Рахель Лихт
Черновик биографии Бориса Пастернака

ЧАСТЬ I

"О детство! Ковш душевной глуби!" (1889-1903)

 
   

Глава 12. Первые испытания 

 

Я вновь возвращаюсь в тот памятный день, когда 10-летний Борис, прижавшись лбом к вагонному стеклу, провожал взглядом оставшегося на перроне Рильке. Немецкие путешественники давно скрылись за поворотом, склонился к закату и тот весенний день 17 мая 1900 года. Семье Пастернаков предстоял еще долгий путь в Одессу, утомительный для семьи, следующей по железной дороге с маленькими детьми. А в тот год семейство Пастернаков увеличилось еще на одного ребенка. 6 февраля 1900 года Розалия Исидоровна родила девочку. Ее назвали Жозефиной–Иоанной, или, как ее будут называть в семье, Жоней. Внешне она похожа на старшего брата Бориса, в будущем их будет сближать и общий душевный склад, и общность взглядов.

Неудобства дороги компенсировались надеждой родителей на скорый отдых от городских хлопот и нескончаемых болезней. В московской квартире Пастернаков, находившейся на первом этаже, с окнами вровень с землей, всегда было темно и сыро. С сыростью боролись – в квартире  жарко топили печи. В душных и жарких комнатах не переводились инфекции. Детские болезни особенно учащались к весне. Поэтому задолго до наступления московского лета, едва только заканчивались занятия в Училище живописи, ваяния и зодчества семья Пастернаков обычно уезжала в родные места, в Одессу, к естественному теплу.

Для детей Одесса – это еще и вольготная дачная жизнь, это море... Море, возле которого самозабвенно игралось, в котором без устали плавалось, о котором поэт Пастернак напишет:


"Приедается всё.
Лишь тебе не дано примелькаться.
Дни проходят,
И годы проходят,
И тысячи, тысячи лет.
В белой рьяности волн,
Прячась
В белую пряность акаций,
Может, ты-то их,
Море,
И сводишь, и сводишь на нет.

Ты на куче сетей.
Ты курлычешь,
Как ключ, балагуря,
И, как прядь за ушком,
Чуть щекочет струя за кормой.
Ты в гостях у детей.
Но какою неслыханной бурей
Отзываешься ты,
Когда даль тебя кличет домой!"

 

"Первое море в русской литературе после моря свободной стихии и пушкинскому равное", - отзовется о пастернаковском море Цветаева в своей статье "Эпос и лирика современной России".

 

Но все это будет не скоро. А пока семья Пастернаков сняла просторную дачу, в которой кроме приехавших из Москвы шести членов семьи, включая няню для  трехмесячной Жони, нашлось место и для недавно овдовевшей бабушки Лии, и для наезжавшей в гости семьи А. О. Фрейденберг. Особенно подолгу гостила у Пастернаков младшая ее дочь, Ольга.

В прошедшую зиму Леонид Осипович часто хворал. Как видно, сказывалось напряжение последних лет: смерть отца осенью 1898 года, спешная работа над иллюстрациями к роману "Воскресение", огорчения связанные с низким качеством печати. Но расслабиться в Одессе ему не удалось. Устроив семью на отдых, художник отправился в Париж. Участие во Всемирной парижской выставке увенчалось для него успехом. Медаль выставки за иллюстрации к "Воскресению" и радость европейского признания омрачались только плохим самочувствием. В Одессу художник вернулся совершенно больной, что заставило Пастернаков отложить запланированный отъезд в Москву.

Но продленное родителями лето в Одессе никто не собирался удлинять в Москве. Учебный год в гимназиях должен был, как обычно, начаться в середине августа. Еще раньше проводились вступительные испытания для абитуриентов, среди которых должен был быть и Борис Пастернак, если бы родители не задержались в Одессе.

Когда стало понятно, что к началу вступительных экзаменов Борис не поспеет вернуться в Москву, решили, что он будет проходить испытания в одесской гимназии. Вскоре Леонид Осипович отправил директору московской гимназии  прошение о приеме сына и удостоверение об успешной сдаче им экзаменов.

