 |
|
| Борис Архипцев. |
|
Full NonsensE! Edward Lear in English&in Russian
Полный нонсенС! Эдвард Лир по-английскии по-русски
Перевод Бориса Архипцева
Рисунки Эдварда Лира
СВОБОДА И ТОЧНОСТЬ
Вот два качества, нужные переводчику и... трудносовместимые. А на пространстве пяти строчек лимерика — куда трудней. Но переводы Бориса Архипцева из Лира этим-то и характеризуются — свободой и точностью. В свое время мне довелось писать рецензию на другое издание Лира, и я восхищалась весельем и игрой слов в тех переводах. То есть свободой. Но точности там действительно не было — была симпатичная приблизительность, радостные прыжки фантазии, часто уносившие перевод за рамки оригинала. Архипцев переводит Эдварда Лира, как благочестивый толковник — Писание: он передает и смысл, и звук. Точен — часто до мельчайших деталей. Звучен — до самой лихой эквилибристики. Надо — англизирует русские слова, а понадобится — просто слова изобретает. Из-за длины русских слов по сравнению с английскими содержание лимерика в переводе часто выезжает в пятую строку, у Лира обычно повторяющуюся. Обычно, но не всегда, так что и тут Архипцев верен своему Лиру. Русская традиция забавы в лимерики известна (возьмем хотя бы лимерики Набокова). Позволю и я себе закончить лимериком, на который меня вдохновило чтение этих переводов:
Жил да был переводчик в Коломне, Поскромнее, чем прочие omni. Он черкал, чикчирикал, Лиромил-лимерикал, Прописал чудо-Лира в Коломне.
Наталья Горбаневская
Париж, 23 апреля 2005 Эдвард Лир: подлинники, поделки и подделкиПеревод – как женщина: если он красив, то он неверен, а если он верен, то некрасив. Дж.Б. Шоу Вряд ли есть другая страна на глобусе, у которой было бы столько разных, и вполне официальных, имён. Соединённое королевство Великобритании и Северной Ирландии. Великобритания. Британия. Англия. Альбион (Туманный)… Как нет, пожалуй, другого такого места на земле, где бы здоровый консерватизм нации столь же органично сочетался и естественно уживался с самыми разнообразными, нередко экстремальными, проявлениями человеческой индивидуальности, самобытности, при безоговорочном уважении прав личности, частной жизни, знаменитого privacy. Места с таким невероятным процентом чудаков, эксцентриков, юродивых, благородно, тихо помешанных среди народонаселения. И сейчас ещё нередко, к примеру, можно встретить джентльмена, забрасывающего удочку прямо на лужайке в парке и тренирующегося подобным образом ловить форель на муху. А train spotters – коллекционеры поездов! Нигде не работающие, а занимающиеся исключительно тем, что записывают номера поездов и места их назначения – в блокнот, а звуки, ими издаваемые, – на диктофон, для домашнего прослушивания. Два-три столетия назад проявление эксцентризма вообще считалось формой искусства и всячески поощрялось в обществе. Говорили, что эксцентрики «развлекают, раздражают и очаровывают нацию». Они принимали молочные ванны, делили трапезу со сворой собак, надевали по две пары брюк зараз и высовывали ноги из вагона идущего поезда – «для поддержания необходимой температуры тела». Все эти и подобные экстравагантные выходки и привычки подробно и горделиво описаны в английской литературе. Некий старец из города Вик Говорил: «Чик-чивик, чик-чивик, Чикави, чикаво»; Сверх того ничего Не изрёк лаконичный старик. Понятно, что именно на этой земле, в Лимерикобритании, по слову остроумного Ю.