Феликс Дымов

Экология душ

Размышления о русской культуре и русском языке

ДЕВАЛЬВАЦИЯ КУЛЬТУРЫ

Нынешние заведующие культурой, ответственные за чистоту нравов граждан, так же двойственны, как двойственна вся наша официальная идеология. С одной стороны, бывший министр культуры М. Швыдкой, теперь возглавляющий агентство по культуре, хотя формально ничего не изменилось, устраивает в качестве телеведущего клоунаду на экране, ничуть не заботясь о своем министерском авторитете. С  другой стороны, группа депутатов ревизует театр и кино, требуя запретить оперу «Дети Розенталя» и прокат кинофильма «Код да Винчи». По их мнению, идеологическая цензура нам по-прежнему необходима.

Но уж если ставить «жучки» на наши чувства и внедрять в извилины подслушивающие устройства, пусть идеологические органы хоть задачи свои решают по-другому: не опускают заново железный занавес, отсекая читателя (слушателя, зрителя, думателя) от мировой культуры из-за боязни враждебного влияния, а борются с растляющей души масскультурой. И не запретами, а противостоянием ему всего лучшего, что за тысячелетия накопил народ. Нужно возродить честную и действенную контрпропаганду, ответить на разгул чуждого нам общественного эгоизма глубокой духовностью и отзывчивостью, терпеливо воспитывать у молодежи вкус к натуральному, здоровому, родному.

Многое уже безнадежно упущено. Над российской культурой нависла страшная угроза самоуничтожения. Чьей-то злой волей разваливается традиционно-сильное отечественное образование. Взыграл замкнутый сам на себя шоу-бизнес. СМИ сделали ставку на золотого тельца и в раже низкопоклонства перед всем импортным искореняют родной язык, черты национального характера, родовые традиции. Кое-кто из наших эмигрантов, хлебнувших ТАМ свободы и богатой жизни, затосковали по нашему непростому житью-бытью и время от времени снова живут здесь, заводят бизнес, а писатели, художники, артисты находят в России отклик своему творчеству. Атака на память народа, похоже, не удается. Философы-славянофилы называли эту приближенность к родным корням живознанием.

Наше искусство, отпущенное на вольные хлеба, лихорадочно  черпает из «вестерновой» мировой копилки, приемля без разбора чужеродные стандарты жизни в качестве образца для подражания. Не может быть случайностью ориентированность на эти же стандарты российских реформаторов трех политических поколений – Е. Гайдара, А. Чубайса, Грефа–Кудрина. Трудно разобраться, кто первый сказал «Э-э» в наметившихся идеалах материального и культурного потребления, а лучше бы сказать - истребления.

Когда Петр I за волосы втаскивал Россию на тропу прогресса по западному типу, он, безусловно, совершал над ней экономическое и культурное насилие. Бесполезно гадать, как бы страна всплывала без него из патриархального болота на орбиту мировой цивилизации, у отца его Алексея Тишайшего кое-что получалось без вздымания державы на дыбы. Однако насилие – неизбежный прием торопливых реформаторов всех времен и народов. Подобный исторический период переживает и современная Россия, загнанная в тупик совместными усилиями прорабов строительства коммунизма на востоке и конструкторов холодной войны на западе и потому отставшая в своем экономическом развитии и от европейских держав, и от Соединенных Штатов. Мы прозевали перекресток, когда могли бы еще без больших психологических и материальных потерь пуститься за ними вдогонку, опираясь на свой могучий духовный потенциал. И опять наши правители волокут нас за волосы по истоптанному ухабистому пути враждебных нам идеалов, принуждая повторять заодно и чужие ошибки, что свойственно всем догоняющим вообще и особенно – участвующим в гонке по чужому сценарию. Как сказал Г. Померанц, некоторые виды развития заслуживают названия «прогрессивного» не больше, чем прогрессивный паралич

Профессор, доктор философских наук М. Сабитова объясняет это  исторической паникой элиты, страхом не найти  свое место в новом мироустройстве, неверием в народ, неспособностью увидеть и почувствовать самостоятельный путь собственной страны.

Некоторые русские сериалы снимаются практически за американские деньги и по американским сценариям, лишь слегка подогнанным под российский антураж, и то разве что русскими именами. Развесистая клюква на экранах была бы попросту смешна, если бы незнание наших человеческих и трудовых взаимоотношений, не подправленное нашими сценаристами (видимо, таково условие гранта на сериал или за дело берутся вовсе уж неталантливые и неосведомленные!), не содержало бы в себе откровенной клеветы на нашу действительность, что не так уж и безопасно при частом употреблении.

Большевистская идеология не нуждалась в самозащите. Ни при сталинском, ни при хрущевском, ни при брежневском режимах никто внутри страны не посмел бы подвергнуть ее критике. Она преподносилась как откровения вождей, равняя их с богами, и подавалась на веру, как религия. Двенадцать или тринадцать апостолов  из политбюро были всемогущими и наверняка по утрам и перед сном  молились сами себе. А вся властная партийная прослойка от члена ЦК до инструктора райкома, плоть от плоти генсека и  его присных, чувствовали себя, вероятно,  богочеловеками.

Никто не делал вид, что верит в идеологические молитвы на политинформациях, требованиям идеологии просто подчинялись, и для партийного бомонда этого было достаточно. Истинное положение вещей никого не интересовало. Скептик не мог выступать и высказываться как антикоммунист (по аналогии с атеизмом), расправа не заставляла себя ждать. И если свобода совести провозглашалась конституцией и существовала хотя бы на бумаге, то проявление инакомыслия-диссидентства приравнивалось к измене Родине и каралось арестом, психушкой или высылкой из страны. Против танка без бутылки (с горючей смесью – в обоих смыслах этих слов) не попрешь. Из чувства самосохранения все притворялись, что марксистская идеология (в ее практическом воплощении на территории СССР) и есть их религия.

Сменщики социалистического строя разрушили господствующую идеологию, не потрудясь создать новые образцы для почитания и не переориентировав народ на веру в какие-нибудь новые фетиши, не обозначили запасного долговременного пути. Безыдейная страна и деидеологизированный рынок пошли в разнос. Мы вдруг, никуда не выезжая, очутились в государстве с коррумпированным, самовлюбленным чиновничьим правящим классом… Аморальность официальной советской идеологии приучила народ к тому, что у нас в принципе возможно всё. Общество потенциально способно принять на веру и аферу, и чудо – от Мавроди до Грабового. «В трупах людей заключены трупы идей. Идеи умирают, но еще упорнее впиваются в жизнь после своей смерти» /А. Богданов/.

Всё-таки для масштабных перестроек, которые были затеяны в нашей стране, необходимо создание единого этического пространства, атмосферы опережающей нравственности. При этом каждому следует начинать с себя: «Измени себя к лучшему, и к лучшему изменится мир». Когда народу понятны цели и задачи, он доверяет власти, и нация обретает силу и мощь в преодолении любых трудностей. Большевики были сильны в формулировании лозунгов и многократном их повторении, и если не добивались доверия, то оболванить население настырностью пропаганды им удавалось. У современных правителей России руки не доходят до пропаганды своих замыслов – у самих, видимо, не хватает убежденности в правильности того, что они делают, иначе бы они не действовали так неуклюже и напролом. А может, недостаточно и ясности мышления, чтобы прокладывать путь не по разочарованиям стариков, не по их трупам, а поискать наименее болезненные формы шоковой терапии. Как сказал профессор Преображенский в булгаковском «Собачьем сердце», разруха в клозетах у нас от разрухи в головах.

Самые великие истины сокрыты в парадоксах. Может быть, наиболее действенные из них лежат в поле идеологическом. В чем сила Океана, позволяющая ему господствовать над реками, вопрошает В. Розе? В том, оказывается, что он ниже их, и это позволяет ему вбирать в себя воды рек. Стало быть, чтобы господствовать, стать выше всех, надо быть ниже всех. Колодец устроен таким образом, что живет только тогда и только до тех пор, пока отдает воду. Чем больше отдает, тем быстрей прибывает в него вода, тем она чище и качественней.

