Владимир Николаев Пальто     Вы считаете, что знаете Петербург? Нет, вы не знаете этого города! Для того чтобы гордо заявить: я с этим городом на «вы», недостаточно провести здесь очень много лет. Мало даже родиться здесь. Чтобы его понять, нужно родиться, прожить здесь всю свою жизнь и здесь же умереть. Затем, лет через двести, ваше поросшее мхом надгробие должно быть найдено на свалке, куда его вывезли с уже несуществующего кладбища, на месте которого впоследствии был разбит парк, который, в свою очередь, ныне застроен доходными домами, автомобильными стоянками и магазинами. И надгробие это найдёт не археолог и не краевед, а житель свалки Кузьма и приспособит могильный камень под обеденный стол своего убогого жилища. И этот Кузьма, закусывая килькою в томате свой вечерний стакан водки, прочтёт вашу фамилию, высеченную на этом камне, пригорюнится и скажет что-либо вечно-банальное, вроде: «эх, был город и был человек, а теперь один только камень». Вот тогда лишь душа ваша сможет гордо заявить, что знает этот город в достаточной степени. Если, конечно, будет кому спросить её об этом, ибо Кузьма до таких умственных изысков не дотянет. Уснёт Кузьма… - 1 - Аркадий Аркадьевич Сапожков бодро шагал по галерее Садовой линии Гостиного Двора. В левой руке его, в большом полиэтиленовом пакете, трепыхался время от времени засыпающий живой осётр, которого Сапожков купил на Кузнечном рынке, чтобы порадовать жену, у которой завтра был день рождения. Супруги прожили совместно тридцать лет и три года. На дворе стоял сентябрь. Двадцать третье число. Осень от Рождества Христова по счёту две тысячи шестая. Семнадцать часов семь минут. Время московское. Солнечная, тёплая, уютная питерская суббота. Аркадий Аркадьевич коренаст, невысок ростом, лыс и близорук. Носит бейсболку, низко надвинутую на очки в оправе белого металла, сутулится, слегка пришаркивает ногами, будто хочет казаться старше и незаметнее, жмётся к стенам, стараясь слиться с другими пешеходами. Он изрядно застенчив, любой разговор начинает со слов «извините пожалуйста». Кандидат технических наук и бывший старший научный сотрудник научного института средств связи. Вид лица имеет кавказский, хотя отец его из татар. Из-за нетитульной внешности Сапожков бывает регулярно задерживаем членами правоохранительных органов и принуждаем откупаться от их корыстной бдительности. Сапожков совсем молодой пенсионер, вышедший в тираж четыре месяца тому назад, в середине мая. Жена его, Сапожкова Роза Семёновна, пухлая брюнетка-сердечница, будучи на пять лет моложе, так же недавно получила пенсион по выслуге лет. Вдобавок Розочка (так интимно величает супругу Аркадий Аркадьевич) надзирает в настоящий момент за младшей внучкою, дочерью их сына Григория. Одновременно на руках у вновь испечённых пенсионеров пребывает тесть Сапожкова Семён Ильич, сущее растение после двух инсультов. Однако растение крепкое, намеренное жить долго и беззаботно. Тесть лежит как Илья Муромец уже третий год недвижим, все отправления организма делает под себя и вечно рассержен на дочь и зятя. Своё раздражение он выражает нечленораздельным криком, который пугает соседей по лестничной площадке, а так же кошачьими выходками, как-то: тестю нравится нагадить во вновь застеленную постель сразу после смены белья. После такого поступка Семён Ильич радостно смеётся и очень разборчиво ругается матом. Тестя Аркадий Аркадьевич не любит с первого года женитьбы. Как, впрочем, и тёщу. Случилось Сапожковым проживать у Розочкиных родителей целый год после рожденья старшей их дочери Маши и год этот Сапожков помнит досконально до сей поры. Семён Ильич пребывал тогда в градусе большого начальника и твердокаменного коммуниста, отчего считал своим долгом наставлять на путь истинный мужа единственной дочери Розы. Наставления эти выражались в непрерывных поученьях и брюзжании по поводу неумения Аркашки во всех поступках, вплоть до неверного разрезывания городской булки, нарушения технологии заварки чая, не говоря уж о правильности пеленания Машки и стирки подгузников. Как-то, будучи пьян по случаю Первомая, Аркадий вспылил и послал наставника-тестя куда подальше. Тот