 |
|
|
Александр Казанцев 1952 – 2007
Александр Казанцев умер в апреле 2007 г. |
|
* * * С крыши шиферной покатой Я толкаю снег лопатой, Март ленивый тороплю, Шестирук, подобен Шиве… Едет снег, не едет шифер, Я смеюсь, как во хмелю.
Вот работа так работа! Капли слизываю пота И на всё смотрю сквозь них, Ослеплен сверканьем снега… Спросят: «Счастлив?» - Брошу: «Не-ка! Я ж, товарищи, не псих!»
Но в сугроб слетевши с крыши, Вижу стежку юркой мыши – И хватило, прорвало: Уж не пот в глазах, а слезы… Пережили мы морозы, Пережить бы и тепло…
* * * Моя вечнозеленая любовь С твоей, еще зеленой, не в раздоре, Хоть кто-то мне пророчит мрак и боль, А нам, двоим, посмешище и горе.
Конечно, я замшелый тот утес, Ты – легонькая тучка золотая, Но где оставил Лермонтов вопрос, У нас с тобою – четко – запятая.
А что за ней?.. Родство безумных душ И нежеланье вписываться в роли: Не дядя, не учитель и не муж, Я твой отец, пускай и не по крови.
Почти инцест – шальная наша связь. Да, признаём, но снова – запятая!.. Пусть кто-то норовит толкнуть нас в грязь, Для нас и грязь – от солнца золотая.
* * * Хорошо после этаких стуж Теплый воздух вдыхать без опаски, Видеть небо в сверкании луж, Слышать вновь ручейковые сказки.
Можно душу во-от так распахнуть: Вы такую вот видели душу?..
Только плюнет туда кто-нибудь, Вот как в эту весеннюю лужу.
* * * Да, мой Рыжик, мой ласковый Лис, Я устроился вправду неплохо: Я плюю на эпоху, эпоха Не дает для прописки мне виз.
Видно, я недостаточно крут, Видно лох до скончания века, Коль неплохо устроился тут, Где копейка – цена человека.
Но людей дорогих не сдаю И тебя, рыжий Лис, я не выдам Ни охотникам и ни бандитам, Лучше песню прощанья спою.
В этой песенке толка на грош, Но Любови запас в ней утроен… Ты мой камень надгробный найдешь – Буду там еще лучше устроен.
* * * Поэт! Ищи в себе самом Вражину и единоверца: Все, что исчислено умом, Одним толчком отбросит сердце.
* * * Что делать? Жить! И нет альтернатив. Небытиё бездельно, уж поверьте. Не то бы я давно укрылся в смерти, Обоза два заделов прихватив.
* * * Ты беглянка с костра Инквизиции. Волос рыж, как тот жаркий костер. Рушишь схемы, устои и принципы, Рушишь стены, чтоб хлынул простор.
Из пустот созидаешь созвездия, Чтоб от света корячилась тьма, Ангелица и ведьма, и бестия, Дура-дурой с палатой ума.
Все стихи твои мира насельники – От заоблачных высей до дна, И погибель моя, и спасение, Оправданье мое и вина.
* * * Нервно дернула плечом, Повернулась и ушла. Говорить-то есть о чем, Есть о чем – была б нужда…
Как бы нам не повторить Сей навыворот сюжет: Надо, надо говорить, Да о чем, зачем уже?..
* * * Всё кончается путёво – Вот, ухмылка на лице. Да, вначале было Слово, Слово будет и в конце.
А меж этими словами – Свет, гасимый напрочь тьмой…
Я на «ты» бывал ли с Вами? Неужели звался «мой»?!..
СПОР С МАЯКОВСКИМ
Я поэт. И тем неинтересен: Горделив, тщеславен и спесив. Душу истязаю ради песен, Локоть свой до боли закусив.
Вру, что одинок, напропалую, Ну а если, вправду, одинок, Воздух прозябающий целую Жадными губами хищных строк.
Недруга зову к себе в собратья, А от друга нос я ворочу. Кабы мог проклятье это снять я!..
Дудки! Не могу. И не хочу.
* * * Ось поскрипывает земная – Ночью, если не спится, слыхать – Износилась порядком, родная, А замену нигде не сыскать.
Поумерить бы резкость движений И проклятий не слать в небеси, Может, все же продолжим круженье Мы на старенькой этой оси.
* * * Больно? Да. Ничего, ничего – К боли я приучался годами. Не навешу я хмарь на чело, Не заплачу, тем паче при даме.
Через силу улыбку скривлю: - Ах, простите, что Вам неугоден! Это ж благо: как прежде, люблю, Но свободен, свободен, свободен!
НЕ «ПАРАДОКСОВ ДРУГ», НО ПАРАДОКС ДРУГА
Через слово о Боге твердя, Ты юродствуешь, пряча гордыню. Да, мне грустно – я понял тебя: «Эпохальную» гонишь картину.
А ведь кто-то глядит тебе в рот, Шелуху признает за шедевры. Моисей ты, предавший народ, В глубь пустыни ведущий без веры.