КНИГА НЕ ВОДКА!

Сталинское определение писателя как инженера человеческих душ прижилось и в среде самих писателей. Однако в советское время они имели возможности, хоть и ограниченные,  самосовершенствоваться и совершенствовать души читателя. Страна слыла одной из самых читающих в мире, а профессия литератора – самой обожаемой после профессии актера. Писателей сажали, ссылали, уничтожали, их книги шельмовали и вычеркивали из списков библиотек как не разрешенные к чтению. Но души всё равно настраивались на прекрасное, и многие поколения советских людей были обязаны своим воспитанием не пионерской организации, не комсомолу, а книге.

Трудно сказать, почему литература приобрела у нас такое огромное значение. Здесь, безусловно, и влияние гигантов-беллетристов XIX века Пушкина, Толстого, Достоевского, и традиции просветительства, и создание целой отрасли детской литературы, и лучшая в мире школа перевода. К сожалению, развал СССР, передел России, атака на население, а также Интернет и поток западной культуры, хлынувшей на наши головы через шлюзы слабенькой защитительной контр-идеологии, нанесли сокрушительный удар по читающей публике. Будет жаль, если нам, интеллигенции, не удастся вернуть народ в лоно чтения.

Мне приходилось слышать сомнения в подлинности мнения о самой читающей стране в мире. Мол, во времена СССР в Штатах издавалось гораздо больше названий, а если еще учесть, что половина наших названий были книги Политиздата, то читательский бум был мифом… Скажем, фантастики у нас выходило в год двадцать названий, а там больше тысячи, вряд ли всё это у них печаталось для макулатуры. Если бы народ не покупал и не читал, издательства разорились бы.

Но вот что надо иметь в виду: У нас число читателей и покупателей книги никогда не совпадало, учитывая сеть народных, школьных и вузовско-академических библиотек. Число читателей экземпляра книги или журнала, как подсчитывалось, было 12-15. Уверен, что такого читательского книгообмена за рубежом нигде не было. Есть смысл вспомнить, как читались за одну ночь напечатанные на папиросной бумаге самиздатовские выпуски, как передавались из рук в руки новинки, как оборот книги увеличивался за счет букинистических магазинов. Книга за рубежом дорогая. Сравнительно небольшой тираж для читателя именно этого названия, обеспечивал при продаже рентабельность издательства и гонорар автора. Думаю, что читателями фантастики были одни и те же читатели – всей тысячи названий. Это ничуть не мешало части населения быть неграмотными.

Способствует у нас настороженному (надеюсь, временно) отношению к книге и общая хозяйственная тенденция государства отказаться совсем или свести к минимуму все свои обязательства перед культурой. Финансирование по остаточному принципу, стремление не брать на себя никакой ответственности, передача в коммерческие руки системных элементов общей программы культуры и образования, выделение из всех учреждений культуры ничтожного количества тех, кому поддержка оказывается, и пуск всех остальных на самотек обрекли их если не на полное вымирание, то на очень трудное выживание. В числе мер самоспасения была и измена многовековым народным традициям, приспособленчество под такие формы желания нравиться, за которые ограниченные в своих вкусах спонсоры платят. Это отразилось на театре, кино, эстраде. Устойчивей других видов искусства оказалась музыка.

Всё это не могло не сказаться на литературе – на писателях, книгоиздателях, читателях. Государство расформировало систему Книготорга и Роспечати, централизованные книжные базы, продажу книг по предварительным заказам. Транспорт вздорожал настолько, что перевозка продукции перестала быть рентабельной. Книга не попадает туда, где она востребована. Каждое более или менее крупное издательство (мелким этого не потянуть!) начало заводить свои экспедиции, свои отделы сбыта – для рассылки, книгообмена и перевозок печатной продукции. Издержки переходного периода к капитализму пришлось каждому устранять самостоятельно, частным порядком. Падение уровня образования усугубило проблему чтения. Писателям надо жить, и они принялись гнать серятину, которую легко строчить и которая пользуется спросом. Книжники вынуждены были сделать крен в сторону переизданий, ограничить или вообще прекратить публикацию малоизвестных авторов, подпав под жесткий прессинг экономической цензуры. А читателям и выбирать особенно не из чего.

Благодаря культурным привычкам просвещенной державы в настоящее время ощущается возврат к хорошей литературе. Книга стала предлагаться неизмеримо активнее, чем 10–20 лет назад, часто ее подкрепляют сериалы по ее сюжету, хотя это особая статья – цена нашим сериалам.

Книги детям, в основном, покупают родители, ориентируясь на свою память, свои литературные привязанности, свой набор авторов – писателей и художников. Как этот интересный момент охарактеризовать – преемственностью или препятствием развитию? Ведь обновление читательских пристрастий ускорилось, наши внуки уже не знают, чем мы восхищались 3–4 десятилетия назад. Сегодня наблюдаются признаки ностальгии по той неравнодушной к человеку книге, которой как раз и отличалась чуткая русская литература. Именно по этой причине так труден путь к читателю малоизвестного автора. При отсутствии централизованного книгораспространения его предварительно должны «раскрутить». Издатель редко идет на эксперимент – на риск сотрудничества с «некоммерческим» писателем или с нетривиальным иллюстратором. Правда, у всех нынче завелись свои сайты, с помощью которых можно хотя бы распространить информацию о новинках или разрекламировать самого себя. И всё же экономический барьер тиражирования и транспортировки книги остается трудно преодолимым. Любое отечественное издание непомерно дорого для покупателя, хотя на порядок дешевле аналогичного зарубежного. Когда цена на товар догонит мировые (что уже по большей части в стране и происходит), а зарплата установится на уровне развитых стран (чего ждать еще ого-го сколько лет!), тогда только дороговизна книги перестанет читателя беспокоить. Правда, и в начале XX века проблема эта обсуждалась, и выводы были в пользу хорошего издания, невзирая на цену:  «Дешевые книги это некультурность. Это не водка. Книга должна отвертываться от всякого, кто при виде на цену ее сморщивается. «Проходи мимо», – должна сказать ему она… Книга должна быть горда, самостоятельна и независима. Для этого она должна быть дорога»  /В. Розанов, Опавшие листья/. И далее:

«Книга не кабак, не водка и не гулящая девушка на улице.

Книга беседует. Книга наставляет. Книга рассказывает.

Книга должна быть дорога.

Она не должна быть навязчива, она должна быть целомудренна.

Она ни за кем не бегает, никому не предлагает себя. Она лежит и даже не ожидает себе покупателя, а просто лежит.

Книгу надо уметь находить, ее надо отыскивать и, найдя, беречь, хранить…»

В XX веке у книги появился первый конкурент – будущее средство массовой информации радио. Конечно, до  радиоспектаклей, музыкальных и детских передач, до «Театра у микрофона» ждать оставалось еще чуть не полвека. Да и после того, как оно стремительно ворвалось в жизнь радиослушателя, радио не вытеснило хорошую книгу из обихода. Наоборот, после литературных передач народ спешил в библиотеку, становился в очередь на толстый журнал, отрекомендованное свежее издание, роман-газету. Это позже, всё в том же XX веке, родились ТВ и Интернет, могучей индустрией стало кино. Печатная продукция потеряла монополию владеть умами – служить практически единственным, хоть и самым полным источником информации. Собирать домашние библиотеки оставалось делом модным, престижным и азартным.

Развитие транспорта и средств коммуникации, достаток отдельных слоев населения привели к массовому туризму и, следовательно, еще более сократили круг потенциальных читателей. То, о чем раньше можно было прочесть в журнале, в чьих-то путевых заметках, увидеть по телевизору, теперь можно было рассмотреть собственными глазами, потрогать, сфотографировать. И если мы не потеряли права считаться самой читающей публикой, то это объясняется не очень лестно для нас: уровень жизни и бытовой технологии в развитых странах гораздо выше нашего, и там процессы отторжения читателя конкурентными средствами информации проходили интенсивнее, чем у нас.

