Андрей Пустогаров

 Странные движения души

- Какой смысл мне все это знать?
- Никакого. Это реальность.

П. Пазолини. «Медея»

История эта началась в сентябре и закончилась в конце января. Возможно, перепады погоды вызвали все эти движения души. Погода и прошлое - две вещи, что сильно влияют на нас, но на которые в одиночку почти не можем повлиять мы.

Меня позвали на книжную ярмарку в город на западных рубежах бывшего СССР. Для участия в «круглом столе», на который, как я подозревал, никто не придет. Но в том городе я когда-то родился и вырос. Конец сентября – лучшая пора на его засыпанных листвой и каштанами брусчатках. Я поехал.

На вокзале меня и других гостей ждал микроавтобус. Поколесив по узким улицам, он отвез каждого под обещанную крышу над головой. Меня - к хозяйке. Хозяйка преподавала в музыкальной школе, делала в квартире ремонт и финансировала его за счет сдачи комнаты. К гостю из Москвы отнеслась с симпатией. Уже почти на прощанье сказала, что Иосиф Слепой был ее близким родственником. Иосиф Слепой, патриарх греко-католической церкви, провел 18 лет в сибирских лагерях. От прошлого в этом городе не скроешься.

Оставив вещи и узнав, что вода в кране теперь бывает с 12-ти ночи до 6-ти утра, я пошел на ярмарку. Это было совсем рядом. Рядом был дом, где я провел детство. Здесь все было рядом.

Назар разговаривал с каким-то парнем посреди людного фойе. Рубашка в клетку навыпуск, свободные брюки, сандалии на босу ногу – все, кто знал Назара, привыкли к его манере одеваться.

- Привет, Назар.

- О, Андрей.

Мы коснулись друг друга лбами и постояли так несколько секунд. Возможно, что-то перетекло в этот момент из его головы в мою.

- У тебя надолго разговор?

- Еще минут пять.

Я отошел в сторону к стойке пустого гардероба. Вскоре к Назару подошел еще какой-то человек, они ушли вглубь здания и скрылись в толпе. Я подождал минут пять или десять и отправился гулять по городу. Погода была замечательная. По улице я поднялся на склон холма и обернулся. Купола и шпили сосали золотистое небо, под ногами хрустели листья, казалось - теперь всегда будет тепло.

Все-таки через час я вернулся на ярмарку и на том же месте столкнулся с Назаром.

- Слушай, куда ты пропал? Тут внизу можно выпить кофе.

Назар повел меня вниз в буфет. Мы взяли два кофе и пару конфет.

Он давал понять, что чувствует себя передо мной в долгу. Сумма этого долга была для меня не слишком большой. Тем более, что половину он отдал мне при прошлой встрече два года назад. Я был рад его видеть. Я бы посидел с ним подольше. Но это у меня почти не было дел в этом городе, у него были.

- ...Ты же будешь там вечером...

- Да, - ответил я, хотя знал, что не буду.

Здесь хранили традицию сопротивления – империи, коммунизму, русским. Назар чувствовал себя человеком команды. Но не было уже ничего, с чем могла бы бороться эта команда. Не было никакой империи на востоке. Из-за стремления отгородиться от того, чего нет, сохла сейчас их литература. Может, поэтому мне не хотелось идти на литературный вечер, что вел старший друг Назара. Кроме того, я предполагал, что там, в небольшом зале Пороховой башни, в эти теплые сумерки будет тесно.

Следующим вечером я пошел в костел Марии Магдалены. Я поднялся к нему по темной улице. Под звездным небом чернели волнистые барочные шляпки двух его колоколен. В мягкой влажной темноте шумели на ветру деревья.

С советских времен костел служил органным залом. Сегодня здесь были литературные чтения. Входящий в костел попадал в сводчатый коридор, который так концентрировал стук каблуков, что всем в зале приходилось следить за его продвижением внутрь. Из коридора двери выводили на середину зала. Полутемное пространство было заполнено длинными деревянными скамьями. Зрители сидели спиной к алтарю и лицом к сцене, на которой собрались выступающие. С краю на скамье недалеко от дверей я увидел Назара. Он, как и вчера, не выступал и пришел поддержать коллег. Назар подвинулся, давая мне место. Рядом с ним сидели две молодые еще женщины и два подростка.

- Это моя жена и дети, - шепотом подтвердил он мои догадки.