Сабанцева, только и могли родиться литературный нонсенс и Эдвард Лир – зачинатель и, как часто и небезосновательно утверждают, единственный истинный представитель его. Там он и родился – в Лондоне, городе знаменитых туманов и смога, этом Туманополе (Foggopolis), как сам он его называл, весною 1812-го – в один год с Чарльзом Диккенсом, в семье биржевого маклера, двадцатым ребёнком из двадцати одного. Родители уделяли ему мало внимания и душевного тепла, препоручив заботу о воспитании юного Эдварда его старшей сестре Энн, соединявшей, по словам биографа Лира, «строгость принципов и незаурядную силу характера с необычайным очарованием». Когда мальчику было 13 лет, отец обанкротился и попал в долговую тюрьму. Чтобы вызволить его оттуда (через четыре года), матери пришлось продать дом и большую часть имущества. Эдвард рано вынужден был начать зарабатывать себе на жизнь. Помогли обнаружившиеся у него способности к рисованию, и уже в 15-летнем возрасте он рисует анатомические вывески для врачей, объявления для торговцев, раскрашивает литографии. А в восемнадцать получает от Зоологического общества заказ на серию рисунков коллекции попугаев, собранной в Ридженс Парке. В результате он приобретает репутацию превосходного художника-орнитиста и знакомится с графом Дерби, владельцем роскошного собрания диковинных птиц и животных. В имении графа, близ Ливерпуля, Лир прожил четыре года, подготовив и издав великолепный том рисунков попугаев, фазанов, сов, обезьян, черепах, змей, упрочивший славу художника. Там же, в имении Ноусли, он подружился с детьми графа, этими «верными друзьями и ценителями прыганья на одной ножке», и начал сочинять и иллюстрировать для них забавные «бессмысленные» стишки, используя в качестве образца форму, подсмотренную им в довольно редкой книжке – «Приключения пятнадцати джентльменов», изданной в начале 1820-х годов и содержавшей такое, к примеру. Худосочный старик из Тобаго, Долго живший на рисе и саго, Так себя истязал, Пока врач не сказал: «А теперь – бычий бок и малага!» Чистый лимерик, заметит современный начитанный и наблюдательный читатель. И будет прав… только наполовину. Ни Лир, ни, уж тем более, безымянные авторы упомянутой занятной книжки термина этого не употребляли, а возможно, и не знали (Лир предпочитал – «нонсенс», «бессмыслица»). Название «лимерик» (иначе – лимрик) утвердилось лишь в конце Х1Х века, а восходит оно, похоже, к одноимённому городу в Ирландии (Limerick), жители коего, сказывают, любили во время застолий распевать весёлые песни, этакие частушки, в озорной, шутейной форме живописующие события диковинные либо маловероятные, а также деяния сотрапезников и собутыльников. Уже в наше время была выдвинута любопытная гипотеза происхождения названия «лимерик» от имени самого Лира (Lear+lyric), но это, пожалуй, слишком экстравагантно и фантастично, чтобы быть правдой. Год 1846 оказался поистине судьбоносным для Эдварда Лира. Один за другим увидели свет сразу три его печатных труда: альбом пейзажей (и описаний) Италии, альбом рисунков экзотических питомцев графа Дерби и миниатюрная книжица (томов премногих тяжелей, однако) «A Book of Nonsense» – «Книга нонсенса», сборник забавных пятистиший, каждое из которых было любовно проиллюстрировано автором. Любопытно, что первую поэтическую книжку, за которой последуют ещё несколько, как бы стесняясь своего литературного дара, Лир выпустил под псевдонимом – «Дерри из Дерри». «Первенец» имел ошеломляющий успех, многажды допечатывался, переиздавался, и третье издание, 1861 года, уже украшало подлинное имя сочинителя.
Обожал старый Дерри из Дерри, Чтобы радостно дети галдели; Он им книжку принёс И смешил их до слёз, Славный Дерри из города Дерри.
Персонажи «Книги нoнсенса», натурально, предавались всевозможным чудачествам: стояли на голове, отплясывали кадрили с воронами, ели краску или кашу, заправленную мышами, обучали ходьбе рыб, жили в птичьих гнёздах и в кратерах вулканов, etc.
Кудреватый старик из Перу Всё не знал, чем заняться в миру; Неуклюж как медведь, Выдрал кудри на треть Лысоватый старик из Перу.
В лимерике, несмотря на предельный лаконизм и примитивное, на первый взгляд, содержание, довольно много чего происходит, в нём, как тонко подметил один вдумчивый исследователь, найдена золотая середина между растянутостью романа и чрезмерной краткостью пословицы. И сюжет, как правило, развивается по классической схеме: завязка, развитие, кульминация, развязка. И форма отнюдь не проста – непременно пять строк, непременно анапест и весьма хитрая рифмовка, aabba.
