натыкаясь на туфельки и ботинки тренирующихся пар.
Беззлобно жалуясь своему носу, женщина доставала с полок своей памяти куски выступления и прокручивала в голове.
«Танцевали сегодня хорошо, хотя без ошибок, как всегда, не обошлось,- размышляла она. - Мне бы скостить годиков тридцать - я бы показала этой молодежи, как нужно».
Зинаида Алексеевна лукавила сама перед собой. Никогда она не выступала перед публикой ни на каких соревнованиях, да и танцам не училась. Во Дворце спорта, где она малевала шваброй узоры на пыльном полу без малого двадцать годков, имелась школа хореографии. Ходили в кружок преимущественно девушки, с кавалерами же была проблема.
Зинаида Шадрина изыскивала любые предлоги, чтобы ненароком заглянуть к тренирующимся парам. Делая вид, что работает, она втихомолку наблюдала и запоминала различные движения. Когда время выпихивало людей по домам, женщина принималась вальсировать, бубня мелодии. Ее напарником в эти минуты становился пропахший потом воздух, обретавший человеческие очертания. А когда воображения не хватало, поломойка приглашала на танец своего извечного и уже опостылевшего партнера. Вместе со шваброй она выделывала замысловатые па, не боясь отдавить партнёру единственную ногу. Кавалер никогда не жаловался на фривольное обращение. Если иногда и капризничал, не желал выполнять фигуры, то Зинаида устраивала ему головомойку, возя с утроенным усердием шевелюрой по клавишам паркета.
Шадрина подняла глаза, и тут же ее очки метнули зарницы от молнии фотовспышки.
- Замечательный кадр получится! - раздался голос журналиста. – Можно на первую полосу дать – танцоры и среди них - старушенция со шваброй. Здорово!
Веки замельтешили, стирая с сетчатки клеймо рваного светящегося облака. Зинаиду шатнуло, и ее безмолвный напарник вновь угодил головой в обувь танцоров.
Зрение постепенно возвращалось, но контуры людей и предметов плыли, сплетаясь змеями в гордиевы узлы.
Объявили второе отделение, и Зинаида, проковыляв через зал, со вздохом облегчения плюхнулась на лавку. До конца соревнований просидела она, тщетно вглядываясь в мельтешащие пируэты. Бесполезно – лица и тела танцоров растекались кляксами в разные стороны, впитывая и поглощая окружающее их пространство и растворяясь в нем. Странно, но одежду она видела так отчетливо, что могла разглядеть мельчайшую складку, шов, приколотую булавку или сияющую фальшивым светом блестку.
Очнулась Зинаида от шарканья подошв и блуждающему разноцветью голосов. Пиджаки, платья, свитера, костюмы, джинсы протискивались через двери, спеша поскорее забраться в безмолвную темень шкафа и повиснуть на вешалках.
Вскоре о минувшем празднике напоминали лишь гусеницы из воздуха, загнанного в мягкие камеры, да клубки затоптанного серпантина.
Посреди рыжего паркета белело что-то непонятное. Зинаида подошла поближе. Пятном оказался оброненная кем-то из участников табличка с цифрой 69.
- Потеряли, - объяснила она сама себе, крутя номер. – Перевертыш. Хоть на голову его поставь, хоть на ноги – все едино. От перемены местоположения смысл не меняется. Только если его на бок положить… ИНЬ-ЯНЬ какой-то получается - символ гармонии мира и бесконечности жизни, мужской и женской сущностей… и чего-то там еще. Не помню уже…
Аккуратно сложив номерок, она запихнула его в тесную каморку кармана и принялась за уборку. Собрав мусор в разинутую пасть ведра, женщина повязала на голову швабры тюрбан и стала возить им по полу. Напевая незамысловатую мелодию, Зинаида и сама не заметила, как начала выделывать па. Сначала несмело, а затем все более воодушевляясь, она танцевала, оставляя на влажной поверхности паркета еле заметные следы.
Неожиданно ей в голову пришла шальная идея. Перевернув швабру вверх ногами, она прикрепила на ее тонкую талию спрятанный номерок.
