О себе
Родилась
в годовщину трагедии Российского престола в 1947 году в
Петербурге. Узнав об этом в юности из самиздатской литературы,
обвела 17 июля в календаре траурной рамкой и много лет свой день
рождения отмечала только так... Сейчас, когда всё святое свелось
уже к ритуалам и портреты убиённых, как и Мону Лизу, малюют на
кошелках, я вполне могу выпить с друзьями за своё здоровье и в
этот знаменательный день...
К сожалению, биографии на интернетных страницах
принято писать как «резюме» в Америке или – то же самое –
«бевербунг» в Германии: ну, посмотрите же, какая я хорошая,
примите меня!..
Мне кажется, что я и в самом деле хорошая. Но
отнюдь не потому, что формально состою членом нескольких
престижных творческих Союзов в России и в Германии, и не потому,
что вышли уже десять моих поэтических и прозаических книжек, на
русском и на немецком языках, а публикации в периодических
изданиях перевалили за тысячу.
И даже не потому, что издаю при каждой
возможности своих коллег, составляю сборники, альманахи и
антологии. Всего этого могло бы не быть, и до 1985 года
казалось: не будет...
Я, наверное, всё-таки хорошая, потому что в
детстве однажды бросилась на рельсы перед разгоряченным, красным
лицом трамвая, спасая бездомную собаку. И с тех пор всегда
поступала так, не раздумывая. Всю свою жизнь я пыталась
заслонить тех, кого линчует толпа. И тогда толпа принималась уже
за меня...
Я, наверное, всё-таки хорошая, потому что люблю
своих друзей и стараюсь быть снисходительной к недругам.
А так биография – как биография: училась,
трудилась, женилась...
(Именно женилась: я никогда не была за мужем,
все они, так почему-то получалось, были за мной...)
Рискну повторить банальность: моя биография – в
моих эссе и стихах.
Моё мироощущение, да уже и, пожалуй, возраст
таковы, что «резюме» или «бевербунг» я могу писать только для
Господа Бога и для его небесной канцелярии... С тем же,
привычным подтекстом: примите меня!..
Впрочем, если наша взаимная бумажная волокита
протянется ещё лет этак двадцать, роптать не стану...
… Я уже консервативна, и больше всё-таки доверяю
«бумажной» литературе. У неё сейчас маленькие тиражи, но зато
большое прошлое...
А значит – и Будущее...
Стихи
Стихи и фото любезно
предоставлены редакции мужем Ольши Бешенковской Алексеем
Кузнецовым.
Семь лет – один ответ,
и снова – сон глубокий...
Я знаю, что кивнёт
согласно каббалист...
И мимо пролетит
печальный, одинокий,
чтоб новым корнем стать,
скукожившийся лист...
Не следует роптать
на ветер переменный.
Стерпи – и новый день
подымется в зенит!
Мне чудится опять,
что в чашечке коленной
мой завтрашний разбег,
как ложечка, звенит...
Так после тесных сот –
простора мне, простора!
Дерзну поцеловать
и Обскую губу...
А жизнь – на то и жизнь,
чтоб самое простое
являло вещий смысл
и вылилось в Судьбу...
2005
ДЕСЯТЬ ВОСЬМИСТИШИЙ
1.
Не спрашивай, над кем
заламывала строки,
Губами согревай
безжизненные руки.
Безадресной тоски
безвременные сроки
Должно быть, приговор
Всевышнего от скуки.
Ты спрятал огонек от
возгласов и ветра -
Мудрее хитрецов слепое
обожанье.
Ну вот и дождалась любовь
твоя и вера
Как слёз и орденов, и
гимнов каторжане.
2.
Пусть нас покачает на волне
Медленной (шампанское - на
верхней...)
Чувство справедливости во
мне
Прочих долговечнее,
наверно.
Вот уже, казалось бы, на
спад
Сердца сумасшедшая
кривая...
... Плечи нарастают и
слепят,
Всплеск - и с головою
накрывая...