"Его превосходительству г-ну Директору Московской 5-й Гимназии.

Желая определить сына моего Бориса в 1-й класс вверенной Вам гимназии и представляя при сем удостоверение выданное г-ном Директором Одесской 5-й гимназии за № 1076 от 17 августа 1900 г. в том, что сын мой успешно выдержал испытания для поступления в первый класс гимназии, имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство сделать распоряжение о зачислении сына моего в число учеников вверенной Вам гимназии.
Преподаватель Л. Пастернак".

Леонид Осипович знал, что для приема в гимназию его сыну, кроме вступительных испытаний,  потребуется пройти под планкой унизительной 3-х процентной нормы. Понимал он и то, что его прошение запаздывает. Для успеха Леонид Осипович решил заручиться поддержкой директора Училища князя Львова, некогда пригласившего художника на преподавательскую должность, презрев антисемитские ограничения. В свою очередь князь Львов счел необходимым, обратиться за помощью к еще более высокому покровителю, московскому городскому голове В. М. Голицыну, который с почтением относился к работам художника.

Ответ директора гимназии показал, что существующий закон ни на каких покровителях не объедешь:


"25 августа.
Ваше Сиятельство, Милостивый Государь
Владимир Михайлович.
К сожалению ни я, ни педагогический совет не может ничего сделать для г. Пастернака: на 345 учеников у нас уже есть 10 евреев, что составляет 3%, сверх которых мы не можем принять ни одного еврея, согласно Министерскому распоряжению. Я посоветовал бы г-ну Пастернаку подождать еще год и в мае месяце предоставить к нам своего сына на экзамен во 2 класс. К будущему августу у нас освободится одна вакансия для евреев, и я от имени педагогического совета могу обещать предоставить ее г-ну Пастернаку.
Искренне благодарю Ваше Сиятельство за содействие открытию у нас канализации; действует же она не очень исправно.
Прошу принять уверение в глубоком почтении и преданности покорнейшего слуги
Вашего Сиятельства
А. Адольфа".

К письму директора гимназии прилагалась записка от самого князя В. Голицына:
"26 августа
Многоуважаемый Леонид Осипович.
Спешу препроводить Вам в подлиннике ответ директора 5-й гимназии, ответ, к сожалению, неутешительный. Если еще что-либо можно сделать располагайте мною.
Искренне Вам преданный
Кн. Владимир Голицын".

Борис так и не понял, почему в тот год купленная ему форменная гимназическая фуражка осталась без кокарды, так же, как без ремня с гимназическим гербом на пряжке осталась его новая гимназическая шинель. Почему ему, успешно выдержавшему испытания, пришлось весь год заниматься дома с приглашенными учителями, которые готовили мальчика к поступлению во второй класс. Почему новые экзамены надо было сдать блестяще.

Роились в его голове и многие другие вопросы, на которые никто из окружающих его взрослых не мог дать вразумительного ответа. Мальчику оставалось только мечтать поскорее вырасти и распутать то, что веками запутывали эти путаники-взрослые, как мечтал об этом гимназист второго класса Миша Гордон (персонаж романа "Доктор Живаго").

"С тех пор как он себя помнил, он не переставал удивляться, как это при одинаковости рук и ног и общности языка и привычек можно быть не тем, что все, и притом чем-то таким, что нравится немногим и чего не любят? Он не мог понять положения, при котором, если ты хуже других, ты не можешь приложить усилий, чтобы исправиться и стать лучше. Что значит быть евреем? Для чего это существует? Чем вознаграждается или оправдывается этот безоружный вызов, ничего не приносящий, кроме горя?
Когда он обращался за ответом к отцу, тот говорил, что его исходные точки нелепы и так рассуждать нельзя, но не предлагал взамен ничего такого, что привлекло бы Мишу глубиною смысла и обязало бы его молча склониться перед неотменимым.
И, делая исключение для отца и матери, Миша постепенно преисполнился презрением к взрослым, заварившим кашу, которой они не в силах расхлебать. Он был уверен, что, когда он вырастет, он все это распутает".

