Мы сидим на большой веранде
борькиного дома : я, Боб, коробка темного пива « Хайникен» под
столом.
Теплый
сентябрьский вечер, оголтело трещат цикады, мы потягиваем
ледяное пиво и никак не можем наговориться – всего-то тридцать
лет не виделись!
С Борькой мы
однокашники по Военно-Медицинской Академии, и в те давние
курсантские времена снимали комнату на двоих в старом питерском
доме неподалеку от Литейного проспекта. И жили как бы в музее:
на стенах картины – итальянских и французских мастеров,
подлинники, как горделиво уверяла хозяйка, в серванте сервиз
мейссенского фарфора – боже упаси не только тронуть, а
неосторожно протопать рядом.
Военная судьба
разбросала нас черт-те куда: Боб уехал в Баку, я – в Узбекистан,
под Ташкент, причем, очень ПОД: предгорья Чимгана, до ближайшего
кишлака – 5 км.. Потом появился в русском интернете сайт
«Одноклассники» - оказалось, что уже более 10 лет мы живём в 4-х
часах езды: я – в Нью-Йорке, он - в Балтиморе. И хотя мы оба –
лысые и толстые, давно уже не военные и не врачи, по разному
сложилась жизнь , однако словно и не расставались. Сидим, пьем,
треплемся, как и тридцать с лишним лет назад. Вот только темы
уже далеко не те...
У Боба служба
сложилась нормально: воевать не пришлось, бог миловал, закончил
психиатром в одном из госпиталей. Мне повезло меньше, зато есть
теперь что рассказать.
-
Слушай, Шуляк, ты же в Афгане был – как там на самом деле-то
было? Вот тебе лично? Газеты, я так понимаю, все врали?
-
Само собой. Все врут. Думаешь, американцы пишут правду о войне
в Ираке или в том же Афгане? И очевидцы врут, не зря юристы
говорят, что никто так не врёт, как очевидец. Каждый видел
кусочек правды и уверен, что знает её всю. Помнишь, у
Бисмарка...
-
Ага, «никогда так не врут, как перед половым актом, во время
войны и после охоты»! – засмеялся Боб. – Ври, твой черед! Как в
суде: «Правду, всю правду, и ничего, кроме правды!»
-
Нет, Боб, всю правду и я тебе не расскажу: есть вещи, о которых
я сам себе приказал забыть, больно мерзкие. И вообще: обо всём
говорить – ночи не хватит.
-
О’кей! На Кавказе наши азеры да чечены тоже мусульмане, как они
«любят» нас, я по себе знаю. Интересно, а как ваши
таджики-узбеки-казахи там воевали? Против мусульман-то?
-
Кто как. Хватало там всего: и героизма, и трусости, и
мародерства, и воровства,как и на любой войне. И самого
обыкновенного идиотизма. Сам посуди: нашу Ферганскую дивизию
ВДВ, специально подготовленную для войны в горах да пустынях –
мы на всяких учениях цистерну пота пролили! – вдруг за пару
месяцев до ввода войск в Афганистан расформировали, а в Афган
ввели Витебскую,которая ни малейшего понятия не имела обо всех
прелестях нашего азиатского бытия!
-
Видимо, штирлицы и в наших штабах попадаются, -хмыкнул
Боб.
-
Хрен их знает. Потом нашу десантно-штурмовую бригаду лепили из
остатков расформированной нашей Ферганской дивизии . Офицеров и
солдат не хватало, набирали со всего округа , не глядя на
подготовку и прочее, абы штат заполнить.
-
Знакомая картинка. Но я тебя о мусульманах спрашивал, как они
воевали против единоверцев.
-
По всякому. Вот был у меня один интересный тип – узбек, к тому
же военный врач, как и мы с тобой.
-
Были когда-то,- вставил Боб.
-
Так вот, когда появился этот « десантник», мы с моим другом
Вовкой Харламовым просто рухнули: невысокий коренастый толстяк –
узбек (как сказал Вовка: «Косая сажень в животе»). Широкое
скуластое лицо, узкие маслянисто-чёрные глаза, типично восточная
сладко-неискренняя улыбочка, крупный, с горбинкой, нос, утиная
походка. Доложил: «Товарищ капитана! Майор Салимбаев для
прохождений дальнейшей служба прибыла!»