побагровел, надулся индюком и начал размахивать перед зятевым носом кулаками, сопровождая жесты музыкальным аккомпанементом на тему умственных способностей Аркашки-приблуды. Аркадий метнул пустую бутылку из-под кефира в голову Семёна Ильича и промахнулся. Ильич затих, ушёл с кухни и более такого себе не позволял. Но Аркадия возненавидел навсегда. Нынешним утром, около девяти часов, когда Сапожков открыл дверь тестевой квартиры, на него пахнуло парной баней – с потолка прихожей падал тропический ливень мыльной горячей воды. Воды, упавшие сверху, сбегали бойкими ручьями в кухню, туалет и ванную. Потолки этих помещений лежали на полу, сиротливо болталась проводка и мыльные потоки доходили до щиколоток Аркадия Аркадьевича. Тесть мирно храпел. Спальня его сохранилась в неприкосновенности. Сапожков бросился по лестнице на второй этаж, в квартиру, находящуюся над жилищем Семёна Ильича и нервно стал давить на кнопки всех подряд звонков, расположенных стохастически по обеим сторонам полуразрушенных дверей. Квартира была коммунальной. Наконец один из звонков сработал – дверь отворилась, и заспанная физиономия полупьяного подростка сказала фальцетом: - Тебе чего, мужик? - Вы заливаете квартиру снизу. - Чего? – не понял мальчик. - У вас протечка, внизу потолок обвалился. - Никого нет. Все ушли на работу. А я инвалид детства, - отрыгнул душистый перегар жилец. - Вызывайте аварийку, у вас трубу прорвало! – заволновался Сапожков. - А!.. Это видно узбекские гастарбайтеры вчера не выключили стиральную машину, их тут человек тридцать две комнаты снимают, - догадался наконец малолетний алкоголик, - проходи, выключи сам... Аварийка приехала только через час. В злополучную квартиру попасть вторично не удалось – дверь водоканальцам не открыли. - Короче, мужик, все магистрали в норме, а с этими коммунальщиками ты уж сам разбирайся, мы поехали, - и аварийцы собрались на следующую протечку. - Так что мне-то делать? Они уже не в первый раз заливают, правда, так сильно не было ещё, - возопил Сапожков, - убивать мне их, что ли? - А хоть бы и убей. Что с коммунальщины взять. Будь здоров, погорелец! – и молодцы в синих робах с жёлтыми буквами на спине исчезли. Сапожков принялся за работу. Через час ливень превратился в капель и работать стало легче. Ещё через полчаса очнулся тесть и трубно заревел, почуяв Аркадия. Сапожков оторвался от тряпки и ведра и приступил к уходу за паралитиком… - 2 – Итак, для прояснения кто есть А.А. Сапожков, совершим малый экскурс в новейшую историю и углубимся недалеко, всего лишь на сорок лет назад, в год 1966, когда Аркаша Сапожков закончил третий курс института связи имени одного из членов славной когорты большевиков-ленинцев т. Бонч-Бруевича и проводил летние каникулы не в буколической праздности, а совершал общественно-полезные действия для страны в стройотряде. Строительный отряд «Связист-66», в котором Аркаша числился рядовым бойцом, возводил свиноводческий комплекс недалеко от города Выборг. Бойцы и начальство квартировали на заброшенном финском хуторе в километре от центральной усадьбы совхоза «Ленинское пламя». Хозяева хутора были выселены ещё до сорок первого года, то есть до войны, аккурат после финского похода Красной Армии, которая в кровопролитных сражениях нанесла урон бывшей своей провинции Финляндии и отвоевала «шиш да кумыш» территории севернее реки Сестры неизвестным до сей поры числом солдатских жизней. Строили студенты как умели, то есть плохо. Вдобавок цемент, кирпич и пиломатериалы частично уходили на сторону, продаваемые командованием отряда вкупе с совхозным начальством. Вырученные деньги делились честно, на три части. Треть совхозникам, треть студенческому начальству, а треть – наверх, кому следовало. Вот тогда-то Сапожков впервые познакомился с принципом «я начальник, ты дурак». - Сапожков и Кукурудзяк, полезайте в кузов, сгрузите цемент и кирпич там, куда машина придёт. Вопросов не задавать. На вопросы не отвечать. За хорошее поведение будет премия – по бутылке пива. Поняли? – скомандовал бригадир Яцына, студент четвёртого курса не их факультета, сверяя количество цементных мешков с цифрами в таинственной