3.
Мы никуда не уплывём.
Темнит вода в щелях сарая.
И стонет палуба сырая
По той стихии, где вдвоём
С другим, которому на вид
Шальное море по колено...
Утешь! Но вырваться из
плена
Напрасно сердце норовит.
4.
Ты сегодня спасаешь мне
жизнь
И не чувствуешь этого даже.
Укрываешь виновного в
краже...
Откажись от меня, откажись!
Я, наверно, совсем пропаду,
Согреваясь в ограбленном
доме,
Оправдавшись, что воздуха
кроме
Ничего не имела в виду...
5.
Не воспевай. Я этого не
стою,
Хотя не меньше нимфочки
любой.
Не разрушай семейные устои,
Качай дитя по имени Любовь.
Ты - постоянство, а моя
погода
Опять штормит и дёргает как
нерв.
Я не краду предметов
обихода.
А новый муж - как новый
шифонер.
6.
Неужели ты не понял,
Кто раскачивает душу?
Кто - тобой - меня на сушу
Выволакивает... Вспомнил?
Я тебя не долепила:
Стало совестно, а может
Просто легче. Что-то
гложет...
Снова - ведьмовская сила?
7.
Откровенной халтуры
Не люблю и греша...
Веер клавиатуры -
Человечья душа...
В тишине, без хорала,
Для тебя и себя
Ну, конечно, сыграла.
Но, конечно, любя...
8.
Ты спас меня, а мне тебя -
терять.
Мне всё терять,
единственного ради:
Увы, не только истины в
тетради -
Того, кто поддиктовывал
тетрадь...
Прости его. Упрямец и
гордец.
Скала среди неровностей
плешивых.
Многостаночник влюбчивых
сердец
И однолюб, не терпящий
фальшивок.
9.
Мы с кем-то кого-то друг
другу дарили -
Как золотом пробы пониже
сорили
(Издержки в нелегком пути).
А может, чтоб сердце от
жалости сжало,
Мы то, что заслуженно
принадлежало,
Пытаемся преподнести?
Довольно, любимый! Мы их
отбирали -
Даря и гоняя по нашей
спирали,
Но щедро платили собой.
Толкали на подлость.
Толкали на подвиг.
Но всё-таки жизни смыкаются
по две,
Сумевшие выдержать бой.
10.
Душа лесиста, жизнь -
мясиста.
Чужие запахи ловлю...
Но даже в плоскости
марксизма
Первоисточники люблю.
А мы - вселенские сиротства
Друг другу жилы - до
желе...
Как будто не с кем нам
бороться
На этой яростной Земле...
1978.
А на поле-то – Господи Боже
ты мой –
васильки, и ромашки, и
маки!
Что ни вечер: из дому иду
к ним – домой,
отрывая перо от бумаги.
Еле движется речка, и птицы
журчат,
и стоят облака золотые.
И к ногам неизбежно падет
алыча –
лунный плод, как тебя
по-латыни?
Мы забыли названья пичужек
и трав,
соловья не узнаем по
свисту.
Был ты, верно, Господь,
изначально неправ,
подарив этот мир атеисту...
2005
А умирать - на родину,
дружок,
В родное петербургское
болото...
Всего один пронзительный
прыжок
На запасном крыле
аэрофлота!
Скользнёт пейзаж, прохладен
и горист,
Нахлынет синь - воздушный
рай кромешный.
И ни один угрюмый террорист
Не просочится в раструб
кагэбэшный...
(Хранит Господь и воинская
рать... )
Потом припасть к земле и
повиниться:
Стремятся все в Россию
умирать,
А жить - так вся Россия -
за границу...
Как светел снег! Как
церковь хороша!
Теней друзей порука
круговая...
На честном слове держится
душа.
На честном слове...
Крепче - не бывает.
АГОНИЯ
(Венок восьмистиший)
Непременно с лабиринтами
барокко
Дом, в котором происходит
моя старость.