-
Как зовут-то?
-
Нигматулла .
- Хорошо. Идите
в отдел кадров, оформляйтесь, потом – ко мне.
Когда он ушёл, Вовка расхохотался:
-
Нигматулла прибыла! Ну чистая Узбека!
Эта кличка «Узбека» так и прилипла к нему.
А через месяц нас подняли по тревоге и бросили в
Афганистан.
Служил Нигмат на должности командира медроты, которую мы не
развёртывали, не было смысла: рядом, по другую сторону взлетной
полосы, стоял пехотный медсанбат 201-ой дивизии. Развернули
только изолятор, гепатита было до хрена, и операционную, да и
ту использовали изредка по мелочам. Все врачи ходили на боевые
действия, по очереди. Как простые фельдшеры. Так вот,
Салимбаев, командир медроты, не ходил. Ни в какую! Под любым
предлогом. И без. Просто: «Я не обязан!»
- Но ведь все не обязаны! Однако, все ходят. Я, начмед
бригады, твой начальник, хожу!
-
Ты – началник! Сама решаешь: хочу – хожу, не хочу – не хожу!
Фельдшер ходить должна. Я – не фельдшер.
- Да, но фельдшера наши – солдаты-срочники, сопливые пацаны по
18 лет, только после медучилища! Ни опыта, ни знаний. Пока ещё
их научишь...
-
Не знаю, начмеда. Мне 44 года, я по горам-пескам бегать уже не
могу, старый, тяжело. Я в десантники не рвалася, понимаешь, мне
меньше года до пенсии оставалася. Меня начмеда округ сюда силой
загнала. Судить грозилась, пенсия отобрать!
Я махнул рукой: и в самом деле в горах от него толку мало,
пусть живёт,как хочет.
Впрочем, надо отдать ему должное, кое в чем он был очень даже
полезен. Знаешь, нашу бригаду всё собирались вывести из Афгана,
да так и не собрались, посему нам сборно-щитовых модулей не
давали. Мы жили в палатках. А как на сорокаградусной жаре
нагревается брезент, ты даже представить себе не можешь! Пекло
днем, духовка ночью! Так вот он со своими узбеками-казахами
наладил изготовление саманного кирпича из глины и ещё чего-то
там. И сложили они бараки-хибары, точно как у афганцев. Саман –
он пористый. Если внутри поставить у стенки вёдра с водой, он
воду впитывает и наружу испаряет, какое-никакое, а охлаждение
получается, жить можно.
И
еще он умел встречать начальство, всяких там проверяющих. Откуда
ни возьмись, появлялся плов, шашлыки, зелень, фрукты. Начальство
было весьма довольно. Поэтому, узнав о приезде оного заранее, я
всегда старался смыться на боевые, оставляя вместо себя Узбеку.
-
А откуда этих узбеков-казахов он взял?
-
Да пользуясь связями в Ташкенте, дружбой с кадровиком бригады.
Знаешь, в Афгане с выпивкой всегда напряженка была, так что,
если у тебя есть спирт, то подружиться – не проблема. Постепенно
перетянул их всех из других подразделений в медроту. Тем более,
что за них никто особо не держался. Другое дело – таджики, их
язык почти одинаков с одним из афганских, дари, они
переводчиками были
И
вот однажды, вернувшись с очередных боевых на день раньше
запланированного, вижу я потрясающую картинку: в офицерской
комнате на кровати, поджав под себя ноги по-турецки, восседает
Узбека в спортивных штанах, босиком, с голым торсом. Перед ним
стоит поднос с фруктами - а их можно было достать только на
выходах, в нашей столовой фруктами не баловали!- и узбекский
заварной чайник. Потея и отдуваясь, Узбека пьёт зеленый чай,
рядом в почтительном полупоклоне стоит солдат–узбек Рашид
Юлдашев, с заискивающей улыбочкой спрашивает: « Нигмат-ака, ,
хотите ещё чаю?» То есть «дядя Нигмат»! Второй солдат, казах,
кормит птицу в клетке, степную куропатку – кеклика. Три дня
назад, когда я уходил, ничего этого и близко не было! Откуда он
её взял? Кто смастерил клетку?
