Елизавета Александрова

 Бунтовщица

 
   

У Веры Швол не ладится в семье: муж пьет, сын – бьет. По выходным, когда все дома, хоть на улицу беги, а менять жизнь на пятом десятке уже поздно. Остается поплакать подруге, перехватив денег до зарплаты.

Был летний воскресный вечер, подруга возвращалась с дачи, и Вера измеряла шагами вокзальный перрон.

«Теть, а теть, дай денежку…»

Под ногами крутился грязный оборвыш.

Вера выгребла из кармана мелочь.

«На, Гаврош…»

В глазах у беспризорного промелькнуло недоумение.

«Он про Гавроша не знает, другое поколение… - замаячил за его спиной долговязый бомж. – Говорю как школьный учитель…»

Вера инстинктивно прижала рваную сумочку, потом вспомнила, что в ней одни неоплаченные счета за квартиру. Бомж был ее моложе, напоминая мужа, когда тот еще не пил, а мальчишка был вылитый сын в детстве.

«Что же он у тебя такой чумазый?»

«Какая разница… - пожал плечами долговязый. – В городе человек себя не видит…»

Электричка опаздывала, и Вера была рада неожиданному собеседнику.

«А почему сейчас не учишь?»

Бомж почесал затылок:

«Как учить тому, во что сам не веришь?»

В прошлом Вера детский врач, но, воспитав сына, потеряла квалификацию и подрабатывала где придется – в няньках, уборщицах.

«Но как же все? Трудятся ведь…»

Бомж ухмыльнулся.

«И я вкалывал, пока не понял, что у нас любой труд – сизифов… Водки?»

Появилась бутылка, он налил стакан. Вера вспомнила домашние сцены, растущие долги и, поморщившись, выпила.

«А ведь кто-то как сыр в масле… И за что? Из грязи - в князи…»

Долговязый оскалился.

«Полагаю, мы уже в Царстве Небесном: первые стали последними, а последние – первыми… Еще?»

В углу на вокзальной площади обретали бродяги – сидели на корточках, лежали на голой земле. Никто не шелохнулся, когда долговязый, вынимая из штанин бутылку, подвел Веру. Она взглянула так, будто впервые видела бомжей, и ей вдруг показалось, что все вокруг, и она сама, давно умерли, а вместо людей живут двойники. И ей захотелось отскоблить от масок человеческие лица, вернуть людям их настоящую жизнь.

Захмелев, она осмелела.

«Эй, ты, с “чеченской” наколкой, - обратилась она к худому, жилистому парню, - ты же воевал, как же можешь так жить?»

«И что?» - откликнулся его сосед с одутловатым лицом.

«А то, что надо стучаться во все двери…»

«У нас все двери чугунные…»

«Я - врач, напишем в Красный Крест, в Гаагский трибунал…»

Парень покрутил у виска.

«Вот такие и проспали Россию, небось, в Чечне тоже дрейфил?»

Парень сжал кулаки.

«Чечню не трожь, у меня два ранения…»

«А генералы паркетные на твоей крови дачи выстроили…»

Веру уже окружили бомжи.

«А вы что терпите? Над вами издеваются, а сами жиреют…»

Раскрасневшись, она все больше воодушевлялась.

«Выпей, Орлеанская дева», - протянул стакан долговязый.

Но Веру уже несло.

«Надо только собраться, вместе мы сила, помните, что нет страшнее русского бунта…» Бомжи согласно кивали, маленький попрошайка замер с открытым ртом.

«У меня ствол припрятан…» - неожиданно сказал «чеченец».

«“Калаш”? - угрюмо откликнулся его сосед. – Штука хорошая, а у меня в огороде “муха” зарыта…»

Вера испугалась.

«Правильно говоришь, док», - доносилось со всех сторон. «Вот я потомственный хлебороб, - тряс почерневшими горстями спившийся детина, - я бы и сейчас в деревне, да житья нет…»

Табор загудел.

«Ох, дождутся они, ох, дождутся», - грозил кулаком сморщенный, сизый пропойца. И, покрывая голоса, хрипло пробасил: «Положи нас под капельницу, док, а потом веди на Кремль!»

Началось брожение, некоторые смущенно отходили. От испуга Вера говорила все быстрее, отчаянно жестикулируя, она уже произносила слова, которых сама не понимала.

«Ваши документы…»

С визгом затормозил милицейский «рафик», тщедушный, корявый милиционер взял под козырек.

«Без документов, хопа - в отделение…» - пролаял другой, мордатый. У него не хватало слов, и он, как ребенок, использовал междометья.

От растерянности Вера закусила губы.