Незадолго перед судорогой -
странность:
Пить - не пью, но всё
помешиваю мокко
В чашке чудом уцелевшего
сервиза
На осколки разлетевшейся
эпохи...
Фаворитов оглушительные
вздохи -
В мир иной почти
оформленная виза.
- 2 -
Непременно с лабиринтами
барокко -
Ну а проку-то? Была бы
помоложе...
На тахте полуживя и
полулежа
Не равно ли, что в хоромах
- что в бараке
Но со здравым смыслом,
видно, что-то осталось
Подавай мне бакалею из
Марокко,
Мебель только рококо, и
лишь барокко -
Дом, в котором происходит
моя старость.
- 3 -
Дом, в котором происходит
моя старость:
Слёзы свечки, завитки
угрюмой меди.
Шкуре мною неубитого
медведя
Греть мою подагру суток не
осталось...
Времена - что имена, а те -
как страны, -
В предварительных заявках
их не просят.
Просто любят. Я любила. Это
- просто
Незадолго перед судорогой
странность.
- 4 -
Незадолго перед судорогой -
странность:
Рассылаю приглашения на
вечер
Всем, которым обещать себя
на вечность
Безнаказанно суфлировала
страстность.
Всем, которые под ливнями
промокли
Бескорыстными скульптурами
терпенья.
Усмехнусь ли? Зарыдаю ли
теперь я?
Пить - не пью, но всё
помешиваю мокко...
- 5 -
Пить - не пью, но всё
помешиваю мокко,
Всё ворчу, чтобы
захлопывали двери -
Тем, которым дёрнул черт
меня поверить,
Не предстану до
торжественного морга.
Не видать им утешительного
приза:
Рук трясущихся с провисшей
грудью вкупе. -
(Горький кофе подслащу -
пекусь о вкусе -
В чашке чудом уцелевшего
сервиза...)
- 6 -
В чашке чудом уцелевшего
сервиза -
Ночь размолотая с пряным
ароматом.
Смерть отлично овладела
сопроматом, -
Нам ли, немощным, бросать
ей жалкий вызов...
А сервизовы дела не так уж
плохи:
Ветви - роспись - вновь
привьются черенками.
Разобьётся - клей поладит с
черепками
На осколки разлетевшейся
эпохи.
- 7 -
На осколки разлетевшейся
эпохе
Сострадаю и завидую
отчасти:
От неё хоть черепки - как
боль от счастья.
У неё дела не очень чтобы
плохи.
Запершили в горле слов
бессвязных крохи.
Звуков, красок я уже не
различаю.
А мудрей не становлюсь. Но
замечаю
Фаворитов оглушительные
вздохи...
- 8 -
Фаворитов оглушительные
вздохи
В перепонках разрываются
как бомбы
Перстень - гиря... Скоро,
стало быть, пред Богом
Появлюсь, как подобает по
эпохе:
В скромном платье, без
молитв, пуанты снизу...
Сковородку мне готовят -
жарче лета...
(Говорят, что нынче только
партбилеты -
В рай заранее оформленные
визы...)
ЗАВЕЩАНИЕ
Пускай тому достанется мой
дом,
Кто сам такой придумает
потом. -
И вдруг найдёт...
Давно пылится лира...
Живи, как хочешь, будущий
жилец,
В утиль сбывая блеск моих
колец,
А что оценят -
в
фонд защиты мира...
1972.
Помню как в унылом
Ленинграде
на убогой лавочке у дома
что ни день сидели две
старушки
ботиками детскими качая
и однажды мне вдруг стало
страшно
я себя увидела как третью
в стёршейся каракулевой
шкурке
ботиками тихими качая
я живу в другой стране и в
доме
тоже вызывающе высоком
потому что селится охотно
низкий люд в бетонные
хоромы
вечером турецкие старухи
тёмными окутаны платками
каркают о чем-то так
недобро
что опять становится мне
страшно
неужели эта остановка
вот уже последняя отсюда
в шлёпанцах на левой ножке
правый
вынесут- здесь слишком
тёплый климат-
сквозь кошмары диких
детских криков...
