В нашем доме часто звучит неповторимый голос
Клары Михайловны Румяновой – дети любят слушать записи
знаменитых песен из мультфильмов в её исполнении. А я при этом
каждый раз думаю: необходимо собраться, сесть и написать то, что
знаю об этой актрисе.
Судьба её сложилась парадоксально. При всей
общей любви к ней и невероятной популярности, история Румяновой
– это история ещё одной искалеченной актёрской жизни.
Я познакомился с Кларой Михайловной во второй
половине восьмидесятых годов, уже на вершине её славы. Тогда шла
«перестройка», и открылись некоторые возможности говорить на
темы, ранее подпадавшие полной или выборочной цензуре. И
Румянова задумала, а следом начала осуществлять свой цикл
интермедий «Женщины в русской истории». Некоторые части цикла
она поставила на сцене Театра-студии киноактёра. Увы, эта
экспериментальная площадка, где режиссёры обкатывали будущие
экранные работы, а киноактёры могли «держать форму» и наращивать
сценический опыт, вскоре была закрыта.
Также, на телевидении сняли ряд сценических
монологов Румяновой по этому циклу. И вот в самой середине этого
труда Кларе Михайловне потребовалась помощь. Нет, она бы и
дальше сумела всё сделать сама: собрать материалы, составить
композицию, написать текст, найти музыку, нужные костюмы и т.п.
Но её старенькая мама серьёзно заболела, и актриса, уже сама
пожилого возраста, оказалась связанной постоянным уходом,
лечением. Они жили вдвоём, и никого из родни у них не было.
Вот тогда её приятели попросили меня, достаточно
молодого в ту пору и по годам, и по опыту работы, помочь ей.
Нужна была помощь в подготовке и обработке материала о
драматичной судьбе Натальи Борисовны Шереметьевой, дочери
петровского фельдмаршала, победителя шведов в Северной войне. На
что я, разумеется, с большой радостью согласился. И начались
наши частые встречи, долгие пространные беседы.
Клара Михайловна и её мама жили на
Мосфильмовской улице в двухкомнатной, но тесной квартире. Жили
очень скромно, без «излишеств». Имелось только необходимое.
Кухня, где мы чаще всего беседовали за чаем – вся в кудрявых
комнатных цветах и развешенных сборах трав. И – обволакивающий
аромат от них!
Румянова была знатоком народной медицины, сама
выхаживала маму. В ней выступало явное дарование лекаря. Сколько
подробнейших советов она раздавала! Скольким помогала эта
огненно-живая, весёлая на людях и совершенно открытая, прямая по
характеру женщина! А ведь и она в ту пору начинала прихварывать.
Но это, вместе со всем грузом тяжёлых жизненных переживаний,
нисколько не меняло её нрава.
Итак, я какое-то время ходил в Историческую
библиотеку к знакомой сотруднице Румяновой. С её помощью
отыскивал в старинных книгах сведения, выписывал. А после
засиживался на Мосфильмовской до ночи – мы обсуждали,
прикидывали возможную композицию, развёрнутый монологический
текст, из которого Клара Михайловна уже сама должна выкроить под
себя окончательный вариант. Тогда, в разговорах, я многое узнал
о ней с её слов. Она была откровенна, проста в обращении. Её
суждения, мнения, оценки отличались неизменной ясностью.
Актёрская карьера Клары Михайловны начиналась
блестяще. Она закончила ВГИК, знаменитейшую мастерскую
Герасимова, выпускавшую лучших наших киноактёров. Её заметили, и
пошли роли. Эта хрупкая женщина с огромными небесно-голубыми
глазами владела всеми основными гранями таланта, мастерства.
Жёстких и зачастую жестоких рамок амплуа для неё не
существовало. Она превосходно танцевала, пела, могла блистать в
водевиле, мелодраме. Комические, сатирические, лирические и
героические роли равно были по плечу. Но всё же самая сильная
сторона – остро драматическая. Её глаза вмещали и выражали на
экране страдание трагедийного накала! Так случилось в небольшой
роли из картины Швейцера по роману Толстого «Воскресенье». И
судьба, казалось, ведёт актрису именно этим путём к вершине той
поры – к роли княжны Марьи Болконской в фильме-эпопее «Война и
мир». Бондарчук остановил свой выбор именно на Румяновой в паре
с Олегом Стриженовым, которому предназначалось играть князя
Андрея.