Увидев меня, Нигматулла медленно встал, широко
улыбнулся:
-
Салям аллейкум, начмеда! Хорошо, что назад пришёл, совсем
живой-здоровый! Садись, чай пить будем, фрукта-шмукта кушать
будем! Или по сто?
-
Так, солдаты свободны! – скомандовал я, подождал, пока выйдут. –
Слушай, Нигмат! Ладно, мы с тобой субординацию не соблюдаем,
это нормально. Я - твой начальник, но ты старше и по возрасту,
и по званию. К тому же мы оба – врачи и офицеры. А если...
- Нет, начмеда!
Нет сегодня «если»!Ты забыла, воскресенье сегодня,
замполита-шамполита лекцию утром делала. Теперь с зампотылу и
командиром в баньке спирт пьет. У меня брали, я точно знаю. (
Была у нас хорошая банька, саперы сварганили.) Проверяющих нет.
Кто не воюет, отдыхает сегодня, да?
- Мы же, Нигмат, боевая часть, ДШБР, мать твою! Мы ВОЮЕМ! А ты
тут кишлак устроил, только чинары с арыком не хватает! « Дядя
Нигмат!» - Я сплюнул под ноги, закурил. – Бред какой-то!
Нигмат нахмурился, улыбка сползла с его лица.
- Да, Нигмат-ака я, поэтому она ко мне придёт, и всё расскажет,
про сестру, про маму, кто его обижает, кто над ним смеётся. Что
он думает, чего хочет. А к тебе не придет, потому что я ему –
дядя, а ты – «товарища капитана»! Я пожалеть могу, помочь могу!
А ты – приказать, потребовать и наказать. И это – правильно! Но
ему и так тяжело, чужой язык, чужие законы и обычаи! Я ему
немного дом напомнил, кому от этого плохо?
Я чертыхнулся
про себя, но спорить – ругаться не стал, устал до чёртиков,
выпил, поел и завалился спать.
Так
продолжалось ещё год. И вот однажды вечером, в декабре, Узбека
ввалился ко мне в клетушку (был у меня вроде как отдельный
кабинет, 4 х 2, со столом, маленьким сейфом и кроватью).
-
Добрый, вечер, начальник! У меня есть хорошая новость: из отдела
кадров округа передали. Приказ об увольнении в запас есть.
Скоро дома буду! Давай, начмед, праздновать будем! Коньяк пить
будем!
-
Ого! Ни хрена себе! Коньяк-то откуда?
-
Есть, начмед, одна бутылка! Армянский, три звезды. Долго прятал,
ждал, пока домой ехать буду. Теперь – можно!
-
Ну, давай! Кого ещё зовёшь?
-
Сегодня – никого. С другими потом буду. С тобой
поговорить хочу.
Нигматулла махнул рукой, и тут же появился очередной солдат,то
ли узбек, то ли казах (а я и не заметил, что дверь приоткрыта).
В руках у солдата поднос, на нем – обычная закуска: вареная
картошка, селедка, тушенка, хлеб и (ух ты! Мать твою
мусульманскую!) хороший шмат сала с чесноком. В руках у Узбеки
как бы из воздуха материализовалась бутылка коньяка. Разлили по
стаканам, чокнулись:
-
Ну, давай, Нигмат, за твоё скорое возращение домой!
-
Давай, начмед, чтобы и ты вернулся.
Выпили, закусили, по второй, третью, по традиции, стоя, «за тех,
кто не вернется». Отвалились от стола, закурили. Что-то в нём
появилось новое, но я как-то не уловил, что.
-
Слышишь, Нигмат, а ты не хочешь хотя бы напоследок сходить «на
войнушку»? Завтра разведрота идет на «талаши» (это, Боб,
прочесывание кишлака, поиски «духов», ну, и чего другого, если
попадется). Идут на «броне», ходить по горам пешком не надо.
Хоть посмотришь, как это выглядит. Себя проверишь, другим
покажешь. Потом там, в Ташкенте, будешь рассказывать, как на
боевые ходил, а?