Лет пять назад я первый раз оказался в родном городе Назара. Разыскивая его, мы компанией зашли к нему домой. Мы поднялись по лестнице на второй этаж. Ступеньки были с кольцами из желтого металла. Когда-то в них вставляли прутья, придерживавшие ковровую дорожку. Кованные дубовые ветки изгибались на решетках перил. Назара не было, дверь открыла его мать. В комнате на круглом столе на четвереньках стояли два примерно десятилетних мальчика и смотрели на нас большими любопытными глазами. Это были сыновья Назара. Жена рассталась с Назаром и уехала, оставив ему детей. Но сейчас дети жили вместе с матерью. Вчера Назар немного рассказал мне о своих семейных обстоятельствах:

- У нее третий муж, и мне легче: теперь главный плохой – второй, а не я. Я могу часто сюда приезжать, гуляю с детьми.

Мы еще с полчаса посидели, перешептываясь, и вечер кончился. Все потянулись к выходу.

- Извини, - сказал Назар, - я должен проводить домой жену и детей.

Мы попрощались. Народ не расходился и толпился на небольшой площади у костела. Откуда ни возьмись, появился одетый в натовскую военную куртку мой знакомый - молодой поэт, восходящая звезда национальной литературы. Мы прогулялись за пивом и вернулись к костелу. Пришли две поэтессы с мужьями и подругами. Они принесли две бутылки шампанского. Я видел Назара, он стоял неподалеку и разговаривал со столичной журналисткой. Потом они вдруг развернулись и ушли куда-то вниз по улице. Сверкнули под фонарем и растаяли в темноте его босые пятки.

Постепенно составилась компания для вечеринки. Все осторожно, словно по воде, двинулись в тумане по темной улице с желтыми отмелями фонарного света. Я заметил, что сыновья Назара и те две женщины, одна из которых – я не знал какая именно - его жена, идут вместе с нами. Мы недолго посидели в кафе, потом все снова вышли на улицу. Дети Назара и одна из женщин сели в такси и уехали, остальные отправились в гостиницу, где жила часть нашей компании. Вечеринка продолжилась в гостиничном ресторане. В какой-то момент сидевший слева от меня молодой поэт по-детски ничком опрокинулся на диванчик и, решив передохнуть, заснул. Сидевшие справа два центральноевропейских поэта, оставив пьяные попытки побрататься с русским, куда-то отлучились, и я неожиданно оказался рядом с женщиной, что была на вечере с Назаром.

Она начала без предисловий. Во время ее монолога я несколько раз думал – знает ли она, кто я такой?

- Он обещал отвезти меня с детьми домой. И пропал. Где он?

Потом она рассказала историю их совместной жизни. Она не ужилась с его матерью. Выйдя замуж, она переехала из своего относительно большого в его относительно маленький город. Назар был слишком примерным сыном. Словом, однажды она оставила ему и свекрови двоих детей и уехала обратно.

Это был длинный монолог. Я несколько раз думал – зачем она мне все это рассказывает? Под конец я понял – она хочет, чтобы Назар к ней вернулся.

- Все разговоры, которые он вставил в свою книгу, они же были со мной, а не с ней, - продолжала она, имея в виду женщину, с которой теперь жил Назар. Эта последняя книга Назара, полная истории, алкоголя и мистики, была очень популярна здесь в прошлом году.

Тут отрубившиеся очнулись, уходившие – вернулись, разговаривавшие – притихли, и пришла пора расходиться.

На следующий день я уехал в Москву.

А ночной разговор все не шел из головы. Вдруг я, незнакомец – единственный, кому она все это могла рассказать. И кроме меня некому передать ее слова Назару. Видно, раз уж однажды ты уехал из этого города – не надо возвращаться. Иначе его осенние ночные туманы проникнут тебе в голову и вызовут странные реакции. С ней его дети – думал я. Но все-таки звонить Назару, чтобы сообщить - знаешь, твоя бывшая жена хочет, чтоб ты вернулся - я не стал.

Наступила зима. Начало ее у нас было почти бесснежным. Снег выпадал, но всякий раз ветер сдувал его с черной земли. В конце ноября я прочел в интернете в газете еженедельную колонку Назара. Он писал о том, как приезжает к своим детям, а в городе как раз выпал снег, завалил тротуары и брусчатки, облепил ветки деревьев. Назар берет детей и идет с ними по заснеженным улицам, пробуя руками снег, гулять в старый парк. Что-то рассказывает сыновьям о городе, зиме, снеге. Вечером я набрал номер Назара. Услышал молодой женский голос, согласившийся отвечать мне на русском: - Нет, Назара сейчас нет. Позвоните в одиннадцать.

Я позвонил в одиннадцать. Мне ответил мужской голос, похожий на голос Назара.

- Это Назар?

- Нет, - последовал резкий ответ.

- А есть Назар?

- Нет, - еще более резко и коротко.

Я не стал называть себя, извинился и повесил трубку. Наверно, это был брат Назара. В их стране проходили выборы. Говорили о вмешательстве России, хотевшей сохранить прежний режим. Команда Назара была, естественно, на стороне оппозиции. Противостояние в эти дни достигло максимума. Главным был вопрос: будут ли стрелять в митингующих войска? Поэтому, наверное, такой резкой была реакция на русскую речь. Я помнил, что после войны дед, бабушка и отец Назара пережили аресты и депортацию. Так или иначе, но больше звонить я не стал.

