 |
|
|
Старый
Дыиокур |
|
О, Старый Дымокур, родной, Шотландский город под луной, Где жаждет вечером народ Скорей смочить иссохший рот, Забот докучных вечный рой Изгнать подальше с глаз долой. Бывало, Муза вдалеке На летнем нежилась лужке, Когда цветов пестрел ковер В долинах и по склонам гор. Но нынче желтые листы, Кружась, спадают с высоты. Не слышно щебета c куста И трелей певчего дрозда, А черный дрозд в лесном краю Не ищет вновь любовь свою. О, Дымокур, привет! Ты мог Спасти от жизненных тревог. Сюда пронзительный Борей Не сунет нос из-за морей: Здесь наши предки возвели Убежище родной земли. Рассвет, пурпурно улыбаясь, Целует флюгер над Сэнт Джайлес. Едва продрав глаза, служанки Взялись за сплетни спозаранку. У каждой – груз горчайших бед, Что жизни от хозяйки нет. Уж лучше с миленьким она На смрад лачуг обречена, Чем от сварливой госпожи Терпеть потоки наглой лжи. Они с дружком рука в руке Шептаться любят в уголке. Знать люду раннему пора, Чем пахнет Дымокур с утра: А запах у него велик, Как тот поток под Нор Лох Бриг. И аромат Эдинских роз, Лаская нюх, струится в нос. Глядят с усмешкою за это На Старый Эдинбург поэты - Нет сладости без кислоты. И улиц утренних цветы Встречают нежностью своей Приход веселых летних дней. Сыны Эдины, ваша доля – Вкусить той радости поболе. Теперь о тех, кто много лет Укутан в тайны темный плед, Кто критикует свысока С премудрым видом дурака, И чей восторга полный взор В глазу соседа видит сор. А попадись иной чудак, Не знамо кто, не знамо как, Они пройдут сквозь мрак и тьму, Чтоб кости перемыть ему. Когда же Феба теплый луч Осветит Школы из-за туч, Когда вовсю пойдут дела, Жужжит торговец, как пчела, И адвокаты в париках Мчат к Перекрестку впопыхах. Агент в то время обалдел От суеты насущных дел. Но ночь пришла и час настал Свершать обычный ритуал. Блистают факелы в ночи, Бросая бледные лучи. Во мраке улиц - рай жулью, Всяк ищет выгоду свою. Немало призрачных фигур Узнает Старый Дымокур. И вор ночной без лишних слов Облегчит ваш дневной улов. Но председатель вопреки Не знает, как поднять руки, Когда у главного осла Нашлись насущные дела. И не прольется свет свечи На то, что творится в ночи. Не быть богаче от гроша, Когда раздвоена душа. Их ремеслу доход таков Идет от шлюх и простаков, Что у фонарного столба Стоят, не поднимая лба. Для их испорченных сердец Распутность – труд, порок – конец. Как хлеб насущный доставать, Молчит о том Природа-мать. Печальна музыка на слух Среди бродяг и подлых шлюх, Когда уже сданы посты Невинности и чистоты! Их ждет расплата с давних пор: Глухая бедность и позор. Таверну шумную буян С лицом багровым, в стельку пьян, Покинул ночью – всем гроза, Не попадайся на глаза Ему в укромном переулке Беспечный щеголь на прогулке, Беды не знавший никакой, Ведом лишь Господа рукой, Вполне доволен сам собой, Но уступивший славный бой Тем достославным удальцам, Что отправляли к праотцам. И часто шрамы молодца Сияли поперек лица. О них печальный свой рассказ Любил он повторять не раз, И, как задира, был готов Кичиться славою отцов. Когда ногами грязь поправ, Не выбирая переправ, Нередко щеголь перебрав, Тонул среди ночных канав. Эх! Что за страх родится вдруг, Когда всплывает хладный труп! А голова – ну просто страх! Ползет пиявка в волосах! А щеки, скрыты хладным глянцем, Могли