В семье была приличная библиотека, семья читала.
Я, подражая взрослым, начал таскать книжки в постель на ночь,
но под строгим контролем соответствия содержания оных моему
юному сознанию со стороны покойной матушки.
Помню, прочёл тогда Сеттона Томпсона, над
которым тайком рыдал в подушку, Бусенара, что-то из Жюль Верна,
увлекательнейшие похождения Тома Сойера на пару с Геком, ну, и
Незнайку, Мишкину кашу – хохотал от души, и на всю последующую
жизнь потрясение от великолепного Барона Мюнхгаузена.
Были и ляпы. Потерянно было бесценное детское
время на мерзость вроде приключений капитана Врунгеля, хотя это
и не самая страшная из печатанных тогда пропагандистских
инканабул. Ещё попалась очень странная книга, до сих пор
название помню – "Гак и Буртик в стране бездельников".
Наверно, лет девять, десять мне было, когда
произошёл крутой поворот в моих взаимоотношениях с печатным
словом. Съехали соседи, и на освободившуюся жилплощадь вселился
очень функциональный вдовствующий отставной полковник, привезя
из восточногерманских земель многочисленных отпрысков,
домработницу Дашу и окованные железом тяжёлые сундуки. Дашу
моментально изодрал в кровь мой медвежонок – почуял вредный дух.
Образовался скандал, но замяли. Кончилось тем, что Даша, выходя
в общий двор орала: – Зацепите медведя. А с полковничьим
последышем я сдружился. Сам полковник, пребывавший после
контузии в угрюмом состоянии, разбил во дворе огород, оградив
грядки палисадом, чем привёл в изумление аборигенов: – на кой
хрен в Грузии, в центре столицы огород, когда на каждом углу
лотки с овощами и фруктами - ешь, не хочу. Помимо
агротехнических экспериментов, контуженный ежевечернее
расставлял по подвалам и дворовым закуткам клетки-мышеловки, а
поутру сладострастно топил отловленных грызунов в ведре прилюдно.
Матушка, трепетно любившая всякую живую тварь, устроила по этому
поводу грандиозный скандал, после чего бравый колонель перенёс
аутодафе на территорию собственной кухни.
А отрок Володька был человек добрый и нежный и
по дружбе допустил меня к своим сокровищам, скрытым под крышкой
одного из сундуков. Среди всяких интересных предметов обнаружил
я в том сундуке книжку – "Тимур и его команда", с забавными
физиономиями на обложке. Книга немедля была позаимствована и,
уединившись дома, в детской, я вгрызся в текст.
Распространяя аромат свежего пива и лёгкого
студенческого флирта, прибыл мой старший брат: – И что это мы
почитываем?
Ну, Гайдара драл мой наставник у меня на голове
до клочьев, орал при этом: – Павлика Морозова мне в доме не
хватало, вырастили урода…Кончилось тем, что брат извлёк с полки
увесистый жёлтый том и вручил мне: – Отчитываться о прочитанном
ежевечернее. Брата я почитал как бога, посему, утерев слёзы,
принял книгу и умилился рисунком смешного толстого человечка на
обложке.
С новой книгой получился конфуз. Назавтра я
свалился в постель с банальной свинкой, коей вместе с томиком
Гайдара наградил меня полковничий Володька. Замотанный по хилой
шее шерстяным шарфом, при байковых, заботливо изготовленных
матушкой, наушниках начал наслаждаться выпавшей в виде инфекции
удачей – раскрыл наказанную книгу "Похождения бравого солдата
Швейка".
Захватило с первых строк, но по неопытности кой
что было непонятно. Посему был вынужден задавать вопросы
присутствующей у одра матушке, мирно вязавшей в кресле.
- Мам, а что такое триппер?
- Э…Ну…Это, в некотором роде инфекционная
болезнь.
- Как свинка?
- Э…Почти.
- Мам, а что такое бордель?
- Что ты, мерзавец, читаешь? И кто это тебе дал?
После бурной дискуссии Швейка изъяли (брату
досталось по полной), а на семейном совете постановили – Толстой
Лев Николаич.
Очаровательное в связи со свинкой
ничегонеделание омрачилось Казаками, Севастопольскими
рассказами и чем-то ещё очень слащавым, помню, в клетке сидели
вместе лев и собака. Еще помню – кто-то сидел в яме, а я хихикал
над анатомическими фамилиями.