Но взрослея, мечтатели сами переходили в разряд путаников.
А между тем директор московской гимназии сдержал свое слово. В мае 1901 года после успешной сдачи экзаменов Борис Пастернак был принят сразу во второй класс 5-й гимназии, к номеру которой неизменно добавляли определение – "классическая гимназия".

В прошедшую зиму 1901 года, не выдержав постигшего ее одиночества, смиренно последовала за мужем бабушка Лия . Но в Одессе оставались еще родители Розалии Исидоровны и дружественная семья Фрейденбергов. Поэтому летом решено было вновь ехать в Одессу. Поездку пришлось перенести на более поздние против обычных сроки. Сначала ждали результатов поступления Бориса в гимназию. Потом ожидали возвращения Леонида Осиповича из Ясной Поляны. От Толстых он вернулся в первой половине июня в приподнятом настроении, довольный набросками, которые делал для задуманного портрета Толстого в кругу семьи. А уже в конце июня Леонид Осипович писал из Одессы своему другу художественному критику П. Д. Эттингеру:

"Я здоров теперь и лучше себя физически чувствую, чем прежде. И я работаю, и окружающее все здорово, растет, поправляется, набирается сил среди природы - у моря; живу вдоволь, слава Тебе Господи, - вот теперь, сию минуту, пишу Вам, а в соседней комнате жена чудно играет Бетховена, Шопена, сейчас Мендельсона, и я окутан струящейся звучной сладкой паутиной чарующих звуков, проникающих вглубь меня - кругом ни души, все замерло, дети в саду, - разве не грешно еще роптать? Скажите! Искусство, искусство - равносильно жизни! Только в нем еще можно спастись!"

Летом семью постигло еще одно горе. От гнойного аппендицита скончался 14-летний Женя Фрейденберг, любимец всей семьи, племянник Леонида Осиповича. На следующий год после его смерти семья Фрейденбергов навсегда покинула Одессу. Поселились на Екатерининском канале (позже - Грибоедовский) в Петербурге. Впоследствии Петербург, Екатерининский канал и семья Фрейденбергов – эти три имени сольются для Бориса в единую притягательную тему. Он будет болен и очарован городом и семьей своей двоюродной сестры Ольги Фрейденберг.

Но сказанное относится уже к Борису-студенту. А пока что гимназист Борис Пастернак 16 августа 1901 года перешагнул порог второго класса 5-й классической гимназии, находившейся на перекрестке Поварской и Большой Молчановки.

Гимназия называлась классической, потому что в ней продолжали изучать древние языки, изъятые в 1901 году из обязательной программы министром народного просвещения П. С. Ванновским. По реформе Ванновского предполагалось заменить бессмысленную зубрежку неупотребляемых языков изучением естественнонаучных дисциплин, которые раньше преподавались в небольшом объеме только в младших классах гимназии. Директору 5-й классической гимназии А. В. Адольфу удалось добиться, чтобы вводимые естественнонаучные дисциплины не заменяли древние языки, а были к ним добавлены.

В действительности господину Адольфу удалось добиться гораздо большего. В вверенной ему гимназии преподавание так называемых "мертвых" языков, изрядно ругаемых школьниками тех времен за тупое зазубривание грамматики, было превращено в осмысленное и живое изучение античного искусства.

Древнегреческий и латынь изучались как неотъемлемая часть античного мира, который с помощью так называемого "волшебного фонаря" возникал перед глазами гимназистов в виде "Истории древней Греции" или  "Шедевров мировой живописи".  В лучах "волшебного фонаря" (того, что мы привыкли называть проекционным аппаратом) на стене оживали картинки археологических и архитектурных памятников, репродукции известных полотен. На этом фоне данные для прочтения древнегреческие тексты о быте, религии и обрядах не казались сухой схоластикой.

В помощь изучающим латынь А. Адольф совместно с С. Любомудровым составили хрестоматию "Римский мир в картинках". Это уникальное учебное пособие выдержало 8 переизданий, продержалось до 1914 года, и, надолго исчезнув из употребления, возродилось из небытия в следующем веке. В качестве пособия для начального изучения латыни в современных гимназиях и лицеях современные сайты предлагают все ту же хрестоматию Адольфа и Любомудрова!