б еще сиять румянцем. А ноги! Шелкопряды тут Напрасно свой являли труд. И не духи, растущий смрад Струил зловонный аромат. Кто истину искал в вине, Кто брел к подруге, кто к жене, Когда пробил десятый час И в очагах огонь угас. В то время в каждом кабаке Лилось веселье налегке, Звенели песни, бились кружки, Дневных забот смывая стружки: Вино и Бахус с давних пор Судьбы смягчают хмурый взор: В бою дают задор и силы И смелость на краю могилы. Теперь помянем мы о тех, Кто впал в обжорства тяжкий грех, Кто лишь одной мечтой живет, Как бы потешить свой живот. Смелее, парни, ведь натура Всегда любила Эпикура. Ваш аппетит в азарт вошел, Когда от яств ломился стол И от жаровен исходил Приятный и духмяный пыл. О, эль! Мы ждем твоей подмоги, Гони от нас нужду, тревоги: И верный дух побед твоих Достоин рыцарей былых. Веселье, музыку, вино Вельми здесь ценят и давно. За королеву тост простой Блеснет улыбкой золотой. Хоть весел Старый Дымокур, Но часто он бывает хмур. - А это что тут за невежды, Одеты в бледные одежды? Спросила Смерть, - Они – мои, Заплатят за грехи свои. Как могут люди без обид Являть свой заунывный вид? Как будто им дано у нас Трезвонить скорбно каждый час. Да кто ж был человеком тут? Жизнь свершена, закончен труд. И только трезвая печаль Уносит наши души вдаль, Не позволяя никому Проникнуть в сумрачную тьму. Смелее, Муза, ближе к теме, К мрачнейшим строкам в сей поэме: Глаза продравши по утру, Не веря в разную муру, Признаться, не всегда готов Проснуться в царстве мертвецов. Но рядом – труп, суров и нем, В унылом саване своем. Лишившись радостных услад, Душа помчится прямо в ад. Средь кучи мертвых дел, наверно, (Ужасно сказано, но верно) Ты осознаешь, как сквозь дым, Иное быть могло твоим. Когда Троян, ведом Сивиллой, В Плутона град сошел унылый, Отнюдь не этот вид когда-то Предстал пред взорами солдата. Весенней зеленью блестит Эдины улиц дивный вид. И в Ковент Гарден вряд ли вы Отыщете такой травы: Здесь все дворы со старины Капустой, зеленью полны. Растет салат полезный всюду К мясному, да иному блюду. А летним утром запах роз, И терпкой зелени берез Благоухающий поток Разносит ранний ветерок, Как наших дам парфюм иной, Чтоб запах устранить дурной. Природа! Вряд ли где бывало Тебе подобное зерцало! Что на земле под тенью зыбкой Сравнится с ангельской улыбкой? Что может под луной всерьез Сравниться с лепестками роз? Прекрасна девственная грудь, Не хуже лилии ничуть. Но разум бъется лбом о стенку: Что превосходней по оттенку? Гвоздик чарующий нектар Пьянит идущих на базар, Чтоб запах удалить окрест, Текущий из известных мест. Ну, а чеснок и лук порей Не так приятны для ноздрей. Кто мог подумать в Альбионе, Что чистота в таком загоне? И африканский готтентот Среди рванья и нечистот Не мог представить никогда Такие грязные места. По воскресеньям встретит взгляд Иных людей, иной наряд. Заметим, кстати, у собратьев Лицо меняется, как платье. И пусть соседям всем видна Их жажда блага, как вина. Но милосердия печать На лицах можно лишь встречать, Не отыскать ее никак В укромных сердца тайниках. Зачем кривят святоши рожи, От добродетели – добро же? Оставить лучше грусть за дверью, Забыть гримасы лицемерья, Давно бы вам понять пора: Нельзя людей гнать от добра. А днем, одевшись пошикарней, Гуляют девушки и парни. Иным девицам высший