нет уж лучше поменяю адрес
отряхнусь начну зубрить
английский –
и старух нью-йоркских не
замечу...
2005
ххх
Так всегда на свете было,
оттого и тёмен свет:
надругалось мерзко быдло
над понятием «поэт».
Ну-ка, бледный небожитель,
землю жри... Горька на
вкус?
И сверкнёт гебешный китель,
и мелькнёт вождецкий ус...
Ну а раньше. Ну а прежде?
Тот же метод, та же
страсть:
на Христе порвать одежды –
и Учение украсть...
Но бессмертно наше слово,
наша слава – впереди.
Петр и Павел, вам – улова!
И – смятения в груди...
Ну а быдлу – то, что быдлу,
что желает и само:
приравнять дерьмо к
повидлу,
и – роскошное ярмо...
2005
ххх
Черепичные крыши, угрюмые
башни
и сомкнувшие плечи холмы.
Здесь недавно сверкали щиты
в рукопашной
и сандали не знали зимы...
Прохожу я – буквально –
историю Рима,
негодуя, ликуя, устав.
Слишком поздно ты выпал мне
, путь пилигрима –
Острой болью пронзает
сустав.
Эта жизнь интересней любых
описаний:
Сноски ветра и шелест
цитат...
И случался не раз под ея
небесами
Соблазняющий ангелов сад...
Все пути неизбежно приводят
к началу
и к ногам заскорузлым
Творца...
И поскольку я душу ни с кем
не венчала –
От Сиянья не спрячу
лица...
Расскажу, что грозы
накопилось в природе,
что на брата – по-прежнему
– брат...
Но сандалии римские всё ещё
в моде,
и течет золотой виноград
по щекам, по рукам, по
древесному телу –
здесь, на склоне, замру и
врасту...
Нету сил добираться к иному
пределу
и судьбы – на другую мечту.
Растопырены ветки, со
словом не сладить.
(Хорошо хоть, - жила
налегке...)
Бог услышит меня из моих
германландий
и на русском поймёт
языке...
СОНЕТ И СОЛДАТ
(диалог)
СОНЕТ: Что весишь ты,
Солдат,
На чашах Клио и Фемиды?
Всё копошенье ваших дат
Как в голове планеты -
гниды.
Когда очистят добела
Её на бреющем полете,
Найдут меня - поймут: была,
Сочилась жизнь души и
плоти...
СОЛДАТ: Помалкивай, Сонет,
Не от тебя родятся дети...
Я - перегной, ты - мусор в
Лете,
Где даже дна для смерти
нет.
Где захлебнулся рыбий пир.
Ни заучить, ни в камне
высечь...
И если выплывет Шекспир -
Солдатский шанс: один из
тысяч...
СОНЕТ: Ну что же, и один
Творец на мертвом поле
воин:
Он в череп жизнь живую
волен
Вдохнуть, и страсть - в
обломки льдин.
И уцелей на всей земле
Одна беспутная лахудра,
В ней воссиявшая Лаура
Взойдет на нищенской золе!
СОЛДАТ: Мужчина одинок
Как перст на черном
пепелище.
И не утех любовных ищет,
А кости матери у ног.
И снова плуг, очаг, семья,
Кресты на темени планеты...
А уж салаты и сонеты -
К вину, к излишеству
семян...
СОНЕТ: И голоден, и гол,
Тропою горестно-окольной
Всю жизнь один бредёт
глагол,
А видит выше колокольни...
Ему и в смерче шаровой
Корявый ствол - костыль и
лира...
А ты... Ты жалкий опыт свой
Возводишь в ранг законов
мира.
СОЛДАТ: Трагедия в судьбе
Народной - этот опыт жалок?
К слезам прижатый полушалок
-
Тряпьё безродному тебе...
Да если б мир внимал стихам
И забывал прочистить жерла,
Твоих певцов птенячьи горла
Давно бы с миром - к
потрохам...