В принципе, всё уже было решено, выбор сделан.
Актёров захлёстывал азарт и восторг от будущей работы. Кинопробы
продолжались ради отчётности, чтобы соискатели и чиновники не
могли обвинить постановщика в субъективном выборе. Возможность
обвинений подкреплялась тем, что второй режиссёр картины Николай
Досталь был в ту пору мужем Румяновой.
И вдруг на этих пробах происходит нечто –
Бондарчук решает посмотреть Смоктуновского на роль князя Андрея.
Видимо, это делалось всё из той же подстраховки, чтобы потом
наверняка утвердить избранных. И было ясно без проб, что
Смоктуновский при всём таланте не подходит изначально по типажу.
Но смена назначена – актёры в павильоне. Пробовали по сцене
прощания перед отъездом князя Андрея на войну: сестра одевает
ему на шею цепочку с иконой и благословляет.
Румянова отыграла, как и положено ей. А когда
Смоктуновский ушёл, вдруг при членах группы, дружески называя
Бондарчука по имени, высказала в запале от роли: зачем он
пробует на князя, офицера, сутулого актёра с явно еврейской
внешностью?! Это не было произнесено оскорбительно – это было
простое определение факта. К тому же, она переживала за
Стриженова. Но никакими национализмами и прочими «измами»
никогда не страдала. И вот – вырвалось!
В ответ – минута полного, гнетущего молчания.
Изменившиеся физиономии Бондарчука и Досталя... И такой же их
молчаливый уход.
Да, Клара Михайловна сожалела о тех словах. Но
было поздно - никто объясняться с ней не собирался. Бондарчук,
опасаясь слухов, наговоров о потакании антисемитизму, снимает с
ролей Румянову и Стриженова, подбирает другую пару, всем
известную по фильму. А Досталь, перестав вообще разговаривать с
женой, мгновенно подаёт на развод. И следом её перестают
снимать, не предлагают ролей. Это известный, негласный и самый
жестокий, приём корпоративной киномашины вкупе с надзирающими
чиновниками. И применили его бывший друг с бывшим мужем.
Бойкот посмел тогда нарушить только Михаил
Абрамович Швейцер – блистательный режиссёр и бесстрашный
человек. Он сам чуть раньше попал под «каток» цензуры, запретов,
травли своей же «кинобратией». Швейцер был прям и честен, и ему
негласно запретили снимать фильмы на современные темы, на злобу
дня. Он вынужденно перешёл на экранизации. Блестяще ставил
русскую классику, сделался глубоко верующим православным
человеком, у которого дома открыто висели иконы. Михаил
Абрамович всегда сочувствовал актёрам, попавшим в беду, и
старался помогать, чём возможно. То есть – давать, прежде всего,
роли.
Но вернусь к Кларе Михайловне. С той поры жизнь
её опрокинулась: ни заработка, ни надежд на возможные перемены.
Её просто выбросили из кино и почти выбросили из жизни. Она
узнала отчуждение многих, одиночество. Замуж больше не выходила.
Вот тогда-то её выручил уникальный голос,
музыкальность. Талант пробил возведённую стену в совершенно
неожиданном направлении. Благодаря бойкоту «Союзмультфильм»
открыл свою «звезду» первой величины на десятилетия, а все мы
обрели то, что осталось в наследие от актрисы.
Сама же Клара Михайловна надолго ушла за кадр.
Жил только её голос. Он не просто оживлял, но превращал в яркие
образы и мультзверушек, и прочих, совсем уже диковинных
персонажей. А что сказать о песнях?! В какие только образы не
воплощалась Румянова, какие краски не находила изнутри них! То
есть, она сама создавала с опорой на песни живые звучащие образы
то гонимого ветром пёрышка, то облаков - белогривых лошадок, то
Джона - Ячменное Зерно, то злорадную блоху с едва не
мефистофельским смехом и ещё многое-многое. И всей этой
классикой жанра мы с нашими детьми косвенно обязаны Бондарчуку!
