Сегодня ночью мне опять снилось детство.
Проснулась в четвёртом часу, растревоженная непонятным чувством
то ли светлой грусти, то ли чёрной тоски. Малышка в сарафанчике
цвета солнца, с двумя ярко-каштановыми хвостиками настойчиво
барабанила крепким кулачком из далёкого позабытого закоулочка
моего "Я", требуя выпустить её на волю. Отбрыкиваюсь вовсю,
считая овечек, слонов. Не помогает. К утру сдаюсь. Старею,
наверное, чаще стала уступать.
Девочка берёт меня за руку и тянет, тянет в
извилистый лабиринт моей памяти. Туда, в маленький приграничный
городок, занесённый зимой метровыми сугробами, а летом
накрываемый маревом сорокаградусного зноя. В наш побеленный
чистенький саманный домик на шесть семей, в котором даже в самое
пекло царит прохлада. В яблоневый садик, где журчат длинные
арыки с прозрачной до умопомрачения водой.
Каникулы. Лето. Жара. Целый день мы, дети,
предоставлены сами себе.
Родители уходят на работу рано утром,
возвращаются вечером. Нас трое: 11-летний брат, 10-летняя сестра
и я, та самая малышка, семи лет от роду. С утра забот полон рот.
У всех свои обязанности. Загорелый до черноты, худенький,
жилистый брат поливает огород, пропалывает грядки, насыпает корм
курам и уткам. Сестра своими маленькими ручками каждый день
надраивает до блеска деревянные полы, вытряхивает красные с
синей каймой длинные половики, поливает цветы в палисаднике,
разогревает оставленный мамой обед и кормит нас и абику, которая
уже не встаёт с постели. У меня тоже есть своё важное поручение
- сходить вечером за парным молоком к соседке, тёте Рахие,
круглой, как колобок, весёлой многодетной узбечке. Это будет
только вечером. А пока я могу делать всё что угодно: болтать с
подружкой, играть в куклы, классики, секретики или просто
гулять.
Огород полит, дом сияет чистотой, живность
накормлена, обед съеден.
После обеда кто-нибудь из старших идёт в киоск
за мороженым. Меня берут с собой, крепко держа за руку. Путь до
киоска таит две опасности: широкий бурлящий арык и шумный
перекрёсток. Меня, как кулёк, перетаскивают через первое
препятствие, уцепившись за локоть, зажмурившись, преодолеваю
второе. И вот он, металлический киоск, выкрашенный коричневой
масляной краской, стоит, притулившись у городского парка,
который местные жители называют коротко - "горсад". По вечерам
там играет живая музыка, зазывая молодёжь на танцы. К двум часам
пополудни к киоску стекается вся окрестная детвора, пёстрая и
разномастная. Расположившись, кто на заборе, кто подпирая
штакетник, все ждут.
Ровно без пяти минут два появляется старый
тарахтящий грузовичок. Из кабины выпрыгивает толстая рыжая тётя
Рая в чёрном сатиновом халате поверх цветастого платья, белой
косыночке и с неизменным простым карандашом за ухом. Шофёр
начинает выгружать металлические фляги и заносить их в киоск.
Ребятишки чинно выстраиваются в очередь. И терпеливо ждут,
переминаясь с ноги на ногу, пока продавщица расписывается в
тётираиной накладной.
Вот машина уезжает. И наступает время нашего
счастья. У ребятни свои неписаные законы: " без очереди не
лезть, всем хватит", " не толкаться". Изредка порядок нарушается
каким-нибудь потным дядькой, передающим через детские головы
деньги. В таком случае воспитанная советская детвора не ропщет,
молча ждёт. В маленькое окошечко просовываются детские ладошки с
зажатыми монетками, и слышится:
- Одно по двадцать.
- Два по пятнадцать.
И грустно-тихое:
- По тринадцать…
Продавщица быстро и ловко заполняет бумажные
стаканчики вкуснотищей: до краёв и ещё с большущей горкой по 20
копеек, с горочкой поскромнее - по 15, и совсем без горки, ровно
срезанное по верху стакана - по 13.
Наконец, наша очередь. Я в мучительном ожидании
держу в руках переданные братом или сестрой деревянные палочки,
чтобы потом гордо воткнуть их в сладкие горки.
- Три по двадцать!
Идём домой, неся, как драгоценность, в вытянутой
руке три стаканчика нашей радости. Есть мороженое - целый
ритуал. Садимся на завалиночек перед домом и начинаем поглощение
лакомства. Сначала бережно, с зажмуренными от удовольствия
глазами, облизывается горочка, потом в ход идёт палочка,
выскребается всё до донышка, нажатием пальца последнее
аккуратненько вынимается и тоже вылизывается, потом стаканчик
надо согнуть по шву, разложить и тоже облизать. Всё! Мороженое
съедено. Завтра будет то же самое. И послезавтра. И все три
месяца летних каникул. Каждое утро, уходя на работу, папа
оставляет на столе три монетки: обычно это двадцатики, реже
пятнадцатики, а за неделю до получки - тридцать девять копеек.
… Летом часто покупаю мороженое, подолгу стою у
лотка, копаясь в ворохе разноцветных брикетов, стаканчиков и
рожков.
- Возьмите " Крем-брюле" или "Кешу", - советует
уставший от моей придирчивости продавец, - а вот новое " Бомба",
попробуйте, очень вкусное, с мармеладом, "Фишка" со сгущёнкой.
Пробую, каждый раз - новое. Вкусное, конечно,
как же - новые технологии, новые добавки. Но ни одно не
сравнится с тем, в простом бумажном стаканчике, со вкусом
детства, безмятежного счастья, со вкусом жизни, в которой ещё не
было ни боли, ни потерь, ни ошибок, были живы мама и папа, да и
сама жизнь, ясная и простая, ждала впереди.
Ах, малышка в сарафанчике цвета солнца, не
тревожь, не береди мне душу, сиди тихонечко в своём уголке…
|