бумажке, которую затем тщательно упрятал в нагрудный карман куртки защитного цвета. Груз предназначался для дачи главного бухгалтера совхоза «Ленинское пламя» Валентины Ивановны. Дородная дама с волосами кичкой, самолично отворила ворота дощатого забора, пересчитала каждый кирпич и записала карандашиком, удерживаемым толстыми пальчиками, на каждом из которых блестело золото, цифры в блокнот. Студентов она не замечала в упор, будто предметы домашнего обихода. Вечером, после ужина, когда Яцына спросил между прочим у Кукурудзяка, всё ли нормально, Петька Кукурудзяк нагло заявил: - А без пива не скажу. - Без какого пива? – не понял бригадир. - Которое ты нам обещал. - Вы что, салаги, шуток не понимаете? Какое на хрен пиво! Рядовым бойцам пива не полагается. Рядовым бойцам полагается молчать. А не то прогул запишу. Поняли? - Не поняли! – не выдержал Сапожков, - мы ворованный цемент бухгалтерше грузили, который с комплекса взят, а это нечестно, не по совести! - Чего-чего? – встрепенулся Яцына, - ты что, стучать побежишь, гадёныш? Ой, не советую… - Стучать не стучать, а на собрании вопрос подниму! – твёрдо заявил Кукурудзяк. Сапожков согласно кивнул. Яцына злобно выплюнул беломорину и, повернувшись на каблуках, побежал к командиру отряда Климову. Они о чём-то горячо зашептались. Ночью Сапожкова и Кукурудзяка подняли и, выведя во двор, устроили обоим «тёмную». Ни один ни второй спросонья не поняли, кто их бил. Но били сильно. После недельного лечения в поселковой больнице «травмированных по собственной неосторожности» отчислили из отряда за несоблюдение трудовой дисциплины и отправили домой. Денег, естественно, за отработанный месяц, им никто не заплатил. Было четвёртое августа 1966 года, середина жаркого дня. Пострадавшие за правду купили на последние деньги две бутылки водки, мелкой закуски в магазине у железнодорожного вокзала города Выборг, затем, дожидаясь электрички, выпили одну бутылку прямо на перроне из горлышка. В тамбуре курили, спорили до хрипоты, клялись друг другу в твёрдом намерении вывести на чистую воду жуликов. Потом выпили вторую бутылку уже без закуски. Опьянели. Пели под Петькину гитару похабные частушки до станции Курорт. В Сестрорецке в их вагон вошла компания тоже подвыпивших парней, с которыми в районе Горской случилась драка. Петькину гитару разбили вдребезги, равно как и очки Сапожкова. Домой, на Пятую линию Васильевского Острова Сапожков добирался интуитивно, так как уже в те поры имел сильную близорукость и, вдобавок, левый его глаз моментально затянула здоровенная гематома. В сентябре их отправили на картошку под Лодейное Поле, а в октябре, когда правдоискатели попробовали было поднять вопрос о воровстве, их никто не стал слушать. - 3 – Видимо, так странно воспитывали папа и мама Аркашу Сапожкова, что всю свою жизнь он свято верил в справедливость и непременную победу добра над злом. Оттого он не поступил в партию, не стал осведомителем строгих мужчин из первого отдела оборонного института, не сделал очень уж яркой научной карьеры, а когда пришли вдруг времена перестройки, гласности и дурной эйфории, Сапожков свято-наивно поверил в свершившийся идеал свободы слова и совести. Оттого одним из первых Аркадий Аркадьевич, уже будучи в годах и отцом семейства, пришёл в команду молодого говоруна, красавца-усача, помогать недавнему комсомольскому функционеру Жорке Полторову, который в одночасье стал ярым антикоммунистом и выдвинулся в депутаты Первого и единственного Съезда СССР. И в 1988 году в снег, мороз и слякоть с самопальным плакатиком Сапожков вместе с другими бескорыстными идеалистами агитировал за Жорку у метро, у проходных заводов и фабрик, на вокзалах и площадях. Жорка победил одного из главных коммунистов города, заблистал на Съезде, резонёрствовал самому Горбачёву и подвизался в свите главного диссидента Сахарова. А потом вдруг, уже после распада СССР, Георгий Георгиевич неожиданно превратился в очень большого начальника и весьма напыщенного бюрократа. Жизнь брала своё, изгоняя на задворки наивных идеалистов и выбрасывая на помойку веру, надежду и любовь. Где-то в году 93-м Сапожкова делегировали бывшие избиратели Полторова к Георгию Георгиевичу за помощью – в их районе каждая вторая крыша протекала, а температура в любой третьей квартире в мороз не поднималась выше десяти градусов тепла. Ни районное ни городское начальство палец о палец не ударяло – решали вопросы личного обогащения в эпоху начавшейся приватизации. Дальше общественной приёмной Полторова Г.