Войска не стали стрелять в народ, и оппозиция победила. В Москве проявляли интерес к событиям в соседней стране. Побаивались, что следующей в очереди «революций» стоит Россия. В середине января мне позвонил Игорь, двигавший на наш рынок современную литературу соседней страны.

-Слушай, - начал он, - я слышал, ты собираешься пригласить Молодого Поэта и Философа - обсудить революцию?

- Ну, собственно, Философ сам собирался в Москву. Но теперь он передумал, и я оставил эту идею.

Философ заработал на выборах денег как политтехнолог и решил провести зимние каникулы не в морозной Москве, а в солнечном Египте, посетив знаменитые монастыри. Там на него должна была снизойти, как он это называл, «энергетика». Кроме того, он опасался, что «засветится» как пророссийский участник выборной кампании. Сейчас это ему было не с руки.

- Слушай, а давай пригласим Писателя, - Игорь назвал имя старшего друга Назара.

Старший друг Назара был, наверное, самым известным писателем соседней страны. (Так я его и буду дальше называть – Писатель). На излете СССР, в его последнее лето, в книжном магазине поселка, стоявшего на границе лесостепи и степи, я купил книжку стихов неизвестного мне Писателя. С той книги, может, и началась вся эта история. Герои ее стихотворений, как трава, из века в век держались в трещинах каменных стен. Поэтому и пережили всех в этих, переходивших из рук в руки, городах. Многих героев Писателя я как будто встречал на узких тротуарах и каменных ступенях, идя с бабушкой на прогулку или возвращаясь с другом из школы. Писатель сочинил городской эпос своего народа. Эпос вышел пронзительным.

Известным же за границей Писатель стал благодаря романам. А в эту осень после почти четырнадцатилетнего перерыва вышла новая книга его стихов.

Я не думал, что Писатель захочет приехать в Москву. Во время избирательной кампании он подписал открытое письмо в поддержку своего кандидата с оскорбительными для его русских сограждан фразами. В числе подписавших был и Назар. Благодаря усилиям работавших против этого кандидата политтехнологов письмо стало широко известно. Писатель потом уверял, что сказать хотели совсем не то, что сказали. Он заигрался в свою «русофобию», и она сыграла с ним неважную шутку.

Словом, я не верил, что он приедет, и легко согласился на предложение Игоря.

Но вскоре Игорь позвонил снова:

- Он приедет.

- Здорово, - сказал я.

- Только он хочет не поездом, а самолетом. Это чуть дороже. Потянешь?

- Хорошо, - отказываться было неудобно.

- И еще надо что-то придумать с гостиницей.

- У меня под боком свободная квартира. Он может там остановиться.

Возможно, это было искреннее движение его души. Возможно, Писателю надо было загладить допущенную «неполиткорректность». Возможно, то и другое одновременно. Но я вовсе не жалел, что он приезжает. У меня была причина.

Вот так он и вынырнул из первой настоящей в этом году московской метели. Игорь и его жена привезли Писателя из аэропорта. Все немного озябли. Мы выпили за встречу коньяку. Писатель вел себя сдержано. Похоже, он чувствовал себя контактером, сталкером, пришедшим, чтобы умилостивить сумрачную Зону, заговорить, уболтать ее, отвести беду от своей страны. А, может, и Алисой в Стране Чудес, пролетевшей по алюминиевой норе самолета прямо на голову эксцентричным гипербореям. Мы выпили еще, и я повел Писателя в его апартаменты.

В день назначенной дискуссии мы с Писателем обедали у меня дома. С вокзала к нам добрались Молодой Поэт со своим спутником. Еще совсем недавно они вдвоем возглавляли палаточный лагерь оппозиции в своем по преимуществу русскоязычном городе. Я накормил их супчиком. Им стало немного легче. Мы выпили на дорожку. Настала пора выходить в не прекращавшуюся метель и двигать к месту словесных баталий.

- С моей стороны будет наезд, - предупредил я Писателя

- Да? – рассеянно откликнулся он.

- Мне не нравится у тебя пассаж о диких кочевниках с Востока.

Он рассеянно кивнул. Мы двинулись.

В бело-синем зале московского особняка собралось человек сорок. Тему для выступлений придумали Игорь и его жена, чуть переделав зловещий лозунг «Искусство и Революция». Пригласили людей искусства – писателей и устроителей перформансов. Были также журналисты, социологи, главари молодежных радикальных движений и даже один депутат Московской городской думы.