Брось ломать, бедолага, комедь, Ведь сибирский варнак, не заезжий, Обратись и к Любви, и к Надежде, Веру кликни, не скурвилась ведь.
Но глядишь ты умильно-светло. Тихо братом зовешь…
Ошалело Я молчу. Интересное дело: Не тебе ведь, а мне тяжело!
* * * Ученица, послушница, дрянь, И чиста, и порочна насквозь. Не талант бы, пронзающий рань, - Бросил бы, а такую вот брось.
Стало быть, буду брошен я сам. Черт-те как вспомяну черт-те где: - Мед пивал я, текло по усам, Мимо рта, задержась в бороде!..
* * *
Ну и поперёшный же ты, Шурка! (из упреков моей бабушки)
Жизнь устроена грустно и просто: Путь из тьмы – через свет - и во тьму. Не поэзия вовсе, а проза: Не по сердцу, зато по уму.
Бог замыслил так или Природа, Для меня ведь и разницы нет. «Поперёшный» я! После ухода Свет из тьмы посылать буду, свет.
* * * Никакой не дам гарантии, Мойры пряжу не кляня, Что слова мои гортанные Долговечнее меня.
Может, кони лишь отброшу я, Отрешившись от стихий, Все – плохие и хорошие – Позабудутся стихи.
Что ж? Так хоть не будет горечи – Всё до лампочки в аду! - От нее ж не буду корчиться, Если в рай вдруг попаду.
Но последнее – фантастика: Не по мне «калашный ряд»! – Будто фраза из «ужастика»: «Рукописи не горят»
Пусть горят, коль были зряшными И труды, и суета!..
Все мы лишь настолько значимы, Сколь не значим ни черта.
* * * У соседа корова здорова – Хмурый ходит, а сдохла – цветет… Вот ментальность!.. Цензурного слова Не найдешь. А вот он-то найдет. Справедливостью он обоснует Поразивший соседа урон: «Видит Бог, мол, кого наказует…» И доволен собою, урод! Рад убрать втихаря, что не сеял, Проблеваться с чужих именин…
Если он говорит: «Мы – Расея!» - Я Зимбабве тогда гражданин!..
* * * «Откуда у хлопца испанская грусть?» М. Светлов
Гляжу, и пульсирует мысль у виска: Откуда в девчонке такая тоска?
Гляжу и ломается в выгибе бровь: Откуда в девчонке такая любовь?!
Под челкою рыжей глазищи хитры. Откуда в девчонке такие миры?!
Джульетта, двадцатого века дитя, Летишь в двадцать первый ты, сальто вертя.
А век наиподлый – руками толпы – Готовит коварно каменья, шипы.
И думать не время: люблю - не люблю? – Я мягкой соломки тебе подстелю,
Чтоб встала с нее ты, цела и легка, И чтобы опять на соломку легла.
Чтоб разум терял я, додумать спеша: Откуда в девчонке родная душа?!..
* * * Журчей пробил снегозавалы, Его бульканто будит лес. Растут и множатся проталы, И зенки плющит солнца блеск.
Ведмедик выйдет из берлоги – И ну реветь, и драть кору! Ослобонится - и в итоге Счастливым больше на миру!
А на вербе' цветущей – счастье Пчеле, сама - как вербоцвет. Когда в природе столько страсти, Стыдись уныния, поэт!
В журчей сунь морду и напейся, Медведя крюком обойди, На мед, на вербный понадейся, Кандык стиха взрасти в груди.
* * * Достала досада в тиши и в тепле: Как плоско живу я на круглой земле! Казалось бы, мучался, бился, любил, А так не хватило высот и глубин!
Казалось, обыденность часто гоню, А столько затей загубил на корню! Надеялся: души стихом проберу, А много ли пробранных душ на миру?..
Но, может, не зря, отрешая от зла, Поэзия душу мою пробрала? И послано это, наверно, судьбой, - Что так пробрало недовольство собой.
* * * Познавшая глуби и высь, В ладах со стихиею дикой, Однажды великой проснись, Оставшись совсем невеликой. Москва это будет? Париж?.. Но Томск ведь поднимет с постели!.. Старик был, как ты, ярко рыж Душой, хоть седой, в самом деле. Старик – а душа пацана, В ней – нежность к тебе и забота…
Мадам, Вы всплакнули?!.. Ну что ты!.. Вы с ним расплатились сполна.
* * * Я живу посредине Ост-Зейских болот… Николай Игнатенко
Вдохновенный кулик на краю Васюганской болотины, Я сижу, серый-серый, но баять привыкший красно. Мою душу язвят все печали и горести родины, В песне слёзы горчат, но и вера горит все равно.
Я не тину хвалю, а хвалю то, что скрыто под тиною, Я пою о величье, хоть сам-то отнюдь не велик. И пусть песню мою назовет кое-кто лебединою, Мне плевать, лишь бы души из хлябей покликал кулик.
|
 |