Г. Сапожков не попал. Трое суток пытался он добиться хотя бы разговора по телефону с бывшим народным протеже, с которым лично был на «ты». Но тщетно. Вернулся домой ни с чем. И крыши продолжали протекать и болели бывшие активисты избирательного штаба Г.Г. Тем не менее, Аркадий Аркадьевич не терял веры в человека. Тёща Сапожкова, Роксана Григорьевна, мыла свою чайную чашку раз в полгода. Выпьет, бывало, чаю, перевернёт чашку кверху донцем и – всё. Когда наступало время нового чаепитья, Роксана Григорьевна ножичком подцепит снизу чашку, приклеившуюся уже к блюдцу, поставит в рабочее положение и наливает следующую порцию чаю. Однажды Аркадий поинтересовался у тёщи, отчего она так делает и получил ответ: привыкла и позолота не смывается. По поводу привычки – ясен пень, а вон насчёт позолоты был вопрос. Разобрать не только позолоту, но и цвет материала, из коего чашка построена, возможно было лишь раз в полгода. Розочкина мама после развода с Семёном Ильичом уже дважды очень удачно сходила замуж. Буквально через два года второй её муж умер в одночасье, оставив Роксане Григорьевне трёхкомнатную квартиру. А третий муж, потомственный антиквар, прожил с нею дольше – целых шесть лет. Однако ишемическая болезнь сердца за три недели свела его в могилу. В четвёртый раз Роксана Григорьевна замуж не торопилась, а жила в свою радость в квартире покойного антиквара, сдавая внаём наследство второго мужа. Продавала потихоньку живопись да малые скульптурные формы и жила припеваючи, ездила по нескольку раз в год на моря, любовалась раритетными кольцами на своих пальчиках, которые особенно никогда не утруждала грубою работой. Когда-то, очень давно, служила Роксана Григорьевна председателем профкома при первом муже. А уж второй муж, который в ней души не чаял, просто посадил её дома, благо третий (который антиквар), решительно не имел проблем с прокормлением представительной дамы. Дочери и внучкам Роксана обещала завещать всё, что останется после её смерти. Но, судя по всему, кроме жилищ, богатого наследства Розочке и детям дожидаться не следовало. В тот момент, когда Сапожков запихивал тестя в подгузник, предварительно приведя его задницу в порядок, подал голос сапожковский мобильник. - Зайди ко мне срочно, Аркадий! – повелела ему Роксана Григорьевна, не здороваясь, ибо так у неё было заведено от веку, - у моей кошки понос, необходимо лекарство. Я жду тебя в течение часа! – отдав распоряжение, тёща бросила трубку. Аркадий вздохнул, попрощался с тестем, который бодрым голосом диктора радио послал его на известный репродуктивный орган, ещё раз с грустью посмотрел на потолки, с которых ещё время от времени падали крупные капли и вышел на улицу. Через пять минут он спускался по эскалатору станции «Горьковская», чтобы через полчаса позвонить в квартиру сталинского дома у Парка Победы, где проживала Роксана Григорьевна. - 4 - Бабетта, или в просторечии Бабка, смахивает на миниатюрного бегемотика, только с пышным хвостом. Чёрно-белая пятнистая кошка кубообразно-равномерна по всем габаритам, кроме высоты. Бабка закормлена до степени отвращения к любой снеди. Временами от пережора у неё случают ветра и расстройства пищеварительного тракта. Приходится давать ей активированные угли, заливать в неё отвары ромашки и корня лапчатки. Сапожков давно приноровился и делает это мастерски. Кроме него Роксана Григорьевна не доверяет лечение кошки никому, даже родной дочери, не говоря уж о ветеринарах. - Вчера дала ей кусочек свежей сёмги, так она сразу есть не стала, часа три принюхивалась. Видимо испортилась рыба. Бедная Бабка, иди сюда, сейчас Аркаша тебя вылечит, - звала тёща любимицу. Любимица вперевалку явилась к хозяйке, потёрлась о ногу, мявкнула. Аркадий Аркадьевич растолок три таблетки угля, залил кипятком пакетик