Семён Каминский

 Новый щеночек

Памяти Ольги Александровны

Едва стемнело, пошёл мокрый снег. Девочки всё время подбегали к кухонному окну - из него единственного был виден тускло освещённый двор, - крепко прижимались разгорячёнными лбами и носами к холодному стеклу, чтобы разглядеть сквозь косое белёсое мельтешение вход в подъезд: не идёт ли уже папа?.. Но тот всё не шёл, и колючее нетерпение нарастало. Возвращались в гостиную, уныло пялились в  телевизор - вот уже и кукольный пёс Филя пожелал всем детям страны "спокойной ночи"...

- Мог бы и позвонить, - сказала мама. Она тоже волновалась, правда, больше из-за того, что на дорогах, наверняка, - жуткие заторы, и троллейбусы не ходят. Как-то он теперь доберётся?

Наконец, уже в начале десятого, заворочался ключ в замке входной двери, и появился папа - мокрое, красное лицо, остатки снега - на усах, пальто и ушанке, но - довольный и загадочный. Он поставил на пол в коридорчике, куда сразу же сбежалась вся семья, сине-белую спортивную сумку с надписью USSR. Сумка была наполнена кусками мягкого чёрного кроличьего меха от старой Надюшкиной шубки, и мама, засунув туда руку, долго пыталась нашарить там что-то, поочерёдно вытаскивая на пол меховые куски. Наконец, один из них оказался крошечным чёрным щеночком королевского пуделя… Были охи и ахи, визги, Нина - на правах старшей - быстренько завладела меховым комочком, Надя пыталась подержать его тоже…

- Смотрите, смотрите, какой он,... - всё время повторяла она, проводя по шёрстке одним пальчиком, и никак не могла подобрать нужного определения…

Папа докладывал о проделанной работе: щенок в клубе стоил немало, но был супер породистым, с настоящей родословной, с собачьими родственниками из "семьи председателя Президиума Верховного Совета Анастаса Микояна", и даже все нужные бумажки - налицо…

В тот же вечер было решено назвать щенка Максом - в доме боготворили Максимиллиана Волошина. Макс рос, и вскоре стало понятно, что он не только писаный красавец, искренняя душа, но и большая умница, - как известно, редкое сочетание даже у людей… Человеческими же привычками и качествами Макс не переставал удивлять. На завтрак ел омлет, который ему специально готовил папа, на обед, частенько, - борщ. Причём, сцена поедания борща была совершенно уморительная - папа предварительно подвязывал Максу на затылке его длинные уши круглой розовой аптечной резинкой, и тот приступал к аккуратной - по собачьим меркам - трапезе из любимой эмалированной миски. Также Макс обожал хрустеть листьями сырой капусты, и исподтишка, но довольно ощутимо, портил воздух после этого лакомства, что приводило к бо-о-льшим конфузам, в случае присутствия в доме гостей...

Первое время папа ещё как-то пытался приучить девочек к порядку - хотели, мол, собаку, милости просим: гулять, кормить, мыть, учить, в конце концов... Где там! Терпения хватало только на игры, да и то ненадолго. Нина уже начала взрослеть и легко могла отговориться от всех обязанностей необходимостью делать уроки, бежать на репетицию в драмкружок, рисовать (у неё действительно были способности, и её серьёзно готовили к карьере художника). А меньшей, Надюше, вообще прощали всё… Поэтому папа постепенно смирился со своей судьбой, Макс - тоже. И, если первый, приходя с работы, безропотно, в любую погоду, тащился прогуливать собаку, то второй - столь же безропотно - ожидал этого мгновения, и не докучал женщинам своими  потребностями. Впрочем, когда изредка, по необходимости, и после длительных уговоров, юные хозяюшки всё же отправлялись с Максом на прогулку, то сама прогулка с весёлым, черно-кучерявым, шикарным псом оказывалась вполне даже приятной. Неинтересным был только обязательный ритуал мытья лап в ванной после возвращения домой…

Жизнь продолжалась. Папа и мама старели - и начинали болеть разными, всё более неприятными болячками. Ниночка училась, выходила замуж, разводилась и рожала детей. Она работала по оформлению магазинных витрин - занятие не самое интересное, поэтому продолжала упорно и безнадёжно мечтать о карьере театрального или киношного художника. Она часто приезжала в гости, вечно спешила куда-то и "подбрасывала" родителям своих малышей. Макс же, у которого, несмотря на многочисленные попытки старательно организованных брачных церемоний, собственных щенков почему-то не получалось, проявлял огромную ответственность в деле охраны детских колясок. Он, обычно даже чересчур дружелюбный,  настолько рьяно следил, чтобы никто, из пахнущих бедой и перегаром, не приближался к охраняемым им человеческим щенкам, что ему стали постоянно поручать коляску со спящим Нининым первенцем Игорьком (а потом и другими её детьми), стоящую в каком-нибудь тенистом уголке двора, а, когда приходилось зайти в магазин, - то и на улице. Потом его защитой стали пользоваться и другие соседские мамы: колясочки составляли близко друг к другу, рядом, вроде бы вальяжно, усаживался Макс - и вы могли быть совершенно спокойны за безопасность своего дитяти.

Надюша отбыла нудную детсадовскую обязаловку, тихо, но страстно ненавидя  хождение строем; в радость отбегала своё по соседним дворам и крышам сараев; и, как-то без особого энтузиазма закончив обычную школу, и ещё одну - музыкальную, по классу кларнета, оказалась в музыкальном училище, но не потому, что строила серьёзные планы на этом поприще, а потому, что больше ничего другого не придумывалось.