Но, тем не менее, вопреки огромному успеху,
драматический дар актрисы искал выхода, не находил его и
постоянно мучил. Груз несыгранных ролей – тяжелейший груз в
быстротекущем времени жизни. Невозможно забыть, как однажды в
беседе она вдруг выкликнула со стоном: «Если б ты знал, как я
хочу играть! Какие драматические роли я могла бы исполнить! Как
я устала выламывать свой голос! Для меня это почти каторга! Нет,
я понимаю, как это нужно детям, какая это радость. Но…».
Да, всё дело – в этом самом «но». Тот
лирико-героический цикл о прекрасных женщинах нашей истории и
зародился в воображении Клары Михайловны, как необходимейшая
отдушина. Вдобавок, она прекрасно видела ту захлестнувшую
общество деградацию, ложь, измельчание. Размышляла и находила
возможность противодействия в живом прикосновении к истории
через сценические образы и судьбы высокого звучания. И полностью
вкладывалась в своих героинь: в святую княгиню Евдокию, супругу
Дмитрия Донского, в княжну Белозерскую, ушедшую вслед за любимым
и сражавшуюся под видом мужчины на Куликовом поле, или в ту же
страдалицу-схимонахиню Наталью Шереметьеву. В этих работах
актриса-автор сумела найти сочетание лиризма с эпическим
звучанием и драматизмом трагического содержания.
Естественно, в этом материале Румянова
соприкасалась с основой уклада минувшей жизни, которая спаяла
народ в тяжелейшие времена. И наши беседы с ней неизменно
упирались в Православие, веру вообще. Клара же Михайловна была
воспитана в атеизме и коммунистических убеждениях. Её отец,
родом из семьи фабричных Иваново-Вознесенска, был бригадным
комиссаром, погиб в сорок первом году под Ростовым. А раньше, в
тридцать седьмом, его арестовали и посадили в знаменитый
Владимирский централ. Дочь его, ребенком, часто ездила с мамой в
тюрьму. И те узелки-передачи, мрачные коридоры, решётки, то горе
остались в памяти глубочайшим переживанием. Кстати, этой памятью
Румянова и наполнила ту роль в картине Швейцера по роману
«Воскресенье».
Перед войной отца выпустили и даже восстановили
в должности, звании. Он же, несмотря на пережитое, в убеждениях
не поколебался. И его пример, конечно, во многом руководил
жизнью дочери. Он и назвал-то её в честь Клары Цеткин. И актрису
очень смущало, что она каким-то образом, неосознанно, вдруг
может повредить памяти об отце. Ей чрезвычайно трудно было
изменить что-либо в убеждениях даже во времена саботажа,
предательства номенклатуры, грабежа и развала страны ею. Хотя и
Православие, веру Клара Михайловна, исходя из лично уже своего
знания и понимания, не отрицала, не перечёркивала. Но принять
душой без убеждения, проросшего опытом собственной жизни, не
могла – признак натуры глубокой и сильной.
Румянова долго оставалась на этом перепутье: и к
вере тянулась, как к силе, формирующей личность на самом
высоком, духовном, уровне; и до последнего надеялась на желанное
благо «перестройки», как очищения социализма, всего лучшего в
нём. Её взгляды не были ни наивными, ни фанатичными. Они были
романтическими. Она до конца верила в возможное торжество всего
того лучшего, что провозглашалось целью коммунистического
учения, и что отчасти успело прорасти в СССР. Но когда
предательство тех идей осуществилось, когда партийные массы со
своими вожаками легко отреклись от вчерашнего дня, что-то очень
существенное в душе актрисы дрогнуло, хотя и после она от себя в
прошлом не отказывалась. Она бы посчитала это низостью.
Но ещё накануне этого массового отречения в
судьбе Клары Михайловны состоялось исключительное событие. Между
теми нашими встречами, беседами, ей выпала возможность съездить
по приглашению с группой актёров в Италию. Одну из экскурсий им
устроили в городок Ассизи. Сводили в знаменитый монастырь,
основанный Франциском. Затем они направились в другой,
неподалёку – в женскую обитель известного своим строгим уставом
ордена «клариток». Средневековый этот монастырь заложила
католическая святая Клара. Там наших актёров встретила
настоятельница с монахинями. Показали обитель, рассказали.