Сила воздействия разных источников информации неодинакова, направлена на разные органы чувств. Кино и телевидение наиболее зрелищны, а потому вызывают потребность в заимствовании и подражании. Сегодня многие – от деятелей культуры и депутатов до пенсионеров – изъясняются фразами из реклам и мыльных опер. Сильнейшее влияние оказывают интерактивные методы – компьютерные игры, Интернет, мобильники, СМС. Потребители, особенно дети, становятся участниками событий на экране, и приобретаемые навыки – как положительные, так и отрицательные – закрепляются навсегда. Самое главное – стереотипы, созданные воздействием телевизора или компьютера, сказываются на дальнейшем восприятии любой новой информации.

И всё равно книга остается самым доступным, динамичным, демократичным источником информации, особенно в системе воспитания и образования. Именно в книге заложена та образная кодировка, которая процесс образования совмещает с процессом воспитания, развивает творческий потенциал личности. Несмотря на массовость, ограниченность способа воздействия (только через органы зрения или слуха), книга обладает важнейшим свойством, которого почти лишены другие источники информации: включает при чтении механизм воображения – мощнейший инструмент познания мира. А поскольку восприятие читателя, как и его воображение, сугубо индивидуальны, то и участие книги в построении собственного мировоззрения тоже глубоко индивидуально и личностно. В частности, ребенком. Книга конкурирует даже с телевидением, потому что экран, как правило, не трогает сердца, он занимает только глаза (мелодрамы и рыдающие женщины у экранов не в счет!). В этом плане компьютер опаснее для атрофирования мозгов, потому что игры, особенно стрелялки, интерактивны. Они включают двигательные рефлексы, вбрызгивают в кровь адреналин, игрок подбирает игру по своим интеллектуальным возможностям, так что воздействие очень сильное.

И тогда начали появляться гибриды компьютера и печатного издания – электронные планшеты со сменными текстами, которые совмещали процесс чтения и элементы игры. Может, на этом пути и ждут книгу новые взлеты?

Поскольку помимо познавательного и развлекательного назначения книга всегда выполняла еще и роль воспитателя, ее всегда старались использовать в качестве идеологического инструмента. Стоит ли напоминать, что среди гениальных творений, изложенных на бумаге, печально известны и «Молот ведьм», и «Майн кампф», и «Протокол сионских мудрецов», и безымянные протоколы палачей из КГБ, и другие «труды», не достойные упоминания. Недаром С. Марешаль объективно оценил и разрушительную способность литературы: «Художники и стихотворцы полируют цепь, которой скован народ».

Хорошо бы на латинице и кириллице, иероглифами и арабской вязью излагать впредь только жития святых, созерцание тончайших движений влюбленных душ да бессмертные песни о делах человечества и его восхождении к звездам.

КОМИКСЫ ДЯДИ ФУРСЕНКО

Никогда не думал, что придется дожить до времен, когда начнет искореняться прославленная русская школа образования, уничтожаться принципы углубленного изучения предметов и широта  получаемых специалистами знаний. Наши специалисты ценились во всем мире. Стремление залучить к себе наши «мозги» всегда демонстрировали и продолжают демонстрировать американцы.  А если за океаном не признают дипломов наших врачей, так это вопрос политический, а никак не квалификационный.

Что же случилось? Почему мы принялись рьяно рушить систему просвещения от лекториев до народных университетов, сократили до минимума финансирование библиотек (впрочем, опомнились, кажется, если верить посланию президента 2007 года), отказываемся от государственных читален, изводим в школах и во дворцах пионеров (которые, кстати, тоже извели не только из-за названия, а по коммерческим соображениям) технические и тематические кружки – краеведения, юннатов, литературные, драматические? Какой медведь вломился в посудную лавку? Такой ненавистью к образованию может быть пропитан только ярый второгодник, каким-то образом дорвавшийся до возможности отомстить этим училкам, этим умникам-очкарикам, зубрилам, которых вечно ставили ему в пример. Нацеленность на выращивание невежественного населения снова и снова напоминает мне тезисы о покорении фашистами Остляндии, потихоньку выполняемом нами самими – потомками тех, кого не удалось поставить на колени в 1941–1945 гг. Кто нас нацеливает на то, чтобы поставлять в цивилизованные страны батраков? Иное нам будет не по силам – ни научные исследования, ни обслуживание ракетных комплексов, «таких не берут в космонавты»...  Полуобразованность – это то, что в Библии названо словом Хам.

Года три-четыре назад в Гонконге провели исследование: расставили по рейтингу все университеты мира. Учитывалось множество критериев – от количества нобелевских лауреатов на душу студенческого населения данного университета до количества книг в библиотеке. На первом месте оказался Гарвард, потом шел Итон и так далее. МГУ оказался на 121-м месте, Физтех на сто сорок каком-то, остальные даже в первые двести не вошли. Из израильских – Еврейский университет в Иерусалиме оказался на 87 месте, Тель-Авивский на 119-м. Даже если учитывать, что присвоение званий нобелевского лауреата весьма политизировано, картина чрезвычайно грустная.

Разрушение фундаментальных основ наследования знаний начинается в школе. Нищий учитель не может выучить нравственно здоровых детей. Сегодня на него приходится сорок и более учеников в классе. Где уж тут говорить об индивидуальном подходе, о глубине преподавания и воспитания? Успеть бы за урок взглянуть на каждого, назвать по фамилии! Ради заработка учитель набирает дополнительные часы. А после занятий, помимо обычной проверки тетрадей, думает еще и о репетиторстве, иначе семью не прокормить.

В России за последние годы образовалась особая социальная категория граждан – безработные. В том числе и невостребованные учителя. Если думать о будущем страны, надо вкладывать средства в грядущие поколения, в педагогику, в детей. Чтобы в классе было пять-шесть учеников. У преподавателя вуза четверо студентов. Да еще подобранных по характерам и психологической совместимости, с рекомендованной конкретно этой группе программой обучения, с ранней специализацией...

Жить сегодня комфортно и в полной связи с человечеством можно где угодно, на любом расстоянии от точки интенсивной цивилизации. А мы объявляем бесперспективными древние поселения, потому что в них почти некому жить, негде работать, а прогресс и комфорт с гигиеной там вообще не ночевали. Закрываются школы, насчитывающие одного учителя и пять учеников, и нужно уезжать из родного дома в областной центр, в интернат. А между тем, дешевле поставить в семью компьютер, подключить его к Интернету и приобщать ученика к дистанционному образованию. Наступила пора совершить прорыв к новейшим технологиям обучения – на ступенях дошкольного, школьного, высшего и послевузовского образования (аспирантура, докторантура). Однако существующее положение дел в школе – это облегчение учебных программ, сокращение объема получаемых знаний и их подгонка под слабачка, введение Единого государственного экзамена (ЕГ), то есть ступени совсем иного подхода к воспитанию следующего поколения,  подхода меркантильного скопца. Снижение нагрузок никогда не приносило пользы спортсменам, не повысит ни телу, ни уму школьника готовности к жизни. Дети предвоенных лет рождения сдавали выпускные экзамены ежегодно, начиная с четвертого класса. На каникулы и выходной день ученики получали напряженные домашние задания, никто не заботился об облегчении им жизни. И ничего, выросли знающими, приспособленными к невзгодам. Выравнивание уровня знаний в классе должно  идти не по худшему, а по лучшему ученику, а нагрузка несколько превышать возможности подростка, чтобы мускулы и извилины тренировались, а не расслаблялись. Эта концепция проверялась в интернатах, в школах трудового воспитания и показала отличные результаты. А вот иезуитская выдумка с ЕГ могла прийти в голову только инспектору ГИБДД. Благо, опыт в ГАИ накоплен немалый. Единый экзамен натаскивает, конечно, но знаний не дает. Применяя тестовый вопросник с вариантами ответов, мы сводим выпускные-из-школы-и-вступительные-в-вуз экзамены к тиражированию болванчиков, натасканных не на знание, а на угадывание.. Число вопросов в карточке, естественно, ограничено, и ответы на них не предусматривают творческого подхода, проявления эрудиции или хотя бы потребности порыться в кладовых памяти и сопоставить между собой накопленные параграфы знаний. Это терпимо для водителей, которых натаскивают по этой методике правилам дорожного движения. Число ситуаций на дороге или перекрестке можно свести в таблицу, водителю думать за рулем некогда, он должен задолбить всё и действовать автоматически, за гранью ощущений… Но в школе это всё равно как литературу для облегчения изучения опустить до комиксов. Шпаргалки таким способом можно готовить, а не образовываться!