Был один старичок из Непала, Он с кобылы упал как попало: Был один – стало два; Крепким клеем едва Склеен был старичок из Непала.
В том же 1846 году уроки рисования у Лира, наслышавшись о его талантах, брала сама королева Виктория, тогда совсем молодая. Ученица и учитель остались довольны друг другом, а Лир продолжал карьеру художника до конца дней, «переквалифицировавшись», впрочем, в «топографического пейзажиста», по его собственному определению. Отличаясь слабым здоровьем, терпя жестокие приступы эпилепсии, страдая хроническим бронхитом и астмой, Лир вынужден был покинуть родные острова с их сырым, холодным климатом и колесить по свету в поисках работы и вдохновения. Италия, Греция, Албания, Мальта, Египет, Индия, Цейлон нашли отражение как в его живописных и графических произведениях, так и в стихах. И за границей он всё с тем же упорством искал (и находил!) столь милых его сердцу чудаков и оригиналов.
Жердевидный старик из Кашмира Был курьёзом восточного мира; Навалясь на забор, Он часами в упор Наблюдал жирных уток Кашмира.
Или просто приписывал черты эксцентризма французам, итальянцам, грекам, татарам, молдаванам…
Был курьёзный старик из Молдавии, И подобных едва ли видали вы; На свету и во мгле Почивал на столе Ненасыпный старик из Молдавии.
А сколь часто на «портретах» персонажей проступают черты самого автора – его бородатость, лысоватость, шаровидность и особенно – легендарная носовитость!
Рек старик с выдающимся носом: «Коли вы зададитесь вопросом, Не велик ли мой нос, – Это ложный вопрос! Так оставьте его под вопросом».
Иногда герои лимериков переживают сердечные драмы.
Синьорина из города Лукки, Пострадав от любовной разлукки, Взгромоздясь на платан, Спела там «трам-там-там!» К замешательству жителей Лукки.
А подчас – и подлинные трагедии.
Равномерная дева из Кью, Равномерность утратя свою, Проглотила, увы, Фунт горячей халвы, И скончалась девица из Кью.
А уж с непониманием и неприязнью окружающих сталкиваются они на каждом шагу.
У одной яркоглазой девицы Велики безразмерно зеницы; Встретив этакий взгляд, Норовит стар и млад От девицы стремглав отдалиться.
У них собственные представления об одежде…
Очертанья девицы в зелёном Расплываются под балахоном; Это длинная шаль, Под которою, жаль, Что не видно девицы в зелёном.
… и свои предпочтения в еде.
Некий старец из города Дин В день съедал два боба, иль один. «Если я переем, Располнею совсем», – Осторожничал сей господин.
В своих вечных странствиях Лир границ российской земли не достиг, однако воображение нередко уносило его и туда.
Голосила девица в России, Хоть её помолчать все просили; Слушать не было сил, Сроду не горлосил Так никто, как девица в России.