Первым слово получил Писатель и минут тридцать говорил о том, какое увлекательное дело революция, карнавал и прямое народное волеизъявление. Он явно чувствовал себя персонажем своего романа, что когда-то обратился с рассказом о своей родине к посетителям московского пивбара и красноречием выжал слезы даже из этих суровых людей. «Все эти люди уже давно хотели услышать именно это именно от меня», - так было в романе. В действительности большинство смотрело на Писателя с выражением «Не учи отца кашлять».

Кто-то из выступивших следом разделял романтический настрой Писателя и считал соседнюю страну образцом для подражания. Другие выражались скептически, некоторые - почти агрессивно. Молодой Поэт в основном отмалчивался.

Подошла моя очередь.

- Меня однажды тронули твои стихи, - сказал я Писателю, - из-за их сочувствия к тем, кто не вписался в виражи истории. А теперь ты хочешь, чтобы мы порадовались, что у вас, как ты говоришь, молодые, умные, красивые победили старых, некрасивых и глупых.

- Ну, молодые – это метафора, - парировал Писатель.

Я стал говорить, что опасное дело – создавать образ врага. Тот, кто все время борется с драконом, в конце концов становится на него похожим.

- Андрей, - прервал меня Писатель, - ты бываешь в наших краях, ты хоть раз сталкивался с враждебным отношением к себе?

- Дело писателя – текст, - ответил я.

- Ну, приведи хоть один пример.

Он прямиком, сознательно или бессознательно, двигался к тому, о чем я предупредил его перед выходом из дома.

- Например, у меня есть книга твоих эссе, а в ней пара страниц о диких кочевниках Великой Степи, которые умеют лишь выжечь и разрушить все на своем пути. Об этих кочевниках с Востока лет шестьдесят назад уже писал один немецкий писатель и доктор, тот, что при слове культура хватался за пистолет.

Дело шло к ночи, и я не стал произносить вслух имя этого немецкого доктора.

- Но у меня нет таких строк, - заверил Писатель, глядя на всех большими искренними глазами.

- Хорошо, - сказал я. – Будем считать, что я ошибся.

Этим же вечером мы переместились в литературное кафе, где Писатель и Молодой Поэт читали свои новые стихи. Публики было немного, все, в основном, знали друг друга.

Писатель читал артистически, акцентируя отдельные слова небольшим подвыванием:

Один из недобитых в девяносто первом

преградил мне, подбитому, дорогу

среди ночного города.

Произнося первую строку, он вытянул руку и ладонью указал на меня. Дальше там было так:

Ночной город принадлежит им –

я, наверное, единственный, кто об этом знает.

Он тоже хотел пива –

пьяный мародер, участник боевых действий и т.д.

«Брат! – сказал он мне. – Брат!

Пиво кончилось, представляешь?

Пиво кончилось, жена ушла!»

Я и не знал, что на свете есть такое отчаянье.

Мне все чудилось что-то о трети вод

и полыни.

Ангел в футболке с третьим номером шел по небу,

трубя в свою дурацкую дудку.

Мы обнялись, как перед расстрелом.

Прошу прощения, перед рассветом.

После чтений ко мне подошел удивленный знакомый, забредший на стихи со своими студентами:

- Андрей, чего это он на вас показал?

Я пожал плечами. Я покинул город, о котором шла речь, лет за двадцать до 91-го года и даже в шутку не мог отождествить себя с героем стихотворения.

Больше выпадов с его стороны не было. Придя ко мне наутро завтракать, он вел себя мирно. Мы пили понемногу коньяк и разговаривали о том, о сем.

- Знаешь, - сказал я, - у меня есть один личный вопрос.

Я слегка нервничал – все таки странным было то, что я собирался сказать. Глядя на меня, он тоже чуть напрягся.

- Вы ведь друзья с Назаром?

Он кивнул головой. Я рассказал о ночном разговоре с женой Назара.

- Я, честно говоря, в затруднении. Как-то странно звонить человеку спустя пол года по такому поводу...

Мне показалось, он не совсем меня понял. Ему было немного неловко:

- Ох, у нее это обычная тема.

Наверное, он не одобрял, что тема стала достоянием посторонних. Вопрос был закрыт.

На следующее утро затемно я пришел, чтобы проводить его и забрать ключи от квартиры. Он оставил после себя почти безупречную чистоту. Только несколько скомканных бумажек лежало на столешнице в кухне. - Не нашел мусорного ведра, - извинился он. Ведра там действительно не было.

Зазвонил телефон. Это приехало такси. Мы спустились вниз.

- Спасибо за все, - сказал Писатель, и мы обнялись. Он сел в машину, и они поехали. Метель занесла следы автомобиля. Но я знал, что задержки рейса не будет. Он выполнил свою миссию – ответил на мой вопрос, разрешил мои сомнения и теперь мог улетать.  

2005 г.