«Ну, чё, болтушка, язык проглотила?»

«Паспорт у меня дома, можно проверить…»

«Тогда, шмыг, в отделение…»

«Гражданин начальник, - забубнили бомжи, - не забирай доктора…»

«Та-ак, пасти позатыкали, гав-гав отставить…»

«Но с какой стати…» - начал было долговязый. И тут же согнулся, как колодезный «журавль», – мордатый ударил его в живот:

«От так от…»

Вера моментально отрезвела.

«Назвалась Груней – полезай в кузов», - подтолкнул ее к машине корявый.

За решеткой на заднем сиденье ютились проститутки с осоловевшими глазами.

«Прячь ценности», - по-свойски тронула за плечо одна.

«И меньше, чем за стольник не давай», - подмигнула другая.

Веру затрясло. Она судорожно стащила с покрасневшего пальца обручальное кольцо, опустила в носок. Подумав секунду, сунула туда же «проездной» и долговые квитанции.

«В этом отделение людьми торгуют… - прикрыв рот ладонью, зашептала проститутка. – Так что, подруга, не выделывайся…»

В отделении было душно, хлопали двери.

«Оформляй, - кивнул дежурному корявый, - без документов, с бомжами… Призывала к свержению строя…»

Дежурный раскрыл журнал.

«Деньги? Ценности?»

Вера покачала головой.

«Что же вы, гражданочка, прилично одеты, а с бомжами? Да еще по такой статье…»

«Я, я не хотела… - заикалась Вера. - У меня семейные обстоятельства, из дома выгнали…»

У нее заплетался язык.

«Муж, что ли?» – хохотнул в дверях корявый.

«Ты баба - во! – поднял большой палец мордатый. - Пусти под бочок, мы его, раз-раз, приструним…»

И Вера почувствовала, как в уголках ее рта повисает кривая улыбка.

За плечами выросла женщина.

«Пройдите на обыск», - карандашом указал на нее дежурный. Вера покорно опустила руки.

В соседней комнате было накурено, в пепельнице чадили бычки.

«Раздевайтесь», - равнодушно приказала женщина.

«Как? Совсем?..

«Трусы можешь оставить…»

Казенный, бесчувственный голос, проворные, шарящие пальцы. Вере сделалось дурно, она уже не понимала, что с ней происходит. На столе появилось кольцо, «проездной».

«Отпустите меня…»

Вера была готова расплакаться.

«Это как начальство решит…»

Опять повели в дежурку.

«Личность твою установили… - встал со стула дежурный. – А вот что, гражданка Швол, со статьей делать будем?»

Вера зарыдала:

«Меня дома сын ждет…»

«А ты нас не жалоби, нарушение-то налицо…»

«Ну, пожалуйста…»

Дежурный опять сел, стал задумчиво грызть карандаш. «Тебе, между прочим, до пяти лет грозит….» Он поправил усы. «Сейчас в “обезьянник”, а завтра дело заведем…»

Стало слышно, как в умывальнике протекает кран.

«Есть, конечно, вариант… - задумчиво продолжил дежурный. – Машины мыть умеешь?»

Вера быстро кивнула.

«Ну, тогда искупай вину перед Родиной…»

Опять появилась женщина. Принесла два ведра, грязную полинявшую тряпку. Во дворе Веру подвели к тому же самому «рафику», на котором привезли.

«Начни со стекол», - холодно бросила женщина.

А вскоре высыпало все отделение.

«И бампер драй, вжик-вжик…» - весело крикнул мордатый.

«И колеса…» - подхватил дежурный.

Собираясь в лужи, стекала пена, во все стороны летели брызги.

«От забора и - до обеда… - ржали вокруг. – Это тебе не марафет наводить…»

Но развлечение быстро надоело.

Через полчаса Вера вспотела. А еще через час, робко постучалась в отделение.

«Все?» - поднял глаза дежурный. Вера громыхнула пустыми ведрами. «Молодец… - вяло похвалил дежурный. – Рву протоколы…» Скомканная бумага полетела в мусор. «И распишись, за вещи…» Он ткнул пальцем в бумагу. «А за квартиру, между прочим, платить надо…»

Подбородок у Веры застучал о шею.

«Свободна…» - вывела ее за ворота женщина в штатском.

Ночь была безлунная, по пустынным, холодным улицам мчались автомобили. Вера шла под желтыми, двоившими тень фонарями и думала предстоящем дома объяснении.

«А, черт с ним, - вдруг отмахнулась она, - могли ведь и наркотики подбросить…»

 

                                                                                                                        Апрель 2007 г.