На третьем курсе всё резко изменилось - её пригласили в толковую рок-группу при ДК студентов, где пришлось осваивать саксофон, учиться вести себя на сцене… Преподаватели училища не поощряли участие студентов в разных музыкальных коллективах "на стороне", но, в общем, и не мешали. Так что “духовики”, особенно, мальчишки, постоянно "халтурили": поигрывали в самодеятельных духовых оркестрах, в основном, на конкурсах и парадах. Наиболее же прибыльным мероприятием считалось, как говорили, сыграть "жмура" - на похоронах платили лучше всего. В рок или джаз-бэндах играли редко - это ведь почти всегда самодеятельность, там не платят, или платят крайне мало. А вот Наде нравилась именно “рокерская ” жизнь, деньги её пока ещё не интересовали - было бы весело!..

И стало весело: как выл Макс, когда в их квартирке, вместо привычного кларнета, Надя стала извлекать пронзительные и, поначалу не очень стройные, звуки из саксофона, выданного со склада ДК! Как ругались, стучали в стены и матерились соседи! ("Нам на смену завтра вставать в 4 утра, а эти суки играют на своих дудках и их собаки гавкают целый вечер!")

Теперь Надюша приходила домой только спать - с утра занятия в училище, а репетиции заканчивались поздно. Гулять больше с Максом ей не доводилось, зато начались длительные прогулки с длинноволосым клавишником Никитой - он-то и провожал её по вечерам…

Вообще-то выбор кавалеров у Надюшки был просто огромный, другим девчонкам, может, даже на зависть. В училище, на духовом отделении - засилье мужского пола, в рок-группе тоже - пятеро парней и всего две девушки: она и Валентина-солистка. И после концертов у неё каждый раз легко и просто образовывались поклонники – шустрая маленькая девчонка с большим саксофоном в руках выделывала на сцене такие кренделя!.. Так что и внимания, и ухаживаний - хватало. Другие дело, что все они были ей неинтересны: скучно с ними, говорила, - и всё тут. С Никитой же - сразу щёлкнуло: своё!

И что такого особенного было в этом Никите? Ну, хороший музыкант, но не очень молодой, и несколько поостывший за годы рокерства, хотя он и продолжал писать почти все композиции для их группы - и вполне даже оригинальные. Он уже не так рьяно, как в начале, придерживался рокерских законов: и на "хасне", то есть на свадьбе или банкете, мог сыграть, и в ДК руководил детским ВИА, и на аккордеоне подыгрывал танцевальному фольклорному коллективу… И сначала они с Надей просто много говорили, много спорили о музыке - и много спорили вообще. Дело в запале могло дойти и до личных оскорблений - верный повод для разрыва. Но - не у них. Всегда находилось что-то такое, что и при упрямой непримиримости мнений оставалось необходимым сохранить дальше... и дальше... и дальше... И скучно не было.

…А когда она решилась показать Никиту родителям, Макс первым выскочил к входной двери, сделал стойку и, по-свойски бесцеремонно, поставил лапы на грудь только что вошедшему в дом гостю. Таким образом, возражений и от Макса не поступило...

Гастроли глубокой осенью или зимой - это всегда неприятное дело: убитые дороги, промозглые гостиницы, мерзкий сквозняк на сцене… Надя любила гастроли даже такими. Вот только этой осенью ехать с группой в двухнедельную поездку по области ей вовсе не хотелось - в первый раз за несколько лет. Утренние недомогания участились, и надо было что-то уже решать, хотя она никому пока ничего не сказала, даже Никите. "Ладно, когда вернусь..." - решила она, и всё же поехала - подводить ребят нельзя...

Через несколько дней поездки она позвонила домой.

- Макс заболел, - папа сказал это так, что даже по тугоухому междугороднему телефону было слишком хорошо слышно его отчаяние, - ничего не ест... Я возил его к ветеринару... Говорят, что он, может, проглотил кусочек какой-то пластмассы или фотоплёнки... Рентген? Сделали, но ничего толком не определили...

В последующие дни дозвониться домой из душной переговорной будки одного из местных почтамтов у Нади получилось только один раз, но мама не сказала ничего нового - плохо Максу, плохо...

А через два дня, когда Надюша вернулась поздней ночью после поездки, папа и мама сидели на кухне, возле того самого, выходящего во двор окна, и тихо разговаривали. Папа, привыкший решать все собачьи проблемы самостоятельно, всего несколько часов назад, когда стемнело, похоронил Макса недалеко от дома, в старом парке, возле широкой спокойной реки, где они вдвоём с ним гуляли почти одиннадцать лет. По лицам родителей Надя всё мгновенно поняла, и, молча, не снимая пальто, опустилась на свободную табуретку.

- Ты, наверно, проголодалась, - мама тут же засуетилась у плиты, а папа полез в маленький старый холодильник...

- Ну, вот что, люди, - у Надюши, от её неожиданной решимости рассказать свой секрет, сердце перепрыгнуло прямо к губам, - вот что... Будет у вас скоро новый щеночек...

- Я так и знала! - обернулась к ней мама…

- Геночка, иди сюда! - зовёт Надя сына из кухни, оторвавшись от кастрюль и сковородок, где готовится большой воскресный семейный обед. - Тут кое-что есть для тебя...

Она задумчиво смотрит на пятилетнего чернявого Генку, весело прибежавшему за очищенной кочерыжкой, - он очень любит сырую капусту.

Чикаго, 2007