Это не пустое брюзжание. Вот вопросы ученикам из одной радиоигры:

1. Какую страну называют Туманный Альбион?

2. Сколько подвигов совершил Геракл?

(Из пяти человек, вообще не знавших ответа, один предположил, что 12 или 13).

3. С какой буквой пишутся жи и ши?

4. Главный герой «Героя нашего времени» – назвать фамилию или имя.

Ответ потрясающий – Набоков.

Это уровень, к которому пришла школа вследствие разрушительной деятельности министра образования Фурсенко. Очень хочется надеяться, что еще успеют спохватиться те, кто может повлиять на события должным образом. Включая и Общественную Палату с ее колоссальным суммарным научным потенциалом. Думается, это уже проблема государственной безопасности, и ею срочно должна заниматься Академия наук, самые могучие интеллектуальные силы страны. Президент справедливо увидел опасность для государства в демографии. Но что толку, если мы добьемся ускоренного воспроизводства болванчиков? В деле обороны от них будет только вред, провоцирование локальных и глобальных катастроф.

Думать давно пора не о настоящем, а о будущем. Не создав всеобщей системы образования дошкольного, проворонив школьное, обеднив до примитива высшее, мы не придем и к беспрерывному послевузовскому образованию, к чему располагают бескрайние просторы России и потребности передового (если мы ставим перед обществом такую задачу) народного хозяйства. Процесс постоянной доквалификации и переквалификации специалистов – шаг в шаг с потребностями науки и производства – не должен прерывать интеллектуальную деятельность человека на чистое обучение, а органически вплетаться в нее, стимулируя развитие творческого потенциала личности. Только таким путем можно осуществить переход от подготовки узких специалистов (профессиональных наемных работников для массовых производств различных товаров и их научного обслуживания) к свободному универсальному развитию и активной самореализации творческой личности. Любой труд, беспрерывно обновляемый совершенствующимися технологиями и постоянно растущей квалификацией, станет творческим. Дистанционное обучение, совмещенное с дистанционным управлением процессами, сделает бессмысленным предприятия-гиганты и скученные вокруг них жилища. Постепенно будут устранены естественные пространственно-временные барьеры и препятствия свободному общению между людьми разных городов, стран и континентов посредством круглосуточной глобальной сети коммуникаций, персональных телефонов и видеокомпьютерных терминалов. И тогда реализуется главная задача пожизненного беспрерывного образования: человек, во-первых, сам будет совершенствовать окружающую обстановку, а во-вторых, начнет созидать и будет делать это на основе общечеловеческих, национальных, групповых и индивидуальных знаний.

ЧЕТВЕРТАЯ ИСТРЕБИТЕЛЬНАЯ

Первую строчку Евангелия от Иоанна (называя почему-то это строчкой из Библии)  помнят все: в начале было Слово. Правда, мало кто помнит, кроме духовенства, что это часть фразы, а полностью она звучит так: в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. То есть цена слова очень высока, в пору провозглашать его оружием. И провозглашали –  подчас эпиграмма била убийственнее шрапнели по коронованным особам («Ах, злые языки страшнее пистолета!»). Журналисту в своей деятельности превыше всего следует отстаивать  нравственность и ценить точку на кончике своего пера (на файле компьютера), как каплю яда или бальзама – в зависимости от того, во благо или во зло обращена стрела пишущего. Значение печатного или экранного слова столь высоко, что неплохо бы работникам СМИ принимать клятву Прометея наподобие врачебной клятвы Гиппократа. В мозгу журналиста должен постоянно гореть лозунг: «Не навреди!»

Действенность СМИ всегда привлекала идеологов. В известные времена тон ее у нас задавали аппаратчики КПСС и цензура. В нынешние – соглашательская политика властей слиться с Западом, хотя точнее было бы передать их экономические и культурные устремления как сдаться Западу – «без аннексий и контрибуций». И к союзникам нашим на этом пути стоит присмотреться. Не надо верить в бескорыстие господина Сороса. Да, он помогал толстым журналам, выкупая половину тиража и этим обеспечивая их существование, ну так вольно или невольно и навязывал за это корректировку содержания. И начали выходить обласканные им издания с душком растления. Гнусные безнравственные произведения вроде повести «Голая пионерка» выдержаны якобы как протестные, а на самом деле являются прокламацями распада и разложения. Выполнив свою задачу, «опустив» журналы до их нынешнего уровня, Сорос отказался в дальнейшем финансировать издательские проекты. Разгром их довершат фактически воспитанные его программой редакторы.

Обрушившаяся на нас свобода слова не снабжена механизмом психологической защиты потребителя и грозит населению приговором питаться отбросами политической и культурной кухни апологетов западнического образа жизни или серятиной отечественной масскультуры. Утрачивается при работе над словом привычка к тщательному отбору материала и к применению интеллекта.

К великому сожалению, в поисках способа выживания продажность СМИ становится нормой. За деньги сочиняются статьи и видеоролики. За деньги очерняется белое и обеляется черное. За деньги выворачивается наизнанку реальность. Клевета, погоня за сенсациями, подсматривание в щелочку тоже составные элементы продажности, а значит, априори безнравственны. Не знаю уж, чему мы обязаны манией оглупления аудитории, особенно детской – постороннему ли воздействию, особенностям ли мышления разочарованной в жизни публикой или уровню интеллекта пишущих. Но такой процесс идет.

Не хочу огульно обвинить всю прессу и всё телевидение. Есть блестящие журналисты, объективные корреспонденты, интересные комментаторы. Но на поверхности, поближе к слушателю-зрителю всё-таки плавает братия поплоше. Закон массовости. Отрицательное всегда проще показать, легче создать иллюзию борьбы, а борьба – это азарт, а где азарт, там и деньги. Поэтому СМИ легче направить свой огонь на низвержение кумира, чем на его возвеличивание. Поэтому орудия залпового огня четвертой власти никогда не бывают зачехлены.

Одним из главных завоеваний демократии считается свобода слова. Увы, некоторые понимают ее как самоценность, как дикую волю, как свободу ради свободы. Но, во-первых,  три вещи должны быть безусловно запрещены: пропаганда войны, смакование насилия, прямые призывы к вооруженным выступлениям. А во-вторых, свобода слова иногда – это свобода промолчать. Так что неплохо научиться и свободе отказаться от слова. Ярчайший тому пример – так называемая карикатурная война. Ну, ошиблись, не подумали, напечатали картинки, в которых кто-то усмотрел пасквиль на пророка мусульман, которые задели чувства верующих. Так осознайте свою невольную вину, извинитесь, тихо спустите вопрос на тормозах.  Так нет, газетенки в разных странах одна за другой перепечатывают дешевый комикс, развивают тему. Да еще качают права! А правительства охают, что нет у них возможности ограничивать свободу слова. У них же демократия!

Конечно, в этом вопросе нельзя не заглянуть в историю. Критика религий издавна занимала заметное место в искусстве. В разных фольклорах множество сказок о попах, епископах и монахах. Руководствуясь логикой погромщиков-защитников пророка Мухаммеда, надо было бы сжечь все книги Лео Таксиля и массу еще всякого. А Салмана Рушди за «Сатанинские стихи» следовало бы расстрелять, как и требовал аятолла Хомейни. О христианстве за тысячи лет написано предостаточно, хватало и карикатур на Христа. Были раньше и карикатуры на Магомета. Да и последний карикатурный скандал разгорелся явно по политическим, а не по религиозным причинам. Ну кто из мусульман вообще видел пресловутую газету с рисунками? Между ее выходом и скандалом прошло два месяца. Где же были всё это время возмущенные мусульмане? Толпа в Бейруте, которая сожгла датское посольство, наверняка и в руках ее не держала. Скандал был кому-то нужен, и этот кто-то всё прекрасно организовал, а исламистов на погром организовать вообще больших денег не надо. Вот и совсем недавно чуткие верующие устами имамов осудили слова папы римского, неудачно процитировавшего древнего византийского императора. И сразу же опять штурм посольств. Вот и приходится быть настороже.

