Игаль Городецкий

 Судьба

 
  

С этой статьей ничего нельзя было сделать, она распадалась под руками. Библиотечный день, которым Дима так дорожил, один день в неделю, когда можно остаться дома и написать что-то для себя, безнадежно угасал. Аврал перед сдачей очередного номера московского журнала «Советский металлург», где Дима зарабатывал свои сто десять рублей, не позволял уделить себе ни минутки. Уже час он бился над двадцатипятистраничным трудом заведующей библиотекой Нижнетагильского металлургического комбината: «Учитывая большой интерес широких масс трудящихся к материалам съезда, наша библиотека создала все условия для их плодотворного изучения. Разработаны мероприятия, направленные на их реализацию, повышение роли решений съезда в общественно-политической жизни, в коммунистическом воспитании трудящихся, решении задач научно-технического прогресса…»

Больше ничего вразумительного Дима выжать из перечерканных, мятых листов не мог. А ведь его ежемесячная норма составляла не менее двадцати готовых страниц. Да где же их, блин, взять?

В последнее время все валилось у Димы из рук. А причиной была его любимая, ненаглядная Танька, прекрасная русская женщина, сероглазая красавица, которая почему-то согласилась стать его женой. Как хорошо, как замечательно они жили до тех пор, пока Танька вдруг не решила, что они непременно должны уехать в Израиль. Ну какого черта там делать Татьяне Николаевне Голубевой, дочери офицера, внучке столяра и правнучке священника?

Она сказала, что их еще не появившиеся на свет дети должны родиться свободными.

Господи, зачем, зачем ей этот Израиль, эти местечковые евреи, эта жара, эти арабы, эти камни? Ведь какое было счастье, когда они ездили к Танькиным родственникам в Карелию, к холодной быстрой речке, сумрачным елям, загадочным туманам. Да, над ним, Дмитрием Яковлевичем Шейнбергом, наверно, подсмеивались, но потом зауважали, потому что он мог – научился, специально научился, заставляя себя, – выпить три стакана самогона, загнуть девятиэтажным, поправить не хуже тестя забор, выловить здоровенного леща…

Месяц назад он стал членом партии, и Танька сморщилась, когда узнала об этом. Но ведь иначе его не станут повышать, не примут в Союз, а как он мечтал о кожаных корочках, о том, как они с Танькой будут запросто ходить в пивбар Дома журналистов, как он станет печататься в большой прессе… И все рухнуло, когда она заказала вызов. Боже, что он будет делать в этой израиловке – без языка, без подходящей специальности, без любимого города. Как Сема Полищук, писавший родителям: «Не могу здесь жить, задыхаюсь, – без леса, без травы, без осени, без весны…» Но Сема хоть инженер!          

Стукнула дверь. Танька вбежала в кухню, чмокнула Диму в щеку, схватила листок со стола: «Учитывая большой интерес широких масс трудящихся к материалам съезда…»

– Бедный мой, какой фигней тебе приходится заниматься! Ничего, скоро это кончится! Мы уедем к синему морю!

 

Пока Дмитрий Яковлевич Шейнберг горестно обдумывает эти слова, мы перенесемся на два этажа выше, в точно такую же квартирку, где прописаны супруги Ивановы – Николай Константинович и Дарья Ильинична (в девичестве Рапопорт). У Ивановых чудный сын Еремей пяти лет, названный так по настоянию супруги Николая, дочери профессора филологии и внучки гомельского скорняка, купившего в свое время подходящие документы. Николай Константинович имеет в жизни две страсти: он очень не любит советскую власть и очень любит свою жену Дарью и сына Ерему.

И хотя Дарья в минуты раздражения кричит Николаю, что он женился на ней исключительно ради того, чтобы использовать как средство передвижения, это не так. Николай, здоровенный голубоглазый русак, полюбил Дашу, когда оба еще учились в школе. Тогда он и не помышлял ни о каком Израиле. Но теперь он знал об этой маленькой мужественной стране все, то есть все, что мог раздобыть. Тайно от жены он ходил по субботам «на горку», где познакомился с молодыми насмешливыми евреями и сумел завоевать их расположение. Евреи давали Николаю разные книжки и даже пытались поговорить по душам с Дарьей. Но она их прогнала.  

Дарья тоже имела страстишку: она любила Россию, готова была пострадать за русский народ, но понимала в глубине души, что на фиг ему не нужна. Дарья осознала эту горькую истину, когда после окончания пединститута их с Колей распределили в деревенскую школу. Местные антисемиты мгновенно вычислили Дашину национальность. Не помогли ни имя, ни вызывающая фамилия. Наоборот. Детишки падали под парты, слушая, как Даша вдохновенно читает: «Гусь, куда же несешься ты?..» Из деревни супруги позорно бежали, но Дашина любовь к России не уменьшилась. Неразделенная, она сделала Дарью печальнее и строже.

Такого удара со стороны самого близкого человека Даша не ожидала никак.

– Куда ты собрался, Николай Иванов? Это же просто анекдот!

– Даша, пожалей Ерему, если себя не жалеешь. Что с ним сделают в армии?

– Ничего, послужит. Как все. Там он сблизится с народом, Россию узнает.

– Еврей с этим идиотским именем!

– А в Израиле?

– Что в Израиле? В Израиле он будет Ирмеягу!  

– Никогда!

В пылу гнева Дарья даже предлагала Николаю развестись и валить куда угодно, но, успокоившись, поняла, что без нее супруг дальше Жмеринки не уедет.

 

Веселые евреи-отъезжанты, учившие иврит в одной группе с Николаем, советовали ему развестись и жениться на другой еврейке, даже невесту подобрали, пламенную сионистку, но без Дарьи и Еремы он жить не мог. Только и оставалось Коле, как бессонными ночами мечтать о Поселении в горах Шомрона, представлять себя его защитником с верным «узи» на плече, «береттой» и ножом за поясом. А в уютном домике под черепичной крышей уже накрыт стол, и Дарья зажгла субботние свечи… Боже, какая она дура! Что делать? Что делать?

 

Что же делать, Господи? В отчаянии вопрошают тебя два несчастных мужика, а две женщины плачут, изводятся, теряют свою красу. Ведь ты Демиург! Что тебе стоит переиграть, свести вместе сероглазую Татьяну и мужественного Колю? А Дарья пусть души не чает в русском патриоте Диме, сама такая. Ведь в одном доме живут!  Какие бы замечательные пары получились! Правда, не совсем ясно, что будет с Еремой, у кого он родится. И как русская семья Ивановых попадет в Израиль. Но ты же Творец! Создай им еврейскую бабушку. Шейнберга сделай Ивановым, а Иванова Шейнбергом. Или Рабиновичем. Не смею Тебе подсказывать.

С другой стороны, Ты сотворил то, что сотворил, с какой-то целью. Может, Ерема, оставшись в России, станет спасителем русского народа? Хотя с такой мамашей он точно в армию загремит. Или Дима, попав в Израиль, прославится как великий раввин? И это вряд ли. Нет, как видно, ничто не изменится. И потащит настойчивая Таня своего мужа в Израиль. И будет он там лежать на диване и вспоминать карельские березки, а Татьяна будет надрываться на уборке. А Дарья? Что Дарья? Затаскает своего Колю по митингам. Не дай Бог, Ерема без отца останется.

Ты этого хочешь, Господи?