СОНЕТ: Ну, как ещё с тобой
Мне говорить, ты как
татарин...
СОЛДАТ: И ты элементарен.
Вкушал нектар - понюхай
бой...
СОНЕТ: Я кровью истекал...
СОЛДАТ: Как сбитые
голубки...
А здесь не морс - моча и
кал,
И фарш ушей из мясорубки!
СОНЕТ: Вот то-то и оно.
А ведь сначала было
Слово...
Какая дичь защита крова:
Всем небо дадено одно.
СОЛДАТ: Один у смерти
чин...
Как эта почва под ногами,
Оно растерзано богами
На клочья родин и чужбин!
СОНЕТ: Убийственная тьма...
Так свято веритиь в наши
мифы...
...Венера с Марсом, спор
сизифов
послушав, скрылись за
дома...
ДОМ
Обломанность задоринок,
сучков/?
Обломовская склонность к
постоянству
Удобной позы - пусть летают
мысли,
А сами лёжа зла не
сотворим?
Но рифма разжижается...
Но ритм
Не может - лёжа...
Заедает проза,
Как говорят поэты, заедая
Кулинарией светлый
алкоголь.
...Итак, пейзаж с паршивую
овчинку - с окно.
Газона стёртое сукно.
Противувзглядный
параллелепипед, а на газоне
- пара лилипутов,
которым всё пока разрешено.
/И главное, что
хочется, и даже обидно, что
запрета не дано/.
А рифма-то откуда?! Всё
равно...
Ни даром не хочу, ни на
продажу.
Всё надоедо - нет же, надо
есть
Пресыщенным, не в меру
раздобревшим
И благодарным взглядом, да
и лесть
Нет-нет, а подливать,
стремясь - пореже.
Стремясь - спустись,
стремяночка, с небес,-
К другим ландшафтам, к
звёздным брудершафтам,
Да и к земным.../“Того?“
Ну что ж, не без
Того, как не без тела и
душа-то.../
Ах, эти скобки...Ладно б -
на двери
Да на бумаге... Дышим через
скобки
Железные. Попробуй,
отвори...
Не пробую, хотя и не из
робких.
А пробую /уже в который
раз/
Противувзглядный дом /уже
на крепость/...
Не может быть, чтоб я
любила вас,
Столбы, газон, и прочая
нелепость.
Вы мне даны по ордеру, в
окно
Вошли, как входят шайбами
консервы
В наборы с кофе; как
входили, но
Дороже стал.
Тем
более, не сетуй,
А торжествуй: лишь тот, кто
одержим
Останется от гущи
претендентов -
И суррогат, и чаевой режим
Утешат прочих.
А тебя?
Да тем-то
И маюсь, и июнюсь, и ...
Пока
Довольно /слава Богу, что
не больше/.
А там, за крышей, - тоже
облака,
А их не видно...
Господи, не болью ж
Всегда, как той злодейкой -
алкаши!..
Она же тоже может
притупиться,
И доконать, и кто-то -
„согреши“
Подскажет сердцу как
первоубийце:
В утиль её! В прохожего! В
царя!
В царя... В царя... О,
магия последних,
Случайных слов... Пропасть
- так хоть не зря...
/Но мысль - потом. И кара.
И наследник.../
В царя, в царя...
Но где ж его возьмёшь...
Перевелись достойные
кинжала...
А пачкать сталь чиновничьей
возней,
Лакейской кровью - лучше
книгу жалоб...
Нашли язык, чтоб смерть не
оголять,
Чтоб им не вешать нас, а
нам - вериги:
Одни плывут как пена в
„жигулях“ -
Другие пишут жалобные
книги...
Поэты с царедворцами: Ату -
Ау... Совместный аут...
Странно...