Надо сказать, вызывающий фильм «Код да Винчи» гораздо больше задевает чувства христиан, чем несчастные карикатуры – чувства мусульман. Хотя бы тем, что кинокартину смотрели миллионы, а карикатуру в натуре видело человек сто. Так неужели папа римский должен был призвать паству громить Голливуд? Нет, католическая церковь была, конечно, против показа, но ограничилась тем, что не рекомендовала пастве ходить на фильм. Православная церковь, как обычно, оказалась более суровой и призвала фильм запретить. Но всё же не вывела толпы прихожан на улицы громить кинотеатры.

Хотелось бы напомнить журналистам высказывание какого-то умного человека: ваша свобода кончается там, где начинается свобода моего кулака. Нет управы на разнузданность четвертой истребительной? Так пусть суд предъявит газетам, напечатавшим и перепечатавшим чью-то недальновидную шутку, счет за разрушенные посольства, за убытки государства в торговле, за моральный ущерб, и перестанет пресса кичиться своей свободой. Демократия не имеет права отключать механизмы самозащиты, иначе разбуженные волнения могут привести к маленьким войнам или к суровой тирании. Если пресса – четвертая власть, то почему, отстаивая неограниченную свободу слова, она не обременена ответственностью? И впрямь сравнение журналистики со второй древнейшей профессией не лишено справедливости. Желание быть публичным, известным свету любой ценой может опираться  и на беспринципность, а вынужденная или  желанная продажность принуждает гоняться за сенсациями, в том числе и надуманными, вздувать тираж своей ангажированностью. СМИ – четвертая власть, а власть обязана защищать народ, выступать всей своей мощью, слаженно и до конца за каждого несправедливо обиженного, отмечая примеры успешной защиты граждан остальными тремя властями и невзирая на лица. Но и все случаи индивидуальной или коллективной несправедливости с их стороны тоже должны быть освещены. «Печать – это пулемет, из которого стреляет идиотический унтер. И скольких Дон Кихотов он перестреляет, пока они доберутся до него!» /В.  Розанов/.

Не подвергая сомнению основополагающий принцип демократии – свободу слова, понимая всю важность этого принципа вплоть до угрозы стагнации и загнивания общества при отсутствии гласности, тем не менее, СМИ – власть самозваная, ее никто не избирал, но действует она агрессивнее, чем три законные, вместе взятые. «Зачастую пресса служит разжиганию страстей, игрищем чьих-то амбиций, из-за чего оказывается пустой, несправедливой и лживой» /В. Розе/.

Чаще всего информационный экстремизм разворачивается во время выборов. По большей части огромные деньги, отпускаемые государством на предвыборную кампанию, затрачиваются не на машину голосования, а на подкуп избирателей да в бездонные карманы прессы и телевидения. Еще больше в это время гуляет по стране черного нала. Поэтому я стоял и стоять буду на том, что финансировать надо только кандидатов-одиночек, а коли уж провозглашаются выборы из партий, то сами партии и должны оплачивать свои попытки пройти во власть. Иначе партия большинства, называющая себя правящей, всегда найдет возможность оторвать себе чуточку побольше и пораньше, заведомо нарушая объективность выборов.

Отдельного разговора заслуживает телевидение. Зрителям всё время внушают, что никак нельзя уменьшать объем рекламы, что только за счет рекламы телевидение и выживает.

Позволю себе не согласиться. Когда-то существовала абонентская плата за пользование телевизором, мое поколение это еще помнит. В один прекрасный день правительство решило освободить народ от платы за пользование, перенести тяжесть платежей на стоимость телеприемника. Надо думать, разовая добавка была достаточной, чтобы всю жизнь потом смотреть передачи бесплатно. Сегодня промышленность развалена настолько, что приобретаемая аппаратура чаще всего импортная, и в стоимость ее, думается, входит не один номинал компенсации за просмотр. Тем не менее, опять заговорили об абонентской плате и изо всех сил цепляются за рекламу.

Лукавые телемагнаты вешают нам лапшу на уши. Они монополисты, зачем им ставить перед собой задачу экономить, жить по средствам, развивать разумную конкуренцию? Зритель за всё заплатит. И если меня попытаются заверить, что конкуренция есть, есть разные каналы, есть рейтинги и т.д., то я не поверю. Какая уж там конкуренция! Под одной крышей может иметь место только сговор. Почему сериал в 200 серий по меньшей мере на три четверти состоит из фальшивых, неестественных в нашей обстановке сцен, не работающих на сюжет, в которых актерам и играть нечего – стоят и мучительно роняют в камеру вымороченные фразы? Не сутки, а месяцы экранного и нашего времени летят впустую ради оболванивания зрителя, ни на что иное они не пригодны. Но телепрогонщики и не нуждаются в нашем одобрении. Сами себе присуждают премии, сами себя награждают званиями академиков, сами для себя устраивают оргии ток-шоу. И за то, что они несут... в мир, еще пичкать нас плохо перевариваемой рекламой? Зрителю не отвертеться от навязанного видева, хотя по Гражданскому Кодексу за принуждение к получению незаказанных услуг или за услуги с нагрузкой предусмотрено нешуточное наказание.

На телевидении  мелькают одни и те же лица, попавшие в обойму, – политики, артисты, деятели искусства. Вообще, по закону, налог за рекламу платит тот, кого рекламируют. Поэтому имело бы смысл за определенную частоту появления на экране взимать с этих телезвезд налог. Телеведущие, конечно, не в счет. Между прочим, почему бы популярному и объективному тележурналисту Владимиру Соловьеву не попробовать в передаче «К барьеру» совершенно не раскрученных людей из толпы, с улицы? Единственное, что надо проверить, умеют ли они разговаривать, держать удар. Пусть даже по одну сторону барьера  будет несколько фигур, с учетом того, что на другой стороне может стоять профессиональный говорун, то бишь политик… Простые люди с их простыми заботами очень даже могут посбивать гонор с самоуверенных политиков или бизнесменов. Глядишь, и услышат наконец они свой народ.

Во времена Брежнева, в пору пустых полок в магазинах, по всем трем каналам гнали  продовольственную программу. Так прямо и говорили: салат из крабов можно сегодня посмотреть по второй программе, а суп-харчо – по первой. В настоящее время продуктов в магазинах хоть завались, правда, не всем по карману. Но засилье кухонного ремесла теперь уже на тридцати каналах вызывает тоску. Может, это и есть симптомы пира во время чумы?

Укоренились и цветут махровым цветом так называемые юмористические передачи с пошлыми шутками, с низким уровнем внутренней культуры ее организаторов. Нельзя без жалости смотреть на «Русских бабок», на Т. Лазареву и М. Каца с их «Хорошими шутками» –   приглашаются на состязания команды с низким интеллектом, участники кривляются, по сцене не ходят, а ковыляют, произносят базарные диалоги. Проводятся же рейтинги – неужели такое тянет на какие-то баллы? Но если и так – в конце концов задача мастеров культуры подтягивать к себе зрителя, а не опускаться до него. Увы, если руководитель агентства культуры  сам балаганит в каких-то шоу, то чего ждать от возглавляемого им ведомства?