Директор классической гимназии был не только замечательным педагогом. Ученую степень доктора филологических наук он получил за переводы античной литературы.

Преподаватель древнегреческого языка Н. Н. Трескин был сподвижником профессора московского университета И. В. Цветаева в деле создания Музея изящных искусств (так именовался прежде Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина). Уважение и признательность умершему соратнику Цветаев выразил в брошюре "Памяти Н. Н. Трескина".

В старших классах гимназии учителем Бориса по древнегреческому языку стал молодой выпускник московского университета С. П. Гвоздев. Не исключено, что это был тот самый "грек", которому "безнаказанно дерзили", захваченные революционной волной гимназисты из поэмы Бориса Пастернака "1905 год". На что молодой преподаватель отвечал хладнокровием и сдержанностью - качествами столь необходимыми во время бурных стачек и провозглашения ученических свобод.

Профессиональный уровень молодого "грека" был так высок, что вскоре он получил звание профессора Московского университета. Профессорствовал он долго и плодотворно также и в советское время. В 1934 году в издательстве "Academia" вышел его комментированный перевод монографии Саллюстия "О заговоре Катилины".

Такими были преподаватели древних языков в гимназии, директор которой свято верил, что знакомство с античным миром формирует одухотворенную личность.

Знакомство с античным миром обогащало душу и учило думать. Изучение естественнонаучных предметов приучало к наблюдательности и развивало кругозор. Особенно если уроки по этим предметам проходили, как это было заведено в 5-й классической гимназии, в форме увлекательных бесед, в виде интересных экскурсий по ближайшему Подмосковью. Особенно если выполнение домашних заданий включало сбор гербария, каждый экспонат которого определялся учеником самостоятельно по самому обширному классификатору растительного мира, составленному шведским естествоиспытателем Карлом Линнеем. Особенно если склонности детей к коллекционированию поощрялись сбором минералогических и палеонтологических коллекций. Особенно если преподавал эти предметы талантливый учитель Александр Сергеевич Барков, в будущем известный географ, действительный член Академии педагогических наук РСФСР, заслуженный деятель науки, автор многих географических справочников и учебных пособий.

Тот мир, который открывался Борису во время учебных прогулок, и тот невидимый обычному взгляду, который он наблюдал через школьный микроскоп, были одинаково увлекательны, безграничны и полны тайн. В основе страсти мальчика к ботанике лежало желание дать наименование всему непонятному, что тревожило взгляд и душу. Желание отобразить красоту окружающего мира еще искало и не находило формы выражения. Мама учила его играть на фортепиано. Благодаря папе-художнику мальчик пробовал свои силы в рисовании.

В гимназии поощрялся выпуск самодельных рукописных сборников (к сожалению, не осталось никаких следов участия в этом занятии Бориса Пастернака). В гимназии практиковались самодельные спектакли. В оформлении живых картин в одном из них, посвященном 50-летней годовщине смерти Н. В. Гоголя, принимал участие Леонид Осипович Пастернак. Но не сохранилось никаких следов участия Бориса и в гимназических спектаклях.

Он начал свою гимназическую жизнь сразу со второго класса. Вхождение в незнакомый детский коллектив прошло на удивление гладко. Дружелюбие новичка опрокидывало все попытки посмеяться над ним. Его чувство собственного достоинства проявлялось не в выпячивании своего "я", а в желании быть "как все", оставаясь при этом самим собой. Например, будучи сызмальства аккуратным, в гимназии Борис проявлял нарочитую небрежность. Он никогда не участвовал в шалостях одноклассников, и, тем более, никогда не был зачинщиком шалостей. Но когда дело доходило до наказания, разделял участь наказанных, не выгораживая себя. Учеба давалась ему легко, учиться было интересно.

 

 

Иллюстрации к главе "Первые испытания"

 

 

Л. О. Пастернак. "Роза и Ася". Этюд. 1898.