Сближали кубки Цезарь и
Катулл -
И сталкивались мужество
тирана
Завидовать свободе соловья:
Что не прикован к должности
отцовой,
Что может плакать или
целовать
Открыто - хоть на площади
дворцовой,
/“Гай“, - посвист ветра, -
„гей!..“
и сам
шалел/
А тот в ответ не каялся -
скандалил,
И эпиграммой жалил, и жалел
Диктатора в мальчишеских
сандалях.
Титаны пьют... Советники
сопят
И ждут развязки острого
сюжета...
Чем козни - казнь! И в
этом враг - собрат.
Политик, но какой размах! -
поэта...
Расшатан трон - зато
надёжен стул.
И внятна Смерть, как в
юности когда-то.
Но для себя искал её
Катулл,
А Цезарь...
Цезарь
всё-таки диктатор..
Титаны пьют...
Вдвоём, на равных, без
Подобострастья или
панибратства.
Каприз тирана, слабость,
интерес
Понятен, если трезво
разобраться:
Любовь к любви - уже не
плоть, но дух
Республики и Юности...
Как близки! -
Сплелось, слилось, - нельзя
одно из двух...
Но можно всё и всех - под
обелиски.
Не экономить мрамора и
слёз,
Из пушки - фейерверком - по
воронам!
...Как сушит горло пыль
из-под колёс
Истории за дерзким
поворотом.
И что ты значишь, свой
микрорайон,
Когда страна - провинция
Вселенной...
Микрострадаем и микропоём
Мы, выкресты двадцатого
колена.
Какая боль пронзит и
прошибёт,
Когда столетья вспрыснуты
под кожу?
Ветвь по глазам.
Заброшенный швербот.
И нерв зубной.
И
силуэт похожий...
2.
Какая боль гнездится у
виска,
Бурит железным клювиком
подкорку?
Чего искать? Забытую
подколку?
Свободны завихренья
завитка...
Чего ещё, прожорливый
птенец?
/Как червячка заморишь и
удава.../
Ветвистых трещин каменных
тенет
От шаровой сердечного
удара?
Чего искать:
противувзглядный дом
Туристу не скучнее
Эрмитажа,
А Эрмитаж - поставь на
место том -
По истеченью близостного
стажа
/Восторга узнаванья,
столбняка
Открытия/ - заблудится в
газонах...
Екатерине - дай истопника,
А космонавту - кубиков
озонных.
Столь очевиден этот
механизм,
Что грустно даже - тайны не
осталось...
Ну, затянись, ну, даже
усмехнись -
А ведь придёшь и свалишь на
усталость...
А кто тебя от бездны
заслонил?
Давно б нога скользнула по
карнизу...
Легко топиться в космосе
чернил,
Который светом истины
пронизан,
А ты попробуй в жизни...
Ты рискни
Без капельки надежды на
спасенье.
Икар ведь не пристёгивал
ремни,
Христос не уповал на
воскресенье!
Не так поймут?
Какая трын-трава...
/Как и сейчас, не больше -
и не меньше./
Что б ни плели - а смерть
навек права,
Урок, упрёк. Но -
глухоонемевших...
Переходи в легенду - путь
открыт:
Зажглась луна, зелёная до
жути...
...Старухи остаются у корыт
И больше со стихиями не
шутят?
Не торопитесь...
Вертится она!
Что смерть - и жизнь её не
погасила -
Есть и по эту сторону окна
Какая-то отчаянная сила.
Закрыв глаза на бездну
виз-а-ви,
Предав слова огню, но не
огласке,
Смотри, как ладят с ересью
любви
Иезуитски пламенные
ласки...
В католики?
В
буколики?
В букет
Тех, праздных /ярко
выряжена серость.../
Под окнами?
За
горечью - в буфет?
В буклет - за сладким?
Электрооседлость
На стуле -
как
двуспальный паралич!
Ах, личность века -
синенькая кура...
Ах, Синекура...
Что ж, Илья Ильич -
Не самая ничтожная
фигура...
3.
В сафьяне - Фет.
На скатерти - графин.
На окнах - шторы.
На глазах - ресницы.