Всё-таки интересно, кто определяет наполненность телепрограмм и их художественный уровень? Не отдельное зрелище – фильм, спектакль, телеигру, а достоинство канала в целом? В театре это главный режиссер. А на телевидении? Обратную связь со зрителями там понимают своеобразно, в виде призывов послать сообщение, скачать на мобильник мелодию или картинку. В угоду молодежи (где они берут такую молодежь?) бегущая строка ни к селу ни к городу, подчас безотносительно к передаче,  на всю страну  шлет в эфир пошлые жаргонные послания, признания, приветы. Или ведущий просит высказаться о фильме, давая наводящие вопросы настолько примитивные, что вкрадывается подозрение: неужели это и есть уровень познаний и чувств редактора программы? Если это форма просвещения, то стыдно за такую его интерпретацию! А вот и следствие: слышу недавно, что в России 2 миллиона неграмотных… Это в стране с недавней всеобщей грамотностью?!! Наверное, где-то в кишлаках и аулах были и тогда не включенные в перепись не умеющие читать-писать, и всё же цифры пугают.

Надо сказать, на телевидении, вслед за кино, ухудшили отделку своих вещей. Речь невнятная, дикция участников и даже ведущих ухудшилась, да еще иногда бездарно наложена на музыкальный шум (в титрах так и пишется: редактор не музыкального, а шумового оформления), перерыв на рекламу сопровождается чудовищными децибелами. Послушаешь иногда артистов старой школы – Ланового, Баталова, Аросеву, Ульянова – каждое слово отчетливо, выговор завораживающий, донесена до слушателя самая тончайшая эмоция. Квалификацию теряют или не до зрителя мастерам телепередач в беге за успехом и деньгами? Охотнее обсуждаются «анти» (антисемит, антифашист, антиглобалист), чем «про» (прокрестьянский, пропартийный, проправительственный). Оборотики в разговоре такие, что закачаешься. Моему восторгу не было предела,  когда я услышал, что в качестве  спонсора солнечного затмения  выступил LUMEX.

ЯЗЫК МОЙ – ДРУГ МОЙ

Считается нормальным и обязательным применять жесткие меры, когда допускаются случаи отравления некачественными продуктами питания, общество в таких случаях реагирует моментально, и злоумышленников привлекают к ответственности. «Почему же, когда происходит отравление душ, то есть гораздо большее злоумышление, – общество молчит, проявляя столь опасное благодушие?», – недоумевает В. Розе.

С засорением русского языка следует бороться. Всем обществом. Начиная с конституционных положений о названиях субъектов Федерации. Почему мы вдруг стали говорить Татарстан, Башкортостан, хотя привычнее и благозвучнее для нас Татария, Башкирия? Хорошо, пусть это самоназвание нации, пусть у себя они так и говорят. Но русскому уху, носителю государственного языка, привычнее  татарин, башкир, а не татарстанец, башкортостанец. Мы говорим Англия, а не Инглэнд, США, а не Юэсэй. Зачем же калечить русский язык и подделываться под изменения местной моды? Честное слово, произносить Бенгалия куда приятнее и легче, чем Бангладеш, и бенгальский огонь вместе с  бенгальским тигром никто не переименовывает в бангладешские.

Ведомствам культуры, науки, истории нужно заниматься сбережением русского языка, который подчас низводится до полного обнищания по содержанию и обесцвечению по форме. Нормы произношения игнорируются. Русские существительные и глаголы заменяются бездумными заимствованиями из иностранных, изобретаются птичьи слова пиар, пиарить, гламур, смайлик, апгрейдить (поднять уровень компьютера), сисадмин (системный администратор) и т.д. Прогресс и без того внедрил в нашу культуру техницизмы сайт, чат, файл, байт и другие, заимствованные из усредненного языка компьютерщиков и интернетчиков. Но тут простительны хотя бы «русскость» этих слов за счет простых односложных корней и отсутствие в родном языке слов-предшественников. Русский язык настолько богат своими уменьшительными, суффиксами и приставками, что может встроить в речь почти любое иноземное слово. Мы изучаем древнегреческий или латынь, хотя никто нынче на этих языках не говорит, зато свой родной недооцениваем, искажаем и забываем. И как же быстро спадает с некоторых людей тонкая оболочка интеллигентности! Богема всегда бравировала эпатированием публики, фривольным поведением, вольным языком. Теперь богемный арго вполз в быт. Ученые получили для общения новые термины из доселе недоступного им пласта кибернетической мудрости. Вполне респектабельные деятели культуры погнались за успехом на гребне новой дозволенной моды, и чуть им дали глоток свободы, сразу же начали шуршать изысками дна! Я бы не допускал политиков до политики без сдачи ими экзаменов по русскому литературному языку и риторике, если он свою публичную деятельность осуществляет по-русски. Только в этом случае выдавал бы человеку лицензию на право заниматься общественной деятельностью. Не владеешь словом – нечего и на трибуну вылезать!

Историки не показывают нам, как деформация языка переориентирует духовные процессы в обществе. Вполне возможно, что с нашим родным языком искусно борются, вбрасывая в среду молодежи моду на жаргон,  технарям – на бравирование словами-гибридами, а представителей СМИ завлекают видимостью владения иностранными языками. Наступление на язык – не заблуждение, не преходящая стадия освоения чужих ценностей. Мощные средства коммуникации массированно атакуют самое исконное в национальной самобытности. Не остается заповедных зон,  не тронутых изменениями, слоев населения, сохраняющих свой язык в неприкосновенности.  Понятие глубинка нынче потеряло практический смысл.

Читаю рекламу типографии. В перечне предлагаемой продукции дисконтные карты, бейджи, флаерсы, воблеры, мобайлы, хард-постеры, лэйблы, бэджи и многое другое приблизительно понятное и имеющее родные аналоги. Знатные особы теперь превратились в вип-персон, обзоры в дайджесты. Вместо кинофильмов снимают блок-бастеры и экшены, проводя при этом кастинг актеров. Список можно продолжить до помутнения сознания.

Ах, блаженные времена поездок по республикам Советского Союза! Слушаешь диалог двух казахов, и сердце замирает: какие эмоции, какая жестикуляция. Из всех слов знаком только общеупотребительный матерок. А всё равно приятно. Надо бы немедленно учредить музей языков,  поместить среди экспонатов видеоролики с записями диалогов коренных жителей, одетых в национальные костюмы и бережно сохранять эту линготеку, в преддверии того, что все наречия Земли вытеснит когда-нибудь единый общечеловеческий язык, созданный великими мыслителями Земли на основе самого выразительного и обогащенный наилучшими приемами лексики и грамматики других живых языков. Этим языком общения будут владеть все люди с младенчества. Нет пророка в своем отечестве, а именно пророк означает «произносящий речи». Говорить – это его профессия. Так пусть лучше говорит он, чем косноязычный политик, который и по бумажке не скажет складно.

Всё начинается со слова. Но и кончается тоже словом.

Тиражирование новой книги на Западе начинается с издания ее в мягкой обложке, так сказать, для обкатки. Она доступна по цене и издается вплоть до насыщения рынка. Основной доход автор и издатель получают именно на этой стадии за счет массовости. После этого книга выходит не очень большим тиражом в твердом переплете, подороже, для элитного потребления. Экономические и этические интересы соблюдены – «роялти» (процент от продаж) отчисляется в пользу автора с каждого экземпляра проданной книги.

Чем руководствуются издатели у нас, не всегда очевидно. Мерилом их бизнеса не является, по-моему, даже коммерческий успех, потому что не ведется поиск авторов, тем, новых форм литературы. А уровень работы над печатным изданием  снизился подчас до полной деградации. Каким-то образом введены упрощенные правила произвольного переноса, Разрешено всё, даже перенос на следующую строку одной буквы. С этим трудно смириться вообще, но когда переносится одинокий безгласный ь, это уже апофеоз безграмотности, издевательство над русским языком. А мне дороги старые правила, когда перенос осуществляется по слогам, с учетом неразделимых частей слова – приставки, корня, суффикса, окончания. Да и в корнях слов следует разбираться. Кто нынче знает, что в словах «где», «когда», «иногда» от корня практически остались две буквы гд, так что переносить по правилам надо ко-гда, ино-гда…

В текстах сплошь и рядом нынче встречаются примеры применения косвенной речи внутри прямой, типа:

– Ты зануда, – засмеялся он, откусывая от бутерброда, – продолжим этот разговор завтра. 

– Выключи, – подпрыгнул Пит, – горячо!  