цветков ромашки, поставил на паровую баню измельчённый корень лапчатки и через полчаса приступил к исцелению страдалицы. Кошка сопротивлялась, царапалась и норовила укусить Сапожкова. Но он надел холщовые рукавицы, специально приобретённые для этого случая, и, держа левой рукой карандаш, который не давал кошке сомкнуть челюсти, ловко всыпал ей в пасть толчёный уголь и сразу же залил его отваром из двух компонентов. Кошка икнула, снадобья юркнули к ней в утробу и кошка, выражая оскорблённое достоинство хвостом и филеями, потрусила вон с кухни. - Ну, как поживаешь? – ефрейторским голосом осведомилась тёща. - Нормально. От Семёна Ильича еду. - Он вас всех переживёт, сволочь! – радостно напророчила Роксана Григорьевна. Сапожков вздохнул – порой ему думалось аналогично. - Сейчас поеду на рынок, Розочка хочет к завтрашнему дню рыбу сделать. - А что сама не выберет рыбу? – грозно спросила тёща. - Так она на даче, с Гришиной дочкой. Гриша их только вечером в город привезёт. - С Ленкой, если не ошибаюсь? - Нет, Лена у Маши. А у Гриши Сашенька, - поправил тёщу Сапожков. - Нарожали, всех и не упомнишь, - недовольно пробурчала Роксана Григорьевна, - ты телевизор смотришь? - Вы что имеете в виду? – вежливо спросил Аркадий Аркадьевич. - Новости. Что, в ООН новый руководитель намечается? А почему он из корейцев будет, а не латвиец, например? Латвийская президентша мне очень нравится. - Видимо, так нужно. - А я не люблю азиатов, - подвела итог общению Роксана Григорьевна, - иди уж, завтра позвоню утром, поздравлю Розку. Ты ей что дарить собираешься? - Секрет, Роксана Григорьевна, извините, но не скажу. - И не надо. Ты б лучше бизнесом занялся лет пятнадцать тому назад, а не протирал штаны в своём НИИ. Был бы, глядишь, при деньгах. И у меня б голова не болела, что у меня дочь нищая. Кстати, завтра бы неплохо тебе сюда к вечеру приехать, вдруг кошке не полегчает. - До свиданья, Роксана Григорьевна! Должно полегчать. И гости у нас завтра, так что извините, если что – только послезавтра смогу быть. Сапожков ощупал в левом внутреннем кармане пиджака пачку денег для покупки сюрприза любимой жене Розочке. В аквариуме на Кузнечном рынке плавали снулые полуметровые рыбёшки с длинными клювами и зубчатыми спинами. Белозубый брюнет в голубом халате сачком подцепил одну и извлёк наружу. - Извините, они свежие? – зачем-то понюхав сунутую ему под нос рыбину, спросил из вежливости Сапожков. - Сегодняшние. Только что из Ропши, - тоном президента швейцарского банка заверил его продавец. Постояв в некотором размышлении у церковной ограды, решая, куда путь держать, чтобы максимально эффективно использовать время, Сапожков задумчиво пересёк по краю площадь, потом Малую Московскую улицу и, повернув налево, уже быстрым шагом, так как мысленно выбрал маршрут движения, дошёл до Пяти Углов по Загородному проспекту. Дождавшись зелёного светофора, перешёл Загородный, купил в киоске вчерашние «Известия», перебежал под носом Мерседеса улицу Рубинштейна на красный свет и двинулся по Ломоносова далее через мост, пересёк площадь Ватрушку по диагонали и через десять минут был в галерее Гостиного Двора на Садовой линии, где его подстерегала Судьба. - 5 - Неспешным шагом навстречу Сапожкову шествовал милицейский наряд. Два младших сержанта и прапорщик. Метров за двадцать до Аркадия Аркадьевича, перед самым носом стражей порядка отворилась высокая дверь магазина и двое молодых кавказцев в одинаковых кожаных куртках и штанах с белыми лампасами вышли в галерею. - А вот и мы! – радостно приветствовал их прапорщик, - ваши документы, гости нашего города! Так, регистрации нет и паспорта грузинские. Шпионы, значит. А может и террористы. Пошли в отделение! - Командир! – воскликнул один шпион, - какие мы террористы! Мы на заработки приехали, дома строить будем. Давай договоримся, а? - Вот в отделении и договоримся, товарищи шпионы. А ну, пошли, черножопые! – рявкнул прапорщик. - Извините, но так нельзя! – возвысил голос Сапожков, - на каком основании вы людей оскорбляете! Вот таким образом и возникает межэтническая вражда, - понесло уже Аркадия Аркадьевича. - Во, ещё один террорист! Тоже гурзошник! А