Виктор Фет Стихи 2004-2006    ПОКА ЕСТЬ ВРЕМЯ Пока есть время – пой, пиши бесстрашно и беспрекословно, следи прилежно и готовно за путешествием души. Веков разрушенные соты ещё хранят волшебный мёд; ещё хрустален небосвод, ещё известны наши ноты, но за словесным частоколом мир предстаёт случайным сколом чужих, осадочных пород. Суть времени обнажена; достигнув нового предела, мы на доске кусочком мела выводим формул письмена. И снова смысла ищем мы под вечный ритм зимы и лета, за спектром пушкинского света, за гранью гоголевской тьмы. ЗА СТЕЛЛАЖАМИ Стеллажи на четыре стены, Звездных троп незeмные полеты; Окружают меня переплеты, Как знакомые детские сны. Что там дальше, за книжною клеткой? Жизнь легла, словно теннисный корт, А на нем - карамазовский чорт В белых туфлях и с новой ракеткой. Он шутя отбивает твой мяч, Черт не видно за белою маской, Фехтовальщик ли он или врач? Или лектор с гигантской указкой? Эта тень пролилась из миров, Где структура Вселенной пуста, Словно замка разинутый ров Под откинутой пастью моста. В нужной форме металл не согнуть, Не спалить ни мосты, ни галеры; И бессильна алхимика ртуть Перед огненным запахом серы. Но надушен платочка батист, И спокоен глагол в идиоме, И сжимается чoрт-теннисист В знак вопроса в набоковском томе. Занчит, время еще не пришло, Хоть уже и темно, и безумно - И скользя по полозьям бесшумно, Задвигается полки стекло. ТЕАТР Когда, очерчен кругом света, актер, по прихоти поэта, сжигает слов и сердца дань на дымном жертвеннике храма – его комедия и драма сплетают потайную ткань, и от столетия к столетью прокинув золотую нить, стремятся душу уловить своей невидимою сетью. И между сценою и залом течет живая пустота, как воздух горного хребта над долгожданным перевалом. ЕЩЕ НЕИЗВЕСТНО Еще неизвестно, чей текст сохранится, чей маркер замажет застывшие лица, кто будет спрессован в наносных пластах, как старый гербарий в газетных листах, чей след избежит тектонических сбросов заветным ответом забытых вопросов, чьи строки наследуют суть языка, как блестки слюды в водопадах песка, какие шедевры, ушедшие в Лету, осадочный камень поведает свету, и что за геолог на высохшем дне найдет уцелевшую весть обо мне. БЕРЕГА СТИКСА Чепуха, наважденье, реникса: География Леты и Стикса, Тень дельфийских колонн в вышине. Вырубаем покорно ступени В пустоте языка, и во сне Шелестят неизвестные тени, Повторяя чужие слова. В облаках постоянные знаки, Непонятные людям сперва. Каменистая почва Итаки, Беспокойных метафор стада. Гор структура навеки остыла; Там гнездилась великая сила, Да ушла, словно в почву вода. ЗНАКИ 1. Знаем формулы и знаки, Иероглифы и руны. Помним Рим по фильму "Даки", Да Олимп по "Мифам" Куна. Как на камне из Розетты На столе Шамполиона, Видим строгие сюжеты Электрона ли, иона. Oвладевшие азами Кислорода и азота, Смотрим жадными глазами В ниши дзена, в щели дзота. 2. Oт Венеции до Вены Мудро правят наши гены, Их строительные блоки Пьют живительные соки. Что им герцоги и дожи, Императорские ложи, Наши маски и кресты, Карнавальные шесты? Что там в створках их молекул, В цвете выцветших чернил – Ни пророк ни докумекал, Ни Господь не сохранил. ОРФЕЙ 1. Есть много странного в науке о нашей жизни: например, звериных жил пустые звуки зовутся музыкою сфер. Веками прожитыми горды, живых зверей тупые морды рисуют люди на гербе. Никто не помнит о себе. От мифов древности могучей остались только Страх и Случай, но сквозь замерзшее стекло мы видим слово и число. 