Улыбка сползла с лица Узбеки, взгляд стал тяжелым, он даже вроде
постарел, Хотя нам, тридцати лет и моложе, и так казался
стариком.
- Мне 45 лет, три дня до
пенсии. Я себя знаю, другим доказывать ничего не буду, незачем.
Ладно, начмед, я тебя знаю, ты хоть и не очень-то добрый, но не
подлый. Стучать на меня не побежишь. И умный тоже. Я тебя
спросить хочу: ты зачем здесь? Тебе афганцы чего плохого
сделали? Кому они плохо сделали?
Знаешь, Боб, я даже поперхнулся:
- Ни хрена себе! А ты Фарита Сафина помнишь? Которому они
голову отрезали? А казаха, рядового Саржигитова, помнишь? Он
«духам» в плен попал, мы потом труп его в реке Кокче отловили?
Все пальцы на руках и ногах раздроблены, глаза выколоты! Хер
отрезан! Я других пока не вспоминаю, но эти-то тоже мусульмане
были, вроде бы? Да они же, «духи» долбанные, зверьё!
- В том-то и дело, что они были « вроде бы» мусульмане. Ни во
что не верили, ничего не соблюдали. Да и вообще, по приказу
русских убивали правоверных! Но я не о том. А что плохого
сделали нам афганцы ДО ТОГО, как мы пришли? Или ты тоже веришь в
замполитские сказки , что на границе были американские войска,
готовые войти и задушить бедную афганскую революцию? Что можно
перебросить на другую сторону планеты , сосредоточить и снабдить
целую армию, и никто в мире этого, кроме наших политработников,
не заметил? Да, «духи» - звери, но они готовы грызть глотки за
свой дом, семью, веру, наконец. За что готов рвать ИМ глотки ты?
Зачем всё это? Что, мало было пятнадцати « младших братьев»,
шестнадцатого захотелось?
-
Ага, вот что, заело, что Россия вас младшими братьями считает? А
кто построил всю промышленность в Узбекистане? Медицину?
Образование? Посмотри на афганцев: они и сейчас землю на волах
деревянной сохой пашут, сам видел! Вот такими и вы были бы!
-
Ага, ты еще скажи, что вы нас стоя ссать научили! Помнишь, так
любил говорить комбат третьего батальона. А ты знаешь, что наш
Самарканд был культурным центром всей Азии, когда вы, русские,
ещё и народом-то не были! Жили в нём поэты, философы, великие
математики, астрономы, когда у вас еще письменности не было!
Так кто из нас « младший брат»? Но даже и не в этом дело! А вы у
нас спросили, хотим ли мы, того, что вы нам дали, если взамен вы
научили нас пить водку, не уважать старших, веру отобрали? К
женщинам нашим приставали? Так вот: я свой дом защищать пойду, а
отбирать чужой мне незачем. Именно потому, что у меня есть СВОЙ
дом, жена, дети, машина, сад-огород, бахча. В доме полно работы,
детей воспитывать надо. Им не нужен отец-герой, им нужен отец
ЖИВОЙ.
-
А моим не нужен? У меня тоже жена есть, двое детей,
квартира!
-
Э нет, начмед! Я тебя за эти два года хорошо понял. Ты в душе –
кочевник, квартира твоя – юрта. Нет у тебя СВОЕГО ДОМА, да и не
нужен он тебе. Тебе и семья-то , по большому счету, не нужна.
Женился, потому что все женятся. Дети сами получились. И не
сильно ты по ним тоскуешь. Поэтому я поеду достраивать свой дом,
а ты иди, орден зарабатывай!
-
А зачем ты в армию тогда пошёл?
-
Молодой дурак был. Поступил в Горьковский мединститут, в России
жить можно было привольней, девочки посвободней, рестораны,
гулянки. Отчитываться не перед кем. Вот и догулялся до того, что
на 4-ом курсе завалил два экзамена, хвостов полно, вопрос встал
об отчислении . Предложили выбор: Военный факультет тут же, в
Горьком, или – домой. Решил – пойду, чего терять? Полжизни псу
под хвост. Но ничего, скоро это кончается...