Эдвард Лир завершил свой земной путь в 1888 году. Этот болезненный, неприкаянный человек, одиночество которого скрашивал только верный кот Фосс, прожил 76 лет, оставив потомкам небольшое, по привычным меркам, но удивительно цельное творческое наследие. Поэзия его светла (хотя порою грустна и элегична) и редкостно человечна, она жизнеутверждающа: ни одной мёртвой или злой строчки! Лир оказал заметное влияние на литературу ХХ века – как на поэзию, так и на прозу. Д. Хармс называл его в ряду своих самых любимых авторов. Сочинением лимериков «баловались» Р. Киплинг, Дж. Голсуорси, Дж. Джойс и ещё сотни и тысячи известных и безымянных пиитов, не только в Англии, но в России и в разных других уголках земли. У нас традиция перевода Лира насчитывает уже около столетия. Глубина и обаяние лировских миниатюр таковы, что привлекают всё новых и новых интерпретаторов, позволяя каждому внести что-то своё в прочтение таких бесхитростных, на поверхностный взгляд, стишков. Количество, однако, не всегда гарантирует качество, и многочисленные (не такие уж, впрочем) попытки приведения Лира к русскоязычному читателю на поверку чаще всего оказываются не переводами в собственном смысле слова, а в лучшем случае – вольными пересказами или, того хлеще, – своевольными переложениями, а то и вовсе – фривольными подражаниями Лиру, виршами собственного сочинения, по непонятной (или, напротив, очень даже понятной!) причине приписываемыми гению нонсенса. Ещё бы полбеды, что никто не заботится сохранять оригинальные географические названия, место действия лимериков (хотя тогда с неизбежностью возникают Венеция вместо Богемии и Дубно вместо Апулии, но это никого не смущает, ведь не пушкинское же «На холмах Грузии…» перевели как «На холмах Греции…» или «На холмах Швеции…», к примеру; боюсь, правда, что и подобные попытки имеются), но уже прямо беда, когда волюнтаристски меняют национальность, место жительства, а подчас и пол(!) персонажей, содержание кромсают и перекраивают на свой вкус, оставляя лишь самую общую сюжетную канву, буквально рожки да ножки от авторского замысла, при этом щедро делясь с ним, автором, собственным житейским опытом и избыточным чувством юмора и всячески стремясь сделать бессмыслицы более смешными и – что уж совсем смешно и бессмысленно – логичными! Таких «переводчиков-абстракционистов» ещё И.С.Тургенев ласково величал «перепёрщиками»: они, мол, не переводят стихи, а перепирают (неспроста же они всячески избегают двуязычия, а подчас и авторских рисунков Лира – рядом с английским Оригиналом их русские «копии» бледнеют, краснеют, выглядят прямо-таки лимерично, между первым и вторым не разница – пропасть непреодолимая!). Мы, говорят, переводим непереводимое (так прямо и говорят: непереводимое!). Не замечая при этом, что непереводимое оно потому и не-…, что не переведёшь, только отсебятины насобачишь, и красавец лировский чёрный конь рискует по пути в перевод не в белую кобылу, как в известной восточной притче, а в какого-нибудь, помилуй Бог, серого осла превратиться. Другая крайность – ремесленническое копирование оригинального текста, нередко ценою варварского разрушения самой строгой и стройной формы лимерика (грубое удлинение коротких средних строк, когда визуально, графически пятистишие из фигурки изящной девушки превращается в оплывшую матрону, замена непокорного лировского анапеста до боли родным пушкинским ямбом, чуть ли не маяковской лесенкой, а то и прозой и т. д.) при нетвёрдом владении техникой стихосложения, а подчас и родным русским языком. Лишь один человек – блестящий прозаик, поэт и переводчик Евгений Клюев – сделал в своё время, в начале 90-х годов минувшего века, отчаянную попытку опровергнуть постулат парадоксального остроумца Шоу и, совместив несовместное – лёд и пламень, художников-абстракционистов и ремесленников-буквоедов, скрестив, фигурально выражаясь, Моцарта с Сальери, Маршака с Лозинским (дабы возник этакий Маршазинский или Лозиншак!), предъявить наконец русскоязычному читателю истинного, неприкрашенного, неразбавленного Лира. Он перевёл без малого сотню лимериков, из них полтора-два десятка – превосходно, потрясающе, и… резко оборвал, оставил мученическую переводческую стезю, приговаривая: чего, мол, добро на дерьмо-то переводить… Пусто место, однако, как известно, свято не бывает – автор данной книги подхватил свиток, выпавший из рук ослабевшего или усомнившегося собрата. Эдвард Лир при жизни опубликовал в нескольких книжках 212 лимериков. Вот их-то все сто с лишком лет и перетолмачивали. Однако изредка лироведам удаётся откопать нечто новенькое, такое, что удивляет и потрясает читающий мир. Так, видный современный английский художник-иллюстратор Джон Вернон Лорд, влюблённый в Лира, потратил несколько лет жизни, чтобы буквально по крупицам собрать то, что осталось после поэта неизданным, и недавно обнародовал ещё 26(!) прелестных стишков, среди коих попадаются и чистые шедевры. Заново переводить неоднократно до того переведённое и очень интересно – льстишь себя надеждой учесть ошибки предшественников и хоть чуточку приблизиться к истине, сделав перевод наиболее оригинальным, то есть приближенным к Оригиналу, и крайне сложно – ведь впередиидущие, в конце концов, уже использовали многие хорошие русские слова, повторять которые негоже! Но не менее заманчиво самому в чём-то оказаться первопроходцем, высказав по-русски то, что прежде на великом и могучем ещё не звучало.