Напоследок осмотрели собор. Клара Михайловна приметила, что
аббатиса время от времени очень внимательно приглядывается к
ней. Когда все выходили из собора, Румянову остановила их
молоденькая переводчица. Сказала, что настоятельница просит
задержаться. Подвела к той. Аббатиса спросила имя. Затем –
откуда она? Узнав, что из Москвы, предложила подойти к
усыпальнице Санта Клары, а переводчице велела выйти и ждать на
паперти.
На стене у надгробия - небольшая завеса.
Настоятельница отодвинула шторку. Открылся католического письма
иконный портрет Санта Клары. И Румянова обомлела – на неё
смотрело буквально её собственное лицо!
Аббатиса задёрнула ткань, и они вышли из собора.
И вот, что следом узнала Клара Михайловна через
переводчицу. В старинной книге монастыря записан ряд наставлений
и указаний Санта Клары будущим настоятельницам. Так, она строго
запретила показывать кому-либо то её изображение. Одни аббатисы
имели право видеть его. И дальше – оговорка-предсказание:
однажды в монастырь придёт женщина-чужестранка, лицом как две
капли воды схожая с нею. Она будет носить то же имя - Клара.
Приедет издалека, с севера. И тогда настоятельница, при которой
это случится, должна показать этой женщине её изображение. Что и
состоялось, спустя много столетий. У Господа свой счёт по
взысканию душ – не во времени, а в вечности.
Надо ли говорить, что чудо не прошло мимо сердца
Клары Михайловны. Как она рассказывала об этом событии на той
самой уютной кухоньке, вернувшись из Италии! А после взяла
недавно выпущенную пластинку со своими песнями и подписала синим
фломастером на яркой обложке, возвращая меня в детство:
«Андрюшеньке – от Клары Санты».
С той поры в актрисе начал совершаться долгий
глубинный переворот всего мировоззрения. Она сознательно приняла
веру и готовила себя к таинству крещения.
Клара Михайловна крестилась и воцерковилась уже
в девяностые годы. Время было самое жестокое. Работы нет. В кино
– стагнация производства. Театр-студия закрыт. К телевидению с
такими героинями цикла не подпускали близко. Везде навязан культ
антигероя. Отныне демонстрировать миру «загадочную русскую душу»
призваны совсем иные персонажи: преуспевающие в своих важных
занятиях бандиты, садисты, проститутки и содержанки, алкоголики
и прочие дегенераты. Увы, цикл Клары Михайловны так и остался
незавершённым.
В те годы мы видались реже, но часто
созванивались. Мама её скончалась, и актриса осталась совсем
одна. Вернее – один на один с верой и Богом. И никакие житейские
беды не могли изменить её. Она оставалась всё той же, какой была
прежде: бодрой, весёлой, открытой и прямодушной, - и старалась
чем только можно помогать друзьям в борьбе с унынием, тоской и
мерзостью эпохи, да и просто с собственными болячками. Но тайно,
конечно же, страдала от всего происходящего.
Последняя наша встреча состоялась в завершающем
году столетия на кинофестивале в Кремле, в бывшем дворце
съездов. Я получал на сцене свою награду, а Клара Михайловна
едва не на весь зал как-то по-детски непосредственно выкликала
меня по имени, уменьшительно. И дальше мы сидели рядом, радостно
беседуя - почти, как прежде. Потом будут ещё телефонные
разговоры, но встреч, увы – никогда. Как часто мы говорим это:
если б я мог знать! Укоряем себя, сожалеем…
В тот летний вечер мы не пошли на банкет, а
отправились провожать в метро совсем старенькую киноактрису
Любовь Соколову. Шли медленно и буквально наслаждались общим
разговором, какой-то дружески тёплой соединённостью.
В памяти навсегда осталась картина прощания: на
перроне станции Клара Михайловна с Натальей Аринбасаровой
поддерживают под руки Любовь Соколову, ожидают состава, а я машу
им вслед.
|