-
Ну вот, как гулять - так в Россию, а как воевать – так ты узбек!
– рассмеялся я.
-
Да – я узбек, Узбека, как вы меня все зовёте, думаешь, не знаю?
Только мне наплевать. Вот ты пойми: Афганистан – мой сосед,
твой дом далеко, а мой – рядом. Если ты разрушаешь и грабишь
дома соседей, ты должен быть готов, что тебе ответят тем же.
Рано или поздно. На Востоке умеют терпеть долго, но не забывают
ничего и никогда. Если ты придешь в мой дом, мы будем есть
шашлыки и плов, потому, что ты будешь гость. Но если ты думаешь,
что у нас забыли Будённого и его головорезов, которые вырезали
целые кишлаки...Ты, начмед, служишь на Востоке восемь лет, но ни
черта не понял. Поэтому ты можешь ворваться в чужой дом, даже на
женскую половину, чтобы найти «духа» или оружие.
-
А что за проблема, блин?! Они и в самом деле могут там быть! А
если нет – так извинимся. Мы же их баб не трогаем!
-
Дурак! Ты, чужой мужик, НЕВЕРНЫЙ, зайдешь на женскую половину в
доме МУСУЛЬМАНИНА, куда запрещён вход даже его родному брату – и
ИЗВИНИШЬСЯ?! Да тебе жизни не хватит извиняться! А я, хоть и не
верю в Аллаха, но обычаи наши уважаю. Поэтому и не пойду.
Мне-то уж не простят никогда. Да я и сам себе не прощу! Так что
мне твоего ордена не нужно, мне бы забыть это всё, как кошмарный
сон..И – домой! Меня там ждут.
Я
вдруг понял, что не так: Узбека сегодня говорит по-русски
чисто, почти без акцента. Никаких тебе «начмеда прибыла» там или
«соседи–шмаседи»!
-
Постой! – Боб аж подпрыгнул- Выходит, он больше года
придуривался! А на фига ж ему это было нужно?
-
А ты помнишь, как на экзамене по нормальной анатомии Серго
Кобаладзе, вытащив билет, где он половину ответов не знал, начал
изображать деревенского грузина с плохим русским языком? Типа:
«Я – как собака, всё знаю, сказать не могу?» И ведь проскочил,
сдал! Та же история. Нигмат вовсе не был « Узбека», он им стал
на время, чтоб отцепились. Потому как русскому офицеру отказа
выходить на боевые действия не простили бы. Да не начальство,
хотя и оно тоже. Свои не простили бы! А с Узбеки что взять?
Узбека, он Узбека и есть. Недоделанный «младший брат», чурка.
Презирать можно, бить – нет. А на презрение наше он плевал, он
сам нас тихо презирал и недолюбливал. Как и мы – его.
Боб налил ещё по кружке пива, достал кусок вяленого кальмара,
задумался.
-
И как ты думаешь, Шуляк, он прав?
-
Знаешь, как-то декабрист Сергей Муравьёв-Апостол писал своему
брату Михаилу... Дословно не помню, но смысл такой:
«Я не верю Пестелю, не верю
во всю эту затею. Но когда твои боевые друзья идут на смерть,
оставаться в живых – неприлично. Недостойно!» Я всегда считал
так же. И сейчас так думаю. Но мне уже пятьдесят семь, и я давно
уже понял: кроме моей правоты, может быть и другая, и третья. Я
не думаю, что Нигматулла считал нас боевыми друзьями. У него
не было никаких причин лезть во всё это. Вот он и не лез.
Сейчас, небось, сидит за дастарханом, жрёт плов и радуется, что
его внуки никогда не будут говорить по-русски. Н-и-к-о-г-д-а! И
вот за ЭТО он воевать будет!
-
Господи! Как же все они эту Расею не любят!
-
А кого любит она? Вспомни: в армии если ты – не русский,
значит, или чурка, или черножопый, или косоглазый, или жид! А мы
с тобой здесь почему? Вот то-то!
...Сон не шел.
Какого чёрта! Прав был Узбека: нет у меня ни дома, ни семьи, ни
своего дела. Даже страны моей, и той нет...
|