2. Возникновение веков, подземных толщ немые своды, незримый ход материков содержат знание свободы, не афишируя свои непостижимые слои. В них время замкнуто. Оно пространству не подчинено, наивно и неприхотливо; имея больше степеней свободы, чувствуя сильней ее отливы и приливы, порою время шутит с ней. 3. Дымясь от Пароса до Спарты, мои разрозенные карты рисуют странные черты и огнедышащие горы, ущелий дивные узоры и довоенные хребты Балкан иных, безлюдных, гневных; среди событий повседневных их отраженные лучи дают к событиям ключи следами древнего огня на склоне нынешнего дня. 4. Серебряные валуны времен эпохи ледниковой – беспечности многовековой непотревоженные сны, как монумент с ушедшей славой. Как их спокойство чуждо мне среди реальности кровавой – как песнь во тьме, как сон во сне, как царский меч на топком дне, давно утраченный и ржавый. И ветер, гнилостный и злой, несет, поднявшись, пыли слой. 5. И сохнут белые лагуны, и Солнце, скрытое в пыли от обитателей Земли, садится в огненные дюны. Сквозь духоту немые струны не отпечатают следа. Стою на отмели щебнистой. Темнеет пыльная завеса, и еле видная звезда едва лучом достанет леса и растворится навсегда, не отразясь в воде нечистой. 6. Так нашей осени на смену придет смертельная зима, воздвигнув ледяную стену, сжигая действие ума. Нам с нею не договориться. Покрыв долины пеленою, она расправится со мною. И памяти ночная птица, и песен солнечная суть уйдут – но, может быть, весною отыщутся когдa-нибудь, и наше слово сохранится, как несгоревшая страница давно забытого письма. ЦЕРЕТЕЛИ Отрадно слышать, что была держава; ратные дела ее попомнил швед и турок, покорен русскому мечу. Прошли века. Закрыт райком. Но монументы палачу вовсю ваяющий придурок на древнем волжском берегу сшибает знатную деньгу, как вошь под царским париком. Забыты кровь и лагеря, фальшива песня снегиря. ОСТРОВ ТАССОС Сбросив ношу свою, налегке полежать на эгейском песке, там, где белого мрамора сколы драгоценным сияют зерном, где философы греческой школы держат хрупкую мысль на весу. От свинцовых веков немоты отдышаться в сосновом лесу, за поэтов ушедших, любимых, отчитаться на этом листке парой строчек едва различимых на наречии нашем одном. Нету средства из нашего мрака снова в детство вернуться, однако через мрамор пробились цветы зверобоя, цикория, мака. Исчерпав рудники золотые, остров Тассос отходит ко сну. Дремлет мир, и на числа простые берега разбивают волну. ДАВНО Давно уже привыкли молчать о том, что мы из пустоты возникли среди кромешной тьмы; где нам открыли очи, и, слово сохраня, создали дни и ночи из млечного огня. Давно уже забыли первичный свой наказ, когда из звездной пыли слепили наш каркас, и много лет из вечной стихии естества слагались в ритм беспечный волшебные слова. В дороге однократной не встать и не сойти, не взять билет обратный, не изменить пути; что было нам открыто, что было в нас дано – ушло и позабыто надежно и давно. ЭЙФЕЛЕВА БАШНЯ Скрепляя землю с небосводом прочней, чем древние столпы, она сидит перед народом для развлечения толпы, бесцеремонно и бесстрастно. Игрушкой, выпавшей некстати из рук небесного дитяти, в пространство крепко вплетена, хранит иллюзию она о том, что время нам подвластно. НОТЫ Мир сделан из чего-то, Что нам не объяснят Ни в телепередаче, Ни в университете; Но так или иначе, Для всех вещей на свете Расставленные ноты Читаются подряд. Их пропускать обидно: Мы помним каждый знак. Но все же, очевидно, Устроен мир не так; Иначе бы мы жили, Все зная наперед, А значит, мы забыли Какие-то из нот. РАЗЛОМ Есть разница между словами: одни зелены и просты, другие встают островами, а третьи наводят мосты. И среди мерцающей влаги в прозрачном ночном далеке сдвигаются архипелаги, и золото ищут в песке. И снова, дремоту наруша, взывают к тебе о былом эгейская древняя суша и юный балканский разлом. Но, помня бесславия годы и все языки, что ушли, слова, не желая свободы, ложатся в структуру земли. И времени чуждые силы вплетают в косицы свои и белого мрамора жилы, и мягкого сланца слои. ЗНАНИЕ Как грустно знать, что мы лишь род машин, что нас ведут неведомо куда не ангелы с сияющих вершин, а мышц ремни и нервов провода, Что наша не начерчена тропа, а все, что нам досталось на земле – лишь клеток беспокойная толпа да мозга неустанное реле. ФАЙЛЫ Ю.