 |
|
| Лев Аксельруд |
|
Лев Аксельруд - поэт, драматург, переводчик, член Союза писателей СССР и Федерации писателей Израиля. Родился на Украине. Долгие годы прожил в Киргизии, где окончил университет и выпустил свою первую книгу. Он - автор десяти поэтических сборников, среди которых есть книги, полностью состоящие из оригинальных русских пятистиший. В частности, "Перекрёстки" (1976), первый опыт подобного рода в русской литературе. В настоящее время на счету у автора только опубликованных в бумажных изданиях - более 3000 миниатюр. Несколько лет тому назад вышел в свет двухтомник поэта. На подходе - четырёхтомное собрание его поэзии, весьма разнообразной в жанровом отношении. Стихи Л. Аксельруда переведены на 14 языков мира, в том числе на английский, немецкий, польский, монгольский, японский, иврит. Вниманию читателей «Порт-Фолио» предлагается подборка новых пятистрочий поэта. * * * Люблю – хотя бы взглядом – побродить в ночном саду искрящегося неба, роняющего падалицы-звёзды. Как в мякоти, в объятьях атмосферы спит косточкой вишнёвой шар земной. * * * Чтоб не умом Россию понимали, а лишь бездумно верили в неё, был занесён над мыслью Серп и Молот. Теперь – свобода. Но Орёл Двуглавый мысль разве не способен заклевать? * * * Нет годовых колец в стволе оливы. Но я не стал бы сравнивать её с красоткой, что скрывает возраст свой. Живой абориген Святой земли, знать, древо счастливо: годов не наблюдает. * * * Дар неба, эту творческую искру, работою души мы превращаем кто в язычок свечи, а кто – в костёр. И сами всходим на него… Глагол кустом горит во мне – и не сгорает. * * * В позу ставший узник пьедестала, одиночной камеры без стен, как тебе живётся здесь, Поэт, если вообще возможно жить на гранитном пятачке бессмертья? * * * Ледяное молчанье сосулек, этих слитков вчерашней зимы, март, весёлый наследник её, не задумываясь разменял на звенящую мелочь капели. * * * Воловье поголовье валунов. Чуть в стороне – забытая конюшня, куда теперь лишь ветер забегает. В час непогоды с этой ветхой крыши стекает лошадиной чёлкой дождь. * * * Недолго длился белый бал снежинок, в котором, отрешившись от забот, душа моя участье приняла. Наутро снег растаял, и она, как Золушка, вернулась к серым будням. * * * «Жизнь человека тем лишь хороша, что никакой другой потом не будет. А старость – только потому и радость, что долго не продлится…» Надо мною в ночи расфилософствовалась Смерть. * * * Ты в оба на небо чужое глядишь, оно же глядит на тебя одноглазо, сощурившись месяцем насторожённым. Друг к другу присматриваетесь. Нескоро своими вам стать предстоит. * * * Вот райский уголок, где я надеялся хотя б на время о тебе забыть, жестокий мир. И что ж? Спускаясь к озеру, увидел я: весенними травинками лист прошлогодний поднят на штыки. * * * В грядущем человек лишится счастья взять с полки книгу, полистать её. Библиотекам суждено сыграть в компьютерные ящики. Мою я вижу заповедником в квартире. * * * Как в миг последний вспыхивает ярко оплывшая к утру моя свеча, в окне прощально пламенеет лес. Богатство красок. Словно предо мной – самой природы Болдинская осень. * * * Не спеши, по-цыгански цветастая осень, в кроне дерева перетасовывать листья и раскладывать их на холодной земле. Знаю сам: впереди у меня – зима, за которой весны не бывает. * * * Вот родиной малой – застойные воды, откуда и вышла в свой путь триумфальный краса и поилица древних пространств. Ледник – свысока: «Ишь Царица-река болотного происхожденья!» * * * Человечество день за днём продолжает страдать от укусов расплодившихся наци-комых. Вшей, известно, в шею не гонят. Нечисть надобно только давить. * * * Власть решила Поэта лишить похорон всенародных и средь ночи из города вывезла тело тайком. Но потухшие окна чернели, как флаги печали. Но деревья, теснясь, вдоль дороги стояли, как люди. Но за гробом тянулась процессией долгая тень. * * * Спустив на землю дождевые нити, невидимый за тучей кукловод людей в марионеток превратил: спокойно шли по улице и вдруг задёргались, решая, где б укрыться. * * * Рот не заклеен. Да и кляпа нет. Но губы репортёра так кривятся, как будто их до боли раздирают и по-хозяйски управляют ими незримые златые удила. * * * Зелёная мозаика листвы и шелест нарастающий… Но это – шум ветром взбудораженной толпы. Мне ж хочется отдельного листа глас независимый услышать. * * * Давно ли этой ночью по земле шёл торопыга-дождь? Теперь, похоже, он выдохся и с явным наслажденьем разлёгся лужей прямо на дороге. Пусть отдохнёт. Я обойду его. * * * Наверно, готовится праздник, коль бабочки разных оттенков весь день облетают лужок и к майским мордашкам цветов себя примеряют, как маски. * * * В предвкушении сказочного наследства девка вышла за древнего старика, но попалась, не ожидая того, на его безнадёжный, казалось, крючок: муженёк оказался Кощеем Бессмертным. * * * Гора – безымянная. Так и живёт. До самой вершины её обвивает и душит в объятьях своих серпантин. Будь воля моя – эту гору я назвал бы Лаокооном. * * * Там, в раме растворённого окна, где воздух разлинован проводами, воробышки – костяшками на счётах. Не дню ли моему итог подводят? Ещё не вечер. Прогоняю птах. * * * Ночь одиночества. Она всё длится, длится. О чём-то в шелестящей тишине счастливые секретничают листья. Так шепчутся влюблённые. Свиданье ветлы и ветра за моим окном. * * * Похоже, это вовсе не случайно – Дантеса долговременная жизнь. И если не красавицу чужую, то отнятые у Поэта годы, как мародёр, присвоил он себе. * * * Коль всё-таки природа отдыхает на детях гениального отца, на Пушкине она так истощилась, что до сих пор в его большом потомстве ни одного поэта не видать. * * * Невозможно, как музыку, вызвать на бис отзвучавшее время: оно безвозвратно. Грустновато: ещё один год – на исходе, чёрно-белая долгая клавиатура дней моих и ночей. * * * С чем пришло человечество к Судному дню? На весах годового итога качаются чаша светлого тона и тёмная вся. Млечный Путь… Разве это не подпись Творца, от слезы его смутной размытая?
|
 |