Здесь по меньшей мере три стилистических неточности. Во-первых, никакими словами !!!! нельзя засмеяться или их подпрыгнуть. Во-вторых, нельзя одновременно смеяться и откусывать. В-третьих, слиты разные предложения, то есть не разделены точками словосочетания, в которых мысль уже закончена. Это следствие опускания при написании глаголов «сказал», «крикнул» и нечаянной инверсии подлежащего и сказуемого, а порядок их и в русском языке изредка имеет значение. Строить слова в приведенных примерах следовало так:

– Ты зануда. – Он засмеялся и откусил от бутерброда. – Продолжим этот разговор завтра.

– Выключи! – Пит подпрыгнул. – Горячо!

Теперь косвенная речь отчетливо самостоятельно обозначена внутри прямой речи, носит характер вставки и не вызывает раздражения.

Или, скажем:

– Погоди! – прорычал он.

Всё-таки прорычать можно фразу, в которой есть хоть один рычащий звук.

А иногда внутри замкнутой прямой речи встречаются куски текста, относящиеся к разным персонажам, что представить себе при правильном использовании литературного языка, на письме невозможно.

На протяжении одного поколения распространялись подборки то из школьных сочинений (Пушкин любил природу и часто ходил на двор. Или: Державин стоял одной ногой в могиле, а второй приветствовал молодое поколение), то из материалов, присланных в редакцию (Дворник вел под уздцы лошадь, весело крутя мордой. Или: Доярка сошла с трибуны, и на нее тотчас взобрался бригадир). Много примеров накапливается при обсуждениях в литобъединениях (Из ранних стихов нынешнего классика Н. Рубцова «И встал матрос-головоруб» –  это о рыбаке,  который обрабатывает пойманную рыбу. Или у одного фантаста: «Пот стекал у него по лбу за шиворот»).

Путают два разных глагола «стань» и «встань». Первый – от «стоять» означает «стой там» или «стань туда», а второй, синоним «поднимись», означает изменение уровня или положения – встань с постели, с колен.

Чего только не встретишь в текстах! Торопливость или графомания тому виной, бессмысленное ли неразборчивое использование заимствований, особенно калек с рекламы («Образованность хочут показать»), но уровень разговорной и литературной речи неуклонно падает. Телевидение способствует закреплению ошибок или оговорок политиков (Вспомним, как были модны горбачевские «нАчать» и «углУбить»), ненормативной лексики в детективных сериалах, идиотских оборотов из рекламных роликов. Редакторов там извели, что ли? А может, и цензоров – не идеологических, а ревнителей грамотности. Иногда стоило бы поубавить и резвости у ведущих с их двусмысленными шуточками и подколами друг друга, подчас по отношению к женщине просто оскорбительных.

НЕ ЖГИ ГЛАГОЛОМ ПОПУСТУ

Отдельного разговора заслуживает эстрада, юмор, песня. Последнее время мне пришлось заниматься авторской песней, которая изначально «ушла в леса», к кострам, в экспедиции, а потому и сегодня сохраняет первозданность самовыражения. По текстам песен прослеживается множество огрехов, не простительных как для поэта, так и для музыканта. Рождение авторской песни относят к концу 50-х – началу 60-х годов XX века, ко времени так называемых шестидесятников, которых потом с силой вбросили в 1990-е.

Как-то так сложилось в советской культуре, что поэзии уделялось очень много внимания. Существовали литобъединения (ЛИТО) при дворцах культуры и периодических изданиях, в вузах и при писательских организациях, собирались конференции молодых писателей, за дело шлифовки молодых дарований брались талантливые литературные руководители, в поэтических сборниках помещались подборки молодых, проводились читательские конференции, профессиональные литераторы систематически выступали в рабочих и студенческих аудиториях, на литературных вечерах. Была довольно жесткая школа обучения и отбора. Это не могло не сказаться на росте общего мастерства поэтов, хотя неизменно соблюдалась пропорция: на 100 плохих поэтов попадался один средний, на 100 средних один хороший, на 100 хороших один великий….

А еще существовал во всех издательствах и в периодических органах институт редактуры. Да, редакторы, разумеется, выполняли роль первичных цензоров, изымая аллюзии, вольные и невольные намеки, прямые нападки на строй. Да, в этом деле они скорее норовили переусердствовать, чем наоборот, стараясь лучше перебдеть, чем недобдеть. Да, сплошь и рядом они не пропускали индивидуальных приемов, нивелируя авторов исключительно на уровне своего понимания. Но это была не их вина, а их беда. И гребенку идеологических ограничений сметало вместе со страной, которой они служили так, как их учили.

И всё же я за сохранение института редактуры. Редактор в нормальных условиях – это опытный специалист, знаток русского языка, вооруженный словарями и энциклопедиями, это человек, читающий произведение свежим непредвзятым взглядом и потому способный обнаружить стилистический ляп или нечаянное искажение смысла, которое не заметит замыленный взгляд автора. Кстати, запуганность советских редакторов привела к тому, что никто на протяжении многих лет и многих переизданий не рискнул «поправить» Льва Толстого, у которого на доске выстроились 14 шашек одного цвета. Ну, ошибся гений, совершил промашку, а куда же всё-таки смотрели редакторы?

Масса бардов испытания публикациями не проходила. А ведь мудрый поэт Григорий Поженян вполне своевременно отмечал: «Стихи, не ушедшие к людям типографским способом, окрепшими, к нам не возвращаются. Ненапечатанные, они нас душат, прижимают к земле, за­ставляют самоутверждаться, додавать себе недоделанное. Не извлекая уроков, мы учимся дольше и порой всё реже летаем».

Проблема возникает при публикациях в книге. Тогда-то и начинаются трения редактора с автором, особенно, если тексты уже промелькнули в каком-нибудь сборнике и автор настаивает на повторе милого его сердцу варианта. И ничем бедолагу не переубедишь, а на отчаянное «Это не по-русски, так не говорят», автор на голубом глазу возражает: «Ну почему же, я ведь сказал!»

Еще одна особенность процесса – за изготовление книги нынче чаще всего платит автор – либо из своего кармана, либо обретя спонсора. Тогда он царь и бог, и редко удается доказать ему, что книга после тиражирования отделяется от автора, что это уже история, и хорошо бы некоторые шероховатости  чуть-чуть сгладить. Шероховатости эти, а подчас и прямые неточности, как правило, типовые, кочуют по песенному пространству и постепенно закрепляются исполнителями. Это происходит ввиду падения уровня начитанности, общего снижения уровня литературной грамотности, ослабления в школах требований к русскому языку, пресловутого ЕГЭ, облегчающего жизнь плохим педагогам и нерадивым ученикам.

 Нелепо получать именно от музыканта текст с нарушением стихотворного размера, со сбивом в чередовании стоп, с лишними слогами в строке или их недостатком, с произвольным переносом  ударения в слове, так что при исполнении песни приходится куски фраз проглатывать, подменять их скороговоркой. Целый класс слов стыдливо произносятся на японский манер – в японском языке два согласных звука подряд не допускаются. И тогда односложные русские «жизнь», «смысл», «ритм» начинают звучать как «жизЕнь», «смысЕл», «ритЫм», а двусложные «октябрь» и «корабль» – как  «октябЫрь» и «корабЫль».

Несостоятельная поэтика некоторых песен проявляется и в чрезмерной длине текстов, и в слабых рифмах, которые иногда и рифмами назвать нельзя, так, отдаленные созвучия по одной совпадающей гласной, а то и вовсе типа одна–любя, кора–глаза. Много не оправданных смыслом или художественной формой инверсий слов, торчат уши лишних междометий, балластные слова, повторы одних и тех же эпитетов. Скомканные фразы приводят к придыханиям, к нехватке воздуха при их произнесении. Русская силлабика считает идеальным такое построение стиха, когда конец строки совпадает с естественным знаком препинания, с естественной паузой. Это почему-то удается далеко не многим. А ведь именно это умение придает песне простор и раздольность, способствует ее легкому запоминанию. Часто образ обессмысливается из-за неполноты фразы, пропуска союзов, глаголов, имен существительных, из-за приблизительности, неоднозначности образа…

Но если сочинения первых десятилетий – десятилетий юности авторской песни – имели стилистические огрехи самообучения, становления жанра, то в конце XX – начале XXI вв. и авторскую песню затронула торопливость: количество продукции ощутимо побивает качество. Так называемая свобода слова, которой не каждый поэт может и имеет право распорядиться, доступность выхода на любую аудиторию приводят к халтуре, к желанию самовыразиться, к игнорированию самого главного свойства авторской песни – искренности. Непрофессионализм полез во все щели. Стремление стать элементом шоу-бизнеса потянуло в залы легковесность, частота появлений на публике купирует ощущение новизны и удивленности, серебро слова выпирает из залов тускнеющее золото молчания.