ну, давай и ты документ, знаток! – велел Сапожкову один из сержантов. - Я не грузин, я коренной питерский, на Фонтанке живу, у цирка, - возмутился Сапожков. - Ваши документы предъявите! – стальным голосом произнёс второй, высокий сержант. - Нет у меня документов. Они у меня дома лежат. Зачем мне документы, я от тёщи еду, - почуяв недоброе, напрягся Сапожков. - Ну, тогда следуйте с нами в отделение. Там и разберёмся, кто от тёщи, а кто от любовницы, - ухмыльнулся прапорщик. - Да не пойду никуда, у моей жены завтра день рождения, мне подарок купить надо, - возмутился Аркадий Аркадьевич. - Не сопротивляйся, не то хуже будет, - твёрдо сказал ему высокий сержант и взял Сапожкова за правый рукав куртки. Выпустили Сапожкова заполночь. Роза спала с берушами, оттого не заметила мужнина прихода. Аркадий Аркадьевич загрузил в холодильник рыбину, принял душ, выпил успокоительного коктейля и лёг спать. Утром жена поинтересовалась, отчего весь вечер не отвечал его мобильник. Сапожков ответил, что батарейка села и, как заведено, первым поздравил жену с днём ангела, поцеловал в щёку и вручил букет, за которым уже успел сходить в круглосуточно работающий универсам на улице Рубинштейна, пока Роза спала. Праздник удался. Рыбу Роза приготовила превосходно. Гости разошлись. На следующее утро Сапожков уже с готовым заявлением явился в районную прокуратуру. Дежурный прокурор выслушал его, бегло просмотрел бумагу и сказал: - А чем Вы можете доказать, что это правда, а не личная неприязнь к органам правопорядка? - Ничем. - Вот-вот. Презумпция невиновности – слышали такое понятие? – прищурился прокурорский сквозь сигаретный дымок. - Вы имеете в виду, что я должен привести доказательства, что был ограблен работниками милиции? - А Вы как думали? - Я думал, что честному человеку следует поступить честно и прокуратура разберётся. - У прокуратуры столько работы, что не продохнуть, - вздохнул прокурорский. - Короче говоря, Вы считаете, что я оболгал милиционеров, написав, что у меня отобрали деньги? - Я так не сказал. Я спросил, что есть ли у Вас свидетели насильственного отбора денег. - Меня просто обыскали, вынули деньги, но в реестр не внесли. И, когда отпускали, на мой вопрос – где деньги, дежурный очень удивился: какие деньги? В протоколе задержания никаких денег не числилось. - Вот видите! - И что же мне делать? - Ждать ответа на Вашу жалобу. - Сколько? - Мы обязаны рассмотреть вопрос в течение установленного срока. - До свидания, - Сапожков встал. Прокурорский не ответил. По дороге домой Сапожков зашёл в Гостиный Двор, поднялся на второй этаж и остановился у витрины, в которой висело женское пальто, сработанное в Италии. Два месяца назад Роза мерила его и это пальто так легло на её фигуру… Сапожков горько вздохнул, сунул под язык таблетку валидола и вышел на Невский проспект. «Слава богу, что Розочка ничего не знает об этих деньгах. Она бы так расстроилась», - подумал Сапожков и спустился в подземный переход. Ничего-ничего, если не решат вопрос здесь, он напишет в Генеральную Прокуратуру. Не может же быть, чтоб и там не поверили ему. Придя домой, Аркадий Аркадьевич сел за компьютер и принялся за написание очередного вузовского диплома для лентяев, которым проще заплатить, чем сделать. К Новому Году он непременно заработает Розочке на новые сапоги. …А когда Кузьма проснётся и не отыщет, чем опохмелить свой организм, ему в голову придёт дивная идея. Свалка непосредственно примыкает к недавно открытому кладбищу. Там существует бригада, которая занимается установкой памятников на могилы. Одного из рабочих Кузьма знает в лицо. Кузьма предложит этому человеку могильную плиту, которую он использует в качестве обеденного стола. Отдаст недорого – за три бутылки водки. Зачем ему стол? Здоровье дороже! В мастерской, по весне, плиту отреставрируют, собьют имя и даты жизни прежнего владельца и продадут родственникам свежего покойника. И эстафетная палочка будет передана из рук в руки другому поколению бывших жильцов города. Связь времён не должна распадаться. И не распадётся она во веки веков. Пока стоит град Петров. Пока в нём живут люди, неравнодушные к чужой жизни.