Г. Среди действительности бега Поймать очарованье мига Нам не хвататет файлов «мега» - Переключаемся на «гига». Даны нам знание и вера, Но новый век проходит мимо, Мы перейдем на файлы «тера» - Но все ли будет уловимо? В КОМПЬЮТЕРНОМ МАГАЗИНЕ (романс) Купите память, господа: Она дешевле с каждым днем, А скоро будет за бесплатно. Чужих существ ненужным сном Она вас унесет туда, Откуда не придти обратно. Без памяти дела плохи: Забудем прошлые грехи, И страх судьбы, и мыслей пену; Забвенье воздвигает стену, А память в ней пробьет окно. Купите память - или две. И что осядет в голове, Забыть уже не суждено. Во всеобъемлющую сеть Сплетя компьютерные нити, Забвенью дайте умереть, А память все-таки купите. Напоминай неоднократно О свойстве памяти одном: Она дешевле с каждым днем, А скоро будет за бесплатно. БАЛЛАДА О МАШИНЕ ВРЕМЕНИ Вот странник создал аппарат золотой С алмазной приборной доскою. Окутан грядущих веков пустотой, Он мчится столетий рекою. И волны ему замечают: «Поверь, Напрасно ты к нам отворил эту дверь: В пучине, где пенятся кванты, Не к месту твои бриллианты!» И всадник нащупал свой атомный бич, Пришпорил коня золотого: «Не может быть так, чтобы мне не постичь Основы устройства простого! Я викторианский притом джентльмен, И сложности вашего мира взамен, Что б вы там себе ни гудели, Создам из фанеры модели. Пусть наши теории в целом просты, Мы множество фактов набрали: Мы в сердце живого открыли мосты Двоякоподобной спирали. Мы знаем, как солнце рождает цветок В конфликте меж светом и тенью, И Запад уже побеждает Восток С его безобразною ленью». И волны ему отвечают: «Дитя, Машине хрустальные ручки крутя, Ты время взмутил и пространство. Нелепо твое фабианство. Слепого столетья посланник немой, Ты падаешь в шахту колодца, И огненный след за твоею кормой За считанный миг разойдется. Но так уж и быть: в аппарате твоем Мы смелость и наглость людей узнаем. Так вот тебе компас и карта: Вернешься в мгновение старта. И братьям своим отнеси эту весть – Что мир за пределом поистине есть, Но он не для вас (не в обиду Будь сказано вашему виду).» И странник вернулся, и жил среди нас, Довольно успешно продал свой рассказ, Добился в Стокгольме медали, А больше его не видали. АНАТОМИЯ РАСТЕНИЙ Еще никто не брал в поэмы Всей анатомии анналы, Сосуды нежные флоэмы, Ксилемы мертвые каналы. Тома и атласы листая, Мы убеждаемся, что снова Листа и корня жизнь простая Предупреждает наше слово. И гифы тонкой микоризы, Как мифологии живой, Таят волшебные сюрпризы Вблизи системы корневой. И их наследственные коды В сплетеньи клеток и клетчаток На философию природы Накладывают отпечаток. ЭВОЛЮЦИЯ РАСТЕНИЙ Наш век уйдет в подвалы сна, Придет пора растений новых – Голосемянных и цветковых, Что хитро прячут семена. А мы под времени плащом Иные партии разучим – Кто в пойме вырастет хвощом, Кто станет каменем горючим. Так нам дано на краткий миг Согреть грядущего больного, Пока он в тайны не проник Существования иного. Сочится времени струя, Как строчки довоенной прозы, Плывут чернила бытия Среди волокон целлюлозы. ВОЛНА Как знает точка, где она на плоскости нанесена? Послушны мысли геометра и строчкам древнего труда, тростник качается от ветра, рябит остывшая вода. Вообрази: из ничего создать иное естество, совсем другие имена, и не из атомов и клеток, а из музейных этикеток: день, год, провинция, страна, и кто собрал, в тени кленовой каких исчезнувших угодий, свой алфавит для жизни новой приспособляя, как Мефодий. А главное - из пустоты, ошеломляющей и страшной, поднять ушедшие черты своей пометкой карандашной. Так отступает боль тупая и, прав не