 |
|
|
Эмилия Обухова
....НО ЕСЛИ ПО ДОРОГЕ - КУСТ ВСТАЕТ... |
|
Это случается каждый год, но всегда неожиданно – лето все еще ласкает и тихо радует, а вокруг, по сторонам и в вышине, вдруг загораются яркие гроздья рябины. Они, как огонь, притягивают, завораживают и странно тревожат: будто подают знак, зовут к разговору. И давно уже принят в русской культурной среде этот особый символ — грозья рябины напоминают о светлом, искреннем человеке, поэте ярчайшего таланта – о Марине Ивановне Цветаевой.
Красною кистью Рябина зажглась. Падали листья. Я родилась.
Спорили сотни Колоколов. День был субботний: Иоанн Богослов.
Мне и доныне Хочется грызть Жаркой рябины Горькую кисть.
Эти строки написала 24-летняя Цветаева. Как будто пыталась она разглядеть в рябиновом костре знаки своей судьбы, увидеть будущее. А ведь рябина, оказывается, и вправду не простое растение, в русских поверьях оно числится как дерево счастливое. А еще рябину называют "ведьминым деревом" и вроде бы она обостряет восприятие мира и развивает дар предвидения. Невероятно, но все это сходится с тем, что мы знаем о Марине Цветаевой. Эти стихи оказались пророческими - весь путь ее был горением, «непрерывной жизнью души», посвященной поэзии, Слову (вот и Иоанн Богослов). А уж горечи, пострашней рябиновой, - этого в жизни Марины Ивановны было довольно, горя - через край. О трагической истории семьи Цветаевой в России и на Западе написаны десятки книг. Ее поэзию знают и ценят во всем мире, стихи, прозу и переводы продолжают переиздавать большими тиражами, и главное то, что эти книги читают, раскупают. В фильмах звучат ее стихи, положенные на музыку. Даже она сама стала героиней фильма о русской эмиграции: и не важно, похожа она там на себя или нет (фильм М.Казакова «Очарование зла»), хороший это фильм или плохой. Речь не об этом. Важен сам факт — эта непонятная и, кажется, слишком сложная, одинокая и одиозная трагическая фигура по-прежнему интересна, нам, как оказалось, нужно читать ее стихи, ее письма и все, что написано о ней. В разных странах ученые-литераторы не перестают писать статьи о поэзии Цветаевой, публиковать книги о ее жизни и разгадывать ее тексты, иногда буквально закодированные. Вот и сбылось ее юное предсказание 1913 года:
Моим стихам, написанным так рано, Что и не знала я, что я – поэт, Сорвавшимся, как брызги из фонтана, Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти, В святилище, где сон и фимиам, Моим стихам о юности и смерти, Нечитанным стихам!
Разбросанным в пыли по магазинам, Где их никто не брал и не берет, Моим стихам, как драгоценным винам, Настанет свой черед!
Но все же не могла и предположить даже она, пророчица, что наступит в России такое время, когда не только ее стихи – даже имя ее опасно станет произносить, а книги не будут издаваться долгие годы и после ее трагического ухода еще много лет не окажутся «разбросанными в пыли по магазинам» рядом с горами советскописательской макулатуры. К слову о советской поэзии тех лет: когда-то Евтушенко написал большую поэму «КамАЗ» о комсомольской стройке. Ее напечатали в «Лит. газете», и все, конечно, понимали, что это был соцзаказ. Но многие отметили и другое: поэму эту стоило писать хотя бы ради этих четырех строчек в ней: А из Елабуги глядят Глаза Цветаевой Марины. Глядят, как будто говорят, О той войне неповторимой. Это было довольно смело тогда – полузапрещенное имя опального поэта поместить в обрамлении трудового комсомольского героизма. Евтушенко многое позволялось, и он этим живо воспользовался. Не только о Второй мировой войне шла здесь речь, а, по-видимому, и о кровавой войне Сталина против интеллигенции России. Ведь вся семья Марины Ивановны была уничтожена советскими карательными органами. К тому времени, когда они с сыном оказались в 1941 году в эвакуации, в этом последнем в ее жизни русском городе, ее муж и дочь были давно арестованы. Цветаева прожила в Елабуге всего несколько дней и совершенно отчетливо поняла, что «попала в тупик». Не только потому, что была совершенно одинока, и не потому, что не могла расчитывать, с ее эмигрантским прошлым, ни на какую советскую службу, и не из-за нищеты даже она решилась на добровольный уход из жизни. Просто она лучше других понимала, что «дальше будет хуже», как написала она в своей предсмертной записке к сыну. Из той страшной «неповторимой войны» с властью можно было выйти только так, как это сделала она. А ведь она была весела от природы, умела быть душой компании, любила свои дни рождения, несмотря ни на что. В восемнадцатом она, раздумывая над своим жизненным кредо, так сформулировала его: Я счастлива
жить образцово и просто:
Так и прожила. Цветаева всегда воплощала свои установки, она обладала огромной силой воображения — представления о своей цели и каждый замысел осуществлялся. Почти всегда, а ведь ей мешали. Отношение к Цветаевой в русском культурном обществе с годами менялось. И современный взгляд на жизнь, цели и творчество Марины Цветаевой — на все в целом в огоньковской статье молодого яркого критика и писателя Дм.Быкова «Против всех» представляется очень интересным и важным. http://www.ogoniok.com/archive/2002/4771/43-48-50/