«Теперь все по-взаправдошному, все, как у настоящих танцоров! – решила Зинаида. - А ну, маэстро, музыку!»
Откуда-то из угла, где стояла аппаратура, сначала еле слышно, а потом все громче и громче зазвучали звуки старинного вальса. Зинаида кружила по паркету со шваброй в руках. Партнер послушно вел ее в танце, залихватски закидывая мотающиеся тканые пряди на поворотах. Внимательнее присмотревшись к напарнику, Зинаида увидела, как из складок появляется и ширится беззубая улыбка. Вогнутости продавливались внутрь головы, превращаясь в ямки, которые тут же заполнились бездонными зрачками глаз, пожиравших её взглядом. Выпуклая вертикальная полоса росла и приобретала очертания человеческого носа. Зинаида вскрикнула и попыталась расцепить объятия, которыми сжали ее невесть откуда появившиеся щупальца рук. Швабра захохотала, потешаясь над ней, и завертела в бешеном ритме по паркету. От грохота музыки раскалывалась голова, перед глазами все мельтешило и сливалось в единое пятно. «Быстрее, быстрее, быстрее… - слышался злорадный шепот швабры. – Еще быстрее…Еще!»
Не помня себя от страха и усталости, Зинаида мчалась в засасывающий ее водоворот. Неожиданно она оступилась, зацепившись за единственную ногу швабры, и паркет влепил ей со злости пощечину деревянной пятерней.
Зинаида очнулась оттого, что кто-то настойчиво тряс её за плечи. Женщина лежала с закрытыми глазами.
- Зинаида Алексеевна, миленькая! Что с вами? Очнитесь! – услышала она сквозь тишину.
Голос принадлежал охраннику Дворца спорта Николаю.
Зинаида решилась и резко распахнула веки. Перед ней колыхалась пятнистая униформа.
Слова вылетали из зияющего чернотой ворота, пустые рукава касались ее тела.
Безумными глазами она посмотрела на чудовище и завопила от ужаса.
Через полчаса Зинаиду Шадрину увезли белые халаты.

Уроки чтения

Березка хлопала ладошками-листьями, восхищаясь проделками ветра. Бахвалясь своей молодецкой удалью, он подкрадывался к сморившимся от жары деревьям и отвешивал им подзатыльники. Разом очнувшись от дремоты, те шипели, злобно размахивая ветвями, пытаясь схватить хулигана. Но вихрь легко ускользал из корявых пальцев и, подвывая от восторга, забрасывал увальней облаками пыли, клочками бумаги и рваными пакетами. Вдоволь потешившись, он взвился ввысь и задал трепку ошалевшим птицам. Выщипанные перья он махом превратил в ладьи и с мальчишеским азартом принялся гонять по лужам.
Наконец устав от проказ, ветер стих. Обняв березку за тонкую талию, он стал что-то ласково нашептывать ей. Та смущенно отвечала еле слышным шелестом листвы.
Мария Федоровна Шишкина вслушивалась в тихую беседу, безрезультатно пытаясь разобрать ее смысл. Слишком много времени прошло с тех пор, когда люди понимали язык природы. Хотя полностью он не забылся, оставшись в глубинах человеческого подсознания. И поныне в и шепоте листвы, и в хихиканье ручьев, и в надменном молчании скал, и в криках птиц и животных чудится что-то знакомое. Кажется, что еще чуть-чуть, и поймешь забытый язык. Но ничего не получается. И от этого становится грустно.
Вот и сейчас Мария Федоровна запечалилась. По своему опыту она знала, что выйти из безрадостного состояния можно, только взяв в руки книгу. Подобно путнику, умирающему в раскаленной от зноя пустыне и мечтающему о глотке чистой, холодной до ломоты в зубах родниковой воды, Мария Федоровна грезила о пыльных библиотечных томах.
Чтение всегда приносило ей радость. Она была счастлива, пробегая взглядом по вязям строк, перелистывая страницы и ощущая их запах.
Каждая книга, как и всякий человек, пахла по-своему. Мария Федоровна вспомнила, что впервые попав в библиотеку, остолбенела на пороге и стала принюхиваться.