На всякий случай -
дверь...
Себя, как финт,
Не выбросишь на чёрную
страницу -
Споткнёшься, усмехнёшься и
зевнёшь:
Лень-матушка...
/А батюшка - пропащий.../
Как проповедь спасительная
ложь,
Ты исповеди грешника
образчик.
Обрящет ли на паперти
душа?-
На памяти?
Выскальзывает мрамор...
А милый рай в треухе шалаша
-
Не Оклахома ль? -
спрашивает Крамер
Через границу.
...Где она, Господь?
Для визитёров -
там же, где таможня.
Для постояльцев -
даже дух и плоть
Нерасторжимы на - „нельзя“
и „можно“,
Как горизонт - на „небо“ и
„земля“...
Не существует ощупью
границы.
Экран и зал...
Петелька и петля...
И от своих страниц не
отстраниться,
И от страны.
И
тряпкой от окна.
Рукой - от солнца.
Дамбой - от меленья.
И где рубеж безоблачного
сна
И переход в иные измеренья?
4.
Сначала вышьем парк,
английский.
Нет!
Легко чертить, смотреть -
как на штангиста
в нормальном весе; не
патологичен,
как, скажем, Дом Советов -
слиток мышц,
подогнанность под статую,
но - в сквере,
но - симметричен / бицепсов
игру
угадывай, как рифмы
графомана.../,
как будто сердца - два; а
для души
и вовсе нет простора -
безвоздушна
стыковка мышц.
Посмеет ли язык
гармонией назвать
элементарность...
Итак, сначала парк.
По-итальянски.
В абсурдном стиле.
/Пусть газоновед,
за-носо-вод не говорит „во
вкусе“ -
не в итальянском вкусе, а в
своём,
как и в своём уме, и в
стиле тоже -
свободный стиль заплыва в
невесомость
ночную.../
Шелестел
по-итальянски -
Осуществлён как вольный
перевод.
Ажурный мостик. Навесная
ива.
Беседка - для бесед без
лишних слов,
а лишь необходимыми -
такими,
как только те, что смысла
лишены
житейского - исполнены
иного.
Итак, беседка в духе
рококо.
/“Ко-ко“ не надо - пусть
несутся дальше.../
Капризен вкус любивших
созерцать:
вегетарьянство взгляда есть
естество.
Беседка же - условный
переплёт,
шкатулка из поющей
целлюлозы,
Изящество Парижа и Шопена
в архитектуре с лёгким
сквознячком...
Как будто всё...
Осталось
- гладью пруд,
и крестиком - фамильное, на
склоне...
А дом? Ах да, конечно, где
же дом?
Ну да, конечно, главное
забыла,
А, впрочем, разве главное
не в том,
что МИР и ДОМ, промотанные
было,
буквально равнозначны?
Запах мыла
В ромашках влажных,
вспененных лицом, -
как только в детстве
и перед концом...
А вон и рифма:
свистнула и взмыла...
1976.
ххх
Досмотреть эту жизнь до
конца, проморгав переход
в тишину Тишины и в
Господне пространство иное...
Отчего негатив? –
Бело-черный булгаковский кот
на ученой цепи ...
(Метафизика иль паранойя?)
Я не верую в рай, кроме
детства, когда махаон
трепетал на ладошке,её
перепутав с ромашкой.
С рельс взлетел паровоз.
Отмелькал золотой марафон...
Гол Приёмный Покой. И
невидимый почерк размашист.
Снег слепит как в саду
царскосельском в крещенский мороз.
Я не верую в суд, кроме
честного взгляда в зерцало...
Этот лёгкий дымок изо рта –
этот вечный вопрос:
неужели Душа? Неужели уже
отмерцало?
Дотерпеть эту жизнь, эту
боль, и очнуться в другой,
где Иисус не распят, не
отравлены реки и книги.
Доверяя земле, трогать
тропы босою ногой
и не знать, что за крылья
повсюду расплата – вериги...
(2004)
|