Пытался я позже подружиться с графом, благо"
Война и мир" присутствовали в школьной программе. Увы, не
получилось, завяз в словесных конструкциях. Далее обращался
опять и опять, - к моему стыду ни одно из произведений Льва
Николаевича одолеть не сумел. На этой почве сложился некий
комплекс – может сам ущербный, не способен понять мысли
великого. Подоспело время познакомиться с Диккенсом, Бальзаком,
Фейхтвангером, Драйзером, – впал в глухую депрессию, добили
меня Шолохов и Фадеев в сговоре с тогдашним классиком
грузинской литературы Константине Гамсахурдия.
Ну что ж, дебил, он и есть дебил. Пора было
задуматься о будущем и, видимо, писать заявление о приёме в
школу штукатуров.
Выручили: Гашек, Бунин, великий Гоголь, Рабле,
Свифт, Салтыков, который Щедрин, Боккаччо, Стерн, Мелвилл, По,
Стендаль, Мопассан, Джером, Сэлинджер. И пошло, и поехало, и
вперёд. Удача для моего поколения – "Иностраннка" выдала: Маркес,
Камю, Фолкнер, Кафка и дальше – Воннегут, мерзавец, а тут Шекли
и Саймак, и Лем со своим Солярисом совсем мозги смешал. И
совсем ведь убийство – Михаил Афанасьевич и Братья Стругацкие
принимают эстафету. Ну, столько сразу, эдак в паранойю можно
уйти. А тут печатают и печатают: Бабель, Пильняк, Джойс,
Платонов… Довлатов и Алешковский…Ивлин Во и Данливи, а дальше
хуже – Миллер и Даррелл, и и и ………..
Так что каждому своё. Кому Анна, понимаете ли,
Каренина, а кому Чайльд Гарольд и полковник Буэндиа.
В зрелые годы пришёл я к выводу – на
определённом этапе становления государственности власть
вынуждена сотворить сонм почитаемых кумиров, для толпы. Те
самые, избранные властью, должны быть абсолютно предсказуемы,
управляемы и в этом случаи их превратят во "Всеобщелюбимых".
Увы, в любом государственном образовании большинство граждан
интеллектом сверх меры не отягощено. (Есть несколько исключений
в исторической хронологии, например, интеллектуальный всплеск
конца шестидесятых прошлого века).
Власть изначально глупа, косна и инстинктивно
опасается неординарной личности, таланта и озарения духа. Отсюда
- нудноватый Диккенс в викторианской Британии, бесцветный
Бальзак, но это-то ещё понятно – после ужасов термидора и
диктатуры Корсиканца, вольтерьянца на олимп вряд ли допустили
бы. Отсюда - Лев Николаич, время-то нехорошее было – трон
шатался. Ну и что, что босиком гуляет, главное бомбу в кармане
не носит и вреднопакостных идей не глаголит. Отсюда же -
возвеличенный душегубом Ульяновым Пешков-Горький. Сталин Фадеева
выдвигал, Никита бесноватый Эренбурга и Шолохова. Вот и имеем, с
вашего позволения, князя Андрея – Штирлица и Безухова в
исполнении Бондарчука, прости Господи…
Не так давно скончался Жан Бодриар - на мой
взгляд, один из ярчайших мыслителей современности. Покойному
принадлежит следующий постулат: - "Не спрос рождает предложение,
а совсем наоборот, желания людей искусно подгоняются под нужды
производителей…" Очень ёмкое определение, ведь его можно
применить к любой сфере деятельности, включая литературу,
особенно сегодня.
P.S. Всё изложенное есть
плод моих горячечных измышлений. Посему, будучи человеком
деликатным, ни в коей мере не навязываю свое мнение кому бы-то
ни было.
P.P.S.
…Толстой спросил Меерхольда, много ли тот читает. "Если
ответить, что много, так ведь он сейчас и поймает, - пишет
Всеволод Эмильевич. – Я ответил, что читаю мало, читаю
медленно". А Толстой и говорит: "Правильно. Самое ужасное, когда
человек уж очень много читает. При этом он теряет себя – станет
кладезем чужих мыслей, а своего ума часто и нет. Только и
заглядывает в кладезь без устали…"
|