- Что с тобой? – удивилась мама, приведшая маленькую Машу.
- Как чудесно пахнет!
- Ничего не чувствую. Наверное, это мои новые духи.
Но девочка знала, что тончайший, еле уловимый и ускользающий аромат источали книги.
Много лет позднее, когда Мария Федоровна стала библиотекарем, она научилась по запаху определять автора и названия книг.
Книги одних и тех же писателей всегда пахли почти одинаково, но каждое их произведение имело свой оттенок. Тома «Войны и мира» Толстого изливали смесь из ароматов свечей, шампанского, вечерних нарядов, порохового дыма и запаха крови. «Овод» вонял гнилой плотью и душной тюрьмой, а книги Паустовский благоухали цветами, лесом и водоемами.
Даже если Марии вдруг попадался незнакомый автор, то она безошибочно могла сказать, хороша книга или нет, даже не читая.
Самый безобразный запах был у низкопробных детективов и слезливых дамских романов. От них разило перегаром, дешевыми духами, экскрементами и заношенным нижним бельем.
Именно так частенько воняло и от людей, с которыми Мария Федоровна была вынуждена общаться.
Вот и сейчас она унюхала этот тошнотворный запах и осмотрелась вокруг. Как всегда - ничего интересного. Ее соседи, расположившиеся поблизости, так же, как и она, скучали, утомленные жарой. О каждом из них Мария Федоровна знала почти все.
Справа, под березкой, присоседился забулдыга по кличке Васька Кучерявый. Прозвище никак не соответствовало облику лысого мужика, «шевелюру» которого составляли две-три волосинки. Назвали же его так из-за одного случая, произошедшего лет 15 тому назад, когда у него еще прическа нормальная была.
Как-то раз Василий приехал в деревню к бабке с дедом. Выпили на радостях за встречу. Вскоре и дружки его закадычные на пороге появились. Добавили еще. Впрочем, долго за столом гости рассиживаться не стали. Дела у них оказались важные – крышу в колхозном коровнике красить председатель заставил. Васька от нечего делать с ними увязался. На мотоцикле с коляской быстро до места доехали и почти без приключений: только пару раз в кювет улетели, да дерево задели. Так – слегка.
Стали красить. Полчаса кисточками помашут - по соточке на грудь примут. Дружки Васькины - люди деревенские, к самогону привыкшие. А Ваську с непривычки разморило, шатать из стороны в сторону стало. Ну и наступил в коровью лепешку, коих возле фермы, как блинов на Масленицу. Ухватился за лестницу и вместе с ней на землю полетел. Лестница ненароком ведро с краской, стоявшее на верхотуре, зацепило. А оно точнехонько Ваське на голову и приземлилось. Стоит «маляр» и понять ничего не может: вроде светло было, а тут вдруг тьма кромешная наступила и по лицу жижа течет. Парни вместо того, чтобы помочь, ржут как сивые мерины. До того довеселились, что вместе с крыши и грохнулись. И хоть бы хны. Один только руку сломал, а второй лоб рассек.
Отмывали бензином Ваську долго: лицо оттерли и одежду, а волосы не смогли. В таком виде и привезли внучка к деду с бабкой. Те увидели – мать честная! Мало того, что волосы у него зеленые, как у водяного, так еще и дыбом стоят. Это пока его на мотоцикле везли, ветер феном поработал. Пришлось стричь Ваську наголо. Дружбаны его как лысым увидели, так сразу Кучерявым и прозвали.
Другой сосед, Никита, тот, что напротив липы, Васьки ничем не лучше. Каждый год, как только месяц май, в загул уходит. Жена сразу его из дома выгоняет – ступай, мол, куда хочешь. А куда ему идти?! Поэтому и жил месяцами возле помойки: ел, спал и деньги на водку у прохожих клянчил. В последний раз ему кто-то физиономию так разбил, что он на Винни-Пуха стал похож. После этого он к бомжам подался. Вместе пустые бутылки и макулатуру собирали, а на выручку покупали бодягу.