шик – Улыбкой скромной скрыть свой лик. Парнишки, приотстав немножко, Украдкой пялятся на ножки. Тенистый Парк и Милый Сад Так освежают променад. Ньюхевен, Лейт – со всех сторон Воскресных кружек слышен звон, Где стряпчий тратит медяки, Напившись с горя и тоски. А горожане – млад и стар, Кто к Замку прет, кто на Бульвар, Иного нет у них резона, Как показать свою персону. Но мы пройдем к скамье Артура, Где дивных пастбищ спит натура, Где сцены встарь происходили, Достойны муз Шекспира Вилли. Фантазией добавим мы Толпу, и камни, и холмы. И подпевать нам будет эхо Весь день, счастливое от смеха. Иль, может, ливень проливной Всю сладость дня смахнет волной. Тогда продолжим наш маршрут К святому дому Холи Руд. Былой Шотландии печаль В блаженный день умчалась вдаль. О, Гамильтон, позор! Ведь Муза С тобой искала бы союза, Когда б ты обратил вниманье Опять на наше достоянье. Но, ох! Растет чертополох, Где замок королей заглох. И не найдется патриот, Воспевший древний наш оплот. И должники бегут сюда В надежде скрыться от суда. Здесь, вдалеке от шумных сцен, От Дымокура старых стен, На берегу реки зеленом Лучи блистают Аполлона, Над Сэнт Антонием сиянье, Долины в летнем одеяньи. Здесь никогда, в конце концов, Сыскать не смогут беглецов. Возможно я довольно скоро, Заслышав крики кредиторов, Подобно им, сбегу сюда, Избегнув “правого” суда, Вдохну блаженство от небес, Пусть Саймон Фрейзер сгинет, бес. А если, вопреки надежде, Сносилась к осени одежда, К святой Марии я пойду – Утешит всякую нужду. Как много стряпчих здесь голодных Скрывались средь ночей холодных, И возвращались непременно В обличье новых джентльменов. Богач, смотри же без презренья На переулок Брокадж Лейна! Ведь у былых поэтов есть То, что бы ты почел за честь. Драммонд! Мир праху твоему. Как пух стелись земля ему. За счастье незабвенных строк Прими же слез святой поток: Больной здоров, голодный сыт, В благих мечтах на ложе спит. Пока потоки Форта полны, Пока на Файфе плещут волны, Все, кто лелеет край родной, Тебя помянут со слезой. Рос Старый Дымокур с тобой, Следя за сыновей гурьбой, Юнцам из Глазго не отспорить, По красоте чей лучше город. Наш новый град растет все боле, Красуясь на чудесном поле. Но не позволят мэры гордо Малейших привилегий лорду. И пусть навеки сохранится, Что начертал Драммонд десницей. Просторный мост зимой и летом Незыблем, вопреки памфлетам. Не дай же бог, чтобы во гневе Он поглотил нас в страшном чреве. Как стыдно, что защитных мер Не принял достославный мэр. Но нам грозит опасность с тыла И души бередит уныло. Я предложил бы трон Артура Ввести в закона корректуру. Искусство с волей возвратит Опять воротам прежний вид. Политики берут сполна, У них коррупция темна: И каждый пенс легко вполне Прокрутят в городской казне, Не беспокоясь, что сыны Почить на кладбище должны. Осталось много тем пока, Но не для скромного стиха. Поэта хлеб насущный самый – Для слуха Музы или дамы. Непозволительно искусству Нарушить искренние чувства. Публичный дом в тени сегодня, И в тишине замолкли сводни. Прощаюсь, Дымокур, с тобой Печалясь сердцем и душой. Прощаются со мной дома С вершин зеленого холма. Так смотрит, слыша глас, святой, Прощаясь с грешною землей, Он, в вышину воздев глаза, Возносится на небеса. Так я на Файф не брошу взор И мчусь на брег во весь опор. |
 |