 

На фотографии братья Боря и Шура вместе со своим дедушкой Иосифом летом 1895 года в Одессе.

 

Бабушка Лия сидит в окружении внуков Бори и Шуры летом 1896 года. За ними стоит Розалия Исидоровна.

Эта фотография сделана еще при жизни дедушки Иосифа. Иосиф Акивович Пастернак умер  16 ноября 1898 года на 85-м году жизни – "мой незабвенный отец и дедушка ваш", - как записал Леонид Осипович на память детям.

 

Немощной и потерянной выглядит овдовевшая бабушка Лия на летней фотографии 1899 года. Справа от нее сидит Екатерина Осиповна, сестра Леонида Осиповича, позади стоит ее муж, Леон Якобсон.  Слева от бабушки Лии расположилась семья Леонида Осиповича Пастернака.

 


Л. О. Пастернака. Набросок "Няня и Жоня". 1901.

Рисунок сделан на афише выставки учеников Училища ЖВиЗ, 29 декабре 1901 г.

 



Прошение Л. О. Пастернака директору московской 5-й гимназии, написанное 18 августа 1900 года.

 



Ответ директора гимназии А. В. Адольфа. 25 августа 1900 года.

 



На фотографии снятой ранней весной 1901 года во дворе Училища живописи у двери флигеля, в котором жили Пастернаки, Борис в гимназической фуражке и шинели, на ношение которых у него еще не было права, поэтому фуражка лишена гимназической кокарды.

Старший сын поэта, Евгений Борисович, заметил, что точно такая растерянная и беспомощная полуулыбка появлялась на лице его отца в те редкие мгновения, когда происходившее вокруг не поддавалось объяснению и не укладывалось в его сознании. Особенно часто это случалось в последние годы жизни поэта.

 



На фотографии Женя Фрейденберг между своими двоюродными братьями Борисом и Александром Пастернаками. За мальчиками стоит Р. И. Пастернак. Предположительно 1898 год.

В то лето, когда на совместной фотографии могли появиться два гимназиста, 14-летний Женя Фрейденберг скончался от перитонита.
Ольга Михайловна Фрейденберг с горечью писала об умершем брате:
"Это рос чудный человек, мудрый, отмеченный талантом и душой. В семье был его культ. Он рано стал писать, рисовал и слагал стихи; тихий, кроткий, созерцательный, одухотворенный – вот какой он был уже в 9 лет".

 



Розалия Исидоровна с Жонечкой, Шурой и Борей. 1901 год.

Фотография сделана в Москве перед отъездом в Одессу. Борис уже зачислен в гимназию, на фирменном ремне выбита эмблема Московской 5-й гимназии: "М.5.Г."

 

Гимназистка частной петербургской гимназии Ольга Фрейденберг. 1900-е годы.

 



Здание гимназии стояло на перекрестке, где встречались Поварская и Большая Молчановка. Когда-то этот ампирный особняк принадлежал князьям Голицыным. Внутри треугольного пространства, образованного стоявшими вдоль обеих улиц зданиями, находился гимназический двор. Основанием треугольного пространства служила кирпичная стена, за которой начинались владения церкви
XVII века Симеона Столпника.

С Поварской, миновав церковь, гимназию и еще несколько старинных ампирных особняков, можно было попасть на площадь Арбатских ворот.

Москвичи легко догадаются, что проложенная в этом районе шумная магистраль нового Арбата  прошла как раз по описываемому месту, оставив от бывшей площади только ее название.

Если бы здание гимназии сохранилось, на нем можно было бы сейчас увидеть не одну мемориальную доску. Несколько годами раньше Бориса Пастернака в этой гимназии учился В. А. Фаворский. А несколькими годами позже, вместе с  младшим братом поэта, Александром, в гимназии учился В. В. Маяковский

Ничто не напоминает сегодня о существовании площади Арбатских ворот. Только одинокое здание церкви Симеона Столпника еще помнит тихие особняки и улочки, некогда ее окружавшие.

 



Фото Т. Бутузовой. 2004 г.