Неподалеку от Никитки - профессор университета. Вроде бы порядочный человек, но тоже с гнильцой. Все норовил третьим быть. Но от его жены вообще воняло, как от бочки с протухшей капустой. Пока муж у студентов за бутылку коньяка зачеты принимал, она дома с мужиками развлекалась.
…Внезапно очнулся задремавший ветер. Взметнувшись ввысь, он принялся сгонять в отару разбредшихся небесных овец. Сбившись в кучу, они в испуге еще сильнее прижимались друг к другу. Но драчун не успокоился и колотил их с прежней силой. От хлестких ударов на голубом лике небес выскочил огромный, стремительно разбухающий свинцовый фингал, который вскоре закрыл собой солнце.
Обиженные небеса заблеяли, зарыдали раскатами грома, и на землю хлынули потоки слез.
Перепуганный неожиданной переменой, ветер носился с места на место, увиливая от сверкающих молний. Поняв, что наказания ему не избежать, он помчался просить о пощаде. Его мольбы были услышаны. Гроза постепенно прекращалась.
Нашкодивший ветер разогнал тучи, и солнечные лучи раскрасили окрестности россыпями бриллиантовых капель. Стекая по листве и разнотравью, они оставляли за собой еле уловимый влажный след.
Деревья принялись складывать на поверхности луж мозаику из теней и света, пробивавшегося сквозь зеленую решетку крон. За увлекательной игрой с интересом наблюдали вездесущие воробьи. Когда казалось, что близится финал, они стремительно прыгали в воду, и рябь смывала изображение.
Деревья сердито качали макушками и начинали все с начала. Подлиза-ветер докучал игрокам. Перелетая от одного к другому, он задевал ветви, из-за чего части мозаики смешивались. В конце концов деревьям это порядком надоело. Они пришикнули на него, и обиженный ветер убрался восвояси. Стало совсем тихо.
Взгляд Марии Федоровны упал на статного мужчину в военной форме.
- И этот здесь, - подумала она. – И когда только успел?
Михаил Николаевич в советские времена работал на закрытом заводе, где испытывал новейшие модели самолетов. Сам он об этом никогда не рассказывал, но знакомые судачили, что летчик пережил несколько аварий, чудом выжил, успев катапультироваться.
После бешеного ритма, риска и смертельных опасностей мирная жизнь вышедшему на пенсию асу показалась пресной и скучной. Словно скинули его с прозрачно-голубого, озаренного золотыми лучами неба и с головой макнули в вязкое, зловонное, кишащее лягушками и пиявками болото.
Спасение полковник нашел в воспоминаниях, волнами накатывающих на него после изрядных возлияний. Когда голова уже переставала что-либо соображать, ноги несли Михаила Николаевича на поиски приключений. В невменяемом состоянии он умудрялся выкидывать такие кренделя, что, протрезвев, и сам не мог поверить. Один из таких случаев стал ходячим анекдотом.
После очередного похода в кабак Михаил Николаевич заглянул на конюшню к знакомым сторожам. Пили, пока не наступила глубокая ночь. Приятели завалились спать, а полковник решил добираться до места дислокации. Сообразив, что на своих двоих не дойдет, он придумал ход конем.
С грехом пополам вскарабкался на одну из лошадей и направил бразды правления к дому.
У подъезда полковник призадумался: куда девать животное?
- Если здесь оставлю, то украдут, а если назад вести, то, как я потом обратно доберусь?
Но отступать перед трудностями испытатель не привык. Взяв лошадь под уздцы, Михаил Николаевич повел ее вверх по лестнице. Глупое животное упиралось всеми своими копытами, не выказывая абсолютно никакого желания превращаться в альпиниста. Противостояние закончилось победой царя природы, сумевшего подыскать нужные слова, самыми пристойными из которых были предлоги и междометия.
На третьем этаже полковник позвонил в свою квартиру.
- Явился, алкоголик!- послышался голос жены. – Опять шлялся всю ночь.
Дверь распахнулась, и на пороге возникла полусонная супруга Михаила.