У преклонной старушки из Лиса Рот беззубый запал и ввалился; Вставив новую челюсть, «Это чтоб лучше елось», – Говорила старушка из Лиса.
Эта книга, плод шестнадцатилетнего радостного труда, – самое полное собрание лировских лимериков и баллад в наиболее адекватном и точном, на сегодняшний день, русском переводе. За годы работы я не просто влюбился в Эдварда Лира, но сроднился, сжился, сросся с ним. Надеюсь, что и вы, любезный читатель, полюбите короля нонсенса так же, как люблю его я, ибо невозможно устоять перед обаянием человека, сказавшего о себе с мягкой улыбкой: «Как приятно знать мистера Лира! // Исписал он тома чепухой!»
Борис АРХИПЦЕВ
There was an Old Man of Apulia,
Прихотливый старик из Апулии Был заботливым, нежным папулею Двадцати сыновей; И кормил их, ей-ей, Только сдобой старик из Апулии.
There was a Young Lady of Bute,
Молодая флейтистка из Бьюта В руки флейту взяла на минуту И сыграла на ней Пару джиг для свиней Престарелого дяди из Бьюта.
There was an Old Man of Kilkenny,
В кошельке старика из Килкенни Никогда не водилось и пенни; Тратил скудный доход Лишь на лук да на мёд Тот причудистый мот из Килкенни.
There was a Young Lady whose chin
Подбородок у юной девицы Был подобием кончика спицы; Посильней заострив, Развесёлый мотив Им на арфе сыграла девица.
There was an Old Person of Prague,
Жил да был некий старец из Праги, Злоключилась чума у бедняги; Так бы жизнь и угасла, Да коровьего масла Дали вовремя старцу из Праги.
There was an Old Person of Rhodes,
Тщетный старец на острове Родос, Ненавидевший жабью породу-с, Нанял бойких кузин Из болот и низин Повылавливать эту породу-с.
There was an Old Man of Bohemia,
Дочку некого старца в Богемии Окрестили в честь девы Евгении; Но, к несчастью родителя, Вышла дочь за грабителя, Огорчив старика из Богемии.
There was an Old Person of Tartary,
Полоснул старичок из Татарии Тесаком да по сонной артарии, Что-то крикнув жене; Ну а та: «Горе мне! Горе всей безутешной Татарии!»
There was an Old Person of Gretna,
Жил да был некий старец из Гретны, Что однажды упал в кратер Этны. «Там не жарко, скажи?» Старец, склонный ко лжи, «Да ничуть!» – отвечает из Этны.
There was a young lady in white,
По ночам в чём-то белом девица Обожала на небо дивиться; Но небесные птицы Омрачили девицу, И с тех пор уж она не дивится.
There was an old person of Brill,
Некий старец из города Брилл На сорочку жабо водворил; А ему: «Предпочли б Быть похожим на рыб Вы б, угодник из города Брилл?»
There was an old person in black,
Старичка в облачении чёрном Саранча оседлала проворно, В ухо так стрекоча, Что задал стрекача Старичок в облачении чёрном.
There was a young lady of Firle,
Молодая особа из Фёрла Кольцевидные кудри простёрла Вверх по древу, и вскоре Всё опутала море Экспансивная леди из Фёрла.
There was an old man of Dunluce,
Старичок, обитавший в Данлюсе, Вышел в море на лапчатом гусе, Не проплыл и двух миль, но Улыбнулся умильно И сказал: «А вернусь-ка в Данлюс я».
There was an old person of Sark,
С языка старикашки из Сарка Сорвалась площадная ремарка; Тут ему попеняли: «Ну не зверь, не свинья ли Вы, разнузданный старец из Сарка!»
There was an old person of Newry,
Буйный старец из города Ньюри Бушевал наподобие бури; Ткань, стекло и металл Рвал, колол и метал Миль на двадцать в окрестностях Ньюри.