переуступая, игрою быстрой и простой моя волна на берег скальный, далекий и провинциальный, ложится с нужной частотой. ОТБЛЕСК Полевой палеонтолог, отыщи на склонах лет оттиск, отзвук, отблеск, сколок, список, снимок, слепок, след. След и отблеск прежних дней, сил земных и сил небесных, след событий неизвестных под поверхностью камней. След растений и животных, лет бездонных, лет бессчетных, лабиринтов дней и мест драгоценный палимпсест. ИСТОРИЯ 1. Истлеют книг привычные листы, обрушатся тиранов обелиски, в прах обратятся лазерные диски, но сохранятся тонкие пласты спрессованного времени, пород осадочных, остаточная вера в нетленных идеалов торжество, на дно миров осевший кислород, вода и соль, и хлор, и гипс, и сера, бактерии – и больше ничего. 2. Не говори: история мертва: во тьме веков, в глуби тысячелетий не из глаголов, а из междометий слагаются великие слова, обрывки документов, стружки фраз, отдельный звук, оброненное слово – тот вечный шум, что отличает нас от ровных колебаний неживого. Среди обломков, вросших в седимент, среди остатков едоков и снеди – шум наших фраз и есть тот монумент, что выше пирамид и крепче меди. ПОДСТРОЧНИК Что, если наш первоисточник Нарочно создала природа, Как ученический подстрочник Несделанного перевода? И сила чуждая, немая Его спасла в пылу сражений, И мы живем, не понимая Его склонений и спряжений. Мы ожидаем дня и часа В бедламе шума и сигнала, Но нет словарного запаса На языке оригинала. ТОГДА 1 . Я в детстве в Ялтах и Анапах ловил цикад или сверчков, а после в городе родном вдыхал шкафов музейных запах, да в микроскоп из-под очков смотрел часами день за днем, щетинки мелкие считая – активность вроде бы пустая. Была привычна и проста нам жизнь на ходу грузовика, среди степи, у костерка – там, на границе с Казахстаном, у занесенных солью рек, там, под гитару наших практик, под звездным небом всех галактик кончался наш двадцатый век. Я там облазил каждый куст, валяясь в глине и в песке, ища объект свой восьминогий. Науку мудрых экологий в новосибирском Городке читал Стебаев-златоуст, старик восторженный, но строгий. О, как он нам преподавал и солнца жар, и моря вал, и вдохновенные приливы, и почвы страстную среду, и жизни в сбивчивом бреду формотворящие мотивы – радар кита и взгляд орла, да цепня цепкие сегменты, да шар земной, где континенты на слое магмы, как стекла расплавившегося, плывут... Так больше не преподают. 2. Мы многое в науке можем: мы ДНК свою стреножим, как укрощенного коня, двойной цепочкою звеня; в ее наследственный поток умело вставим нож энзимный – так режет посетитель зимний фламандским лезвием каток... Все так, и все же, не смешно ли в такой безрадостной глуши чинить свои карандаши да обсуждать свободу воли? Взгляни на карту наших дней: все расплывается на ней. Какие помыслы и темы, симфонии и теоремы не зародясь, сгорят дотла в жару плавильного котла? Так что же – вправду мы открыли язык вещей, единый код для всех явлений мира – или на грани выдумки и были нас водит некий кукловод? И не приглашены на пир мы, а лишь скользим по краю ширмы, не понимая, что за ней? Но – будем жить, и все, что вечно, любить бесстрашно и беспечно, пока еще хватает дней. ЗВУКИ Я пью за военные астры... О. Мандельштам Я пью за устойчивость звуков английских, За русских фонем благородный настой, За прочную память в полях Элизийских В наш день, от начала творенья шестой. Пускай позабыто начальное Слово, Пусть ветер Вселенной терзает меня, И мы не дождемся рассвета седьмого, Великого Отдохновения дня – Но наши терцины и наши катрены, На дно океана ушедшие руны Возникнут однажды из квантовой пены И радостно тронут забытые струны. Расходуй же щедро свой дар драгоценный, Чтоб радугой лег поперек небосвода Наш след в ослепительно новой Вселенной, Меж звезд и планет незнакомого рода!