 И стихи поющих поэтов пали жертвой желания понравиться любой ценой, понравиться ради заработка. Не собираюсь огульно обвинять всех бардов, но обидно даже и за немногих, ослабляющих в силу торопливости крепость любимого жанра.

Авторская песня, этот изустный самиздат широких масс, с самого начала стала подлинно народным творчеством, пошла по рукам. Это потом появились магнитофоны и кассеты, а на первых порах она сосредоточилась у костров и на кухнях, ушла в народ. И народ во многих случаях стал ее соавтором. Отсюда варианты мелодий, многочисленные разночтения текстов, дописывания куплетов понравившейся песни. Отсюда и тяга поправить кажущиеся неточности стиха или беллетризованные непонятки. Помнится, еще в знаменитой партизанской песне П. Парфенова «По долинам и по взгорьям» народ заменил первую строку (у автора «По долинам, по загорьям») и строки «Партизанские отавы заливали города» на более понятные «Партизанские отряды занимали города».  В такой редакции она и в нынешних песенниках печатается. Не избежали корректировок и некоторые бардовские тексты. Вот, например, борется-борется удивительно тонкий поэт В. Вихорев за строчки «Чтобы оттаяли искорки глаз», но народ упорно поет «Чтобы оттаяли льдиночки глаз», что, конечно, куда более логично. «Художник заряжен лишь однополой силой, – писал А.Н. Толстой, имея в виду, конечно, силу однополярную. – Для потока творчества нужен второй полюс – вниматель, сопереживатель: круг читателей, класс, народ, человечество… Читатель – составная часть искусства».

 Некоторые авторские просчеты уводят иногда смысл за грань приличия, хотя автор ни сном, ни духом ничего такого не предполагал и не планировал:

И кончит он под забором,

И, может, не раз, не два.

И бить его будут хором,

И всё за его слова   /Ш. Хусаинов/.  

Многие образы дословно перетекают из песни в песню независимо от желания автора. Это не заимствование, это, скорее, скудный первоисточник воображения. Или суженное одними и теми же впечатлениями поле вдохновения вокруг одинаково увиденных гор, перекатов, осеннего багрянца. Если подолгу подряд анализировать тексты авторской песни, то нельзя не обратить внимания на одинаковые литературные приемы, прямые повторы словосочетаний, растянутых иногда на целую строку, одноплановый смысл некоторых выражений. Не могу не привести несколько примеров похожести, параллелизма художественного шага.

Уложу в рюкзаке,                                            Собираю в свой рюкзак

Что хранил и берег…                          Все туманы белые…

   В. Вихорев                                                      В. Боков

Поезд длинный смешной чудак,                   Паровоз, вертя дымком,

Знак рисуя, твердит вопрос…                       Задает вопросы…

Ю. Кукин                                            В. Боков

   Как не боится он губы обжечь тобой…                 Зализаны ожоги поцелуев…

Б. Алмазов                                                      В. Новожилов

Пришла пора, дружище,                     Сними мою душу с креста…

Снимать себя с креста…                                 В. Новожилов

            В. Боков         

Где-то кричат поезда…                        Снизу кричат поезда…

                Ю. Кукин                                           Ю. Визбор

Не зову, не плачу…                  Не жалею, не зову, не плачу…

                К. Райкин                                           С. Есенин

Примеры взяты навскидку, без учета места жительства поэтов и времени создания стихотворения с приведенными строчками. Меньше всего мне хотелось уличить авторов в слабой избирательности, но всё же читатель предпочел бы, чтобы они были или начитаннее, или изобретательнее, а также хорошо бы знали творчество как своих коллег по цеху авторской песни, так и всех богатств Ее Величества Поэзии, которые они наследуют.

Рассказывая о том, как они пишут вдвоем, писатели Ильф и Петров поведали нам, что отбрасывают фразу, если она пришла в голову им обоим одновременно. Значит, эта фраза лежит на поверхности. Думается, требовательность к тексту касается не только соавторов.

«Стихия» и «стихи», разумеется, слова не однокоренные, но как же они близки не только по написанию, но и по взрывчатой силе, по слабо управляемому «стихийному» воздействию слова на человека. Расстановка слов в строке – мелодия стиля. У поэта «слова – как ноты, фразы – как аккорды», – отмечал Н. Гумилев. цена поэтического слова непомерно высока. По стихам мы воссоздаем образ автора, мелодия песни приоткрывает его душу. С другой стороны, очень точно выразился М. Анчаров: «Писатель и философ, по моим понятиям, не более чем повивальная бабка: он должен помочь читателю  р о д и т ь  с в о ю  м ы с л ь  – таковы его роль и функция. И если он не верит, что в нем самом есть плод этой мысли, то пусть оставит свое дело и отойдет в сторонку. Ибо дело это, как и повивальное искусство, очень ответственное – вытащить на свет живое искусство, в одном случае – из материнской утробы, в другом из глубины души. А там, в глубине души, у каждого есть и мудрость, и талант». «Для того, чтобы быть народным поэтом, нужно дать целому народу через себя петь», – считала М. Цветаева.

В обществе, по мере его развития, многое меняется – уклад, быт, антураж, отношения людей, психология. Песня меняется вместе с поколениями, меняется ускоренно, меняется эмоционально, меняется вместе с моралью общества. Следует заметить, что мораль диалектична по своей сути и в отличие от Времени – обратима. То, что морально для рабовладельца, аморально для раба. Как учат философы, сосредотачиваясь на личных и глобальных катастрофах, мы волей-неволей поворачиваемся спиной к противоположному полюсу, отсекаем себя от преджизни в наших предках. Эсхатологическая политика заставляет молчаливо подразумевать отказ и от прошлого, и от будущего, от памяти и от надежды. Помнить ни к чему, всё равно всё будет уничтожено, а надеяться не на что – ничего хорошего уже не наступит. Ужасно, когда окружающая действительность настойчиво подтверждает именно такую разрушительную мораль. Но песня не описывает людей – ни положительных, ни отрицательных, она изображает только природу и чувства. Для слушателя автор оставляет чистый овал вроде маски, вырезанной в декорации, – в изображении моря, гор, пустыни, в которую вставляет свой лик любой, кто захочет. Получается, что задача песни – всех разместить в ее напряженном эмоциональном пространстве. Вовлечение в песню – вот цель автора, и к этой цели он подводит слушателя подсознательно, в меру своего таланта, так что слушатель не успевает созерцать, ему дается миг только на сопереживание.

Читаю недавно и лишний раз убеждаюсь, что новое – это хорошо забытое старое. «Этим людям хотелось бы уверить себя и других, что застой лучше движения, старое всегда лучше нового и жизнь задним числом есть настоящая истинная жизнь, исполненная счастия и нравственности». Это написал не наш современник, это В.Г. Белинский. Вот так. А сказано будто о наших днях. Даже терминология из свалившегося на нас XXI века. Чему же и когда всё-таки обучается человечество?

Авторская песня уже завоевала свое место под солнцем, нашла своего слушателя. Ей не требуется разрешительный знак на право обнародования. 

Но хотелось бы, чтобы мы не забывали, как тискал на произведение цензор прошлого века: IMPRIMATUR – ДОЗВОЛЕНО ПЕЧАТАТЬ! И чтобы при обнародовании любым массовым способом любых текстов мы не убивали в себе цензора, радеющего за русский язык.