There was an old person of Jodd,
Престарелая леди из Джодда, Музыкантша особого рода, На колючках омелы Со свистулькой сидела И свистела для жителей Джодда.
There was an old person of Skye,
Отличился старик, житель Ская, В танце муху кружа и таская; И жужжали оне Томный вальс при луне К удовольствию жителей Ская.
There was an old person of Ickley,
Старика, обитавшего в Икли, Быстро скачущим видеть отвыкли; Для поездки в Карнак Черепаху запряг Сей старик луноватый из Икли.
There was an old person of Bude,
Некий старец из города Бьюда Вёл себя недостойно и худо: Надевал пышный рюш, Бледно-жёлтый к тому ж, Эпатируя жителей Бьюда.
The Self-Portrait of the Laureate of Nonsense How pleasant to know Mr Lear! Who has written such volumes of stuff! Some think him ill-tempered and queer, But a few think him pleasant enough.
His mind is concrete and fastidious, His nose is remarkably big; His visage is more or less hideous, His beard it resembles a wig.
He has ears, and two eyes, and ten fingers, Leastways if you reckon two thumbs; Long ago he was one of the singers, But now he is one of the dumbs.
He sits in a beautiful parlour, With hundreds of books on the wall; He drinks a great deal of Marsala, But never gets tipsy at all.
He has many friends, laymen and clerical; Old Foss is the name of his cat; His body is perfectly spherical, He weareth a runcible hat.
When he walks in a waterproof white, The children run after him so! Calling out, ‘He’s come out in his night- Gown, that crazy old Englishman, oh!’
He weeps by the side of the ocean, He weeps on the top of the hill; He purchases pancakes and lotion, And chocolate shrimps from the mill.
He reads but he cannot speak Spanish, He cannot abide ginger-beer: Ere the days of his pilgrimage vanish, How pleasant to know Mr Lear!
Автопортрет лауреата нонсенса
Как приятно знать мистера Лира! Исписал он тома чепухой! Для одних он чудак и задира, Для других – человек неплохой.
Ум его утончён и отточен, Нос его грандиозно велик; Он собою хорош, но не очень, Борода у него - что парик.
У него десять пальцев, два уха, Пара глаз у него вместе с тем; Прежде пел он приятно для слуха, Но впоследствии сделался нем.
Горы книг, фолиантов развалы Украшают его кабинет; Пьёт «Марсалу», и пьёт он немало, Не пьянея нимало, о нет!
Дружен с клириком он и с мирянином; И при нём старый Фосс, верный кот; Телом кругл и изрядно пространен он, Ходит в шляпке чудной круглый год.
Вот в плаще белоснежном идёт он, Ребятня надрывается вслед: «Англичанин идёт, идиот он! Он в ночную рубаху одет!»
Он рыдает с волной океана, Плачет он на вершине холма; Ест блины, льёт лосьон постоянно И от сладостей он без ума.
По-испански молчит, но читает, В имбире видит пагубу мира; И пока его след не растает, Как приятно знать мистера Лира!
Последнее стихотворение – в классическом переводе С.Маршака.
Эдвард Лир о самом себеМы в восторге от мистера Лира,Исписал он стихами тома.Для одних он – ворчун и придира,А другим он приятен весьма.Десять пальцев, два глаза, два ухаПодарила природа ему.Не лишён он известного слухаИ в гостях не поёт потому.Книг у Лира на полках немало.Он привёз их из множества стран.Пьёт вино он с наклейкой «Марсала»,И совсем не бывает он пьян.Есть у Лира знакомые разные.Кот его называется Фосс.Тело автора – шарообразное,И совсем нет под шляпой волос.Если ходит он, тростью стуча,В белоснежном плаще за границей,Все мальчишки кричат: - Англича-нин в халате бежал из больницы!Он рыдает, бродя в одиночкуПо горам, среди каменных глыб,Покупает в аптеке примочку,А в ларьке – марципановых рыб.По-испански не пишет он, дети,И не любит он пить рыбий жир…Как приятно нам знать, что на светеЕсть такой человек – мистер Лир!
|
 |