Возможно, эта статья может показаться спорной, но она, прежде всего, серьезный документ в важнейшей теме (важной и для России и для Цветаевой) — темы о современности написанного Цветаевой, о ее сегодняшней нужности. Как она писала восторженно: «У кого-то смертная надоба во мне!» Вот чего хотела — смертной надобы для себя! Кажется, получилось. А Дм. Быков пишет: «... если говорить о Цветаевой-человеке, то поражает щепетильность и деликатность этого человека, чьею «безмерностью в мире мер» успели нам прожужжать все уши. Странно признаться, но весь мой моральный кодекс, все мои представления о нравственности стопроцентно исчерпываются одной цветаевской страницей, написанной незадолго до возвращения в СССР - по заказу... Так вот, у Цветаевой есть такой текст - «Милые дети», называемый так по первой строке; написан он был для эмигрантского детского журнала - разумеется, не состоявшегося, как девять десятых эмигрантских проектов. «Милые дети! Никогда не бросайте хлеба, а увидите на улице, под ногами, поднимите и положите на ближний забор, ибо есть не только пустыни, где умирают без воды, но и трущобы, где умирают без хлеба. Может быть, этот хлеб заметит голодный, и ему менее совестно будет взять его так, чем с земли. Никогда не бойтесь смешного и, если видите человека в смешном положении: 1) постарайтесь его из него извлечь, если же невозможно -- 2) прыгайте в него к человеку, как в воду, вдвоем глупое положение делится пополам; по половинке на каждого -- или же на худой конец -- не видьте смешного в смешном! Никогда не говорите, что так ВСЕ делают: все всегда плохо делают, раз так охотно на них ссылаются. Ну а если вам скажут: «Так НИКТО не делает» (не одевается, не думает и т.д.) -- отвечайте: «А я -- кто!» Не слишком сердитесь на родителей, помните, что они были ВАМИ и вы будете ИМИ. Кроме того, для вас они -- родители, для самих себя -- Я. Не исчерпывайте их -- их родительством. Не стесняйтесь уступить старшему место в трамвае. Стыдитесь -- НЕ уступить! Не отличайте себя от других -- в материальном. Другие -- это тоже вы, тот же вы. Не торжествуйте победы над врагом. Достаточно -- сознания. После победы -- протяните руку. Не отзывайтесь при других иронически о близком (хотя бы даже о любимом животном!); другие уйдут - свой останется». Я пользуюсь цитатой прямо из статьи Дм.Быкова, чтобы поскорее размножить этот мало известный текст, так просто и ясно дающий характеристику сразу обоим авторам. Цветаева и внешне, кажется, соответствовала своим представлениям. Среди многих описаний ее современниками особенно впечатляет рассказ молодой писательницы Лидии Лебединской: “Действительно, я благодарна судьбе за эту милость, за ту незабываемую в моей жизни встречу, которая состоялась 18 июня 1941 года. Цветаевой было тогда около пятидесяти лет, но, глядя, как легко и упруго она идет, в это трудно было поверить. Простое, из сурового полотна, платье. Белые резиновые туфли со шнуровкой, совсем без каблуков, и, может быть, поэтому создавалось впечатление, что она очень твердо ступает по земле... Если бы в тот день мне сказали, что она покончит жизнь самоубийством, я бы ни за что не поверила. День, когда нас познакомили, был ярким, солнечным, полным впечатлений от прогулки в Кусково, посещения Шереметевского дворца, катания на лодке, а главное, от присутствия этой необыкновенной женщины, ее внимания ко мне, двадцатилетней. Я даже удостоилась почитать ей свои стихи, наивные стихи о любви и разлуке, о дружбе и верности. Цветаева очень просто и весело предложила слегка отредактировать их. Ее замечания были точны и тактичны. До этого со мной никто так не разговаривал о поэзии». Эту запись процитировала год назад в статье, посвященной Дню рождения Марины Цветаевой, Марина Кацева, известный биограф поэта, она так писала о характере Цветаевой: «Она не была музой плача, отнюдь. Шутила, смеялась над чем только можно было вслух». О еще Кацева пишет именно о самой дате дня ее рождения, который отмечали обычно 8 октября. «Скоро век, как был коммунистами послан «в чёртову дюжину» старый календарь. Отмечая сегодня какие-то события, мы практически никогда не вспоминаем первую дату; она указывается только в энциклопедиях и академических словарях. Советский режим не раз пытался «откорректировать» многие факты цветаевской биографии, замахнувшись даже на столь непреложный, как день её рождения. 98-летняя Анастасия Цветаева, ещё здравствовавшая в дни столетнего юбилея сестры, неоднократно высказывала своё возмущение этим: «…Я не понимаю, каким образом могли назначить (!!!) днём её рождения 8 октября! — сказала она в интервью «Литературной газете». — ОНА РОДИЛАСЬ В ДЕНЬ ИОАННА БОГОСЛОВА — 26 СЕНТЯБРЯ ПО СТАРОМУ СТИЛЮ, 9 ОКТЯБРЯ ПО НОВОМУ. Так записано и в церковном православном календаре, который печатает две даты: 26 сентября (9 октября) — день Иоанна Богослова. И Марина всегда в этот день отмечала своё рождение… Мне, как её ближайшему человеку, сестре, непонятно это самоуправство. Оно должно быть немедленно исправлено. И прошу исправить эту дату и в тех странах, где отмечают столетие Марины Цветаевой». Марина Кацева («Кругозор», 2007,11) День рождения поэта Марины Цветаевой очень важно помнить и отмечать, ведь на самом деле, кроме этого, мы ничего не можем для нее сделать. И потом ведь от нее не осталось больше ничего материального, земного, кроме дат. Стихи не материальны.Но живущим трудно принять, понять факт абсолютного неприсутствия, и даже Ахматова не примиряласьс этим и искала напоминаний о Марине Ивановне, ее и от нее - знаков. Все мы
немного у жизни в гостях, А Марина Цветаева загодя в своих стихах припасла себе навсегда другой знак, рябиновый, да и оставила его — для всех. Эмилия Обухова
|
 |