Увидев представшую перед ней картину, женщина подумала, что сошла с ума и у нее начались видения.
Видение, цокая копытами и фыркая, направилось в глубину квартиры, оставляя за собой вполне реальные вонючие лепешки. Муж проводил мираж на балкон и закрыл за ним дверь.
- Это чтобы она больше сюда обратно не вернулась,- решила женщина. Пошатываясь, она добралась до кровати, выпила успокоительного и провалилась в глубокий сон.
Утром ее разбудил громкий стук.
- У вас лошадь! – сообщили ей люди в форме с порога. – Посторонитесь!
Поняв, что не одна она сошла с ума, женщина шагнула в сторону и тут же вляпалась ногой в следы преступления, успевшие затвердеть за ночь.
Все попытки вывести животное с балкона окончились неудачей. Бедная лошадь не могла развернуться на крохотном пятачке.
Освободили пленницу с помощью подъемного крана, а проспавшегося Михаила забрали в отделение милиции. Уголовного дела на него заводить не стали – герой все-таки.
Мария Федоровна вздохнула:
- И чего, спрашивается, он во все тяжкие пустился? Не мог дело по душе себе найти, что ли? Сидел бы дома, читал…
От одной мысли о книгах у Марии Федоровны вновь возникло страстное желание почитать. Опять погрузиться в мир фантазий, оторваться от действительности, чтобы не видеть и не слышать ничего вокруг себя. Именно так и происходило с ней сначала на уроках чтения, а позднее и на работе в библиотеке, да и в жизни. Однажды она так зачиталась, что, входя в троллейбус, не заметила, как угодила головой в свисающие веревки, которыми «рога» поправляют.
Необычайная способность Марии Федоровны полностью отрешаться от действительности частенько становилась предметом для шуток окружающих. Она не обращала внимания, считая это ниже своего достоинства. Смеются, ну и пусть! И ведь кто?! Люди, которые даже не подозревают, что от них за версту несет, как от бульварных романов. Хотя… даже в низкопробных книгах попадается еле уловимый, забитый множеством других, запах честного, доброго и светлого. Это может быть удачно построенное предложение, неожиданная мысль или прорвавшийся через толщу пластов нелепицы и пошлости стыд автора, понимающего, что за дрянь он написал. Ведь в любом человеке, как и в книге, все же имеется нечто хорошее.
Взять того же Ваську Кучерявого. Как бы он плох ни был, но полез же защищать от хулиганов незнакомую женщину. Никитка в полынью, дурак, нырнул. И было бы из-за чего… Щенков кто-то утопить решил. Профессор-пьянчуга все продал, да еще и денег назанимал, чтобы свою заболевшую жену вылечить. А испытатель мальчонку из-под машины выхватил.
- Ну, а я… Интересно, а чем от меня-то пахнет? – призадумалась Мария Федоровна, принюхиваясь.
- Ничего не ощущаю. Впрочем, это и не удивительно. Как известно, свой запах труднее учуять, чем чужой. Но если поразмышлять… Жила тихо и спокойно. Ни друзей не было, ни врагов. Вроде никого не обижала, не убивала, не завидовала, не… В общем одно сплошное НЕ…
Внезапно Мария Федоровна вспомнила, как однажды поругалась с профессорской женой по какой-то пустяковой причине и в отместку мазанула краской глазок на ее квартире. Как только к соседке очередной ухажер заявлялся, выжидала с полчасика и в дверь трезвонила. Бедные мужики из окон в одном исподнем выскакивали, думали - муж раньше времени вернулся. А Нинка все время злющая ходила.
Так это же мелочь – небольшое вкрапление в букете ароматов. Пусть оно и не одно. Если крепко подумать, то можно найти еще что-нибудь. Но даже в хорошей книге встречаются неприятные запахи. От этого они не становятся хуже, а иногда даже напротив.
- Кто о чем, а я опять про книги, - вздохнула Мария Федоровна. - Эх, почитать бы сейчас что-нибудь…
Она посмотрела вниз. Ее взгляд уперся в надпись:

Мария Федоровна Шишкина
1955-2008 г.

Читать расхотелось.